/1
1 января 2024 г. в 20:47
Перед тем как попасть в тюрьму с другими новоиспечёнными преступниками, Тсукишиму отправили в одиночку на пару суток.
Он чувствовал себя не самым лучшим образом: ему ужасно хотелось принять душ и сменить помятый и пропитавшийся потом костюм на свежую одежду. Но из удобств в камере был только унитаз, из которого несло чем-то тухлым, и потрескавшаяся раковина с ржавым ободком вокруг слива. Горячей воды не было — только холодная и очень холодная.
Первые сутки он провёл на нарах: сидел, согнув ноги в коленях, и смотрел перед собой в одну точку, ни о чём не думая. Пружины, торчащие из тонкого и пропахшего плесенью матраса, неприятно впивались в задницу, но Тсукишиму это мало заботило.
Кормили его весьма скудно, два раза в день. Это были какие-то консервы, плохо разогретые в микроволновке, и слипшийся рис с резиновым привкусом. Ему приходилось есть через силу и полное отторжение желудком, потому что он понимал: силы ему ещё понадобятся, особенно по прибытии в тюрьму.
Теперь он был преступником, и совсем скоро его отправят в колонию строгого режима, где нарушение закона о ценных бумагах — всего лишь детский лепет, по сравнению с настоящими отморозками, которые делали вещи похуже, например, торговали наркотиками, людьми или вообще убивали.
Ямагучи Тадаши, его адвокат, навестил его утром перед отправкой в тюрьму. Приставленный к Тсукишиме надзиратель, бритоголовый и со скучающим видом, протянул Ямагучи руку, и Ямагучи с натянутой улыбкой вложил в неё свёрнутые купюры, прося о десяти минутах разговора.
Надзиратель молча кивнул в сторону комнат допроса и пошёл к автомату с кофе, предупреждая:
— Когда у меня закончится американо, вы должны быть наготове и без лишних слюней-соплей, усекли?
Ямагучи посоветовал ему взять самый большой стаканчик.
Тсукишима отметил про себя, что стулья в комнате допроса были гораздо удобнее, чем его импровизированная кровать в одиночке, и даже немного расслабился, опуская плечи. От него пахло потом и сыростью, он чувствовал, как во рту неприятно вяжет из-за еды, и ему ужасно хотелось просто лечь на прохладный стол и подремать хотя бы пару минут.
Ямагучи, несмотря на опрятный внешний вид, выглядел дерьмово, а ещё от него слабо тянуло алкоголем. Он никогда не злоупотреблял спиртными напитками, выпивал, в основном, по праздникам, но его нервная система просто не выдержала заключения друга детства и подопечного по совместительству.
— Как ты? — это было первое, о чём он спросил. Тсукишима криво улыбнулся, поправляя очки и с досадой отмечая, что под ногтями скопилось много грязи. Цепочка от наручников лязгнула по поверхности стола, и Ямагучи дёрнулся.
От жгучей вины в его взгляде подташнивало.
Ямагучи всегда был таким: постоянно чувствовал вину, даже тогда, когда его участие в ситуации было минимальным и вообще ничего не решало. Ямагучи был первоклассным адвокатом, с отличием закончившим университет, за его плечами было более пятидесяти успешно закрытых дел и увильнувших от закона людей, и винить себя за проваленное дело Тсукишимы было глупо.
Его бы всё равно посадили, несмотря на хорошую защиту, потому что обиженные богачи были гораздо убедительнее.
— А ты как думаешь, Ямагучи? — Тсукишима устало выдохнул. — Нормально, не переживай. Это всего лишь десять лет. Не пожизненное.
Десять лет, после которых вернуться в нормальное общество очень сложно.
— Но тебя отправляют в колонию строгого режима, — Ямагучи поджал губы и опустил глаза на сцепленные перед собой пальцы. — А в колонии строгого режима как раз много тех, кто мотает срок не то что десять лет — там на пару жизней хватит.
— Ты пытался, — Тсукишима пожал плечами. — Они бы не стали сокращать срок. Может, получится добиться досрочного освобождения за хорошее поведение, но это максимум.
— Что мне сказать твоим родителям? — Ямагучи выдержал короткую паузу и осторожно посмотрел на Тсукишиму, который был готов прямо сейчас закончить разговор, встать с места и сдаться надзирателю без слов прощания. — Нет, правда, Тсукки. Что мне им сказать?
— Скажи, чтобы они поцеловали мой зад, — буквально выплюнул Тсукишима. — Мне без разницы, как мой арест повлияет на их репутацию. Без разницы, что о них подумают окружающие. Могут, в целом, забыть, что у них есть младший сын.
— Ну, — Ямагучи почесал щёку указательным пальцем и улыбнулся уголками губ, — я им намекнул на это. Больше никаких пожеланий нет?
— Перестань винить себя за мою ошибку, — Тсукишима встал из-за стола и посмотрел на Ямагучи, вымученно улыбаясь. — Я буду в порядке.
Им не дали попрощаться, но Тсукишима не переживал из-за этого: Ямагучи оповестил его, что в тюрьме есть возможность включать определённых людей в списки звонков и посещений. Вряд ли звонки и посещения будут нужны Тсукишиме, но Ямагучи обзаведётся преждевременной сединой, если у него не получится связаться с Тсукишимой и узнать, жив он или нет.
К тому же, зная Ямагучи, он ни за что не бросит попытки искать лазейки к делу Тсукишимы и найдёт то, за что можно будет зацепиться и добиться досрочного освобождения и без хорошего поведения.
Тсукишима понимал, что его напускное спокойствие — лишь временная акция, в следующие пару недель его наверняка настигнет нервный срыв или ещё чего похуже, но он предпочитал не зацикливаться на плохих мыслях, потому что хуже его ареста уже не было ничего.
На улице их ждал фургон. Тсукишима выходил из здания самым последним, в окружении двух полицейских и надзирателя, и другие заключённые встретили его неприязненными взглядами, но ничего не сказали. Разговор с Ямагучи не мог длиться дольше десяти минут, потому что они закончили гораздо раньше, поэтому Тсукишима не совсем понимал, почему другие так косо на него смотрели.
Один из новоиспечённых преступников выделялся больше остальных: он был невысокого роста, но достаточно крепкого телосложения, и больше напоминал потерявшегося в толпе подростка, а не претендента на место в колонии строгого режима.
Тсукишима мельком кинул на него оценивающий взгляд: короткие рыжие волосы, наверняка крашеные, проколотое ухо, смазливое лицо и яркий синяк на скуле. Уже с кем-то подрался? Или его ударили за отстойное поведение в воспитательных целях?
Парень стоял к нему боком и выглядел жутко вымотанным, но когда почувствовал на себе непрошенное внимание, то обернулся на Тсукишиму с немым вопросом в глазах. Тсукишима поспешно отвернулся и зашёл в фургон одним из первых, почти вжимая голову в плечи, чтобы не заработать себе травму головы из-за низких потолков.
Ему стало не по себе от пустых, почти мёртвых глаз, в которых не было ничего, кроме бесконечной усталости. Он брал назад свои слова про потерявшегося в толпе подростка.
Когда задняя часть фургона была полностью загружена, один из приставленных надзирателей сел вместе с ними, а другой — на переднее сидение рядом с водителем. Тсукишима сопоставил бритую налысо голову, гоповатое лицо и скучающий взгляд с надзирателем, которому Ямагучи дал взятку за разговор, и мысленно сделал пометку, что в будущем с ним можно договориться.
Стоило фургону двинуться с места, тот надзиратель, что решил составить им компанию, прочистил горло, достал какую-то смятую бумажку из кармана форменной куртки:
— Сейчас я буду зачитывать имена всех, кто находится в машине, вы либо говорите: «На месте», либо молча киваете. Знакомства можете засунуть себе в задницу вместе с разговорчиками. Для этой херни у вас будет предостаточно времени в тюрьме, поверьте мне. Приступаем.
Тсукишима сидел в самом конце фургона, из-за чего было сложно рассмотреть остальных заключённых, поэтому он просто дожидался своего имени в списке и параллельно думал о том, что было бы очень забавно, если бы они кого-то не досчитались. Тем не менее, все преступники были в сборе.
Когда очередь дошла до Тсукишимы, то он почувствовал на себе несколько внимательных взглядов. Вряд ли о нём кто-то слышал до официального выпуска новостей, что уже говорить про то, чтобы знать в лицо, но некоторые наверняка могли слышать сплетни в участке или обрывки радио, из-за чего становилось не по себе.
Один из преступников, Дайшо Сугуро, в выражении лица которого было что-то змеиное, резко обернулся. Он прищурился, из-за чего миндалевидные глаза казались закрытыми, и тихо посмеялся себе под нос:
— Знаменитость.
После этого короткого выпада в его сторону, надзиратель пригрозил Дайшо сломать нос и пару костей — для разнообразия, и заключённый отвернулся, но атмосфера в фургоне накалилась до предела. Они слышали о нём.
Тсукишима вспомнил неприязненные взгляды, вспомнил, что никто не проронил ни слова, когда он подошёл к ним ближе: они просто не были уверены до конца. Тсукишима думал о том, что это было не совсем честно: о нём знали почти все, но он ничего не знал о людях, с которыми прямо сейчас направлялся в колонию.
Насколько они были опасны? Чего от них стоило ждать? Они были способны убить его в первую же ночь?
Волнение наконец-то просочилось сквозь броню спокойствия и безразличия, и Тсукишима сильнее вжался в сидение, чувствуя, как на спине выступают капли холодного пота и пропитывают мятую ткань рубашки.
Ему оставалось повторять, словно мантру, одну-единственную фразу: «Я буду в порядке» и отчаянно верить в это.