Zielscheibe

Обводишь мутным взглядом комнату. Теперь она кажется ещё тише, ещё мрачнее, ещё тусклее, чем прежде. Так же опустошена, как и ты. Поднимаешься, отталкивая желание завалиться спать прямо на диване. Ты знаешь, что сейчас — можно. Но понимаешь — не время. Потом будет поздно. Следы хоть и останутся, но восстановить хронологию будет сложнее. Ноутбук заляпан багровыми разводами, едва различимыми на чёрной матовой поверхности. Они выделяются скорее своей плотностью, своей текстурой, а не цветом. Сейчас ты покрыта такими же — может, и не больше, чем когда-либо, но никогда прежде на тебе не было крови стольких людей разом. Нервно усмехаешься и тянешься к крышке. Открываешь — встречают базовые обои. Порой такие вещи кажутся ещё более подозрительными, чем если бы на заставке стоял расчленённый труп. Хозяину есть, что скрывать. Поводишь по тачпаду, покрытому алой коркой — всплывает окошко с просьбой ввести пароль. Ещё бы. Даже не пытаешься перебирать варианты — кто знает, сколько попыток дано? Закрываешь компьютер и шагаешь к дивану. Берёшь пистолет, вынимаешь магазин. Судорожно вздыхаешь. Полный. Хотел твоей или своей смерти? Нет, Стрейд совершенно не суицидален. Он просто слишком хорошо понимает людей. Понимает тебя. Ты должна быть рядом. Рядом с тем, кто тебя до сих пор понимает. С тем, кто тебя принимает. Ни с кем больше у тебя не сложится такой связи, повязанной на крови — своей и чужой. Вы почти что женаты, разлучить вас способна разве что смерть. Ты должна помочь — ведь проблемы у вас теперь общие. Пошатываясь семенишь сначала в свою бывшую спальню, где накидываешь очередные топ и шорты, дабы минимально тревожить свежие, пусть и зашитые раны, а затем торопишься наверх — туда, где тебе теперь положено жить. Пистолет ты притащила с собой — сама до конца не знаешь, зачем. Тебе не от кого обороняться, ты сомневаешься, что вообще способна поднять на Стрейда руку. А в себя выстрелить ты не достойна. Нельзя портить чужую собственность дважды. Хотя бы не так скоро. Шагаешь внутрь, вдыхая прелый тёплый воздух. Мужчина сидит на борту ванной. Таким ты не видела его никогда, и уже хотела бы вернуться на минуту назад, одёрнуть себя от решения вписаться в помощники, потому что лучше бы ты никогда не видела Стрейда подавленным. Задумчивым. Опустошённым. Такой ты привыкла быть сама, такими ты привыкла представлять его жертв, но не могла и подумать, что он способен... скорбеть? Явно не по Рену, нет. По упущенной возможности прикончить его своими руками. Уж было делаешь шаг назад, желая спрятаться в темноте ночи, как тебя обрывает глухое хриплое: — Собирайся, — цепенеешь, хмурясь в непонимании, и впервые за долгое время вздрагиваешь от холодного взгляда привычно тёплых янтарных глаз. — Переезжаем. Пальцы дёргаются к курку. Напрасно. Всё было напрасно. Все твои усилия, все твои достижения перечёркнуты на корню. Ему плевать, ему так плевать на твоё копошение, на твои жалкие потуги стать для него единственной, ведь для него главное — собственное удовольствие, и это отчасти правильный подход к жизни, но не тогда, когда у вас она теперь общая! Он позволил остаться, позволил убить — дважды! — и теперь свёл все твои победы к нулю. Уголок твоих губ истерически дёргается. Но ты киваешь. Ты лицемерно соглашаешься, пятясь назад, и разворачиваешься, когда понимаешь, что тебя безмолвно отпускают. Поскорее ушагиваешь куда угодно, лишь бы не видеть, не думать, не осознавать. Бредёшь в спальню, свою новую спальню, и садишься за ноутбук, пачкая и его — в этом доме ничто не останется чистым. Поводишь мышкой и усмехаешься. Не заблокирован. Как и твой. Вам можно, но тебе было нечего скрывать. А вот Лису стоило бы не полениться. Потому что, прошерстив папки, ты отыскиваешь материалы, годящиеся на несколько пожизненных. Ты встречаешь множество записей стримов. Как стрейдовых, так и совершенно чужих. Может, это не такая уж и страшная находка. Это могло быть самой обычной предостороженностью, Рен мог таким образом пытаться предугадать, что ждёт его самого. Или наслаждаться. Но об этом ты думать не хочешь. Только вот ты вынуждена об этом думать. Потому что находишь определённый паттерн. Определённый типаж у каждой жертвы, стрим с которой гадёныш сохранил. Тот же самый типаж, что и у твоей подруги. Закрываешь вкладки и открываешь браузер. Пароли, конечно, сохранены. Заходишь в ту сеть, где вы чаще всего переписывались с подругой. Туда, где ты чаще всего открывала её страницу. Спустя пять минут беглого сканирования, с рыком захлопываешь крышку, не удосуживаясь даже выйти из аккаунтов. Такой милый малый. Такая очаровательная переписка. Такая наивная девушка и такой безобидный парень, что взял на себя груз успокоения скорбящей души. Судя по всему, Рен был настолько послушным, настолько хорошим, что ему было дозволено выбирать себе жертв. И тем лучше, когда их со Стрейдом вкусы совпадали. Тогда Лис получал бедняг и в своё распоряжение. Соскакиваешь с места и торопишься в подвал. Рыскаешь по ящикам и находишь джекпот — не только стяжки, но и наручники. Выбираешь стяжки — наручники слишком тяжело скрыть, — и приспосабливаешь их в шлейки для ремня, со стороны спины, чтобы было не так уж заметно. Идёшь в чулан, берёшь там перчатки, ведро, куда укладываешь пистолет, и пару-тройку средств для уборки. Поднимаешься на второй этаж и осторожно заглядываешь в ванную комнату. Получая молчаливое одобрение, зашагиваешь внутрь, отставляешь принадлежности для уборки и пристраиваешься рядом со Стрейдом, что орудует над телом. Разделывает его. Уже успел расправиться с руками, разделив их на четыре части. — ...когда ...и куда? — может, ты неправильно поняла. Может, всё будет хорошо. Может, не всё потеряно. Молчит, слишком долго молчит, с хрустом разрубая мясо ноги чёртового Лиса. Ты почти что скрипишь зубами, хмурясь от ожидания — теперь ты прекрасно понимаешь, почему он ненавидит молчание. Уж было хочешь фыркнуть, как тебя вовремя останавливают: — Когда закончим. Брови сами дёргаются к переносице. Ответ неверный. Хмыкаешь, что можно списать и на согласие, и на недовольство, и поскорее отшатываешься из поля чужого зрения. Хватаешься за перчатки и надеваешь их нарочито громко, чтобы заглушить звук собственного тяжёлого дыхания. Мерзавец заведёт новую, нового, новых, а ты однажды надоешь, это очевидно, читаемо — даже не между строк, — потому что с тебя больше нечего взять. Он сменит тебя, как сменит жилище — тогда, когда от тебя будет проще избавиться, чем вернуть в прежний вид. Ты стала скучной, пустой, слишком предсказуемой, ты ни с кем не повязана, кроме него самого — поэтому он и предлагал тебе добить триаду. И кем была бы цель — не так важно, кажется, он даже не был бы против пасть самому, но, очевидно, всё же рассчитывал на жертву в твоём лице. Он хочет довести тебя до апофеоза. Последнее, что ты можешь ему дать, чтобы полностью удовлетворить — самоубийство. Раздражённо стягиваешь перчатки и ныряешь к пушке — даже не дрогнув. Скучно. Ему ведь так скучно. Ты сделаешь так, чтобы стало весело. Огнестрел — это очень весело, когда он в правильных руках. Предохранитель снят — никто на него и не ставил. Глядишь за плечо — мясник занят нарезкой, трудоёмкой нарезкой — кости слишком плотные, слишком твёрдые, нужен упор, в который он и устанавливает тело о борт, выпрямляясь в полный рост. Ждёшь, пока мужчина включит сабельную пилу — когда только успел её притащить? — и вот помещение заполняет гул, и ты подшагиваешь, направляя дуло сначала в кудрявый затылок, а затем всё же выбираешь целью плечо его ведущей левой руки. Он давал выбор. Он был честен. Ты не такая. Ты веселее. И, конечно, подлее. Жмёшь на курок, вздрагивая от отдачи. Всё честно. Сентиментальность — слабость. Оказывается, она присуща и ему. Оказывается, он не такой уж и предусмотрительный. Вопреки всему, он не только рычит, но и смеётся. Басисто посмеивается и оборачивается, выпуская из рук обмякший труп и инструмент. Не подаёт почти никакого вида от всаженной пули, кроме как слегка морщась. Перехватываешь оружие поудобнее — в две руки. Ему так идёт кровь. Не чужая, нет. Это скучно, обыденно, уже приелось. Ему идёт своя. — ...so ein Miststück, — хрипит, подшатываясь ближе, и ты отшагиваешь дальше, вздёргивая оружие к покрытому испариной лбу, — гнусная сука, — усмехается, бросая взгляд на дуло, — ты же боишься. Ты же не проживёшь без меня и дня. Мотаешь головой, хмурясь, чувствуя, как предательски начинают дрожать руки. Он прав. Даже не в том, что ты боишься — страхом это не назвать. Он прав в том, что ты настолько прикипела к нему, настолько слилась с его желаниями в единое целое, настолько привыкла угождать и подстраиваться, что после того, как пустишь пулю в его череп, на очереди будет собственный. Стрейд дёргается вперёд, и ты уводишь пистолет вниз, вновь спуская курок. Нет. Нет, нет и нет. Он не дотянется до тебя снова. Но и не умрёт. Пока что. Хмуришься, сжимая зубы, оглядывая согнувшегося пополам мужчину. Лёгкое. Ты, кажется, попала в лёгкое. Страдалец рычит и корчится в гримасе, зажимая брешь. Поводишь головой и судорожно подскакиваешь к жертве. Отпинываешь сабельную пилу подальше — на всякий случай, — и судорожно вынимаешь, вырываешь из шлёвок затяжки. Ударяешь рукоятью пистолета по чужому затылку и окидываешь орудие в ванну, на мягкий труп. Вздёргиваешь колено, вдавливая скрюченную спину. Ранение не сквозное — нет выходного отверстия. С немалым усилием, получив пару синяков, но всё же умудряешься заломить сначала одну, а затем и вторую руку, и, сотрясаясь от накатывающего осознания происходящего, наряжаешь их в пластиковые браслеты — тратишь все, какие притащила. Наконец, отходишь, оглядывая проделанную работу. И почему это было так просто? Неужели это всегда было настолько легко? Ты соврёшь, если скажешь, что не хочешь высвободить его. Сейчас же разрезать стяжки, умолять простить, просить забыть о случившемся. Жить как раньше. Всё ведь только наладилось. Он ведь позвал тебя за собой. Он ведь не прикончил тебя на месте. Не наказал за содеянное. Только вот даже если ты это и сделаешь, Стрейд, скорее всего, не протянет долго без помощи. Квалифицированной, профессиональной медицинской помощи. Однако в вашем случае это невозможно. Это конечная. Никогда не будет как прежде. В госпитале возникнут вопросы, на которые невозможно выдумать ответ. Ты числишься пропавшей. Он, скорее всего, числится подозреваемым. И если уж содеянного не обернуть, нужно его усугубить. Подшагиваешь и вздёргиваешь мужчину за слипшиеся волосы. Такие приятные, такие мягкие даже несмотря на пот и кровь. Слёз он не пускает. Потому что ни о чём не жалеет. Ничего не... боится? Этот взгляд, такой знакомо насмешливый, пусть и озлобленный, теперь приправлен ещё и... страхом? Исступлённо отшатываешься, судорожно вдыхая. Он не может бояться. Он не должен бояться! Ты не можешь, не хочешь этого видеть. Не можешь этого осознавать. Если он боится, значит, понимает, что его ждёт. Значит, он понимает, какие ужасы творил. И боится... возмездия? Шагаешь к ванной, берёшь пистолет и вновь склоняешься к Стрейду, отдёргивая его за волосы. Сипло командуешь: — Вставай. В подвал, — отпускаешь захват и спиной идёшь к двери. Наблюдаешь, как смиренный зверь нелепо поднимается в неполный рост, стараясь не раздражать пулевые ранения. Открываешь дверь настежь и киваешь наружу. Ты не привыкла быть конвоиром. Заложник идёт впереди, и ты идёшь следом — вздёрнув пистолет к его окровавленному затылку. Едва удерживаешь прицел на месте — руки всё так же ходят ходуном. Ты не уверена, что вообще происходит и как так вообще вышло. Ты уверена только в том, что хочешь проделать с ублюдком то, что он творил с жертвами. С тобой, с подругой, с десятком других людей. Даже с Реном. И дело совсем не в мести, нет. Ты просто хочешь... сломать его, подобно себе. Может, тогда вы сможете ужиться. Спустившись, мужчина заворачивает в пыточную, и ты одёргиваешь его, хмыкая, подталкивая дулом в сторону берлоги. Он слушается, и ты зашагиваешь следом, захлопывая за собой тяжёлую дверь. Мужчина заваливается на диван, вскидывая к тебе холодный взор, и ты сверлишь его в ответ. Может, всё же стоит высвободить... Поводишь головой, подходишь к ноутбуку. Открываешь его, всматриваясь в окошко для пароля. Он ведь не скажет. Едва не рычишь, уж было собираясь закончить всё здесь и сейчас, сжимая рукоять пистолета, как вдруг понимаешь, что способа разблокировки — два. Колеблешься, но всё же откладываешь оружие на стол и берёшь ноутбук. Подступаешь к Стрейду, на что никак не реагирует, но и не отводит от тебя взгляд. Вдруг усмехается. — Твоя крысиная смышлённость вышла мне боком, — выворачивает руку так, словно предлагает её, и ты послушно подшатываешься, спешно прикладывая чужой палец к сканеру. Решил... подыграть? Экран мигает, впуская на рабочий стол, и ты тут же отскакиваешь подальше, торопясь нарастить дистанцию. Почему Стрейд позволяет с собой так поступать? Да потому что не верит, что ты способна не то что его прикончить, но даже ему навредить. Ты и сама сомневаешься, что способна на это. И потому позволяешь себе не думать, а делать. У ублюдка даже настроен быстрый запуск. Как удобно. Над экраном загорается красный индикатор. Неужели... эфир? Сбоку оживает разными языками полоска чата. Таращишься на собственное лицо, едва узнавая его в объективе вебкамеры. И поворачиваешь ноутбук в сторону дивана — потому что звезда здесь не ты.