Ворон с Уолл-стрит

            — Ты в порядке, Тсукки?             К концу первой недели Тсукишиме одобрили встречи с родственниками и близкими. Ямагучи приехал сразу же, когда появилась возможность, и был готов расцеловать Тсукишиму прямо на входе, но надзиратель, которому пришлось следить за обменом слюнями и соплями между посетителями и заключёнными, привстал со своего места и сказал, что обжиматься разрешено только на воле.             Другой надзиратель прыснул в кулак и добавил, что можно обняться перед встречей и после встречи, но не больше десяти секунд.             — У меня появился «тюремный муж», — с прискорбным видом сообщил Тсукишима, и Ямагучи почти схватился за сердце. Его выражение лица было неописуемым: дикая смесь вины, стыда, отчаяния, грусти и смущения. Но он всё же взял себя в руки и сделал лицо попроще. — Меня никто не трогает, я ни с кем не сплю, моя задница в порядке.             — Гора с плеч, — выдохнул Ямагучи и осмотрелся по сторонам.             Организация встреч была публичной: никому не разрешали уединяться, даже тем, кто работал с адвокатами. Надзиратели лениво следили за каждым столиком и всякий раз держали наготове дубинку, чтобы контролировать истосковавшихся по семьям преступников.             Если немного постараться и напрячь слух, то можно узнать интересные подробности ареста любого заключённого.             Например, через несколько столиков от них сидел Бокуто и разговаривал с каким-то солидным мужчиной. Скорее всего, адвокатом. На вид солидному мужчине было около тридцати. Он был в тёмно-сером костюме, его лицо обрамляли чёрные кудри, а на переносице красовались очки в дорогущей оправе. Тсукишима в таких вещах разбирался, так как, ещё при нормальной жизни, часто ходил в клинику на проверки и видел ценники на оправы.             Некоторые стоили наравне с лазерной коррекцией зрения, и это было просто смешно.                          Бокуто был непривычно хмур и сосредоточен, говорил не так часто и больше слушал, и Тсукишима очень пожалел, что они сидели так далеко, потому что узнать подробности хотелось. Пусть он и не собирался использовать что-то против Бокуто, но знать что-то о потенциальном враге всегда было полезно.             — Ты будто стал меньше, — Ямагучи забеспокоился. — Ты хотя бы ешь?             — Ем, конечно. Не паста болоньезе, но не так плохо, — Тсукишима протяжно зевнул и кивнул на пластмассовую папку, с которой пришёл Ямагучи. — Есть что-нибудь?             — А, да. Я нарыл информацию про того ублюдка, который тебя засадил сюда, и нашёл кое-что интересное, что мы могли бы использовать, когда дело отправят на пересмотр. Дело в том, что Харада Тсуёши — какая-то важная шишка, — Ямагучи подтянул к себе папку, мгновенно включаясь и отбрасывая в сторону ненужные сантименты, — среди чиновников. Его однажды привлекали за сотрудничество с наркокартелем, но каким-то образом они вырулили ситуацию, что он был подставным лицом и работал с полицией. Хотя в других отчётах были копии выписанных чеков. Суммы нереальные.             — То есть, я надул какого-то посредника мафии? — сделал неутешительный вывод Тсукишима.             — Можно и так сказать, — уклончиво ответил Ямагучи и перелистнул страницу. — Грубо говоря, он поставлял наркотики чиновникам, но дело давно закрыли за отсутствием весомых доказательств. Им удалось взять только чеки. Но имя было вымышленное. Видимо, сделали специально, чтобы запутать, потому что когда проверяли по базе, человека с таким именем и тем более счёта уже не существовало.             — Понятно, откуда у него такие бабки были, — вздохнул Тсукишима и тут же нахмурился: — Подожди, ты хочешь возобновить это дело?             — Если доказать его причастность к мафии, то можно сыграть на том, что тебя подставили, — Ямагучи лукаво улыбнулся. — Да, я знаю, что ты не испытываешь чувства вины за то, что продавал акции и присваивал часть средств себе. Но если мы сделаем тебя среднестатистическим брокером, которого подставили его же клиенты, чтобы присвоить акции себе, грубо говоря, бесплатно? Как плата за моральный ущерб.             — Ямагучи, — Тсукишима снял очки и помассировал указательным и большим пальцами переносицу, после чего надел очки обратно, — ты же понимаешь, что эта затея такая же нереальная, как и чеки, прикреплённые к несчастному отчёту? Мне, конечно, нравятся твои мозги, но я лучше отсижу десять лет либо выйду за хорошее поведение досрочно, нежели перейду дорогу мафии и потом лягу не на тюремные нары, а в гроб.             — Да будь ты хоть немного оптимистом, — Ямагучи закрыл папку и вытянул перед собой руки, переплетая пальцы между собой. — В этом что-то есть. Ты раньше проворачивал сделки и похуже. Да, в этот раз цифры оказались больше, но сам подумай: раньше на тебя не подавали в суд, ещё и в срочном порядке. У тебя даже слушание произошло в тот же день, когда тебя поймали, хотя обычно даётся время перед официальным заседанием. Мы подготовиться толком не успели!             — И хочешь спихнуть всё на мафию?             — А почему нет?             — Потому что мне мафии и здесь хватает, — Тсукишима бросил быстрый взгляд в сторону. Бокуто и его адвокат закончили разговор и поднялись из-за стола, пожимая друг другу руки. — И потому что провернуть это будет очень сложно и опасно. Я попался. Рано или поздно это бы случилось. Я осознанно шёл на риск.             — Но ты не знал, против кого шёл, — акцентировал Ямагучи. — Я бы подумал на твоём месте.             — Что-нибудь ещё интересное? — прервал Тсукишима, переводя взгляд на надзирателя, сообщающего о том, что до конца посещения осталось меньше двух минут. Ему вспомнились слова Кагеямы о том, что ему пришлось просить больше времени. Теперь понятно, почему.             — Ну, вообще есть кое-что, — Ямагучи свёл брови к переносице. — В деле о наркотиках было замешано одно имя. Я пробил по базе и не очень обрадовался, когда увидел, что он тоже сидит в этой тюрьме. Но не только за торговлю наркотиками. Он сидит за убийство.             Тсукишиме хотелось съязвить, что если это Куроо Тетсуро, то он вообще ни капли не удивлён. Зато у него есть повод прижать его к стене. Но, вопреки всему, Ямагучи назвал совершенно другое имя:             — Яку Мориске, двадцать девять лет. У него не самый приятный послужной список, и убийство — вишенка на торте, благодаря которой на него вышли, — Ямагучи залез во внутренний карман выглаженного пиджака и достал чуть помятую фотографию, которые обычно вклеивают в паспорт. Стащил из архива, что ли? Копался в личных делах? — Узнаёшь?             Тсукишима всмотрелся в хмурое, веснушчатое лицо. Пустые глаза, торчащие скулы, тонкие, обветренные губы. Растрёпанное безобразие русых волос, чуть короче, чем Тсукишима видел в реальной жизни. Он вспомнил заключённого, который сидел рядом с тем самым хирургом, Хайбой. Тощий и невыразительный мужчина, на которого посмотришь и невольно задашься вопросом: «Он вообще жив?».             Тсукишима оторвался от разглядывания фотографии и кивнул.             — Да, видел его. Предлагаешь с ним поговорить?             — Если вдруг надумаешь, да, было бы неплохо что-то узнать через него. Но делай это осторожно. Он не просто убил человека, он отрезал ему член и заставил сожрать, — Ямагучи поморщился, будто лично присутствовал в тот момент и не имел возможности отвернуться. Психологическая травма. — Вряд ли у него все дома.             — Спасибо, что предупредил, — хмыкнул Тсукишима. — Я подумаю над предложением, если кое-что сделаешь для меня… только очень осторожно.             Ямагучи заинтересованно подался вперёд, готовый слушать. И Тсукишима произнёс одними губами:                    — Куроо Тетсуро. Мне нужна информация.

* * *

             — Мне тут птичка нашептала, что ты встречался с адвокатом, — Куроо, как всегда, был невыносим.             Его ни капли не смущало, что Тсукишима с каждым разом открывал в себе новые способности, источая пятьдесят оттенков отвращения, презрения и тихого ужаса.             Не потому что Куроо стрёмный, хотя Тсукишима не отрицал этого, но считал, что оскорблять человека из-за внешности — этап, который он перерос с поступлением в университет. Не потому что Куроо загрязнял воздух вокруг него своими отвратительными шуточками и пошлыми словечками. И даже не потому что Куроо — часть синдиката.             А потому что Куроо будто следил за каждым его шагом, и это настораживало.             Он уже не был уверен, что заключённые смотрели на него с любопытством из-за новостей. Новости были приходящей и уходящей штукой: по телевизору двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, триста шестьдесят пять дней в году крутили новости со всего мира, и Тсукишима был лишь мимолётным очкариком, который сильно облажался. Переключи канал — другой очкарик пронёс в аэропорт бомбу и устроил теракт, а в конце просто выстрелил себе в рот. Ещё один очкарик закапывал трупы на заднем дворе своего уютного дома и выращивал на них огурцы.             «Я бы никогда не подумала на Кобаяси-сан. Он угощал меня онигири и всегда с особым трепетом относился к своему саду», причитала женщина преклонного возраста, всплёскивая руками. Она явно волновалась, давая интервью, и всё ещё была безумно рада, что не оказалась погребённой под огурцами.             Впрочем, она всё равно умрёт через десяток-другой, просто от старости.             Тсукишима терялся на фоне других преступников.             Зато всегда был на виду из-за Куроо: «Приглядите за ним, пока я занят важными делами». Какими важными делами ты занят? Потрошишь овощную котлету и сплетничаешь с заключёнными? Позорище.             — Вы как-то чересчур мной озабочены, — вздохнул Тсукишима и осмотрелся по сторонам. Ему бы найти того Яку Мориске, но он был примечателен только невысоким ростом, из-за чего возникали определённые сложности. Тсукишима плохо запоминал лица. Но почему-то рожу этого идиота запомнил с первого раза. Всё дело в причёске. Определённо.             — Просто ты покорил меня с первого взгляда, — очаровательно улыбнулся Куроо и кивнул на освободившееся место за столиком.             И снова комната отдыха.             Когда Тсукишима откроет для себя прелести библиотеки, то больше никогда сюда не придёт. По телевизору всё равно не крутят документалки. Только новости и футбольные матчи, в которых он вообще не разбирается. Боже, он даже не знает, какого цвета форма их сборной, что уже говорить про правила игры и всё остальное.             — И вы решили устроить за мной слежку? — Тсукишима с невозмутимым видом сел за стол, Куроо — напротив него.             — То, что ты пришёлся мне по душе, не значит, что я тебе доверяю, — пожал плечами мужчина. — И это единственное, что у нас пока что взаимно.             — Вы не пришлись мне по душе, — поморщился Тсукишима, и Куроо бросил на него хитрый взгляд. Считал себя самым умным и просвещённым. Бандитская рожа. — И что ещё за «пока что»?             — Думаешь, я умею сдаваться?             — Думаю, что вы много на себя берёте, — прищурился Тсукишима и вдруг спросил: — Вам что-нибудь известно о Хараде Тсуёши?             Куроо как-то странно на него посмотрел, потом отвёл взгляд в сторону, будто глубоко о чём-задумался. Например, говорить или не говорить. Потому что Тсукишима понял: конечно известно. «…привлекали за сотрудничество с наркокартелем». «…что-то вроде посредника мафии?». «Можно и так сказать». С лица Куроо пропал какой-либо намёк на улыбку.             — Ты вообще с какой целью интересуешься? — всё-таки спросил Куроо. Отвечает вопросом на вопрос. Что ж, ладно.             — Чисто теоретически, если я перешёл ему дорогу и оказался здесь по его вине, стоит ли мне вообще выходить на волю? — Тсукишима провёл кончиком пальца по поверхности стола, собирая фантомные пылинки.             — Без того, кто может за тебя поручиться, не стоит, — медовым голосом произнёс Куроо, и в его глазах что-то промелькнуло. Что-то едва уловимое, но достаточно примечательное, чтобы зацепить, врезаться в память снопом искр. И просветления. — И я могу тебе в этом помочь.             — Вы прикалываетесь? — Тсукишима искренне надеялся, что да, Куроо просто прикалывался. Приколист чистой воды. Комик, которого не пригласили на собственный же стэндап. Потому что о какой помощи могла идти речь, когда ты мотаешь пожизненный срок? Даже твои кости, сожжённые в крематории, будут покоиться в тюрьме прахом в какой-нибудь ущербной вазе, которую выбросят только спустя пару веков, посчитав невписывающимся в интерьер хламом. А не потому что ты наконец-то отмотал положенное. Только и всего.             — Я лично общался с Харадой. Скользкий тип, зато при деньгах. Он метит в политики уже который год, но, походу, не догадывается, что за наркотики себе место не купишь, — Куроо склонил голову набок. — Демо-версия закончилась. Остальная информация платная. Можешь оформить рассрочку, если сразу не потянешь.             — Откуда мне знать, что вы говорите правду? — Тсукишима отметил про себя, что то, что успел рассказать Куроо, нужно запомнить и передать Ямагучи при следующей встрече. — И что вы хотите за информацию?             — Ну-у-у, — загадочно протянул Куроо, скользнув по Тсукишиме оценивающим взглядом, и тот поморщился, догадавшись, о чём шла речь, — тебе не понравится.             — Вы можете хотя бы иногда не думать членом? — устало вздохнул Тсукишима, теряя к разговору какой-либо интерес. Ему просто нужно найти Яку Мориске и не нарваться на собственный половой орган, который ему заботливо скормят за вторжение в личное пространство.             — Я лишь ориентируюсь на местные расценки, — мужчина развёл руками в стороны. — И эта, скажем так, валюта — самая безобидная, поверь мне.             — Это отвратительно, — отрезал Тсукишима и поднялся из-за стола, намереваясь уйти. Только время впустую потратил.             — Да погоди ты, — Куроо поднялся следом и пошёл за Тсукишимой, но что удивительно, даже не пытаясь его остановить с помощью грубой физической силы. Просто наступал ему на пятки и напряжённо дышал в затылок. Прогресс. — Я могу помочь тебе с делом, но, выйдя на свободу с той информацией, которую я тебе расскажу, тебя рано или поздно обнаружат с простреленной башкой в собственной квартире без следов взлома.             — Спасибо за предостережение, а то я не знаю, — отмахнулся Тсукишима, заворачивая за угол.             И тогда Куроо применил последний козырь:             — Помоги мне выйти отсюда, и я предоставлю всё, что тебе нужно: и информацию, и защиту на свободе.             Тсукишима замер, недоверчиво сощуриваясь, но не оборачиваясь на Куроо. У него было стойкое ощущение, что если он обернётся и всмотрится в его выражение лица, то слабый огонёк надежды разобьётся об издевательскую усмешку на губах мужчины.             Но Куроо не издевался, не шутил и говорил вполне себе серьёзно.             — Как вы себе это представляете? — вопрос был риторическим. — Вас ни за что не выпустят отсюда. Даже если вы когда-нибудь добьётесь досрочного освобождения, то вам будет под лет девяносто. Или вы не умеете думать?             — Ох, Тсукки, — Куроо покачал головой, возвращая себе привычную насмешливость. — Поверь, есть много способов выйти отсюда, просто извне. Найди моих людей.             — И всё?             — И всё, — Куроо протянул ему ладонь, и Тсукишима вспомнил, как в прошлый раз отказался от рукопожатия. Удивительно, что за такую наглость он не проснулся на следующее утро с ампутированными конечностями. — Партнёры?             Чёрт бы побрал Ямагучи. Чёрт бы побрал Куроо Тетсуро. Чёрт бы побрал воображение Тсукишимы, в котором ему исполняется пятьдесят, в котором он выходит на волю, возвращается в пыльную квартиру и вешается на атласном галстуке, не в силах выдержать кардинально изменившийся мир вокруг.             Он протягивает руку обречённо, встречаясь с глазами напротив, и наконец-то понимает, что за реакция была у Куроо. Тот сноп искр был не просто просветлением.             Это был проблеск надежды, совсем слабый, но безумно искренний и желанный, и Куроо ни за что не собирался выпускать его из рук.