Отец драконов

      Эймонд ненавидел пустыни, ненавидел палящее солнце, а драконы упорно цеплялись то за него, то за лошадь. Он привязал Джораха позади себя и тянул его, пока они ехали. Он узнал, что среди оравы дотракийцев находилась шлюха из Лиса – Дорея, которая была служанкой той, кем была Дейнерис Таргариен; и две дотракийские женщины – Ирри и Чхику, которые служили переводчицами для Эймонда. Они были самыми доверенными служанками Дейнерис, и по этой причине говорили на его языке. Хотя лисенийская женщина достаточно хорошо говорила на валирийском, в высшем валирийском она не разбиралась.       Эймонд начал понимать дотракийский язык. У него всегда была склонность к языкам и вычислениям, но мог признать, что политика и стратегия не были его сильными сторонами. Он хорошо разбирался в истории, философии, теологии и законодательстве и ничего не смыслил в целительстве и в искусстве (Эймонд даже не мог нормально нарисовать простую фигуру, хоть ударьте). Его брат Дейрон был картографом, потому что был в восторге от возможности исследовать Запад, пролетая на Тессарионе. Хотя, подумал Эймонд, у его брата так и не получилось исследовать его. И с этой последней мыслью, преодолевая этот долгий путь, он пытался обдумать свои дальнейшие действия.       Также присутствовала какая-то группа дотракийцев, которая называлась «кровными всадниками»? Эймонд действительно не понимал дотракийцев: они все так счастливо последовали за ним и все время смотрели на него, как на какого-то бога. Что не понравилось Эймонду, это заставило его насторожиться: люди, обращающие на него внимание, никогда не были хорошими, – они всегда хотели либо досадить ему, либо заставить быть кем-то другим, и он не знал, чего хотят дотракийцы. Он не понимал дотракийцев, и судя по тому, что смог выяснить, его считали сыном Дейнерис Таргариен от ее мужа, Кхала Дрого (Эймонд, честно говоря, так и не понял: Кхал был именем или титулом), и называли его Рейго. В конце концов Эймонду удалось отвоевать свое имя, когда сбил нескольких дотракийских кровных всадников, которые не переставали называть его этим именем. Кровные всадники были гораздо более настойчивы в слежке за Эймондом, чем гребанная Королевская гвардия, даже Коль не был так решителен в его сопровождении.       Чхого, Агго и Ракхаро – каждый из них был «кровным всадником» Эймонда, и он полагал, что это важное положение для дотракийцев, потому что все они подчинялись ему. У них было еще четыре лошади и около двадцати людей: в основном стариков, женщин и детей, – отметил Эймонд. Четырнадцать детей, не достигших десятилетнего возраста , предположил он, – Чеззо, Моско, Эззолло, Зирейо, Матто, Гезо, Аннитхат, Зимми, Хавви, Давралли, Оголли, Хадди, Джафики и Квайихи. Все эти четырнадцать детей были больными, с недостаточным весом и маленькими, но они были живы. Еще было около пяти стариков, которые в любой момент были готовы упасть замертво. Остальная часть полчища представляла собой проблему, потому что присутствовали женщины и мужчины, которые были просто ослабевшими.       Они были самыми слабыми в любом обществе, и он полагал, что по этой причине они остались с Дейнерис. Эймонд велел смастерить для них повозку. Им нужно было действовать быстро, поэтому он приказал забить коз, кур и прочий скот, высушить мясо, снять и обработать шкуры по мере необходимости; людей можно было вылечить в дороге. Вода было самым жизненно важным ресурсом, и у них ее не было, поэтому он приказал сохранять кровь каждого убитого животного. Вода была в приоритете: то, что у них было, предназначалось в первую очередь для женщин и детей, – и когда из-за этого кровные всадники попытались сразиться с Эймондом, он быстро осадил их. Лошади тоже были в приоритете, решил Эймонд. Если они собираются следовать за ним, то нормирование того, что осталось, было обязательным – но, лошади были прерогативой, затем женщины и дети, и только потом мужчины и в конце-концов старики, которые, к сожалению, были на исходе своей жизни, поэтому он знал, что не может отдать им предпочтение.       Другим приоритетом Эймонда было сохранение жизни Джораха Мормонта – этот человек был его билетом, чтобы, по крайней мере, вести разговор со Старками на равных. Старки испытывали крайнее отвращение к рабству, они были так яростно настроены против него, что изменили Вестерос, когда в него вторглись андалы с этой практикой. Ланнистеры, Старки и Ройсы – они установили, что в Вестеросе будут проживать свободные люди, и именно эта независимость удерживала Валирию от любой войны против Вестероса. Завоевание Эйгона могло закончится их полным уничтожением, если бы они даже подумали о том, чтобы восстановить Валирию в ее древнем великолепии. И поэтому Эймонд знал, что Джорах был ценным пленником, и тот факт, что он опозорил благородный Северный Дом таким образом, – означал, что Север захочет Джораха, хотя бы для того, чтобы восстановить свою честь. Он держал Джораха привязанным за своей лошадью, или, вернее, за лошадью, которую он присвоил себе.       Дракончики были другой проблемой для Эймонда: каким-то образом Эймонд обнаружил, что у него была связь с этой троицей. Он очень сильно, болезненно и чрезвычайно скучал по Вхагар, так что для него было неожиданностью, когда он обнаружил, что не чувствует потери их связи.       Он чувствовал, как маленькая зеленая королева отвечает ему взаимностью всякий раз, когда он думал о Вхагар. На самом деле маленькая зеленая королева походила на нее: она была дерзкой, любознательной, любящей, ласковой, дикой и немного язвительной. Он не мог заставить себя назвать зеленую малышку Вхагар, хотя у него было сильное искушение, вместо этого он назвал ее Вейнира – просто она была очень красивой. Назвав Вейниру, Эймонд всерьез задумался о том, как назвать драконов. Он не хотел называть их в честь своих братьев и сестры или погибших драконов, но ему действительно необходимо дать им имена. Эймонд не отличался творческим подходом к именам: он назвал свою племянницу Джейхейрой, потому что его мать настаивала на том, чтобы называть племянника Джейхейрисом, а Эйгон не давал имен своим детям. Тем не менее, он должен был дать дракончикам имена – это было началом их связи.       Золотая королева была очень забавной: она была милой, капризной, застенчивой малышкой, ей нравилось запутываться в волосах Эймонда, обхватывать плечи и обвивать хвостом шею, чтобы усесться на нем. Это было очень мило, и Эймонд находил ее обильную привязанность забавной, а безмерную любовь – чудесной. Она была очень милой и напоминала ему Хелейну, Джейхейру, Джейхейриса и Мейлора, – такая же счастливая, какой раньше была его семья. Он назвал ее Дарья, потому что она была маленькой королевой: такая чопорная и правильная, – она была первым драконом, которого он когда-либо встречал с такими повадками, только что вылупившимся; она также была привередливой, чистоплотной и опрятной.       Что касается маленького черного короля, то он был очень забавным зверьком. Гордый, решительный, независимый, упрямый и свирепый – маленький черный король кусал все пальцы, оказавшиеся возле него. Маленький черный король был забавным: его свирепость была слишком дерзкой, несмотря на отсутствие роста, а преданность – безусловной. Маленького черного короля Эймонд стал называть Моргоном. Маленький зверь уже вел себя так, словно был могущественным боевым драконом и заслуживал своего имени, потому что, без сомнения, этот черный малыш обрушит смерть на многих.       Эймонд полюбил эту троицу, они были потрясающими, но в то же время отличались от тех, с кем ему приходилось сталкиваться прежде. Они напоминали ему о жизни, которую вел до того, как он все испортил, напоминали о семье, жизни, драконах, которых он помогал растить и любил. Тяжело было думать, что их больше нет – их всех. Рейнира разрушила все, включая их Дом, ее род был таким слабым и жестоким. То, что сообщили о ее потомках, – ну, это было неудивительно и печально.       Эймонду было интересно, что случилось с Алис или с ребенком, который, по ее словам, принадлежал ему, но он также смирился с тем, что никогда о них не узнает. Это не было его концом, не в тот момент. Он доставит их в Кварт, сядет на корабль и доберется до Вестероса.       На самом деле у Эймонда не было плана; он понимал, как его семья потеряла трон, и не знал: должен ли или сможет ли вернуть его. Да и хотел ли он его вообще. Он уже сделал все, что мог прежде, чем позволил ярости овладеть собой и уничтожить земли в Танце. Тем не менее, Эймонд знал, что его жизнь и судьба находились в Вестеросе, и ему придется отправиться туда, чтобы понять, что делать дальше. Эссос и Вольные Города не интересовали Эймонда. Кроме того, он знал, что наличие драконов означало, что другие захотят заявить на них свои права, – слух распространится, и маловероятно, что Эймонд смог бы скрыть их существование. Он также не собирался прятать их – это просто принесло бы ему неприятные последствия, как только они подрастут, станут активнее охотиться и будут более независимыми от него. А пока ему просто нужно сблизиться с ними и научить их тому, что является пищей, а что нет, а также обучить их. Эймонд знал, как дрессировать драконов.       Он предположил, что путь до Вестероса займет около… года – Кварт находился дальше всего, где Эймонд когда-либо был прежде или хотел оказаться. Он не был гребаным Корлисом! Эймонд ломал голову над этими вопросами.       Что, черт возьми, с ним сделала Алис? Это существование было пропитано магией, и, что еще хуже, он знал, что во всем виноваты Алис и магия. Он проклинал себя за то, что связался с этой проклятой ведьмой! Да, он любил ее, – она была такой милой и доброй, такой живой и страстной; он никогда не встречал никого похожего на нее, кто не издевался бы над ним и не мучил его. Наверное, он был дураком, раз влюбился в нее, да еще и в ведьму.       Несмотря ни на что, он оказался здесь и должен был добраться до Кварта. А оттуда – в Вестерос. И уже там он решит, как ему быть. Вейнира забралась к нему на плечо и возбужденно защебетала, пока они ехали. Он фыркнул, почесав ей подбородок. Дарья сердито вскрикнула, пытаясь подраться со своей сестрой, и он схватил ее. Моргон приземлился на голову лошади и одарил его зубастой улыбкой, пока они ехали.       Небо окрасилось в кроваво-красный цвет на фоне яркой синевы, и долгое время он смотрел на него, уверовав, что почти распознал в нем женщину: ее волосы были такими же красными, как небо, глаза – голубыми, как реки, а кожа – бледной, как лед и снег. Он моргнул, как только она исчезла.