Ферелденец в банке

      Если ещё утром Нерия была готова воплотить свой план по становлению настоящей антиванкой, то уже к обеду её решительность угасла. Рафаэль домой так и не вернулся, и, чем дольше он отсутствовал, тем отчётливей и болезненней Нерия понимала, что хочет провести сегодняшнюю ночь с ним. Если бы он вошёл в дверь, она бы бросилась к нему и умоляла не уходить, сама бы встала на колени, зная, что ему это понравится. Но он всё не приходил, а Нерия то прислушивалась к звукам в прихожей, то слонялась там в томительной тоске. Иногда мимо проходила Палома и смотрела на неё со снисходительной жалостью. – Лапуля, начинай собираться, – бросила она, в очередной раз застав Нерию сидящей у двери, как собака в ожидании любимого хозяина.       Нерия нехотя поплелась наверх, чтобы принять заботливо набранную Кабаном ванну и облачиться в выбранное Паломой красное платье с открытыми плечами и лёгкой юбкой, расшитой по низу разноцветным цветочным орнаментом. Такой же украшал и оборки на вороте. Ткань, цвет и вышивка выдавали, что платье стоит как все мажеские робы адептов Ферелденского Круга вместе взятые, но Нерия, которая ненавидела рабскую униформу, сейчас вдруг захотела в неё облачиться, чтобы стать невзрачной. В эльфинаже и Круге она о такой одежде могла только мечтать, читая в орлейских книжках про дам в роскошных платьях, под подол которых залезают прекрасные рыцари. А теперь, глядя в зеркало на алую ткань, оттеняющую её смуглую кожу и смоляные волосы, она задавалась вопросом, зачем быть настолько яркой, если её прекрасный рыцарь отворачивается от неё, закрыв глаза? И он такой в её жизни не первый. – Какая ты всё-таки красотка, – сообщила Палома, входя в её комнату с какой-то коробкой в руках, и стукнула Нерию по спине, – когда не сутулишься. Сейчас мы тебя подкрасим – и вся Торговая площадь будет у твоих ног. – Не надо, – Нерия опустилась на кровать и ссутулилась ещё сильней, – я не пойду. – Ну начинается, – Палома поставила коробку на пол, села рядом с Нерией и повернула её голову к себе за подбородок, – он не придёт. Не нужно портить себе праздник из-за того, что Рафаэль даже в такой день не способен притвориться нормальным человеком. Он-то всю ночь развлекаться будет, и ему совершенно всё равно, что ты себя в своей комнате заживо похоронишь. Повеселись назло ему. – Почему он… такой? – Бессердечный? – уточнила Палома. – Эгоистичный? Бессовестный, развязный, неразборчивый самоходный мужской половой орган? Наверное, это как-то связано с его матерью. Может быть, у него было трудное детство, и врождённое влечение к женщинам вошло в мучительный диссонанс с приобретённым женоненавистничеством. А может он просто животное, чей зачаточный интеллект подавляется инстинктами. Мне всё равно. И тебе должно быть всё равно. Причины не важны. Важно, как он себя ведёт. – Мне правда лучше остаться дома, – покачала головой Нерия, – настроения нет, не хочу вам всё веселье своей кислой рожей портить. – Поверь, лапуля, ты пожалеешь о каждой секунде, которую могла бы прожить, вместо ожидания, пока Рафаэль вытащит тебя из чулана, чтобы поиграть, – Палома вздохнула, – ладно, не за уши же тебя твои острые тянуть. Держи свой подарок. Я думала, ты их сегодня наденешь.       Нерия поставила на колени протянутую коробку и открыла. На хрустящей бумаге, разумеется, лежали туфли. Из кожи, выкрашенные в красный цвет, на длинном тонком каблуке. Она вытащила одну туфлю, рассматривая и со стыдом понимая, что она о подарках не подумала. На Первый день надо дарить подарки? – У женщины должны быть неприлично дорогие туфли, – пояснила Палома, – не будешь же ты до конца жизни мои таскать, пора свои иметь. Они новые, ты не подумай. – Спасибо, – поблагодарила Нерия, – прости, у меня для тебя ничего нет, я не знала…       Палома опять тронула её подбородок, и губы Нерии обдало пахнущим миндалём дыханием, когда их коснулись мягкие губы подруги. Как всегда, эмоции Паломы хлынули в голову неспособной защититься от них Нерии, и она отшатнулась, выставив руки. Коробка со стуком скатилась на пол. – Не делай так, – резко приказала Нерия, помня, чем для неё заканчиваются такие поцелуи. – Я всего лишь получила свой подарок. Прости, лапуля, не только Рафаэль без ума от твоих фокусов, – Палома встала, разглаживая юбку, – постарайся не дохандриться до смерти. Ни один мужчина того не стоит.       Дверь за ней закрылась, а Нерия растянулась на кровати, глядя в потолок. Разве это не романтично – зачахнуть от неразделённой любви к мужчине с каменным сердцем? А потом явиться к нему призраком в ночи и убить. А потом вечно скитаться в Тени двумя неразлучными духами. Так и должны выглядеть настоящие истории любви, орлейские книжки херни не скажут. Она закрыла глаза. Даже в Тени Рафаэль вместо того, чтобы вечно быть с ней, соберёт себе армию бесплотных поклонниц. Даже хуже. Он превратится в демона желания и развратит всех. Вообще всех. Даже тех, у кого в списке желаний ни слова о сексе не было.       Потратив ещё немного времени на сборы, Палома, Кабан и Хосе удалились праздновать. Нерия услышала, как во входной двери заскрежетал ключ и перевернулась на бок, подложив под щёку сложенные ладони. Вообще, она тоже может отпраздновать. И даже напиться. Внизу есть бутылка антиванского бренди. И в спальне Паломы, наверняка, есть бутылка антиванского бренди. И у Хосе. Они тут все развратные алкоголики, кроме Кабана. Вот и напьётся в одиночестве, как настоящий алкоголик, влезет в спальню Рафаэля, поплачет в его подушку, наденет его рубашку. Украдёт его рубашку, чтобы плакать в неё каждую ночь. Только для этого надо напиться, как следует, и совсем потерять стыд. Да! Прекрасная идея. Она осталась без подарка от него, пусть расплачивается рубашкой.       Она вскочила с кровати и сунула ноги в валяющиеся у кровати туфли, выпавшие из коробки. Праздновать надо с шиком. В дорогих туфлях, как дорогая женщина. Рафаэль не знает, от чего отказывается, зато она будет знать. И трусы сейчас красивые наденет, из тех, что ей надарила Палома. Красные и кружевные. Будет вся гореть, как пламя, которое её магии никогда не разжечь.       Нарядившись, Нерия вышла из комнаты и, решив не шариться в чужих спальнях, отправилась за алкоголем на кухню. Несмотря на то, что Палома очень старалась научить её ходить на каблуках, получалось всё ещё неубедительно, поэтому Нерия осторожно заковыляла по лестнице, держась за перила. Спустившись, она полезла в ящики, где Кабан хранил кухонную утварь, специи и всякое другое для готовки, нашла открытую бутылку, глотнула обжигающий бренди, стащила со стола миндальную печеньку с шоколадной крошкой и пошла обратно. Сейчас она украдёт рубашку. Щас-щас.       Только она добралась до прихожей, собираясь так же медленно подняться по лестнице на второй этаж, как в скважине повернулся ключ. Нерия застыла у подножия лестницы с бутылкой в руках и печеньем в зубах, держась за перила и понимая, что сейчас её застукают, ведь в туфлях она взбежать наверх не успеет. Забыли что-то? Дверь открылась, и вошёл Рафаэль, обнимая одной рукой большой бумажный свёрток. Он поднял голову и увидел Нерию, которая отпустила перила и хрустнула печеньем. – Выглядишь, как мой подарок на Первый день, – произнёс он, окинув её долгим взглядом с ног до головы. – А ты – как мой, – ответила Нерия. – Красивое платье. – Это ты ещё не видел, что под ним. – Но ты же мне покажешь? – спросил Рафаэль, ставя свёрток на пол и разуваясь. – Нет. У тебя на сегодня есть планы. – Ты – мои планы, – он приблизился к ней, забрал бутылку и сделал глоток, – и если бы ты хоть раз в жизни выслушала меня до того, как надуться, ты бы узнала об этом ещё вчера. – Я? – переспросила Нерия, глядя в карие глаза в окружении тёмных длинных ресниц. – Ты. Я не пойду на площадь, потому что запланировал провести праздник с тобой. – Ты исчез на всю ночь. – Ты меня ударила и закрылась молча. Я разозлился. Ушёл проветриться и остался заночевать в “Звезде Антивы”. Я мог бы тоже надуться, кстати, и не прийти. Но я здесь. – А там что? – Нерия кивнула на свёрток. – Сюрприз. – Для меня? – В доме ещё кто-то есть? – Нет. – Как я и планировал. Это сюрприз для тебя, Сурана. А теперь иди в свою комнату и сиди там, пока я тебя не позову. – Ты правда останешься со мной? – уточнила Нерия, не веря своему счастью. И немного разочарованная тем, что придётся отменить кражу рубашки. – Правда, – Рафаэль вернул ей бутылку, – иди, не мешай сюрприз готовить.       Нерия повернулась, сделала по ступенькам шаг, второй, нога, непривычная к настолько высоким каблукам, ослабла, подогнулась, и Нерия начала заваливаться назад. Рафаэль подхватил её за талию и плечи, Нерия повисла на его руках, прижимая к груди бутылку бренди и недоеденное печенье, он склонился к ней и лизнул кожу над верхней губой. Она ощутила какой-то знакомый запах, исходящий от его волос. Корица? – Крошка прилипла, – пояснил он, возвращая хлопающую ресницами Нерию в вертикальное положение, – ты лучше эти ходули сними. Палома подарила? – Да. – Она явно пытается тебя убить. – Нет, – возразила Нерия, – она хочет, чтобы я была красивой. Как мои ноги лучше выглядят – на каблуках или без? – На моих плечах.       Нерия демонстративно фыркнула, скинула туфли, оставив их у лестницы, и помчалась наверх, подхватив юбку, пока Рафаэль не сделал или не сказал ещё что-то, от чего её кидает в жар. Вбежав в свою комнату, она упала на кровать и закрыла ладонями горящее лицо. Он хочет отпраздновать с ней. Палома оказалась не права – он пришёл. Выделил её, выбрал из всех других. Она потёрла щёки, вскочила с кровати и подбежала к напольному зеркалу. Она хорошо выглядит? Может, собрать волосы? Нерия запустила пальцы в густые пряди, приподнимая их, открывая шею. Нет, лучше оставить распущенными. Ей не надо переодеться? Принять ванну? Она успеет принять ванну? Она уже сегодня принимала ванну. Но вдруг она с тех пор испачкалась? Нерия понюхала руки. Пахло миндальным печеньем, огрызок которого лежал на прикроватной тумбочке рядом с бутылкой бренди. Тогда она сунула нос в ворот платья и принюхалась к подмышке. Потом дыхнула в ладонь. Вроде ничего ужасного. Может, бельё сменить? Она его десять минут назад надела, но из-за Рафаэля с его непристойностями трусы теперь можно выжимать. Нерия влезла в тумбочку, выгребая разноцветные тряпки. Красного кружева больше нет, но есть чёрное. Она скинула бельё, быстро натягивая чистое, дверь распахнулась, в комнату зашёл Рафаэль, почему-то держа в руках её сандалии. Нерия выпрямилась и смущённо зажмурилась, заметив, что Рафаэль смотрит прямо на зажатый в её кулаке красный кружевной лоскут. Медленно приблизившись, он так же медленно вытянул лоскут из её руки и сунул к себе в карман. – Это тебе сегодня не понадобится. – Они мокрые, – прошептала Нерия, умирая от стыда. – Я знаю, – в тон ей прошептал Рафаэль и опять повысил голос, – пойдём, Сурана, а то фейерверки пропустишь. Только обуйся сначала.       Она вышла за ним из комнаты на негнущихся ногах, проклиная себя за то, какая она сегодня особенная на всю голову, хотя обещала себе быть, как все. Почему она не умеет быть, как Палома – уверенной в себе, расслабленной и принимающей мужские знаки внимания так, словно делает одолжение? Палома бы на каблуках не упала. И трусы бы быстрей переодела. В конце коридора Рафаэль пропустил Нерию вперёд – к приставной лестнице, ведущей на чердак. Нерия неуверенно тронула узкую перекладину. – Мы что, на крышу полезем? – Ага, – подтвердил Рафаэль. – Боишься? – Я как-то чуть с башни Круга не спрыгнула, – ответила Нерия, поднимаясь по лестнице, – что мне твоя крыша. – Почему ты хотела спрыгнуть? – Из-за несчастной любви. – Всего-то? – удивился Рафаэль. – Тебя заперли, как животное в клетке, следили за каждым твоим шагом, мучали ежедневными проповедями, восстание во время Мора устроили – но ты хотела покончить с собой из-за несчастной любви? – У меня был плохой день. А у него слишком хороший – и меня это взбесило.       Она выбралась на чердак и прошла к приоткрытому квадратному окошку по рассохшимся доскам, отмечая, что пыль на полу стёрта. Рафаэль туда уже лазил. Стоящий у окна стул тоже на это намекал. Она высунулась, оценивая расстояние до крыши, но Рафаэль втянул её за плечо обратно и повернул к себе. – Больше никогда даже думать о таком не смей, хорошо? – Я и не собиралась, – ответила Нерия, не ожидавшая, что он так серьёзно отреагирует на вскользь брошенную фразу. Она в Круге по пятнадцать раз на дню с собой кончала по самым разным поводам. Ежедневная рутина – почистить зубы, позавтракать овсянкой, подразнить храмовников, помечтать о самоубийстве. – Вот и умница, – Рафаэль выбрался наружу, ставя ноги на узкий резной наличник, и теперь уже Нерия заволновалась, что вся эта декоративная красота вокруг окна снаружи обвалится под его весом. Второй этаж – это невысоко, но всё равно можно покалечиться. – Сейчас я залезу и помогу тебе. Его ноги исчезли из оконного проёма, Нерия услышала шорох и стук на крыше. – Давай.       Нерия нерешительно подтянула юбку, с сомнением глядя в маленькое окно. Она даже изящней, чем Рафаэль, но он-то не в платье. Знала бы – штаны бы надела. Нерия забралась на стул и вылезла из окна тем же путём, что и Рафаэль, схватившись за пологую крышу, до которой, к счастью, было недалеко. Сандалии заскользили по наличнику, Рафаэль, стоящий на крыше на коленях, подал её руку, Нерия схватилась за неё, подтянулась на второй руке, и он вытащил её наверх. – Ты умеешь сделать праздник незабываемым. – Умею, не сомневайся.       Черепица под руками была ещё тёплой после солнечного дня. Нерия провела по ней ладонью, выпрямилась, садясь на пятки, и увидела расстеленный плед. Возле него стояла большая корзина с какими-то банками и посудой Кабана, в которой, очевидно, запряталось что-то съедобное. Знакомый свёрток изрядно похудел, но тоже лежал здесь и скрывал от Нерии какой-то сюрприз. Она заползла на плед и уселась на задницу, обхватив руками колени. – Как ты сюда всё дотащил? – Я из ратуши как-то урну для голосования вынес, – ответил Рафаэль, присаживаясь рядом. – Здоровенную. Полную. Кто-то предупредил стражу, так что пришлось с четвёртого этажа по балконам уходить. Без рук. – Нашёл, чем хвастаться. – Я хвастаюсь своей ловкостью. – Ты выдумываешь. – У Хосе спроси. – Что там? – Нерия указала на корзину, решив не тратить время на выяснение, насколько эта история является наглой выпендрёжной выдумкой. – Ооо… – Рафаэль сунул руку в корзину, – я даже не знаю, с чего начать, всё такое вкусное. Давай с самого безобидного.       Он вытащил накрытую салфеткой миску и протянул Нерии. Она отодвинула край салфетки и почувствовала запах имбиря и гвоздики. Маленькие, тонкие, несимметричные, чуть-чуть подгоревшие по краям печеньки лежали, насыпанные горкой, и благоухали пряностями. Нерия посмотрела на улыбающегося Рафаэля, сомневаясь в собственной догадке. – Где ты их взял? – Я их испёк, – подтвердил он её догадку. – Ты же вообще готовить не умеешь. – Мне Ал помог. Но ты же видишь, какие они стрёмные. Это потому что почти всю работу сделал я. Я ради тебя тесто замешивал, Сурана, надо мной вся “Звезда Антивы” угорала.       Это было похоже на правду. Алонсо – закадычный друг Рафаэля и хозяин таверны, с выпеканием не стрёмных печенек справился бы на раз. Рафаэль взял одну печеньку и поднёс к её губам. – Попробуешь?       Нерия захрустела печеньем, настолько сладким, будто он пакет с сахаром возле миски с тестом нечаянно локтем толкнул. Гвоздики Рафаэль тоже сыпанул с избытком. Но у неё чуть слёзы на глаза не навернулись от того, что это было самое вкусное имбирное печенье, что она ела в своей жизни. – Очень здорово, – похвалила она, – вот почему от тебя корицей пахнет. – Всё-то ты замечаешь, – Рафаэль вытащил из корзины какую-то банку, – но вот этого ты предугадать не могла. Что это, Сурана?       Нерия присмотрелась. Белые тонкие полоски вперемешку с жёлтыми туго набились в банку. Кое-где виднелись красные ягодки. – Это квашеная капуста, – ответила она, – с морковкой. И… клюквой? – Только истинный ценитель с такой точностью мог определить содержимое банки, которую я нашёл в самом дальнем углу погреба “Звезды Антивы”. Алонсо сказал, она там с предыдущего хозяина стоит. Он боялся её открывать, а выкидывать боялся ещё больше, с тех пор, как в этом городе ввели штрафы за загрязнение воздуха и воды, – Рафаэль скрутил крышку, понюхал капусту и отпрянул, держа банку в вытянутых руках, – я сейчас сам себя за это оштрафую. – Она так и должна пахнуть, – успокоила его Нерия, склонившись к банке и ощутив кислый, резкий запах брожения, – дальше будет картошка, да? – Не просто картошка, – Рафаэль отставил банку и вынул закрытую кастрюльку. Поставив её на колени, он изящным движением, как подавальщик в дорогом заведении, снял крышку, – это говяжья требуха с картошкой а-ля Ферелден. – Требуха? – Нерия отшатнулась. – Ты зачем картошку испортил? Ты знаешь, что такое требуха, Раф? – Что? – Это желудок. Гадкий, вонючий коровий желудок. – Вообще, пахнет вкусно, – Рафаэль протянул ей кастрюлю, Нерия начала отползать по крыше, – я спросил у Ала, что ещё в Ферелдене едят, он сказал – требуху. – Прости, я не буду это есть. Я и квашеную капусту не люблю, если честно. Я вообще никакую капусту не люблю, я её столько в своей жизни съела, что меня от одного запаха мутит. – Дело хозяйское, – пожал плечами Рафаэль, закрывая кастрюлю и возвращая её в корзину, – тогда представляю тебе жемчужину моей коллекции. В его руках появилась ещё одна банка, и в этот раз у Нерии не было никаких догадок о её содержимом. Она наклонилась, почти уткнувшись носом в стекло, пытаясь идентифицировать загадочную субстанцию. – Это что? – спросила она, выпрямляясь и с недоумением глядя на Рафаэля. – Блин в рассоле? – Это чайный гриб. – Что такое чайный гриб? – Ты мне скажи, это же вы такое пьёте. – Мы такое не пьём, – открестилась от чайного гриба Нерия, – оно даже не выглядит так, будто его можно пить. – Алонсо сказал – можно. Его надо подкармливать чаем с сахаром. – А сказку ему на ночь почитать не надо? – Мне кажется, ему понравится. Я этого гада полтора месяца в своей комнате растил, и я клянусь, по ночам я слышал, как он дышит. Я даже заподозрил, что ферелденцы так размножаются. Вырастают в банке из чайного гриба. Скоро он вылезет отсюда и заведёт мабари. – Вообще, знаешь, – Нерия пригляделась, – на ферелденского храмовника похож. Подожди… полтора месяца? Ты заранее готовиться начал? – Конечно. Он долго растёт, – Рафаэль прижался к банке щекой, – моё прелестное дитя. И продукты надо было заранее купить, перед Первым днём муку и сахар нигде не найдёшь, все хотят испечь печенье. Про требуху я вообще молчу. Хорошо, что в таверне имбирь был, его-то я не купил. – То есть, ты заранее знал, что будешь праздновать со мной? – А с кем мне ещё праздновать? Ты сама вчера сказала, Первый день – семейный праздник. Ты – моя семья – А если бы я ушла вместе со всеми на площадь? – Я знал, что ты меня дождёшься.       Нерия отвела взгляд и уставилась на свои руки. Она-то скорее думала, что Рафаэль после вчерашней ссоры решил её задобрить, вот и явился домой с собственноручно испечённым печеньем и ферелденцем в банке. Она сказала ему, что любит печенье, когда пришла к нему в спальню в первый раз. Запомнил, надо же. А вчера услышал, что она любит имбирное, и испёк именно его. – Ладно, раз ты мои старания не ценишь – придётся прибегнуть к шантажу, – он протянул ей банку, – попробуй гриб, Сурана, и я отдам тебе последний подарок. – Пожалуйста, нет. – Ну, тогда я оставлю то, что там лежит, себе – Рафаэль кивнул на загадочный свёрток, – ты будешь безутешна, когда поймёшь, что упустила. – Алонсо тебя обманул – это нельзя пить. Я ему не нравлюсь, он хочет меня отравить. – Смотри, Сурана, смертельный номер, – Рафаэль поднёс банку к губам, и Нерия, скривившись, увидела, как он бесстрашно делает глоток, и блиноподобный гриб колышется за стеклом, – освежает, как поцелуй любимой женщины. – Это же буквально его испражнения, – простонала Нерия. – За его испражнения люди ещё будут десятки андрисов платить, попомни моё слово. Вырастим с Кабаном грибную плантацию и будем этот чудо-эликсир по бутылкам разливать. Пей, пока я тебе бесплатно предлагаю. Он вкусный, честно. – Мамочки…       Нерия придвинулась ближе, перехватывая банку выше рук Рафаэля. Банка была большой, литра на три, поэтому он не выпустил её из рук, помогая Нерии поднести её ко рту. Она посмотрела на гриб, опасаясь увидеть у него глаза, закрыла свои и принюхалась. Пахло кислым. Не как капуста, по-другому. – Сурана, не думай – пей.       Она сделала глоток, уверенная, что её вырвет в банку, и тогда бедному грибу придёт конец. Но ничего страшного не произошло. Напиток из банки был кисловатым, сладковатым, покалывающим язык. Освежающим, точнее и не скажешь. Она глотнула ещё. – Вот сразу бы так, а то крутишь носом, как кошка, – произнёс Рафаэль, когда она отпустила банку. – Не бойся пробовать новое, от этого не умирают. Умирают, когда застревают на месте и не могут вырваться. Как в Круге твоём. – Ладно, этот твой гриб правда вкусный. Но себе я его не возьму, я его боюсь. – Я думал, тебе понравится. Ты же любишь в саду копаться. А это тоже растение. Или это животное? – Рафаэль вернул банку в корзину. – Ну, значит, у меня будет жить. Притёрся я к нему, буду за ним ухаживать. У меня никогда питомца не было.       Нерия закатила глаза, думая о том, что только Рафаэль мог бы завести себе в качестве питомца молчаливый гриб в банке. Самое то. Ничего не просит, не скучает, под ногами не вертится, имя придумывать не надо. Можно неделю домой не приходить, и ничего ему не сделается. – Открывай – ты её честно заработала, – Рафаэль протянул ей свёрток.       Нерия заглянула внутрь объёмного бумажного пакета и обнаружила ещё один бумажный свёрток. “Её”? Опять книгу принёс? Да нет, для книги слишком большая упаковка. И, вроде, там что-то мягкое. Она разорвала бумагу и вытащила… куртку. Чёрную куртку из выделанной антиванской кожи, довольно тяжёлую, пахнущую дымом и чем-то цветочным, с узорными медными пуговицами и заклёпками на спине и рукавах. Нерия надела куртку, которая оказалась немножко велика в плечах, запахнула, и ей сразу же стало жарко из-за тёплого подклада, несмотря на то, что на Антиву уже спустилась прохладная ночь. – Кажется, она не для здешней погоды. – Мало ли, куда тебя судьба занесёт, – Рафаэль вытащил прижатые курткой волосы и погладил Нерию по щеке, – тебе идёт. – Где ты её взял? – В лавке на Королевской площади. Иду мимо, она там висит. Я думаю – размер детский, на кого она? И понял – на тебя. – Ты её украл? – обречённо спросила Нерия, прекрасно знающая, что цены на Королевской площади по карману только тем, кто там живёт. – Сурана, я бы тебе в жизни краденое не подарил. Я её купил. – А деньги где взял? – Их я как раз украл. Забей, от богатеев не убудет. Эта куртка должна быть твоей. Она крутая, ты крутая, вы созданы друг для друга.       Нерия спрятала лицо в вороте куртки, вдыхая запах кожи и чувствуя тепло. Она крутая? Она отчаявшийся маг без флага и родины, примкнувший к мелким преступникам. Но, может, здесь ей и место? Она предала друга, дезертировала с поля боя, убила человека, бежала подальше от холодного, неуютного дома, ей нужно начинать жизнь сначала, и не найти для этого места лучше, чем то, где никто ничего не стыдится. Она сняла куртку, боясь совсем взмокнуть от жары, и положила рядом на плед. – Спасибо, она чудесная. – Носи на здоровье. Я пойду посмотрю, что из еды осталось, раз тебе ферелденская кухня не нравится.       Рафаэль отодвинул корзину и оперся на черепицу, собираясь подняться, но Нерия схватила его за рукав и придвинулась ближе, вставая на колени, потому что вдруг испугалась, что он сейчас уйдёт и не вернётся. Глупый, нелогичный страх, но с Рафаэлем никогда нельзя быть ни в чём уверенной. – Я не голодна! – выпалила она. – То есть, не хочу есть. То есть, я имею в виду… я не то хотела сказать… я…       Она залепетала это, глядя в смеющиеся карие глаза, сама запутавшись, что она сказать-то хотела. Что не хочет есть, но голодна? Создатель, почему она вечно говорит, не думая, и звучит, как женщина низких моральных качеств? А он над ней потешается. – Не смейся надо…       Его губы накрыли её, прерывая её поцелуем с привкусом антиванского бренди и имбирного печенья, которым Рафаэль заел грибное зелье из банки. Гриб для неё вырастил. Чокнутый. Он заключил её лицо в ладони, целуя, как всегда, напористо и страстно, впиваясь в её рот своим так, словно она кувшин с водой, а его мучает жажда. Она схватилась за его плечи, чтобы устоять на подогнувшихся коленях, раздались отдалённые хлопки, и сквозь опущенные веки она увидела, как небо прочертила яркая вспышка. Нерия распахнула глаза и запрокинула голову, глядя, как огненные кометы взлетают к звёздам и с грохотом распадаются на множество огромных искр, красных, синих, зелёных, жёлтых, опадающих вниз и медленно угасающих. Рафаэль не обратил на фейерверк никакого внимания, продолжая целовать Нерию – подбородок, шею, обнажённые плечи, а она замерла, обнимая его, и широко раскрытыми глазами смотрела, как взмывают вверх полосы огня, превращаясь в гигантские, пушистые цветы, похожие на те, что выращивает в их саду Кабан. Когда она видела фейерверк в день приезда в Антиву, на Сатиналью, город пах порохом и дымом. Но сейчас в воздухе разливалась магия, Нерия чувствовала её – кожей, носом, лёгкими, и понимала – она хочет остаться здесь. Хочет стать своей в этом городе, где маги Круга в Первый день запускают в небо фейерверки на Торговой площади. Где в порядке вещей собираться за общим столом и болтать обо всём, словно запретных тем не существует. Где красивый парень целует её так самозабвенно, будто на самом деле в неё влюблён. И от этого пьянящего ощущения антиванской свободы ей срочно захотелось сделать что-то по её ферелденским меркам безумное. – Я хочу ещё один подарок, – произнесла она, всё ещё не в силах оторвать взгляд от разноцветных искр в небе. – Для тебя – что угодно, – отозвался Рафаэль, который уже частично стянул с неё верх платья, и припал губами к груди. – Я хочу твою рубашку. – Мою… – он остановился и поднял на неё взгляд, – мою рубашку? – Да, – Нерия посмотрела на него и кивнула, очень стараясь сохранить невозмутимое выражение лица. – Ту, что на тебе.       Рафаэль выпрямился и начал расстёгивать пуговицы своей чёрной шёлковой рубашки, несомненно тоже либо краденной, либо купленной на краденные деньги, обнажая безволосый, смуглый, худощавый торс. – До трусов меня раздеть решила, Сурана? – пошутил он. – Нет. Трусы я с тебя тоже сниму.       Он вдруг остановился, не расстегнув пару нижних пуговиц, и Нерия заволновалась, что опять глупость сморозила. Когда она пытается быть серьёзной, звучит так, будто она флиртует, а когда она пытается флиртовать – вообще чушь позорная выходит. Почему так? Она ведь столько любовных романов читает, а там такое работает. – Почему ты вчера на меня обиделась? – задал он крайне своевременный вопрос. – Потому что ты непристойности за ужином говорил, – ответила Нерия, поправляя платье. Это было правдой лишь частично – она обиделась ещё и из-за того, что думала, что он проведёт праздник с другой женщиной, но теперь эта причина утратила актуальность. – Ты сейчас тоже непристойности говоришь. – Мы были не одни. – И что? – И то! – разозлилась на такую непонятливость Нерия. Над площадью громыхнул очередной фейерверк, придавая её гневу весомости. – Думаешь, мне приятно, что ты ведёшь себя так, будто пытаешься сказать всем в этом доме: “Я её трахаю”! – Знаешь, приходится иногда всем напоминать, кто тебя трахает! – Рафаэль тоже повысил голос. – А то на моё место в этом доме слишком много желающих! – Что ты несёшь? – Кабан тебя хочет. Скажешь – нет? А с Паломой вы вообще… – Нерия закрыла ему рот ладонью, – ладно, понял, ни слова о Паломе. Я вообще могу заткнуться. Трахайся с Кабаном. Пожалуйста. – Кабан мне ни разу ни на что такое даже не намекнул. За что ему огромное спасибо, кстати, – Нерия обняла свои колени и упёрлась в них подбородком, – приятно знать, что хоть кто-то способен относиться ко мне хорошо не только ради того, чтобы мне под юбку влезть. – Я хорошо к тебе отношусь. – Вся суть во второй половине предложения. – Я бы хорошо к тебе относился, даже если бы мы не трахались. – Да ты даже трахаясь со мной, не можешь ко мне хоть каплю уважения проявить, – Нерия повернула к нему голову, – Раф, когда ты ведёшь себя, как вчера, я чувствую себя голой в публичном месте. Наверное, в Антиве такие разговоры нормальны, вы тут все такие простые и лёгкие, но я не антиванка. – Ты антиванка, – возразил Рафаэль, – только антиванка полезет в красивом платье на крышу. – Что, и Палома лазила? – О, ещё как. Я не водил её на крышу, клянусь! – быстро успокоил её Рафаэль, увидев полный возмущения взгляд. – Сурана, я психанул. Я ревную и да, я хотел сказать всем, что я тебя трахаю. И я правда не понимаю, почему тебя это так задело, это всего лишь слова. Ты стесняешься, что мы трахаемся? – Да! Это нормально вообще-то – стесняться, что ты трахаешься! – Почему? – Потому что… – Нерия замолчала, не зная, как объяснить это тому, кто ни разу не слышал в свой адрес крики: “Блудница! Греховодница! Порочная демоница!”. Хотя, его вчера кобелём назвали, и как с гуся вода. – Потому что хорошие девочки не трахаются? – догадался Рафаэль. – Храмовники на горох поставят, если узнают? Сурана, забудь уже это лицемерное ферелденское дерьмо, оно тебе жизнь отравляет. Ты молодая, красивая и соблазнительная, ты создана для того, чтобы веселиться до упаду и трахаться до изнеможения. Я знаю – тебе это нравится. Я вижу это в твоих глазах, когда ты смотришь на меня. Слышу в твоём голосе, когда ты просишь меня не останавливаться. Я чувствую это, когда ты кончаешь. Твоя единственная проблема – ты слишком много думаешь. И в целом, и о том, кто тебе в голову насрал. Тебя заперли, запихнули в строй и заставили притворяться тем, кем ты не являешься. Вынудили стыдиться и бояться собственной магии, а значит, и себя самой. Запретили желать и мечтать, внушили, что ты всего лишь инструмент, который должен служить во имя чужого блага. Но всё это ложь. Я вижу тебя настоящую. Ослепительно яркую, безгранично свободную, необузданно страстную. Ты – магия, Сурана. Ты никому не принадлежишь, и никто не должен указывать, что тебе делать. А я так счастлив, что могу хотя бы прикоснуться к тебе, что хочу кричать об этом на весь мир. Я люблю тебя и хочу, чтобы все об этом знали. Если это делает меня плохим – ладно, я плохой.       Рафаэль выложил это всё практически на одном дыхании, а Нерия смотрела, как он активно жестикулирует своими изящными ладонями с узкими запястьями и длинными пальцами, украшенными кольцами, и чувствовала, как в очередной раз за вечер краснеет. Немудрено смутиться, когда красавчик в расстёгнутой рубашке заваливает тебя комплиментами. Его низкий голос, такой глубокий и мягкий, казалось, проникал ей прямо в сердце, минуя мозг, который, словно послушавшись Рафаэля, отключился и перестал анализировать услышанное, проигнорировав даже, насколько буднично он произнёс: “Когда ты кончаешь”, будто речь шла о покупках, а не о чём-то очень интимном. Но последняя реплика всё же неприятно царапнула, единственная идя вразрез с её собственными мыслями. – Я не говорила, что ты плохой. Я сказала, что мне неловко от публичных обсуждений кто с кем и как… – Я буду следить за языком, – он придвинулся ближе, касаясь своим коленом её, – но наедине непристойности говорить можно? – Нужно.       Он расстегнул оставшиеся пуговицы, стянул рубашку с костистых плеч и протянул Нерии. Она взяла и прижала её к себе, вдохнув въевшийся в ткань запах выпечки, и чувствуя себя немного виноватой за то, что раздела Рафаэля среди ночи на крыше. В Антиве тепло даже сейчас, когда в Ферелдене лежит снег, но ночи здесь в любое время года холодные и влажные из-за морского воздуха. – Что ты собралась с ней делать? – Не скажу. – Ну и не надо – я уже сам представил, – он коснулся рукой её шеи, путаясь пальцами в волосах, и приник к уху, – я тоже хочу подарок, Сурана. – Какой? – шёпотом спросила Нерия, лихорадочно вспоминая, сколько у неё денег отложено под доской в ящике письменного стола. Вдруг Рафаэль попросит купить ему новую рубашку из антиванского шёлка, а у неё всего двадцать медяков, этого даже на рукав не хватит. – Я хочу тебя.       Она с облегчением выдохнула, узнав, что на её гроши никто не покушается, и тут же снова занервничала. Что это за подарок такой, какой же это подарок? – Ты имеешь в виду секс? – уточнила она, чтобы убедиться, что всё поняла правильно, и повернула голову, встретившись с Рафаэлем взглядом. Он был так близко, и без рубашки, и его глаза блестели в темноте, а на губах играла усмешка, и она бы конечно подарила ему себя прямо сейчас, но тогда, получается, она слишком дёшево откупится. – Да. Я имею в виду секс. Занеси это в протокол, который ты уже начала составлять в своей голове. – Я что, похожа на стражника? – Ну, вопросы ты задаёшь такие, будто заранее показания по делу об изнасиловании собираешь. Клянусь, гражданин начальник, это был абсолютно добровольный секс, она сама хотела и сказала, что ей восемнадцать. – Даже знать не хочу, откуда у тебя такие ассоциации. Я спросила, потому что я не понимаю, как секс может быть подарком, если мы и так им занимаемся? Выходит, ты ничего не получишь. – Я получу удовольствие, – ответил Рафаэль, и лицо его расплылось в улыбке, которая ясно давала понять, что Нерия опять несёт чушь, которая его очень веселит. Но она продолжила гнуть свою линию. – Я тоже получу удовольствие. Получается, это не подарок, это обмен. – Я знаю множество женщин, которые с тобой бы не согласились. – Я в курсе, что ты знаешь множество женщин, – едко отозвалась Нерия, – можно не напоминать мне об этом каждые пять минут. – Но никто из них не ревнует меня так страстно, как ты, Сурана. Мы этим очень похожи, не замечала? – Я не знала, что надо дарить подарки, – проигнорировала она его вопрос, – я куплю что-нибудь тебе и Паломе, всем вам. Когда деньги будут. Нечестно, что ты столько всего для меня сделал, а я отдарюсь сексом. – Ну что ты за прелесть, – он придвинулся совсем близко, так, что его губы почти коснулись её. – Мне не нужно ничего из того, на что тебе хватит денег. Но раз ты хочешь, чтобы всё было честно, у меня есть идея, как нам решить эту проблему. Нам двоим. Паломе можешь стекляшки какие-нибудь подарить, она как сорока. – И как же мы решим эту проблему? – спросила Нерия, глядя на его изогнувшийся в усмешке рот, явно готовый изречь что-то неприличное. – Я хочу то же, что вчера получила слоёная трубочка, – произнёс он и одарил её обаятельной улыбкой. Нерия вспыхнула до кончиков ушей. – А… то есть… ты имеешь в виду… – Да. Мы этого не делали, и я наверняка получу больше удовольствия, чем ты. Все условия хорошего подарка соблюдены, верно?       Нерия облизнула губы и вцепилась рукой в тонкую ткань юбки, соображая, что ей ответить. То есть, как ей ответить согласием, но не выглядеть при этом слишком доступной? Поотнекиваться, чтобы он её поуговаривал, так ведь положено делать? Или вовсе сказать, что она приличная женщина, и таким никогда в жизни заниматься не будет? Да кто ей поверит-то после слоёной трубочки? И что, если она скажет: “нет”, а он не станет её переубеждать? Но она-то хочет сказать: “да”, и что потом – бежать за ним с криком, что она передумала? Она давно хотела это сделать, отчасти из любопытства, отчасти из-за того, что Рафаэль ртом её ублажать совершенно не стеснялся, и ей казалось правильным ответить тем же, но она не знала, с какой стороны к этому подойти. Не спрашивать же: “Можно я тебе отсосу?”. А делать молча ещё хуже, она ничего не умеет, всё испортит, и он убедится, что другие женщины подходят ему гораздо больше, чем она. – Ты не обязана соглашаться, если не хочешь, – произнёс Рафаэль, заметив её смятение, и немного отстранился. И это всё решило. – Я согласна! – выпалила Нерия, и подумала, что это прозвучало так, будто она не хочет, поэтому она поправилась. – Я хочу!       Грянул очередной фейерверк, озаряя небо над городом и бросая разноцветные отблески на их лица. Нерия могла лишь предполагать, что на её лице сейчас читается паника, зато ясно видела смеющееся лицо Рафаэля, подсвеченное красочными огнями. Ей точно надо соглашаться, с членом во рту чушь нести неудобно, наверное. – Ты сейчас думаешь, что я дура, да? – спросила Нерия, и Рафаэль резко прекратил смеяться. – Ну, давай посмотрим, – он начал загибать пальцы, – ты училась в Круге… – На этот вопрос не надо отвечать, он риторический. – А я всё равно отвечу. Ты училась в Круге, а значит, у тебя единственной в этом доме есть настоящее образование. Только обладатель очень тонкого слуха поймёт, что ты родилась не в здешнем эльфинаже, потому что ты говоришь на всеобщем без акцента. В нашу первую встречу я бы не узнал, что ты не антиванка, если бы ты сама не сказала. Кто ещё за полгода способен так хорошо научиться имитировать незнакомую речь? Ты постоянно сидишь с книжками, а я научился читать в четырнадцать, и я знать не знаю, что такое “риторический”. – В четырнадцать? – Меня Кабан научил. А его – его мамка. Хотела, наверное, чтобы он вырос достойным членом антиванского общества. Так что я думаю, что ты точно умнее меня, Сурана. Может, самую чуточку глупее Кабана. Почему ты всё время так боишься показаться дурой? – Потому что дуры никому не нравятся. – Да брось, – Рафаэль опять заулыбался, – мужчины обожают дур. – Нет. Они обожают возможности, которые им открывает женская глупость. Да и мужская, наверное. Подлецам всё равно, кого обманывать. – Вот видишь, какая ты умная. – Тогда почему ты смеёшься над всем, что я говорю? – Я смеюсь не над твоей глупостью. Я смеюсь над твоим умом. – Как это? – У тебя очень подвижная мимика, – Рафаэль коснулся её щеки кончиками пальцев, – и она тебя выдаёт. Вся эта борьба между церковным воспитанием, желанием трахаться, боязнью показаться шлюхой и попытками всё в жизни рационализировать – всё это написано на твоём лице. У тебя нос дёргается, когда ты слишком напряжённо думаешь. То есть, всегда, когда ты думаешь. Это очень смешно. И мило. Ты милая, Сурана, и я не могу не улыбаться, глядя на тебя. – А слова “мимика” и “рационализировать” ты, значит, знаешь? – Я же всё-таки научился читать. Я даже пару любовных романов из твоей комнаты стащил. – Правда? – удивилась Нерия. – И ты их прям… читал? До конца дочитал? – По диагонали. И я вот что хочу спросить – как такая умная женщина может восхищаться такими глупыми историями о запертых в башнях принцессах и спасающих их благородных рыцарях? – Они не глупые. Они романтичные. Ты просто никогда в башне не сидел, Раф. Тоже бы начал мечтать о благородном рыцаре. – Я слышал, в храмовники дворянских сынков берут. То есть, вокруг тебя были самые настоящие благородные рыцари, а выбираться из башни всё равно пришлось самой. – Ты мог бы быть моим благородным рыцарем, – предложила Нерия, – если бы захотел. – Я из другой книги. Про обаятельного разбойника, с которым прекрасная принцесса сбегает от своего скучного рыцаря, – Рафаэль запустил руку в свою кудрявую шевелюру, – я ведь тоже могу любовный роман написать. Представь – бандит в маске врывается в будуар принцессы, чтобы похитить королевские драгоценности. Она сидит у зеркала в шёлковом неглиже, расчёсывает свои прекрасные волосы, видит в отражении его манящий взгляд, роняет гребень и бросается бандиту на шею. – Почему она это делает? – Потому что он очень красив. Как я. Они занимаются любовью до утра, он уже не помнит, зачем влез в окно принцессы, покорённый тем, насколько она ненасытная и изобретательная в постели. И когда он уже собирается уходить, она говорит, – Рафаэль изобразил девчачий голос, – “О, сеньор разбойник, заберите меня с собой! Мой муж – благородный рыцарь, совсем меня не удовлетворяет! Он слишком много времени провёл в железных доспехах, застудил свои и без того невыдающиеся достоинства, и теперь ходит поссать по пять раз за ночь! Вы же слышали, как он кряхтит под окном!”. – Прекрасная принцесса никогда не сказала бы: “ходит поссать”, – сквозь смех заметила Нерия. – Редактор поправит. И они сбегают вместе, прихватив драгоценности, и живут припеваючи, и трахаются каждый день. Конец. – Ты прирождённый писатель любовных романов, – похвалила Нерия. – А ты наконец-то смеёшься. Я надеялся, что ты не устоишь уже на чайном грибе. – Я была в шоке. – В хорошем шоке? – Да. Это очень странный подарок, но…ты вырастил его для меня. И не побоялся оставаться с ним наедине по ночам. – Даже разбойник пойдёт на подвиг ради прекраснейшей из принцесс. – И за подвиг полагается отблагодарить, – вернулась Нерия к теме её подарка Рафаэлю, – благородного рыцаря – свадьбой, а обаятельного разбойника… эээ… – Минетом, – подсказал Рафаэль, – вот поэтому я выбрал быть разбойником. – Слово какое-то странное. – Орлейское. – А, ну всё понятно тогда, – закивала Нерия, – только орлейцы могли выдумать пихать члены в места, не предназначенные для зачатия. – Они эту идею у нас украли. И присвоили своё название, чтобы сбить мировую общественность с толку. – А как это называется на антиванском? – Fellatio. – А это разве не тевин? – засомневалась Нерия. – Звучит, как тевин. У меня есть одна книжка на тевине… – Эротическая? – Магическая. – Просто языки похожи, – пояснил Рафаэль, – мы же совсем близко в Тевинтеру. Может, мой прапрапрапрапрадед даже был магистром. – То есть, если я хорошо выучу антиванский, мне будет проще освоить тевин? – Ты не о том думаешь, Сурана! – потерял терпение Рафаэль. – Ты обещала снять с меня трусы, потом тевин свой учить будешь. Бьюсь об заклад, что навык, который ты получишь сегодня, будет пригождаться тебе в жизни гораздо чаще, чем знание мёртвого языка. – На тевине много научных трудов напи… – Нерия осеклась, глядя, как Рафаэль расстёгивает ремень, – мы что, прямо тут этим заниматься будем? – Ты против? – Да! Мы на крыше. Кто-то может пройти мимо, мы можем скатиться вниз… Здесь холодно - не боишься осрамиться? – У меня кровь горячая, – Рафаэль всё же прекратил раздеваться, – никто тут не пойдёт, все на площади празднуют. Или дома сидят. – Всё равно я так не могу. Я ещё не настолько антиванка. – Когда-нибудь ты будешь умолять меня трахнуть тебя на балконе ратуши, – пообещал Рафаэль, вставая и подходя к краю крыши, – а я откажусь. – Потому что в руках у тебя будет урна для голосования? – Ага, – подтвердил он и, присев на корточки, спрыгнул и нырнул в окно одним быстрым движением, которое взгляд Нерии не успел уловить, – подай гриб. Нельзя его тут до утра оставлять, солнце его убьёт. – Идеальный домашний питомец для тебя, Раф, – Нерия осторожно вытащила банку из корзины и подтолкнула к краю крыши, – такое же ночное животное, как ты. – Надо ему имя дать. Есть идеи? – Может… Грегор? – Кто это? – Рыцарь-командор храмовников в Кинлохе. – Мне нравится, – похвалил Рафаэль и высунулся из окна, принимая тяжёлую банку. Нерия подумала, что если бы кто-то застал её за отсосом на крыше, это было бы в разы проще объяснить, чем то, что они делают сейчас. – Грегор. Можно даже на антиванский манер – Грегорио. Иди к папе, малыш Грегорио.       Нерия прыснула, свернула плед, сунула его в корзину вместе с рубашкой и курткой и спустила всё вниз. Осталась только она. Осторожно подползти задом, спустить одну ногу, затем вторую, встать на нижний край оконной рамы, нащупать стул на чердаке… – Раф, где стул? – Просто спрыгни. – Я не могу прыгнуть, если не вижу, куда прыгаю. – Ну тогда стой там до утра. Кабан вернётся – снимет. – Не смешно, – Нерия вцепилась в край крыши и посмотрела вниз. Если она оступится, то рухнет на спину с пятиметровой высоты. А если не оступится, то жопу об оконную раму поцарапает, – если ты думаешь, что тебе после этого перепадёт – ты очень сильно ошибаешься. Хочешь свой подарок – верни стул. – Я не ведусь на шантаж – я антиванец. Прыгай, Сурана.       Её на несколько мгновений сковало страхом. Наверх забраться было проще – она видела, куда лезет, Рафаэль подал ей руку, она держалась за крышу. А здесь наоборот – нужно отпустить опору и нырнуть вниз. Довериться собственному телу. А у неё с этим проблемы с тех пор, как во всей красе проявила себя её магия. Но не может же она торчать тут до прихода Кабана. Или кричать как маленькая напуганная девочка, умоляя Рафаэля сжалиться. Она глубоко вздохнула, шагнула в оконный проём, оттолкнулась второй ногой, разжала дрожащие пальцы… и всем телом впечаталась в Рафаэля, который подхватил её за бёдра, вынуждая Нерию обвить его ногами. Она схватилась за его шею, уткнувшись лицом в плечо и слыша, как колотится её сердце. – Ты правда думала, что я тебя не поймаю?       Она посмотрела на него, скользя взглядом по смеющимся карим глазам и широкой улыбке, запустила руки в его волосы и поцеловала его, сильнее обхватывая торс Рафаэля ногами, чтобы плотнее к нему прижаться. Что-то произошло в эти секунды, пока она спускалась с крыши. Что-то, от чего её пульс участился, голова опустела, а тело бросило в жар. Её страх был так похож на возбуждение, что Нерия не стала спорить с собственными ощущениями. Она возбуждена. Очень.