Zielscheibe

Рен не понимает. Дело не в его поведении, не в его внешности. Гораздо хуже. Дело — в его существовании. Лиса часто зовут по имени. Тебя — почти никогда. Потому что тебя не нужно звать. Если ты не забиваешься в угол собственной комнаты, переживая осознание, то ты всегда рядом. В ногах, на ногах, под боком. Ты навязываешься. Ты понимаешь, что навязываешься. Когда следуешь за ним по пятам. Когда забираешься на его диван. Когда заглядываешь в экран его компьютера. А он почему-то не против. Может, потому что ты хорошо отрабатываешь. Может, потому что ты разделяешь его интересы. Даже потакаешь им. Ты испробовала на себе, кажется, каждый из десятков его ножей. Охотничьи, тактические, даже кухонные. Те, которыми Рен нарезает мясо. Ты не знаешь, зачем он вообще продолжает готовить. Ведь он способен поедать сырое мясо, а Стрейд редко питается чем-то, кроме пива и еды на вынос. За которой он с завидной регулярностью выезжает в город. И, конечно, за вашими посылками. Каждый ваш заказ он проверяет ещё на почте. И, должно быть, получает много косых взглядов. И получил особую их порцию, когда ты выпросила собственный нож. Добротный. Охотничий. Доборный нож. Такой, каким добивают пристреленных зверей. Он тяжёл, едва умещается в твою ладонь. И опасен, прежде всего, для самой тебя. Но, чёрт возьми, как же тебе с ним хорошо. Прямо как с... Тебе почти некуда наслаивать шрамы. Каждый сантиметр твоих рук и ног уже покрыт рубцовой тканью. Которую очень тяжело, очень неприятно разрезать. Вновь. Но ты разрезаешь. Теперь — собственным ножом. Ты бы хотела полноценную коллекцию. Может, стоило всё же выбрать в качестве первенца скинер... Всё-таки тебе есть, с кого снять шкуру. Твой слишком заметен, слишком громоздок — будет нелегко скрыть намерения. Рен не понимает. Не замечает. Он даже не избегает тебя. В его поведении, в отличие от твоего, ничего не изменилось. Конечно, твои перемены можно списать на адаптацию. Своеобразный синдром эмигранта. За одним исключением — тебе совсем не плохо в новых краях. Лишь лучше. С каждым новым днём, с каждым новым шрамом ты чувствуешь себя всё более своей. Словно так было всегда. Будто прошлое — наваждение. Чуждое, неуютное, ограниченное. Может, тебе всегда не хватало свободы. Действий и мыслей. Ты даже... рада. Ведь оказалась в обществе тех, кто так же волен творить. И это совсем не ограничивает твою волю — лишь расширяет её. В вашей троице каждый может убить друг друга. И не понести наказания. Потому что для нормального мира ни один из вас не существует. Свой большой, огромный нож ты таскаешь за собой с завидной преданностью. Он испил твоей крови в первый же день. Тебе это понравилось. В тот миг ты хотела, чтобы орудие исполнило своё прямое назначение — на своём же хозяине. Но если ты себе не хозяйка, значит ли это, что ты желала заколоть вышестоящего? Может, и так. Может, и нет. Ты не думала об этом — голова занята другим. Всё-таки он — основа твоей новой жизни. Тяжело представить его кончину. Тем более — от твоих рук. Он показал, что бывает иначе. Он вскрыл нарыв твоей удивительно гнилой души. Кажется, ещё более гнилой, чем его собственная. Потому что он не лицемер, совсем нет. Он не скрывает своих замыслов — они легко читаются. Даже тогда, в баре, всё было ясно с первых секунд. Он никогда не врёт. Открыто делает то, что доставляет ему удовольствие. По стечению обстоятельств, его деяния доставляют удовольствие и тебе. Рен не понимает. Он не мазохист — сам тебе сказал! Он действительно не понимает. И не поймёт. Он — смирился. А ты — выбрала. Снова режет мясо. И хоть ты свыклась с болью в ладонях, он продолжает эту игру в... сочувствие? Он не должен, не обязан лишний раз подвергать себя опасности, вылезая из своей норы. Но вылезает. Тебя уже даже почти не мучает совесть. Ты настолько часто обдумываешь как и когда, что уже почти не вспоминаешь о морали. Может, это вообще милосердие. Вы почти не разговариваете. Все силы, выделенные на разговоры, уходят на беседы со Стрейдом. Потому что он ненавидит молчание. И потому Рен с завидной регулярностью обзаводится порезами на губах, щеках, языке. Ведь он гораздо более молчаливый. И совсем не потому, что хочет молчать. А потому, что, кажется, до сих пор боится. Его организм до сих пор реагирует. Сдавливает глотку, иссушает рот, сбивает дыхание — когда чувствует угрозу. В этом ваше отличие. Ибо ты то ли адаптировалась, то ли сломилась, то ли всегда была такой. Ты тоже пугаешься. Когда игры заходят далеко. Когда кажется, что очередная насечка чересчур глубока. Когда крови слишком много. Но сей страх — приятен. Постфактум. Когда ты вспоминаешь не только о том, что с тобой творили, но и что творила с собой ты сама, ты... возбуждаешься. Может, ты просто не подозревала о той своей стороне, что настолько жаждет адреналина. Ради которого люди прыгают с парашютом, шастают по заброшкам, да хоть смотрят ужасы. А ты — лезешь в пасть к зверю. Ныне самое страшное — не смерть. А заметить на его лице скуку. Порой ты действительно наскучиваешь. Именно поэтому вас двое. Инициатор и последователь. Нет, он не следует... Он — принимает. А ты — даришь. Себя. Вы слишком разные. И тебе это не нравится. Потому что тогда у Стрейда есть выбор. А ты не хочешь, чтобы у него был выбор — кроме тебя. Рен не виноват. В том, что просто существует. В том, что просто встал на пути. В том, что просто попался под руку. Не только ему. И вот Стрейд уехал. В город. Вы снова остались одни. В такие моменты Лис любит принимать ванны. Несмотря на то, что ошейник, очевидно, нехило мешает. Когда ванну принимаешь ты, Стрейд великодушно снимает с тебя аксессуар. И Рену бы он не отказал. Просто Рен выбирает мыться в одиночестве. Ты любишь тратить стрейдовы деньги на домашнюю одежду, которой у тебя уже с целый шкаф. А Рен — на банные принадлежности. На дорогие уходовые средства и качественные расчёски — для своей шевелюры. А ещё на крема. От шрамов. Лис не закрывает дверь. Вам ведь нечего скрывать друг от друга. Так? Совсем не так. Ты уже утыкáла лезвие своего огромного ножа в его глотку, когда восседала на нём в позе наездницы. Очередная постыдная, унизительная сессия. Ты даже умудрилась пустить ему кровь. Тебе не понравилось. А Стрейду — понравилось. В тот день выбрали не тебя. По твоей же вине. Больше ты этого не допустишь. Больше никакого выбора. Приоткрываешь дверь и заглядываешь внутрь — парень удачно занят намыливанием головы, и потому временно слеп. Спешно зашагиваешь и усаживаешься у борта ванны, прямо на пол, пряча гигантский нож под себя. Замечаешь, как навострились мокрые уши, и успокаиваешь: — Свои. Рен расслабляется и даже расплывается в лёгкой улыбке. — По какому поводу? — вслепую тянется к крану и промывает глаза, утыкаясь в тебя почти игривым взглядом. — Захотелось побыть в компании опрятного мужчины? Усмехаешься, фыркая. Стрейд опрятен. Просто слишком часто запачкан... кровью. Серьёзнеешь, устраивая локти на борт, облокачиваясь на руки подбородком. — Ты... Вправду хочешь жить... Так? — упираешься вопросительным взглядом в звериные зрачки распахнутых в удивлении глаз. Пожимаешь плечами, понимая, что слишком внезапно подняла тяжёлую тему. — Можно ведь сбежать. Если... — Знаешь, я нередко об этом задумываюсь, — перебивает парень, на его лице мелькает нездоровое возбуждение. — Вместе мы могли бы его прикончить. Теперь уже твоя очередь вздёргивать брови. Ты не ожидала такого энтузиазма. Такого вмешательства. Ох, нет, ты не хочешь убивать. По крайней мере, не того, о ком идёт речь. От такой риторики твои гомицидальные мысли лишь углубили свои гнилые корни. Убить? Стрейда? Твоего Стрейда? Нет, милый. За такие помыслы — не жить тебе. Вздрагиваешь и отшатываешься, выпрямляясь, когда в сантиметрах от тебя оказывается чужое лицо, заставляя очнуться от оцепенения. — У тебя же есть нож. И... разрешение на него. Он даже не поймёт. Главное — вовремя... Мотаешь головой, мрачнея. Замолчи, замолчи, замолчи! Вдруг вас услышат, вдруг он вернётся, вдруг он уже вернулся... — ...прав. Ты прав. Только... тише. Беспокоишься совсем не о том, что вас застанут с поличным, как было на кухне. А о том, что тебя посчитают причастной к планированию нападения. Не на того, о ком на самом деле помышляешь. Ты не хочешь недопонимания. Ты не хочешь потерять хрупкое доверие, что выстроила на собственной крови. Рука сама соскальзывает вниз. Звериный взгляд прослеживает её путь. И возвращается, впиваясь в тебя, пригвождая к месту. Рен хмурится. Рен... понял?