/9
7 января 2024 г. в 18:09
Хинату Шоё освободили спустя пару дней. Он вернулся во второй сектор утром, немного осунувшийся из-за паршивой пищи, но более осознанный, с трезвым взглядом. Скорее всего, те дни, проведённые в карцере, привели его в чувство и спустили с небес на землю.
Он вернулся в камеру к Хайбе, который выглядел чуть лучше, чем в первые дни прибытия новичков. Также из лазарета выписали Дайшо, который всё ещё немного хромал и ни с кем не разговаривал, хотя в его спину постоянно слышались посвистывания и мерзкие смешки.
Дайшо распределили в третий сектор, в котором не было Куроо, но зато был Бокуто.
Бокуто пусть и выглядел безобидно, но Тсукишима лично убедился в том, что с ним не стоило шутить. И идти против него — тоже. Тем не менее, здоровяк не трогал Дайшо и не шутил на тему: «Сколько в час?», мастерски делая вид, что не в курсе последних событий.
За несколько дней, проведённых в тюрьме, Тсукишиму тоже не трогали, но он предпочитал думать, что это затишье перед бурей. Его не могли так просто оставить после всего, во что он вляпался и где не вовремя раскрыл рот. Заключённые его сторонились, несмотря на любопытство, и дело было в Куроо.
Он достаточно чётко обозначил: долговязый — моя добыча. И не то чтобы Тсукишима был в восторге от такого расклада, но глубоко в душе даже радовался новоприобретённому «покровителю». Ведь его не трогали, не донимали вопросами, не подсаживались в столовой, чтобы испортить аппетит, не пытались залезть к нему в трусы под покровом ночи и не врывались в душевую кабинку с грязными намерениями.
Кагеяма как-то пошутил, что такими темпами Куроо станет его «тюремным мужем». Он пошутил с невозмутимо-серьёзным лицом, и тогда Тсукишима понял две вещи: а) у Кагеямы напрочь отсутствовало чувство юмора: б) в каждой шутке была доля правды.
Зная, кем Куроо являлся на самом деле, Тсукишима думал о том, что, даже при большом желании, шанс на побег ему не предоставят.
При любой, даже самой незначительной ошибке, Куроо может щёлкнуть пальцами — и Тсукишима окажется на месте Дайшо.
Хината, будучи не в курсе происходящего между Куроо и Тсукишимой, бросил в его спину что-то оскорбительное («Смотри, куда прёшь, двухметровый»), когда они случайно столкнулись в коридоре, и ближе к вечеру Хината вернулся в сектор со свежими синяками на лице.
С синяками и взглядом, полным ненависти, направленным в сторону Тсукишимы.
— Чего он такой обозлённый? — Кагеяма отложил журнал в сторону и посмотрел за перегородку. — Ещё и побитый. Интересно, кто его так?
— Не представляю, — выдохнул Тсукишима и лёг на кровать, закидывая руки за голову. — Тебя же подставили, верно?
Кагеяма молча посмотрел на него. И затем равнодушно пожал плечами.
— Даже если и подставили, что с того?
Его голос был лишён эмоциональной окраски, но Тсукишима был хорошо знаком с такой моделью поведения: он сам частенько прибегал к напускному равнодушию, лишь бы не дать собеседнику лишнего повода покопаться в чужой голове.
— Если тебя подставили, с хорошим адвокатом ты можешь это доказать и выйти отсюда.
— Думаешь, я не пытался? — Кагеяма вопросительно приподнял бровь. — Я работал с адвокатом на протяжении двух лет. Он приходил сюда каждую неделю, и мы даже просили дополнительное время, чтобы разобраться, почему наши аргументы не работают в суде.
— Деньги решают всё? — догадался Тсукишима.
— Деньги решают всё, — кивнул Кагеяма и снова посмотрел в сторону Хинаты, повысившего голос на Хайбу, который только закатил глаза и отмахнулся от него. Королева драмы. — А ещё связи, без которых ты — ничто. Вот представь обычного офисного клерка, который заметил, что с бюджетом компании что-то не так. Он решил стать добросовестным гражданином и поднять этот вопрос на собрании, а уже через неделю сидел в зале суда, искренне не понимая, откуда у обычного офисного клерка могут быть пятьдесят лямов на личном счёте.
— Долларов? — уточнил Тсукишима.
— Нет, блин, венесуэльских боливаров, — цокнул Кагеяма. — Долларов, конечно. Перевели стрелки на меня, мол, это я крал деньги и зачислял себе на счёт. Если бы я действительно что-то крал, то обратился бы к отцу: он уже отмывал деньги и хотя бы делал это грамотно.
— Представляю, что, если бы это было ваше семейное дело, то ты бы стал единственным, кто из-за него сел в тюрьму, — хохотнул Тсукишима. — Интересно, твой отец продолжил бы с тобой общаться?
— Он бы сказал, что я не его сын, — слабо улыбнулся Кагеяма. — Но он умер, когда мне исполнилось восемнадцать, так что вряд ли его колышет, хорошо ли питается его сынок в тюрьме и не обижают ли его другие заключённые.
Тсукишима прикусил щёку, чувствуя неловкость.
Он не умел соболезновать другим, как минимум, потому, что ему всегда было безразлично на чужие жизни — со своими проблемами бы разобраться. Тсукишима не был лично знаком с отцом Кагеямы, чтобы сказать: «Блин, чувак, мне так жаль. Он был отличным человеком. Обязательно навещу его могилу, когда выйду».
Вместо этого, он посмотрел на Кагеяму и задал другой вопрос:
— А тебя обижают?
— Мне кажется, это нормально, — задумчиво ответил мужчина. — Когда ты долго сидишь в тюрьме, то рано или поздно знакомишься с большинством и перестаёшь проявлять к кому-либо интерес. Так что новички как глоток свежего воздуха, особенно для тех, кто отсюда уже не выйдет. Им любопытно. Им нравится запах свободы, который ещё не выветрился.
— Что-то крайне извращённое, — сухо прокомментировал Тсукишима. — Доходило когда-нибудь до изнасилования?
— До изнасилования — нет, — Кагеяма усмехнулся и чуть понизил голос: — Но знаешь, в сексе с мужиками нет ничего плохого. Предыдущий сосед был достаточно убедительным.
— Я с тобой трахаться не буду.
Кагеяма громко расхохотался и прикрыл лицо раскрытым журналом, а Тсукишима сел в кровати и недовольно на него посмотрел. Он очень надеялся, что перед освобождением того или иного заключённого кровати тщательно дезинфицировали.
От одной мысли, что до него кого-то вбивали в матрас, на котором он сейчас спал, становилось тошно. Зато объясняло, почему почти все матрасы в тюрьме были такими продавленными и скрипучими.
— Да ты даже не в моём вкусе, — наконец-то успокоился Кагеяма и бросил быстрый взгляд в сторону удаляющегося из сектора Хинаты. — Будь ты на сантиметров десять ниже, я бы ещё подумал.
— Впервые благодарен за генетику, — выдохнул Тсукишима и опустил ноги на пол, подтягивая к себе ботинки и начиная зашнуровываться.
Ему хотелось немного прогуляться. Возможно, заглянуть в комнату отдыха, встретить Сугавару-сана, того же Нишиною, разговорить которого не составило бы проблем. Новая информация ему бы не помешала.
Кагеяма вернулся к чтению, но взгляд его был задумчивым и не бегал по строчкам на глянцевых страницах. Тсукишима полагал, что мысли его соседа крутились вокруг разукрашенного лица Хинаты.
Хинаты, который как раз был на десять, а то и пятнадцать сантиметров ниже Тсукишимы.
В комнате отдыха было не так много людей, зато появились новые лица, которых Тсукишима прежде не видел или не успел на них наткнуться. Например, рядом с Сакусой сидел мужчина с обесцвеченными волосами и выбритыми висками и затылком. Он что-то рассказывал и попутно смеялся, особо не нуждаясь в собеседнике, скорее, нуждаясь в молчаливых зрителях. У заключённого был красный бейдж.
Сакуса выглядел как человек, постигший дзен, но отчётливо дёргающееся веко выдавало его внутреннее состояние с головой. Он был, мягко говоря, недоволен компанией, но встать и уйти было выше его сил и гордости. Тсукишима думал, что это, скорее, было тупо и по-детски: если тебе некомфортно, зачем терпеть? Что ты пытаешься доказать, а главное, кому?
— Атсуму, ещё слово про мою работу, и я лично тебя закопаю.
— Да мне просто любопытно! Это ведь такая крутая работа — зачищать места преступлений. Странно, что ты в тюрьме, с такими-то способностями, — тот, кого назвали Атсуму, хмыкнул и будто потерял интерес.
— Я же не спрашиваю, почему в тюрьму сел ты, а не твой брат-близнец, так что сделай одолжение и завали ебало, — Сакуса выдохнул с видом родителя, который был готов добровольно отказаться от родительских прав и отдать собственного ребёнка в детский дом, лишь бы избавиться от постоянной головной боли.
— Да ну тебя, — Атсуму отмахнулся от него и переключил внимание на других заключённых, которые играли в карты и явно не хотели отвлекаться на глупые разговоры. — Хэй, как жизнь?…
Ещё в комнате отдыха сидел Хината, лениво наблюдающий за футбольным матчем по телевизору и не обращающий внимание на громко ругающихся преступников, искренне не понимающих, почему у команды, за которую они болели, были такие кривые ноги, раз они не могли ими забить хотя бы один мяч.
Тсукишима расположился неподалёку от Хинаты и, немного помолчав, спросил:
— У тебя с головой всё в порядке?
Хината нахмурился и посмотрел на Тсукишиму через плечо с немым вопросом в глазах, мол, «будь добр, поясни».
— Эмоции до добра не доводят, знаешь ли, — Тсукишима пожал плечами и откинулся на спинку стула. — Мне не нравится, как ты на меня смотришь, будто я сделал что-то плохое, хотя я тебя даже пальцем не тронул.
— Зато тронули твои дружки, — рыжий выскочка отвернулся, возвращаясь к футбольному матчу. — Быстро ты подставил задницу местному мафиози, лишь бы быть в безопасности.
— Кому я что подставил? — опешил Тсукишима и резко подался вперёд, хватая Хинату за плечо и сжимая ткань форменной куртки в кулаке. Хината бросил на него предостерегающий взгляд. — Не знаю, какие слухи до тебя дошли, но единственный, кто пострадал от члена в заднице за последнюю неделю, — это Дайшо.
Хината пару раз моргнул и ткнул указательным пальцем на своё лицо, шипя сквозь зубы:
— Тогда объясни, какого чёрта наша случайная стычка вышла мне новыми синяками?
— А мне откуда знать? — зашипел в ответ Тсукишима и отпустил плечо рыжего придурка, хмурясь. — Ты первый ко мне прицепился. Уж не знаю, из-за чего. Если посмотреть на твоё поведение, тебе по приколу бросаться и на других.
— Меня просто бесят снобы вроде тебя, — вдруг сказал Хината, но было что-то ещё, что он предпочёл не говорить.
Тсукишима прищурился: ему было не сложно проследить, как взгляд напротив метнулся в сторону, пусть всего на пару секунд, но этого хватило, чтобы засомневаться. Хината что-то недоговаривал, что-то, напрямую связанное с Тсукишимой, а точнее — с причиной неприязни к нему.
Ну, вообще замечательно.
Как только он узнал его фамилию и увидел его вживую, между ними проскользнуло что-то неуловимое, но чертовски важное. Очередные загадки, разгадывать которые Тсукишима был не настроен. У него было ощущение, что над ним издевались, особенно над его умственными способностями: «Подумай», «Ты же умный мальчик», «Догадайся».
Наличие очков не делало его Эйнштейном. Наличие очков говорило о дерьмом зрении и только о дерьмовом зрении.
— На твоём месте я бы просто сказал настоящую причину, — Тсукишима встал из-за стола, смотря на Хинату сверху вниз. — Но если ты отстал в развитии на пару десятков лет, это не моя проблема.
— Некоторые вещи лучше не знать, — расплывчато ответил Хината и отвёл взгляд в сторону: — Пусть мне неудобно перед тем долговязым, которому я начистил морду, но с тобой у меня личные счёты.
— Я тебя впервые вижу, — Тсукишима дёрнул бровью. Внутри поднималась волна колючего раздражения, даже если инициатором завязавшегося разговора был он сам. Кому он ещё перешёл дорогу в прошлом? — Какие личные счёты, если мы даже не знакомы?
— Думаешь, ты единственный ребёнок в семье? — Хината понял, что сказал лишнего, и махнул ладонью, отворачиваясь: — Не важно. Уже не важно.
Тсукишима поджал губы, испепеляюще смотря в затылок рыжего выскочки. Ему хотелось перевернуть стол, за которым он недавно сидел, и выпустить злость через кулаки, которые невыносимо чесались, но, в отличие от некоторых, ему не хотелось коротать время в карцере, поэтому он молча развернулся и ушёл.
«Думаешь, ты единственный ребёнок в семье?».
Тсукишиме не хотелось думать о том, что Акитеру был в чём-то замешан, но, например, у него самого не было прецедентов в прошлом, которые хоть как-то перекликались с фамилией Хината. Он бы больше поверил в серьёзные проблемы с головой, какие-нибудь отклонения в психическом плане, нежели чем в причастность Акитеру, которого он не видел уже очень давно.
Пусть Тсукишима и включил его номер в список звонков, но даже не был уверен в том, был ли он рабочим.
В последний раз они виделись четыре года назад, и тогда Тсукишиме казалось, что у старшего брата всё хорошо: работа, любительский волейбольный клуб по выходным, девушка, которой он собирался делать предложение.
— Дерьмо, — тихо сказал Тсукишима.
— Целиком и полностью поддерживаю, — донеслось из-за спины.
Это был Асахи. Он выглядел гораздо лучше, по сравнению с первыми днями во временной камере, но всё ещё пугался собственной тени и других заключённых по совместительству. Но желание жить было налицо.
— Вы в порядке? — вежливости ради уточнил Тсукишима. — Повезло с распределением?
— А, да, всё хорошо. Спасибо. Мне повезло с соседом по камере, — кивнул Асахи и предпринял попытку улыбнуться. Получилось паршиво, но Тсукишима не стал расстраивать бедолагу. — Он очень болтливый и во многом помогает. У него ещё волосы спереди окрашены.
— Сидит за поддельные документы? — решил уточнить Тсукишима, хотя догадывался, о ком могла идти речь.
— Да, а как ты узнал? — удивился Асахи. — Нишиноя Юу. Он рассказал, что ему удалось с тобой пообщаться. Мне стало чуть проще, когда я узнал, что ты никого не убивал.
— Вы думали, что я здесь из-за убийства? — сипло спросил Тсукишима, мысленно пытаясь сопоставить в голове своё худощавое телосложение, минусовое зрение, брезгливость и любовь к комфорту — и грёбанное убийство. Если бы ему в руки попало оружие, он бы, с большей вероятностью, застрелился сам.
Асахи смущённо почесал указательным пальцем щёку, покрывшуюся лёгкой щетиной, и отвёл взгляд в сторону:
— Прости, глупость сказал. Я больше похож на преступника, чем ты.
— Не могу не согласиться с вами, — криво улыбнулся Тсукишима и кивнул в противоположную сторону. — Я пойду? Хочу умыться перед сном.
С каждой секундой он убеждался всё больше и больше, что попал не в тюрьму, а в самый настоящий дурдом.