Быть плохим — значит быть. Запоминай, красавица
***
Майское солнце грело уже значительно сильнее, чем пару недель назад. Капли пота стекали прямо за шиворот, впитываясь в серую кофту. В салоне было душно, а утренний ветер не спасал ситуацию. — Лёш, мы чего ждём? — Макс скучающе тарабанил пальцами по дверке машины, пока где-то под боком скулил пёс. Леонидов сбросил вызов и убрал телефон в карман пиджака. На его лице играла легкая улыбка, что случалось очень редко, особенно утром, после очередного звонка о убийстве. — Да начальник звонит, не даёт нормально вздохнуть. Пошли, наши уже там. Максимов вышел из машины, подгоняя пса вперёд. Все сегодня какие-то странные, хотя это должно стать обыденностью. В квартире было пару человек, которые документировали все происходящее и составляли протоколы. Максимов прошел за псом, который кажется унюхал трупный запах. Мужчина зашёл в комнату и сделал пару шагов к трупу. Девушка. Молодая. Даже слишком. — Мда. жаль. Где-то между ребрами что-то заболело, а в груди стало непривычно холодно и остро. Максимов впервые за долгое время испугался. Не трупа. Глаз. Глаза молодой девушки были наполнены животным страхом, были словно из стекла. Будто кукла, она смотрела вперёд, пока блики неестественно дрожали. Макс давно не видел такого взгляда, от которого подкашивались ноги, а в горле пересыхало. Все слишком неестественно, поза, тело, сука глаза. — Что с ней? Максимов присел на корточки, осматривая тело юной девушки, молча сожалея и сочувствуя матери. В его работе было много казусов и минусов, но самое больное в его работе были не раны, не пулевые ранение, даже не пытки киллеров: боль родных, чьи дети умерли скоропостижно. Макс никогда не говорил это в слух, но и он не изверг, все понимает и лишь говорит глазами. — Мария Вяземская. 17 лет. Повреждений на теле нет. Криминалист вышел из комнаты, уже и Леша подошёл. — Мать говорит, что нашла девушку в шкафу. В такой позе. — Лёш, ты на ее лицо посмотри. Как будто. увидела что-то и умерла от страха. Такое ведь может быть? — Вскрытие покажет. Кстати, — Леонидов подошёл к подоконнику, указывая на след от грязных ботинок, — похоже, кто-то приходил к ней. 43-ий размер, острый носок. Ночной гость? — Или возможный убийца. Пошли с матерью поговорим, пока там Игореша лишнего не наговорил. Макс взял пса за ошейник и прошел на кухню, где всхлипывала мать Марии, прикрывая лицо рукой. Мужчины сели рядом с ней, пока Гнездилов стоял поодаль и укоризненно смотрел на женщину. — У нее. даже врагов не было. Прилежно училась, ее все любили. И отношения у нас были отличные, доверительные. Машка мне все всегда рассказывала. И парня у нее тоже не было, все отдавала учебе. Вчера она ушла в свою комнату, а сегодня. Женщина вновь прикрыла лицо рукой, не сдерживая боли, что рвалась наружу. Гнездилов фыркнул и хлопнул по столешнице рукой. — Тут все ясно. Это вы убили свою дочь и вызвали полицейских. — Игорь… — Леша подошёл к Гнезилову и шикнул на него, указывая на то, чтобы тот сидел ниже травы и тише воды. Мать вновь зарыдала и убежала, оставляя ошарашенных оперов одних. — Молодец, Леонидов, довел жен.О нифига себе, шар. Волшебный! — Игорь взял с полки черный предсказательный шар, — для него нужен проводник, а я. ща. надо спросить. Шар, я проводник? — мужчина потряс шар, а в ответ ему прилетело металлическое «да». — Виндал, я сейчас с этим шаром дело раскрою, так что, Максимов, забирай свою блохоферму и дуй отсюда. — Оу, конечно, конечно, уже ходим. А ты как-то давно в мародёры записался? Давно воруешь улики? — Макс толкнул Игоря в плечо, а после ушел из квартиры. Там внизу его ждал пёс, который опять запрыгнул в мусорку и разрывал пакеты. Мужчина закатил глаза и сжал кулаки. — Пёс, фу! Ко мне! Пришлось оттаскивать его своими силами, ведь животное было очень упёртым. Следом вышел Игорь, который увидел эту картину и спросил у шара, находятся ли там улики. А после, он действительно взял все эти мусорные пакеты, чтобы проверить на предмет улик. — Чертовщина. Сказав это, Максимов запрыгнул в машину и уехал, оставляя мусора с мусором. Уже как неделю она работает в убойном отделе московского района. Уже неделю она не может нормально прижиться, ведь половина сотрудников вроде и рада ей, а вроде и все равно на ее присутствие; в то время как вторая половина сотрудником не может принять ее, говоря за спиной «чужая», «ненужная», «продажная». Все это наталкивало на не очень приятные мысли. Лина нормально общается лишь с Вахтангом, который просто был дружелюбным от природы и с Лёшей, который просто вел себя как нормальный человек, хотя боялся перегнуть палку со своей вежливостью, ведь Лена словно чуяла, когда Леша и Лина оставались наедине. С Леной было сложно: вроде и не ссорились, не ругались, а Лина будто провинилась перед ней и обязана чем-то. Да и взгляды Жаровой понять сложно: смесь злобы и какой-то жалости. С Максимовым она принципиально не пересекалась: в коридоре обходила стороной, в кабинете сидела в самом дальнем углу и даже машину ставила в самом конце парковки. И он не тянулся к ней, отзеркаливая ее поведение. Сидя за своим столом, Лина была рядом с Леонидовым, о чем-то бурно говоря. — Су-е-фа, у меня камень. Отчёт в этот раз пишешь ты. Лина победно улыбнулась, на что Леша тяжело вздохнул, но принял свой проигрыш как данное. Ему уже третий раз не везёт. В кабинет влетела Лена, чуть не выбив дверь. — Михаил Козлов, умер такой же смертью, как и прошлая жертва. И симптомы одни и те же. — Кстати, я слышал, что в городе создали и торгуют новым наркотиком. ммм. кажется «Сияние». Галлюциноген, по признакам, сильный синтетический наркотик. — Леша посмотрел на Лену, которая кажется собиралась что-то сказать. А та кивнула ему, как бы говоря, что муж прав. — Да, ты прав. На эпителии жертв я нашла. частички синтетического наркотика, который ещё не проходил у нас по базе. — А наркотик как видимо, в крови найти нельзя, да? — Да, Лин. В крови его не найти. Но вот что я вам скажу, — Лена поправила рукава своей белой блузки и села на стул, — Перед смертью человек бьётся в истерике, что-то кричит, проявляет активную агрессию. Похоже на признаки болезни, человек словно… — Лена щёлкнула пальцами, пытаясь вспомнить термин. А Романова поняла ее и утвердительно произнесла: — Невротик. — А куда, если не в ротик? — Гнездо, помилуй. — Максимов закрыл лицо рукой, пока до остальных долетали его слова. Первым пришла в себя Романова. — Ну в рот любишь брать ты, как мы все знаем. А невротизм — болезнь. Хотя у тебя тоже. болезнь. — девушка устало потерла переносицу, пока другие сдерживали свои улыбки. — Кстати, по данным с телефона Михаила, тот просил принести ему что-то интересное. Я пробил по номеру, это Константин Валев, возможный барыга? — Вахтанг показал операм сообщения с телефона жертвы, а после вновь уставился в телефон. — Есть адрес Валева. Он сейчас в клубе «Жара». Едем, пока он. ещё кого-нибудь не убил. — Езжайте без меня, мне надо отъехать по делам, потом сообщите, чем закончилось это. северное сияние. — Лина встала со стула, застенчивая молнию куртки. Пёс спрыгнул со своего излюбленного дивана и подошёл к девушке, обнюхивая. А потом вновь начал нюхать мусорные пакеты Гнездилова, которые он почему-то складировал именно в этом кабинете. — А что это за дела, извольте узнать? — а Макс все так же плюется ядом, поджуривает, насмехается своими нахальными глазами. Романова слышит его тон и лишь качает головой. — Товарищ майор, мои личные дела мне работы Вас не касаются. Всего доброго. И проверь пса, он ни одной мусорки не пропускает. — взгляд на Пса, а после зыркает на Максимова, который, кажется, покраснел от язвительного тона девушки. Другие же решили пропустить эту реплику мимо ушей, собираясь в клуб за новым подозреваемым.***
Брать две гвоздики — кощунство. Брать больше — неуважение. Лучше вообще ничего не брать, а просто проронить пару слез на ещё свежую могилу и тихо помолиться за упокой. Она так и сделала. Край кладбища, кресты уже сгнившие, перекошенные, где-то местами сломанные. На некоторых могилах крестов вообще нет, и цветов тоже нет, лишь прорастающие дикие васильки. Могила ухоженная, чистая. С памятника на Лину смотрит пожилая женщина с очень живыми, горящими глазами. Прямо как у дочери. Лёгкая, немного измученная улыбка Лины — и первая слеза. — Привет, мам. Без цветов. Ты их не любишь. Точнее. не любила. Убирает руки в карманы и садиться на только-только сделанную скамеечку. Хоронили с почестями, с венками и множеством цветов. Но хоронили без самого главного — чувства сожаления и утраты. Татьяна Олеговна была женой генерала Максима Романова, чье имя было слишком громким в мире полиции. Да и на похороны многие пришли радо галочки. — 9 дней, а никого нет. Вот тебе и уважение… Не вздрагивает. Не удивляется. Даже не наставляет пистолет. Так и сидит на черной скамейке, освещённая полуденным солнцем. А голос. убивает, сражает наповал. Душа горит. А тело немеет, она проводит ладонью по напряжённой шеи и тихо смеётся. Тихо, почти беззвучно, смеётся словно шелест ветра, которого так не хватало в этому минуту. — Тебя не должно тут быть. — Как и тебя. И правой глаз дёргается от понимания того, что он прав. Прав как всегда, сука. Все время прав, какое бы дело не проходило, какой бы спор не был — он всегда оказывается прав. — Максимов, ты такая сука. Тяжело вздыхает, вглядываясь в живые глаза матери на могильной плите. Хочется засмеяться — истерично, громко, чтобы мама посмеялась в ответ. Но приходится лишь сжать ладони в карманах. — Откуда узнал? Точнее. зачем вообще приехал? Голос сиплый, хрупкий, как и она в целом. Одно лишнее движение — и ляжет рядом с могилой, ногтями зарываясь в землю. Ходил по краю. А Максимов так не хочет делать выбор — толкнуть ее к тому краю или схватить за шкирку и оттащить. Хлопает себя по бёдрам и садиться рядом. От него пахнет одеколоном с сиренью и машинным маслом. И скорбью. — Спросил у одного знакомого. Сказал, что сегодня девять дней. А тебя даже и на похоронах не было. Я был, а тебя не было. — Гордишься тем, что пришел? Молодец. Упрекаешь меня в том, что не пришла? Ещё лучше. Я не просила тебя давать оценку моим действиям. Макс поворачивается медленно, скользя взглядом от черной макушки, задерживаясь на профиле, а осматривает с головы до ног. В голосе, как ни странно, не было и намека на упрек или издевательство. Просто он действительно ничего не понимал. — Мне никто и не. сказал. Не сказал, что она умерла. Во сне. Тихо. Незаметно. Знаешь… — толкается языком в щеку и замирает, слова даются с невыносимой болью, что казалось, что боль перерастает в физическую, — ты же знаешь, мы не общались сколько лет. Просто перестали общаться, разорвали все связи и. были слишком гордыми. Упрямыми. Она хотела сказать упрямыми. Но Максимов и сам это знал не по наслышке. — Узнала от подруги мамы вчера. Вроде и не общались большую часть жизни, но. родная же. Любимая. Единственная. И уже не живая. Не живая. Мертвая. Понимание происходящего пришло не сразу. Лина сидела на кухне, когда ей позвонила старая подруга матери и сказала, что у Татьяны 9 дней. Первое, что хотелось сделать — завыть зверем. Второе — застрелиться. Руки сами нашли старый, потрёпанный временем фотоальбом семьи Романовых, который она украла из родительского дома лет 25 назад. Дрожащими пальцами она переворачивала страницы с пожелтевшими пальцами. И везде она — мама. Живая. Ещё живая. Тяжёлый вздох. Весна — пора рождения. И смерть весной — такая нелепица. Глупая шутка вселенной. — Да, эгоист. Но и она. не лучше. Я не хочу себя оправдывать, сейчас не хочу. Обе не хотели идти на уступки, не хотели даже отправить одно сообщения. И обе оказались слишком слабыми. Виню ли я себя — определенно. Радует лишь то, что она прожила яркую, долгую жизнь. Может и хорошо, что прожила без меня. — Она скучала.***
— Убийцей, а если точнее изготовитель наркотиков — это Виктор Лещев, он парень первой жертвы. Даёт показания, дело закрыто. Вахтанг стоял на крыльце у здания и доложил только что пришедшим оперативникам информацию. Лина сдержанно кивнула и двинулась к своей машину, успев потрепав Пса по голове. Макса сейчас она точно не хочет видеть. Вообще никого не хочет видеть. Но на ее плечо приземляется рука, причем лёгкая. Женская. Лина оборачивается и на свое удивление, видит Жарову. — Слышала, что сегодня 9 дней у твоей мамы. Соболезнуем. Лучше возьми выходной на пару дней, я начальству объясню. День полон открытий и удивлений. Сначала она слышит от Макса, что Лина самая настоящая тварь, а сейчас Лена волнуется за нее. Господи, как же это смешно. Романова облизывает сухие губы, но кивает ей. — Спасибо, но не стоит. Лучше отвлекусь на работу. До завтра. И Лена ещё раз улыбается ей. Искренне. По настоящему. И именно в этот момент Лина думает: «Может, попробовать все наладить?»