* * *
В конце концов, и на улице Кагеямы случился праздник, но немного не в том плане, в котором он, возможно, нуждался. Хината был точно таким же любителем сплетен и совсем скоро подошёл к Кагеяме в столовой, спрашивая напрямую: — За что ты сидишь? Кагеяма был обескуражен сразу по нескольким причинам: во-первых, Хината заговорил с ним; во-вторых, Хината заговорил с ним первый; в-третьих, Хината не смотрел новости. Иначе он бы узнал Кагеяму без каких-либо трудностей. У него на лице написано: «Спортсмен, комсомол, краду деньги корпораций и не умею правильно их отмывать. Кстати, меня подставили». Кагеяма не придумал ничего лучше, чем спросить в ответ: — А ты? И на этом их диалог закончился. Но было ощущение, что они провели целую вечность, философствуя о смысле жизни, а не перебросились парой стандартных для тюрьмы фраз. По крайней мере, Кагеяма был таким окрылённым, что Тсукишима удивился: мало же ему нужно для счастья. А много ли для счастья нужно было Куроо Тетсуро? После того, как они заключили сделку, тот почти не отходил от него и даже пару раз наведывался к нему в сектор, хотя Тсукишима сомневался, что заключённым это было позволено. Куроо подсаживался к нему в столовой и томно вздыхал, говорил, что ему очень жаль, что они не могут видеться в душевых. Стоило ли говорить, что Тсукишима был, напротив, очень рад, что не видел заспанную рожу Куроо по утрам? Но однажды он перестал радоваться. Однажды — это когда в первом секторе душевые закрывают на ремонтные работы. Однажды — это когда ты чистишь зубы с самым недовольным лицом на свете, потому что за соседней раковиной стоит Куроо Тетсуро в одних штанах с такой физиономией, будто рассматривает губы Мона Лизы в Лувре. Однажды — это когда те самые Сакуса и Атсуму уединяются в туалетной кабинке, и за ними выстраивается очередь заключённых, которым нужно срочно посрать, иначе они сделают это прямо в слив, и тогда душевые второго сектора тоже придётся ремонтировать. Тсукишима чувствовал, как его спокойствие рушилось по принципу карточного домика, и хотел ныть, выть, стонать, проклинать всё вокруг, потому что с каждым днём пребывания в тюрьме становилось только хуже. Он сплюнул в раковину, смыл остатки зубной пасты с уголков рта и направился к выходу, полностью игнорируя Куроо и его комментарии. «Спасибо за материал для дрочева». «Ты в курсе, что даже сплёвываешь сексуально?». «Зубная щётка, конечно, неплохо смотрится за твоей щекой, но я могу предложить кое-что получше…». Куда ещё хуже? Ему хотелось верить, что душевые отремонтируют быстро, оперативно, желательно в день поломки, чтобы вечером он мог спокойно принять душ без любопытных взглядов и пошлых шуточек. Но это не случилось ни через день, ни через неделю.* * *
Тсукишима почти привык. Но только почти. Почти — это выбирать время, в которое в душевых только Сугавара-сан, кивающий в знак приветствия и заканчивающий с процедурами. Почти — это делать вид, что Куроо — навязчивая реклама ставок перед фильмом, которую можно пропустить спустя двадцать секунд, либо убрать звук и потом наслаждаться вступительными титрами. Куроо не оставлял попыток вывести его из душевного равновесия. Единственное, ради чего Тсукишима запасался терпением, — разговоры по его делу. Например, Куроо поделился, что Харада давно сотрудничал с ними, ещё когда его отец был во главе синдиката. Что Харада часто задерживал оплату, поэтому с ним особо не церемонились. Они прекратили сотрудничество, потому что Харада начал распространять наркотики среди детей, а это пагубно сказывалось на репутации. Работать с таким человеком всё равно что подписать себе стремительное падение на дно. Если бы Куроо предоставил доказательства, то Харада давно бы гнил в тюрьме и платил по заслугам. Но Куроо лишь разводил руками в стороны — и разводил Тсукишиму на секс. Кстати, безуспешно. Ямагучи отнёсся к неожиданному сотрудничеству со скепсисом, потому что «Тсукки, ты не заболел?», потому что «ты же не хотел идти против мафии, а теперь просишь, чтобы я вышел на тех, кто скрывается от полиции больше десятка лет?». «Тсукки, ты точно в порядке?». Боже, Тсукишима ненавидел этот вопрос. Потому что он не был в порядке, но признаться себе в этом — непозволительная роскошь. С последнего нервного срыва прошло достаточно времени, чтобы привыкнуть к мерзостям в тюрьме. И единственное, на что его хватит вместо слёз, это на рвоту, а Тсукишима и так сильно похудел. Не хватало стать местной булимичкой. — Да, всё нормально, — Тсукишима снял очки, чтобы протереть их от разводов и пятен, и скомканно спросил: — Ты точно потянешь? — Я же сам предложил подключить мафию, — Ямагучи вздохнул и ободряюще улыбнулся: — Не в том плане, конечно. Но это может быть гораздо эффективнее. — Не знаю, стоит ли оно того, но выбора всё равно нет. У него был выбор, например, отмотать срок спокойно. Не ввязываясь в авантюры. Не отсвечивая. Его минута славы давно прошла. Ещё одного репортажа он не переживёт. Он не переживёт защиту в лице Куроо Тетсуро. Но мысль о потраченной впустую жизни не хотела его отпускать. «Не будь неудачником». — Хорошо, тогда встретимся через неделю. Надеюсь, приду на встречу живым, — отшутился Ямагучи, но, столкнувшись с хмурым взглядом напротив, заметно стушевался и осторожно выкрутился: — В противном случае, твоему Куроо придётся взять меня в семью. — Тебе бы пошло, — хмыкнул Тсукишима, пропуская мимо ушей «твоему Куроо». — Но это не значит, что я избавлю тебя от нынешней работы. — Ой, да я хоть за бесплатно работать буду, — рассмеялся Ямагучи. — Это уже вошло в привычку — спасать твою задницу. Тсукишима не хотел признавать, но… чёрт возьми, да, Ямагучи выручал его всегда. Он помнил его мелким и сопливым неудачником, который прятался за его спиной и боялся посмотреть на обидчиков в упор. Сейчас он мог засадить любого обидчика в тюрьму, намеренно провалив дело и с напускной грустью выдохнув: «Блин, мне так жаль, я ничего не мог сделать». Тсукишима им гордился, потому что Ямагучи был не просто крутым адвокатом. Он, в принципе, был крутым. Куроо принял бы его в семью с распростёртыми объятиями. Но пока что Куроо встречал с распростёртыми объятиями только Тсукишиму, которого такая перспектива только вынуждала кривить лицо. За день до того, как душевые первого сектора наконец-то были исправны, Куроо забрался к нему в душевую кабинку, причём в одежде. Его тюремная роба мгновенно вымокла, а у Тсукишимы закончились слова, будто их перекрыли, как кран — воду. Куроо рассматривал его с интересом скульптора, которому предстояло досконально изучить каждый сантиметр тела модели, чтобы создать настоящее и правдоподобное искусство. Тсукишима хмуро выключил воду, взял полотенце и повязал его на бёдра, вызывая у Куроо разочарованный вздох. — Какого, блять, хрена вы делаете? — он пытался пройти, но Куроо выставил руку в сторону, преграждая ему путь, и тогда волнение закопошилось глубоко внутри. Вот и всё. Теперь его очередь быть мишенью для похабных шуток. — Дайте пройти. — А я не хочу, — слишком просто ответил Куроо и улыбнулся. — К тому же, мы здесь одни, нам никто не помешает. И, кстати, я впервые слышу, как ты ругаешься… Дико сексуально. — Знаете, что ещё дико сексуально? — Встать перед тобой на колени и отсосать тебе? — Ваш проломленный череп, — Тсукишима предпринял очередную попытку пройти, и наконец-то ему это удалось. Он мгновенно взял вещи и начал одеваться, стараясь не смотреть на Куроо, который просто стоял и наблюдал за ним, не предпринимая никаких действий. — Неужели я тебе настолько противен? — ровно спросил Куроо и склонил голову к плечу. — Я думал, что спустя пару недель ты сдашься. — Сдамся? Я, по-вашему, шутил, что мне мужики не нравятся? Внимание ваше привлекал? — Тсукишима натянул на влажное тело майку и бросил быстрый взгляд на Куроо: — Вы меня, конечно, извините, но я не собираюсь с вами спать. — Очень зря, — покачал головой Куроо и вздохнул: — Тогда, пожалуй, нет смысла отстаивать твою задницу. Тсукишима замер, будто его ступни приросли к холодному кафелю. — Что вы сказали? — Ты прекрасно меня расслышал, не притворяйся глухим, — с напускным дружелюбием произнёс Куроо и похлопал его по плечу. Кожа в том месте мгновенно вспыхнула от фантомной боли, будто в неё вонзили сотню маленьких и тонких игл. — Я думал, что ты будешь умным мальчиком. Ну, знаешь, с такой внешностью… я бы заручился поддержкой. Но ты её проебал, причём по собственному желанию. Потом не жалуйся. Куроо ушёл, насвистывая себе под нос незатейливый мотив. Тсукишима некстати вспомнил про затишье перед бурей. Стоя посреди душевых, где каждая капля воды отскакивала от стен и превращалась в слабое эхо, он понимал: его спокойствие раз и навсегда утеряно. Разрушено, как грёбаный карточный домик.