Zielscheibe

Ты считаешь дни. Ты, в отличие от Лиса, их ещё как считаешь. После того, как тюремщику пришёлся по душе ваш милый разговор на кухне. Настолько, что он даже снял с тебя ошейник. И даже выпустил на улицу. Позволил дойти до забора. Который, мало того, что не менее двух метров высотой, так ещё и обтянут проволокой. На первый взгляд, декоративной. На деле — под напряжением. Которое ты почувствовала, едва поднеся ладонь. И тогда ты послушно вернулась на порог. Как будто был выбор. Кроме того, в права уверенно начала вступать зима. Полуголой ты точно не убежишь далеко, даже если умудришься не поджариться, преодолевая ограду. Спустя неделю у тебя прошла нога. И тогда тебе настойчиво предложили замену — изрезать ступни. Обе. Благо, не так уж и глубоко. Но ходить, особенно на цыпочках, было всё равно неприятно. Спустя две тебе позволили ночевать не в подвале. До тех пор ты спала то в провонявшей кровью пыточной — прямо на полу, то в пропахшей не только кровью, но и им соседней комнате — тоже на полу. Хотя, иногда ты умудрялась приластиться на диван. Порой даже укладывалась головой на тёплые, такие тёплые и уютные колени заместо подушки. Но только после того, как поработаешь. А работаешь ты много. На третью неделю ты начала привыкать к рукам. Они не стали меньше болеть, совсем нет. Может, стало лишь хуже — заживающие раны отзывалась разрядом в мозг на каждое движение. Но хотя бы повезло избежать инфекции — тогда бы ты оказалась совсем не нужна. Не везти же тебя к врачу, в самом деле? И потому ты наловчилась пользоваться ртом. Всеми его возможностями. Языком, зубами, глоткой. Поначалу до слёз, до тошноты, не говоря уже про отвращение. С каждым разом отвращение от самого процесса всё больше замещало иное чувство. Близкое к отвращению. Ревность. Тогда, когда от твоего насильника несло животным. Когда ему было мало, но уже было невозможно без плачевных последствий истязать мальца, он приходил к тебе. Потому что ты оказалась выносливее. К тому же, на тебе, к твоему же удивлению, всё заживало как на собаке. Удобно. А может и потому, что ты старалась вдвое усерднее. Поначалу — потому что боялась. Со временем — потому что начала наслаждаться тем, что становишься всё лучше в новом деле. И понимать ты это стала тогда, когда вместо очередного кровопускания тебя похвалили. От первого хриплого "Weiter" — ты растаяла. От последующего "So feucht" — истерически заулыбалась. Потому что даже для тебя стало открытием то, что ты упиваешься происходящим. И пусть тебя сношают на холодном полу в окружении орудий пыток. Со многими из которых ты уже знакома лично. Осознавать было ужасно. Когда ты оставалась одна, ты рыдала. А потом смеялась. И снова рыдала. Потому что полностью осмыслить происходящее — тяжело. А принять — невозможно. Но ты пыталась. Пытаешься. Вполне удачно. Измученный насилием рассудок впитывает, обрабатывает, а затем перерождает полученный опыт в нечто, напоминающее привязанность. Как можно себя за это винить? Был ли у тебя иной вариант? Когда ты по неосторожности выражаешь эмоции слишком громко, на твой зов немедля являются. Потому что твои слёзы — его кислород. Как и твоё бессилие. Не только физическое, но и моральное. Он не раз говорил, что обожает ломать людей. И, конечно, не совсем людей. Но ты не сломалась, совсем нет. Ты ведь понимаешь, что происходящее — не нормально. Ты понимаешь, что не должна наслаждаться видом раскрасневшегося оскалившегося лица, когда вновь режешь себя напоказ. Ты осознаёшь, что не должна стонать не от боли, но от наслаждения, когда тебя имеют в луже собственной крови, в очередной позе, в которой тебе тяжело даже дышать. Ты всё реже вспоминаешь о жизни до. Потому что теперь у тебя есть то, о чём ты не могла и мечтать. Своего рода покровитель. Жестокий, но... щедрый. Тебе покупают всё, что ты только вздумаешь. Тебе даже выделили комнату, которую ты вольна обставлять, как заблагорассудится. Только вот Лису выделили целый этаж. А тебе — комнату. Жалкую, в сравнении, комнату на первом этаже. Вылизанном, картинном этаже, который создан скорее на случай внезапных гостей. Тебе нельзя обустраивать весь этаж. Только свою комнату, пусть и большую. Кажется, она даже больше, чем вся студия, которую ты снимала прежде. В отличие от Лиса. Ему — можно. Ты избегаешь Рена. Ты избегаешь того, с кем вы должны быть заодно. Только вам не о чем быть заодно. Вы сходитесь лишь в одном — он не хочет сбегать. И ты больше тоже. Вас порой заставляют спать в одной постели. Часто — голыми. А иногда — даже заниматься сексом. По обоюдному несогласию. Потому что ему нравится видеть. Наблюдать, как вы оба не получаете никакого удовольствия. Иногда он выуживает кого-то из вас прямо в процессе и утаскивает заканчивать начатое самостоятельно. Ты не знаешь, на кого из вас чаще падает выбор. Ты бы сказала, что ваш счёт примерно одинаков. И тебе это не по нраву. Было бы иначе, если бы ты попалась первее? Было бы иначе, если бы у тебя были эти чёртовы уши и хвост? Будет ли иначе, если... избавиться от соперника? Ты ненавидишь себя за подобные мысли. Ты ненавидишь себя за то, что всё равно обдумываешь, как и когда это сделать. Но ещё больше ты ненавидишь себя за то, что Лис относится к тебе хорошо. Помогает готовить, убирать, пускает на свой этаж, который напоминает логово самого обычного подростка. Такое уютное, такое ограждённое от ужасов гнездо, что возвышается над кошмаром нижних этажей. У тебя такого нет. И не будет. Если только не... ...думать об этом. У тебя есть место в иерархии. И ты не можешь не думать о том, чтобы подняться по карьерной лестнице. А так как уклад у вас близок к первобытному, то и методы должны соответствовать. Но ты не можешь. Не можешь. Это неправильно. Ты понимаешь, что это неправильно. А что теперь — правильно? Такие вещи, если их не обсуждать, не высказывать, рано или поздно находят выход. Но обсуждать тебе не с кем. Не с самой же жертвой или, того хуже, с её владельцем. В твоей комнате есть компьютер. Личный. Тебе можно пользоваться интернетом, но под строгим надзором. Он хорош в технике. И потому всегда знает, чем каждый из вас занимается в сети. Ты заходишь на страницу к подруге — это не запрещено. Через веб-камеру он видит, как ты смотришь на её стену, усыпанную старыми постами о твоих поисках. И новыми — уже о скорби. Ему это нравится. Он даже не останавливает тебя от того, чтобы написать сообщение. Ты сама себя останавливаешь. Потому что... зачем? Тебя уже похоронили. Уже позабыли. Смирились. Как и ты сама. Зачем цепляться за остатки былого счастья? А было ли это счастье? Сплошная неизвестность. Без друзей, без семьи. Лишь новый путь в новую жизнь. А хотела ли ты на него ступать? Почему вместо того, чтобы готовиться к учёбе, ты пошла в чёртов бар? Затем, зачем приходит большинство. Забыться. Значит, было от чего. Твоя вина. Твоя судьба. Иного варианта и не было. Ты оказалась там, где в некоторых аспектах тебе стало лишь лучше. Не считая нескончаемого насилия на грани смерти, всё ведь... хорошо. Более чем. Главное — слушаться. Хотя, с тобой эта тактика почти не работает. Послушный у него уже есть. Двое одинаковых ему не нужны. Он поощряет твою инициативу. Тем, что позволяет вторгаться в своё личное пространство. Позволяет хвататься за волосы, брыкаться, царапаться, кусаться — в ответ. И тебе это нравится, по-настоящему нравится. Потому что позволяет представить, что всё — по согласию. Самое ужасное — с каждым днём ты действительно всё менее не согласна. Что он сделает, убьёт тебя? А разве ты с этим ещё не смирилась? На самом деле, смирилась ты ещё в первый день. Когда его руки впервые сомкнулись на твоей шее. Просто отказывалась это признавать. Может, настало самое время. Не только признать, но и признаться. Самой себе в том, что собираешься уподобиться. Тому, кого больше даже не ненавидишь.