Zielscheibe

Ты не хочешь думать о том, сколько людей здесь было до тебя. Ты не хочешь думать о том, что они до сих пор могут быть в этих стенах. Ты не хочешь думать о том, что вот-вот пополнишь их ряды. Вяло упираешься, сопротивляясь ватными ногами, мотая головой в стороны. Нельзя, нельзя ступать в этот чёртов лабиринт. Из него нет выхода. Сквозь пелену доносится очередная фраза, которую ты и не должна понять: — Komm schon! Nicht so schüchtern. Он посмеивается, словно вы старые друзья. И резко дёргает за волосы, впиваясь ногтями глубже под кожу, затаскивая тебя внутрь. Зверь хорошо ориентируется в собственных угодьях. Он всё так же держит тебя за исцарапанный загривок и ведёт под бок по коридорам, даже не включая свет. Ему плевать, что ты спотыкаешься, лишаясь клочков волос. Ему плевать, что ты врезаешься в углы, зарабатывая синяки. Может, ему это даже нравится. Ему определённо это нравится. Ты здесь затем, чтобы тебе было больно. Он не медлит, не оставляя и шанса хотя бы осознать окружение. Он намеренно дезориентирует тебя, не позволяя ни за что зацепиться взглядом. Ведь прекрасно знает, на что способны люди на грани отчаяния. Пока что ему не выгодна твоя самодеятельность. Бесконечный путь завершается только тогда, когда в кромешной тьме ты натыкаешься на ещё более густую — в виде плотной тени уходящей вниз лестницы. Рука вдруг соскальзывает с шеи, оставляя изнывающую плоть в покое. И ты понимаешь, зачем. Слишком поздно понимаешь, зачем. Когда удар в спину выбивает из лёгких воздух, отправляя тебя в свободный полёт. Было бы до безумия глупо пополнить список пьяниц и стариков, чья жизнь заканчивается подобным образом. Умудряешься слепо вцепиться в перила, ломая ногти. Щеришься от острой боли в стопе, которую, похоже, вывихнула, неудачно выставив ногу вперёд, проскользнув по паре ступеней. Ублюдку, наверное, было бы до зубного скрежета обидно потерять игрушку настолько рано, настолько нелепо. Может, всё-таки стоило расслабиться и покатиться мешком, наслаждаясь хрустом собственных костей? Дорогого стоит не позволить садисту получить желаемое. Пусть даже ценой собственной жизни. Ты всё равно вряд ли долго протянешь. Плохие, ужасные мысли. Ты никогда не была оптимисткой. Как хорошо, что тебя лишают нужды думать — и хватают за запястье, утаскивая к подножью. Судя по звукам, отворяют не просто дверь, а едва ли не гермозатвор. Который тяжело вздыхает, выпуская очередную порцию ещё более затхлого, ещё более гнилого воздуха, от которого к горлу подступает тошнотворный ком. Тебя нетерпеливо толкают в плечо, побуждая зайти внутрь, и ты повинуешься, шатаясь, словно хромая лошадь. Щёлкает выключатель, глухо смыкается дверь. Щуришься, отшагивая назад, не зная, куда себя деть, и ударяешься поясницей, кажется, в стол. Оглядываешься, с содроганием замечая, что позади действительно стол. Циркулярный. — Нравится? Нет. Определённо нет. Ни в коем разе. На периферии всплывает фигура, горячая ладонь ложится на подбородок и грубо поворачивает твою голову, заставляя встретиться с горящим взглядом суженных зрачков. Слишком суженных даже для достаточно яркого освещения. Колено предусмотрительно раздвигает ноги, чужое тело нависает над твоим, сильнее вдавливая в столешницу, вынуждая вцепиться в неё, дабы не упасть. Последнее, что ты хочешь — оказаться под зверем. Не можешь собраться с мыслями. Молчать? Ответить? Ему, кажется, всё равно. Он так или иначе сделает всё, что задумал. Независимо от твоего желания. Лучше уж не подавать лишних идей. Уголки чужих губ ползут вниз. Ему явно не по нраву твоя излишняя заторможенность. — Язык проглотила? Ох, ему не нравится, что ты его игнорируешь. Только вот атмосфера не располагает к душевным беседам. Пальцы соскальзывают с подбородка к щекам и давят на жевательные мышцы, вынуждая открыть рот. Дыхание перехватывает, когда губ касается лезвие ножа. — Ты так мило щебетала в баре. У нас был такой прекрасный разговор, — цедит подонок, уже не скрывая раздражения, и ты молишься, чтобы остриё не соскользнуло внутрь. — Что же случилось? Действительно, что же случилось? Он не любит покладистых? Уж точно не любит молчаливых. Похоже, когда его деяния остаются без комментариев, это бесит его больше всего. Тогда ты устроишь ему шоу. Будто есть, что терять. Глухо усмехаешься и расплываешься в широкой улыбке, и не пытаясь сомкнуть рот — зачем лишний раз вредить самой себе? Он преуспеет в этом гораздо больше. Нежная кожа натягивается под лезвием и, судя по металлическому привкусу, всё же лопается. Но ты сама виновата. От сего зрелища чужая бровь ползёт вверх, а за ней и уголки чёртовых губ, обнажая знакомый оскал. Недобрый, очень недобрый знак, вынуждающий скорее инстинктивно, чем осознанно вскинуть руку, вцепиться в сокрытое тканью запястье — в то из них, что приставило нож к твоей пульсирующей плоти, что выталкивает кровь из бреши. Такой же пульсирующей, как и чёртов член, упирающийся в бедро. Кожу обжигает горячее дыхание. Голодный взор прикован к кровоточащей ране. Если бы ты знала, к чему приведёт твоя бездумная выходка, ты бы позволила перерезать себе глотку. Изнутри. Потому что лучше быть просто мёртвой, чем ещё и изнасилованной. Ты не хочешь сорвать джекпот. Большой палец скользит по губам, намеренно проводя по ране, и от тебя вдруг отстраняются, с легкостью вырывая руку из твоего вялого захвата. Запятнанная ладонь ныряет в один из множества карманов брюк, вынимая оттуда пару стяжек. Нож отправляется в ножны, и к тебе вновь приближаются, раскрывая руки, словно намереваясь обнять. И склоняются, проводя носом непозволительно близко к твоим губам, вдыхая слишком жадно, будто смакуя железистый запах. Тебе же лишь тошно от удушливого амбре, от едкой смеси спирта, бензина и мускуса. Поочерёдно жужжат затяжки, вгрызаясь в запястья, заставляя поморщиться. От тебя слегка отклоняются, оставляя руки по обе стороны, опираясь на стол, и задерживают взор на свежем порезе. И с хриплым придыханием молвят: — Может, для тебя ещё не всё потеряно. Действительно. У вас ведь просто не заладилась первая встреча. Всё может измениться. Главное — быть открытым к диалогу и не стесняться давать обратную связь. Хочется плюнуть в чрезмерно самодовольное, чрезмерно залитое совсем не алкогольным румянцем лицо. А затем отпинать — до кровавой каши. С нескрываемым недоумением наблюдаешь, как мужчина поправляет ворот рубашки и на мгновение прикрывает глаза, выравнивая дыхание. — Хочешь отдохнуть? Киваешь, в последний момент задумываясь, на что вообще соглашаешься. Не на вечный ли отдых. — Я хочу слышать твой голос, — густые брови дёргаются к переносице, улыбка на мгновение теряет своё мало-мальски искреннее выражение, — но побуду хорошим. В последний раз. То есть ты ещё и должна быть благодарна. За что? Радушный приём? Вздрагиваешь, когда в твоё личное пространство вновь вторгаются, вскидывая ладонь к щеке, и почти нежно проводят по ней, пачкая твоей же кровью. — Ich werde das hier auskosten. Не можешь догадаться даже о приблизительном значении сказанного. Лучше, наверное, и не пытаться. Мучитель, наконец, отшагивает и слегка потягивается, словно не произошло ничего необычного. И одаривает тебя очередной улыбкой, отшатываясь к двери. Изнутри, конечно, нет ни единого замка. — Наберись сил как следует, ладно? Не дожидаясь ответа, ступает за порог, с глухим щелчком запирая тебя в одиночестве.