Blood Runs Thicker than Water

      Беременен.       Это слово эхом отдавалось в его голове. Оно казалось пустым, сюрреалистичным, похожим на сон. Шэнь Цинцю не понимает. Он пошел в Теплый красный павильон, чтобы выпить чай. Были приняты меры предосторожности, но вспомнилось.       «Нет, нет, нет.»       Нет, в первую очередь, он даже не должен был быть плодовитым. Он проявился слишком поздно. Его ядро было повреждено и подорвано совершенствование. Но теперь вся школа узнает, как он лгал им, скрывал свое назначение и свое прошлое низшего раба. Он слышал, как Цю Цзяньло насмехается над ним.       «Не волнуйся, эта бета-сучка не может забеременеть.»       Нет, нет, нет. Он не мог. Он не мог. Он не мог. Он не мог... Не мог... не мог... не мог...—       И вдруг чьи-то руки обхватили его. Он кричал, брыкался и царапался, пытаясь вырваться, но хватка на нем усиливалась, как кандалы, крепко сковывая. Нет, теперь он был другим, сильнее — владыкой вершины сильнейшей в мире школы; никто и никогда не должен был снова причинить ему боль.       — Сяо Цзю думал, что сможет сбежать? — спросил Цю Цзяньло с жестокой усмешкой.       Внезапно он снова оказался в доме Цю, одетый в лохмотья, где его заставили лечь на кровать Цю Цзяньло и раздвинуть ноги. Пожалуйста, только не это, это не должно было повториться. Шэнь Цзю почувствовал медный привкус крови в горле, смешанный с желчью, бурлящей в желудке.       Все это было неправильно, этого не должно было случиться. Пожалуйста, кто-нибудь — Ци-гэ — помогите мне. Внезапно металлическая вонь отступила, и теплый запах земли после ливня хлынул внутрь, стало светло и чисто, смывая пятна.       Лю Цингэ не знал, что и думать после заявления Му Цинфана, новость была слишком шокирующей, чтобы альфа почувствовал что-либо кроме чистого удивления. На самом деле он не задумывался о потенциальных последствиях беременности, слишком ошеломленный открытием, что Шэнь Цинцю был омегой, его омегой.       Шэнь Цинцю молчал, его неуверенный взгляд был устремлен в землю, а руки так крепко вцепились в тонкую простыню, что побелели костяшки пальцев.       — Шэнь-шисюн? — мягко спросил Му Цинфан, находя реакцию Шэнь Цинцю нервной.       — Нет, нет, нет. — захныкал Шэнь Цинцю. Звук, исходивший от него, был неестественным, таким сломленным и потерянным, полная противоположность тому, каким Лю Цингэ представлял себе Шэнь Цинцю. Он отреагировал инстинктивно, шагнув вперед, чтобы попытаться успокоить своего омегу, но Шэнь Цинцю начал кричать, издавая гортанный вопль. — Я не мог, не мог, не мог, не мог, не мог... — он несколько раз закричал, размахивая руками и колотя Лю Цингэ как сумасшедший.       Это было начало отклонения ци, с ужасом осознал Лю Цингэ, когда схватил Шэнь Цинцю и крепко прижал к себе. Он усилил хватку, но, казалось, это мало помогло успокоить теперь рыдающую омегу, яростно бьющуюся в его объятиях. Его одежда была испачкана слезами Шэнь Цинцю, было страшно видеть своего чрезмерно уверенного в себе и колючего шисюна таким.       — Пожалуйста, Ци-гэ, помоги мне, — захныкал он, его голос был хриплым от крика.       — Передай свою ци, чтобы помочь ему успокоиться, Лю-шисюн, — сказал Му Цинфан, бросаясь к Шэнь Цинцю и кладя ладонь ему на спину.       Лю Цингэ кивнул и сконцентрировал свою духовную энергию, позволив ей течь по своим венам в Шэнь Цинцю. К собственному ужасу, Лю Цингэ обнаружил, что меридианы Шэнь Цинцю были в беспорядке, спутанные и покрытые шрамами с обтрепанными краями, как будто кто-то пытался разорвать их на части и собрать обратно.       — Используй свои феромоны, это должно помочь Шэнь-шисюну расслабиться, — процедил Му Цинфан сквозь стиснутые зубы, узнав о состоянии меридианов Шэнь Цинцю.       Лю Цингэ наполнил комнату своим запахом земли и дождя, и в ответ Шэнь Цинцю обмяк в его объятиях, а его меридианы расслабились и раскрутились сами собой. Они все еще были потрепаны по краям, странными, неровными линиями, почти похожими на шрамы. Теперь они были свободными, позволяя духовной энергии омывать Шэнь Цинцю. Лю Цингэ погладил своего шисюна по волосам, нежно царапая ногтями кожу головы, и Шэнь Цинцю, казалось, растаял, крепко прижавшись к нему и уткнувшись носом в его грудь.       — Я сообщу Чжанмэнь-шисюну, — тихо сказал Му Цинфан, не желая нарушать тишину.       — Нет, — сказал Лю Цингэ, грубость его голоса удивила его самого. Он прочистил горло и повторил: — Нет. Шэнь Цинцю это бы не понравилось.       — Но...       — Нет, у шисюна только что чуть не произошло отклонение ци. Как ты думаешь, как бы он отреагировал, если бы школа узнала?       — Лю-шиди предлагает нам скрывать беременность Шэнь-шисюна?       — Ну, по крайней мере, на некоторое время. Это не мне решать, — поморщившись, сказал Лю Цингэ. —Мы... я и так уже слишком многое решил за него.       Му Цинфан вздохнул, потирая виски.       — Хорошо, справедливо. Мы обсудим это, когда Шэнь-шисюн проснется, — сказал Му Цинфан, поднимаясь со своего места. — Я пришлю еду и лекарства.

***

      Шэнь Цинцю проснулся в тепле, бережно укачиваемый чьими-то руками, вокруг него витал свежий запах дождя. Это смыло медный привкус крови и пепельного дыма с огнем, что остался после пожара в поместье Цю. Приземленность затуманивала его чувства, притупляя боль и крики из ночных кошмаров.       Безопасно. Он был в безопасности.       Он затуманено моргнул, когда зрение сфокусировалось и обострилось, изображения расплылись и превратились в очень обеспокоенного Лю Цингэ, смотрящего на него сверху вниз.       — Шисюн.       Он хотел закричать и потребовать объяснений, но его конечности отяжелели, а тело было слишком измучено, поэтому все, что получилось выдавить, было хриплым: — Что случилось?       — У тебя было отклонение ци.       Ах да, ко многим отклонениям ци было склонно это болезненное и поврежденное тело.       — Вот, выпей. Это лекарство, — сказал Лю Цингэ, поднося чашу с горьким лекарством к губам Шэнь Цинцю. Он поморщился, но все равно выпил, пропуская горький растительный отвар мимо губ в горло. Немного протекло по уголку чужого рта, что Лю Цингэ осторожно вытер рукавом.       — Это должно помочь при утренней тошноте.       Утренняя тошнота.       Да, он был беременен, и мысль об этом снова вызвала у него тошноту. Он ненавидел это, быть таким слабым и уязвимым, выставленным на суд всего мира и насмешки.       Ребенок. Это было больше похоже на паразита, грызущего его изнутри и высасывающего все силы. Не было бы смысла хранить это, проклятие, которое выдавало его секреты; с другой стороны, возможно, вся секта уже знала, что он — омега, скрывающий свое назначение, какой позор.       — Спи, ты слишком много думаешь. Тебе нужно поспать, чтобы прийти в себя, — мягко уговаривал Лю Цингэ, потираясь щекой о щеку Шэнь Цинцю и наполняя омегу успокаивающим ароматом земли и дождя. — Мы можем поговорить об этом утром, после того как ты отдохнешь.       Все еще измученный отклонением ци, Шэнь Цинцю легко погрузился обратно в темноту, а когда он проснулся в следующий раз, было поздно. Лю Цингэ спал на стуле, поставленном прямо рядом с кроватью, как-будто для защиты Шэнь Цинцю от любых незваных гостей. Его грудь поднималась и опускалась в медленном ритме дыхания.       Лю Цингэ.       Бог войны Байчжань.       Неотесанный дурак, который не мог читать стихи или играть на цине, чтобы спасти свою жизнь. Наивный и идеалистичный идиот, который отказывался заткнуться и поступал благородно, правильно, даже если ничего подобного не существовало в этом мире. Человек, который думал о Шэнь Цинцю как о трусе, нанесшем удар в спину, который пытался лишить его жизни, когда на самом деле он пытался спасти Лю Цингэ. Но тело монстра испарилось, не оставив после себя никаких свидетельств героизма Шэнь Цинцю, а он был слишком упрям, чтобы попытаться защититься.       И все же Шэнь Цинцю носил в своем чреве его ребенка. Ребенка Лю Цингэ.       Шэнь Цинцю представлял, что у него будет буйный нрав Лю Цингэ и красивое лицо, но, надеялся на его остроумие и интеллигентность. У ребенка были бы темные глаза, сверкающие, как звезды, и, возможно, проблеск любопытства во взгляде; в конце концов, ни один его ребенок не был бы воспитан без понимания четырех искусств.       Его ребенок.       Шэнь Цинцю неловко сглотнул. Рука в защитном жесте метнулась к животу, нежно потирая большим пальцем.       Его.       На секунду он увидел прядь темно-каштановых волос, мерцающую на солнце, за которой последовал взрыв смеха. Пухлые щеки и застенчивая улыбка. Глаза, которые превращались в полумесяцы, когда он улыбался.       Так непохоже на тот ад, в котором он родился, с горечью подумал Шэнь Цинцю, нахмурившись.       Был ли он вообще способен растить ребенка и заботиться о нем? Когда Ло Бинхэ опустился перед ним на колени с ясными и сверкающими глазами, отдавая дань уважения возвышенному бессмертному, разве в конце концов он не вылил на мальчика чашку чая? И все ради чего — потому что он говорил о своей любящей матери с невинностью, о которой Шэнь Цинцю мог только горевать в своих мечтах?       Шэнь Цинцю видел частичку себя в Ло Бинхэ, это было почти как смотреть в зеркало — заглянуть в альтернативную вселенную, если бы его тоже подобрала добрая прачка, а не жестокий и оскорбительный дом Цю. Если бы он узнал, каковы на ощупь добрые и теплые руки, а не холодные, которые сковывали его, заставляли раскрыться, мог бы он быть счастлив? Это было уже слишком — насмехаться над ним в лицо, и он отреагировал как уличная крыса, которой и был — раненый зверь, чьи раны со временем только гноились, вместо того чтобы заживать.       На секунду Шэнь Цинцю не смог удержаться от задумчивой мысли, не лучше ли было бы, исчезни он. Если бы сегодня его место занял самозванец, более добрый, мягкий — тот, кто способен любить других и принимать любовь в ответ — заметил бы кто-нибудь? Они обрадовались бы, что Шэнь Цинцю стал «лучшей» версией самого себя, и вздохнули бы с облегчением, не обращая внимания на сломленного ребенка-раба, оставшегося позади. Возможно, он был слишком сломлен, осколки разлетелись слишком маленькими кусочками, чтобы их можно было собрать и склеить обратно.       Шэнь Цинцю подавил рыдание, которое грозило вырваться наружу, и Лю Цингэ инстинктивно потянулся к нему, положив свою ладонь поверх руки Шэнь Цинцю, быстро сжав ее. Рука успокаивала, поэтому Шэнь Цинцю позволил себе эту короткую передышку, найдя утешение в своем альфе, и если Лю Цингэ бодрствовал, чтобы стать свидетелем этого редкого проявления уязвимости, но притворился спящим, чтобы сохранить остатки гордости своего шисюна.       На следующее утро, после того как Шэнь Цинцю съел маленькие кусочки своего завтрака и проглотил чашу с горьким лекарством, Му Цинфан выдохнул. Его долг перед сектой требовал сообщать о любых потенциальных опасностях Юэ Цинъюаню, и, учитывая, что Шэнь Цинцю служил их стратегом, было бы крайне важно, чтобы остальные верховные лорды были проинформированы о ситуации. Но Шэнь Цинцю выглядел таким хрупким, прислонившись к Лю Цингэ в поисках поддержки, когда он сел на кровать.       Шэнь-шисюн всегда был таким худым? Возможно, он всегда был худощавым, скрывая свое маленькое телосложение под слоями толстой одежды. Но, тем не менее, Му Цинфану было больно видеть своего обычно свирепого шисюна таким. Таким хрупким, как будто легкий ветерок мог разорвать его на миллион кусочков. Вчерашние события все еще преследовали его. Выражение неподдельного ужаса на лице Шэнь Цинцю и прерывистые рыдания, которые он издавал, заставляли лекаря ворочаться с боку на бок всю ночь. Он тихонько проскользнул в комнату, чтобы проверить, как там эти двое, и вздохнул с облегчением только тогда, когда Лю Цингэ одарил его пугающим, но и ободряющим взглядом, за вторжение к ним двоим.       — Я буду хранить молчание о ваших текущих обстоятельствах до тех пор, пока Шэнь-Шисюн не почувствует себя готовым раскрыть это, — сказал Му Цинфан без вступлений, зная, что иначе Шэнь Цинцю никогда бы не затронул эту тему.       Шэнь Цинцю бросил на него испуганный, но благодарный взгляд.       — Этот мастер благодарит Му-шиди за понимание, — неуверенно сказал он, как будто ожидая, когда упадет второй ботинок¹.       — Конечно, Шэнь-шисюн может оставаться здесь столько, сколько захочет.       — Нет, я достаточно навязался тебе. — сказал Шэнь Цинцю, качая головой. — Я хотел бы вернуться в Бамбуковую хижину.       — Шэнь-шисюн все еще не выздоровел, — возразил Му Цинфан, недовольный идеей отправить Шэнь Цинцю во внешний мир в таком состоянии.       — Я бы чувствовал себя более комфортно в своем доме.       — Тогда, может быть, после наступления темноты? — сросил Лю Цингэ, зная, насколько Шэнь Цинцю упрям.       — Еще раньше, — сказал Шэнь Цинцю, прикусив нижнюю губу. — Мы можем прокрасться обратно на пик Цинцзин незамеченными.       Му Цинфан нахмурился. Это было непохоже на Шэнь Цинцю — быть таким опрометчивым. Если его шисюн так сильно хотел вернуться домой, то, возможно, ему действительно помогло бы выздоровление в окружении успокаивающих, знакомых ароматов Бамбукового дома.       — Я скажу остальным, что Шэнь-шисюн выздоравливает после внезапного приступа болезни в своем бамбуковом доме, и его нельзя беспокоить, — сказал Му Цинфан, а затем добавил, — Позже я зайду с лекарством и осмотрю тебя.       После быстрого осмотра Му Цинфан объявил, что его состояние достаточно стабильно для короткой поездки обратно на пик Цинцзин, и Лю Цингэ сопроводил его по мосту обратно в Бамбуковый дом. Начали появляться слухи о том, что Шэнь Цинцю перенес очередной приступ отклонения ци и тихо выздоравливал в своем бамбуковом доме.       — Здоровье Шэнь-шисюна сейчас очень хрупкое. Его никто не должен беспокоить, — сказал Му Цинфан, многозначительно посмотрев в сторону Юэ Цинъюаня.       У Юэ Цинъюаня и Шэнь Цинцю явно были напряженные отношения, и, как его врач, Му Цинфан не мог рисковать тем, что у Шэнь Цинцю возникнет еще одно отклонение ци. Короткая вспышка обиды промелькнула в глазах Юэ Цинъюаня, но он быстро разгладил складки на лбу, возвращаясь к своему обычному мягкому поведению лидера секты.       — Конечно, — сказал Юэ Цинъюань не настаивая дальше.       Шэнь Цинцю был хорошо известен своей склонностью к отклонениям ци, поэтому никто не удивился, когда Му Цинфан запретил посещать Бамбуковую хижину из-за состояния здоровья Шэнь Цинцю. Владыка пика Цинцзин и так был не слишком дружелюбен, превращаясь в ужасного пациента, когда заболевал, так что, к счастью или к сожалению, Му Цинфан не мог сказать, это означало, что никто добровольно не стал бы из кожи вон лезть, чтобы побеспокоить Шэнь Цинцю.       Удовлетворенный, Му Цинфан направился в Бамбуковый домик, где застал Шэнь Цинцю спокойно медитирующим. К огорчению Шэнь Цинцю, Му Цинфан хлопотал над ним, как встревоженная наседка, и, к удивлению Му Цинфана, Шэнь Цинцю оказался очень сговорчивым, отвечая на его вопросы лишь с легким сарказмом. — Если шисюн думает о том, чтобы оставить ребенка, ему нужно прекратить пользоваться духами «бета», — мягко сказал Му Цинфан, зная, что это будет щекотливая тема. — Это вредно для ребенка. — Это решение нелегко принять, поэтому я буду уважать волю шисюна, — объяснил Му Цинфан. — Мы всегда будем уделять первостепенное внимание здоровью и безопасности матери. Если я понадоблюсь шисюну, даже если это середина ночи, пожалуйста, воспользуйся этим, — сказал Му Цинфан, вручая Шэнь Цинцю небольшой сверток, завернутый в мясницкую бумагу и перевязанный бечевкой. Внутри был набор талисманов на случай непредвиденных обстоятельств, которые предупредят и пошлют за врачом, если возникнет необходимость.       Шэнь Цинцю кивнул и принял сверток, изящно спрятав его в рукав.       — Спасибо тебе, Му-шиди, — тихо сказал он.       Му Цинфан улыбнулся и извинился, оставив Шэнь Цинцю одного в Бамбуковой хижине, поскольку Лю Цингэ вышел, выгнанный Шэнь Цинцю за то, что задержался, чтобы заняться своими обязанностями лорда пика, всего несколько мгновений назад. Шэнь Цинцю вздохнул с облегчением, плечи его слегка опустились, когда в Бамбуковый домик вернулись мир и покой. Он снова попытался медитировать, но беспокойство скребло грудь, и это отвлекало от игры на цине. Слишком много мыслей крутилось у него в голове, ударяясь о череп, поэтому он решил пойти прогуляться по бамбуковому лесу.       Если шисюн думает о том, чтобы оставить ребенка.       Если.       Шэнь Цинцю не понимал, что у него есть выбор. Он думал, что ему нужно будет тайно улизнуть и подкупить хозяйку борделя за таблетки. Он видел, как другие омеги проходили через это, плача и корчась в судорогах, когда плод, еще даже не ребенок, вытекал кровью из утробы. Он представил себе отвращение в глазах Му Цинфана и Лю Цингэ, когда они обнаружат совершенное им злодеяние и кровь на его бедрах — то, как Юэ Цинъюань снова посмотрит на него с разочарованием.       Выбор. У него был выбор.       Это осознание было столь же освобождающим, сколь и сковывающим. Прежде чем он успел указать пальцем и обвинить кого-либо, Лю Цингэ осудил его, а гору Цанцюн — за то, что она не оставила ему выбора. Но теперь решение было исключительно за ним, как и ответственность за эту потенциальную жизнь в его животе.       Внезапный крик вырвал Шэнь Цинцю из его мыслей, и он резко обернулся, обнаружив группу старших мальчиков, склонившихся над чем-то или кем-то.       — Что все это значит? — резко спросил он, ускоряя шаг, и приблизился к группе.       — Шицзунь! Мы просто учили Ло Бинхэ хорошим манерам, раз уж он был так груб со старшими, — пропищал Мин Фань, когда остальные мальчики выстроились перед ним, показывая маленькую фигурку, скорчившуюся на земле.       Ло Бинхэ.       В любой другой день вид этого мальчика вызвал бы раздражение у Шэнь Цинцю, но сейчас он не мог не задаться вопросом, будет ли паразит, растущий в его теле, таким же маленьким, как он сам — испуганным и одиноким, сгорбившимся от боли, когда старшие мальчики издеваются над ним. Одна эта мысль нервировала его, оседая внизу живота, как лед.       — Десять кругов вокруг пика Цинцзин, а затем в зал учеников, — холодно сказал он, едва сдерживая злобу, которая сочилась из его голоса.       Мин Фань вскинул голову, глаза расширились от удивления.       — Шицзунь...       — Двадцать кругов.       Мин Фань и остальная группа угрюмо подчинились, волоча ноги, пока трусцой спускались с вершины.        — Шицзунь? — сросил Ло Бинхэ дрожащим голосом, глядя на Шэнь Цинцю, который выглядел как ангел, спустившийся с небес, чтобы спасти его, а за его спиной сияло послеполуденное солнце.       Шэнь Цинцю поднес свой веер к лицу и усмехнулся. Ло Бинхэ выглядел жалко с раскинутыми на полу ногами и заплаканным лицом. Мелкие ссоры между учениками его не касались, в конце концов, как он мог ожидать, что его ученики будут сражаться с демоном или мстительным призраком, если они не могли справиться даже со своими братьями и сестрами по оружию? Но что-то в этой маленькой, жалкой фигурке, сгорбившейся на земляном полу, тронуло его сердце.       — Вставай, — рявкнул он, и Ло Бинхэ быстро встал, как будто к его макушке была привязана веревка, а Шэнь Цинцю сильно дернул за нее. Шэнь Цинцю резко развернулся и направился к Бамбуковому домику, явный знак Ло Бинхэ следовать за ним, но когда мальчик не последовал за ним, он остановился как вкопанный.       — Что ты делаешь? Поторопись.       — Шизунь, моя нефритовая...       Шэнь Цинцю не стал дожидаться окончания фразы и продолжил свой путь, в то время как Ло Бинхэ неловко стоял там, разрываясь между желанием последовать за своим шицзуном или остаться, чтобы поискать единственный подарок от своей покойной матери. Любопытство, наконец, взяло верх, и Ло Бинхэ погнался за Шэнь Цинцю.       — Это будет твоя комната, — заявил Шэнь Цинцю, открывая раздвижную дверь в боковую комнату. Это была небольшая комната со слегка наклонной крышей и окном, обставленная только предметами первой необходимости: простой деревянной кроватью, задвинутой в угол, и драным письменным столом, изношенным за годы использования. В нем не было ничего особенного, но все же Ло Бинхэ восхищался им, как будто это был величественный дворец, подходящий для императора.       — Благодарю Шицзуня! — прощебетал Ло Бинхэ с яркими глазами, которые блестели, как темные звезды.       В груди Шэнь Цинцю разлилось тепло. Возможно, он все-таки смог бы это сделать.       Каким-то образом присутствие Ло Бинхэ поблизости, даже если он был просто в соседней комнате, это принесло спокойствие Шэнь Цинцю, успокоив его настолько, что он смог играть на цине без всех отвлекающих мыслей в голове. Позже вечером, Лю Цингэ вернулся в Бамбуковый домик и обнаружил, что Ло Бинхэ убирает со стола пустую посуду, и наливает лекарство для Шэнь Цинцю. Он постучал и подождал, пока Шэнь Цинцю впустит его, вздохнув с облегчением от того, что Шэнь Цинцю согласился его принять. В доме было тихо, если не считать мягкого звона фарфора и перелистывания страниц, когда Шэнь Цинцю просматривал стихи, присланные его учениками.       — Этот ученик приветствует Лю-шишу, — сказал он с вежливым поклоном, прежде чем Шэнь Цинцю отпустил его, и мальчик удалился на ночь в боковую комнату.       — Боковая комната?       — Там было свободное место, — просто сказал Шэнь Циньцю, не удостоив Лю Цингэ взглядом. Лю Цингэ нахмурился, не слишком довольный присутствием Ло Бинхэ в доме его омеги, но мальчик был все еще молод и не проявил своей второй натуры. Было бы неплохо иметь ученика, который мог бы присматривать за Шэнь Цинцю и следить за тем, чтобы омега ел и пил лекарства, когда Лю Цингэ отсутствовал.       — Должен ли шисюн так скоро приступать к работе? Му Цинфан только что объявил, что ты серьезно болен.       — Нескольких плохо написанных стихотворений было бы недостаточно, чтобы убить этого мастера, — фыркнул Шэнь Цинцю, перелистывая страницы и морщась при виде нескольких особенно плохо написанных строк.       Лю Цингэ промычал в знак согласия, между ними воцарилась тишина, Шэнь Цинцю листал листы с домашним заданием, а Лю Цингэ сидел напротив него. Бог войны неотрывно смотрел на него, и Шэнь Цинцю находил это нервирующим.       — Говори или убирайся, — сказал Шэнь Цинцю после неловкого молчания, продолжавшегося целую вечность. Лю Цингэ неловко заерзал на своем стуле.       — Прости меня. – сказал Лю Цингэ, кланяясь перед Шэнь Цинцю, его лоб коснулся пола.       Извинение неловко повисло в воздухе.       — Я намерен взять на себя всю ответственность, — добавил Лю Цингэ.       Шэнь Цинцю усмехнулся. Конечно, Лю Цингэ настаивал на том, чтобы взять на себя ответственность. Как благородно и любезно с его стороны.       — В этом нет необходимости. Гон, вызванный отклонением ци, нужно стабилизировать с помощью другого источника. Так уж случилось, что двойное культивирование —лучший выбор.       — Твой единственный выбор, — возразил Лю Цингэ, все еще опустив голову.       — Выбор, который я сделал независимо от обстоятельств, —огрызнулся в ответ Шэнь Цинцю. — Не льсти себе, думая иначе.       — Ты мог позволить мне умереть.       Шэнь Цинцю думал о бегстве, он мог бы послать заряд ци и оттолкнуть альфу, но он не смог бы вынести разочарование в глазах Юэ Цинъюаня, когда они вытаскивали бы холодный труп Лю Цингэ из пещеры. Он не смог бы слышать шепот и сплетни среди своих боевых братьев и сестер, чувствовать их пристальные взгляды на своей спине. И, несмотря на их напряженные отношения, Шэнь Цинцю не хотел смерти Лю Цингэ. Разве не было бы жаль позволить человеку, которого он уже однажды спас, умереть здесь, в этой пещере? Он не ненавидел Лю Цингэ, как думали другие. Зависть? Да. Он раздражал его? Определенно. Но ненавидел ли он его настолько, чтобы позволить умереть?       Поэтому Шэнь Цинцю расслабил руки, позволив им упасть в стороны и предоставив Лю Цингэ доступ. Он был на удивление нежен, время от времени в его глазах вспыхивала мимолетная ясность, когда Лю Цингэ останавливал себя от того, чтобы оставить брачный след на затылке Шэнь Цинцю, предпочитая вместо этого вонзить зубы в собственные руки, оставляя струйки крови, стекающие вниз по его ладоням.       Надвигающаяся течка помогла Шэнь Цинцю, притупив дискомфорт от того, что его растолкали на твердом полу пещеры, когда по спине пробежали мурашки удовольствия, ощущение настолько чуждое Шэнь Цинцю, что он быстро похоронил воспоминание глубоко в своем сознании после содеянного из-за смущения. Мог ли он наслаждаться этим? Было ли ему позволено? Было бы так плохо, если бы он побаловал себя на ночь после стольких тренировок в одиночестве?       — И пусть все думают, что я ответственен за твое убийство?       — Они бы не подумали так... — сказал Лю Цингэ, поморщившись от едкого комментария. Были ли их отношения настолько плохими, что другие сочли бы Шэнь Цинцю убийцей?       «Другие пиковые лорды беспокоятся из-за напряженных отношений между пиками Цинцзин и Байчжань»       Вспомнились внезапно слова Лю Минъянь и стали преследовать его, как это обычно бывает, когда она говорит определенным тоном и бросает на него такой взгляд, чтобы дать ему понять, что он неправ. Отношения Лю Цингэ и Шэнь Цинцю не всегда были такими плохими, по-настоящему переломный момент наступил только тогда, когда ночная миссия провалилась, и Лю Цингэ обнаружил, что смотрит на меч Сюя, поблескивающий в темноте, и сумел увернуться только в последнюю секунду. Зачем Шэнь Цинцю пытаться убить его, только для того, чтобы рискнуя собой, спасти его в пещерах? Если только это не было покушением на его жизнь, а попыткой спасти его, с тихим ужасом осознал Лю Цингэ, и его желудок сжался от осознания.       Шэнь Цинцю не предложил никаких других объяснений и только бросил на него холодный взгляд и ледяным тоном сказал: «Думай, что хочешь», перед тем, как уйти.       — Кажется, я обидел тебя, шисюн. Ты уже дважды спас мне жизнь, и я опозорен тем, что так ужасно поступил с тобой, — сказал Лю Цингэ. В горле внезапно так пересохло, заставив его удивиться, что он вообще может говорить. — Выходи за меня.       Шэнь Цинцю резко вдохнул, дрожа от гнева. Конечно, это было бы подходящим действием для альфы, который совершил немыслимое с омегой, пятном, запятнавшим его честь. Но Шэнь Цинцю не был девицей в беде, он был начитанным и образованным лордом пика и вполне мог в одиночку обеспечить ребенка. Ему не нужно было неохотное предложение руки и сердца Лю Цингэ, для принятия решения, даже если последствия были далеко не идеальными.       — Убирайся, — выплюнул он.       — Шисюн, я...       — Несмотря на то, во что может верить Лю-шиди, этот мастер способен принимать собственные решения, несмотря на то, что он хрупкий омега. Мне не нужна твоя жалость, и я не позволю использовать себя, чтобы облегчить вину твоей обесчестенной совести.       — Это не...       Лю Цингэ вышвырнули из Бамбуковой хижины, хлопнув дверью. Шэнь Цинцю прислонился к двери, прерывисто дыша. Да, он мог сделать все в одиночку. Ему больше никто не был нужен. Это был его ребенок. Его. — Здесь только ты и я, мой маленький паразит, — пробормотал Шэнь Цинцю, положив руку на живот, нежно поглаживая его. — Только ты и я.       Это немного утешило Шэнь Цинцю, поскольку долгое время он всегда был один — один в доме Цю, один на дороге с У Яньцзы и один на горе, в своем маленьком бамбуковом домике. Но теперь в нем теплился огонек другой жизни, размером чуть больше ягоды, но он был там. И эта мысль утешила Шэнь Цинцю, в то же время выбивая его из колеи.       Оставшись один, о чем он думал? Позже той ночью Шэнь Цинцю ворочался во сне, поскольку вся его прошлая неуверенность стала преследовать его, как это часто бывает посреди ночи. Как он мог думать о том, чтобы растить ребенка в одиночку, когда едва мог присматривать за десятками учеников, которые жили на его пике?       Ло Бинхэ.       Шэнь Цинцю сел и направился в боковую комнату, открыв раздвижную дверь, он, к своему ужасу, обнаружил, что комната пуста. Окно было оставлено слегка приоткрытым, поэтому Шэнь Цинцю отправился в бамбуковый лес, чувствуя, как беспокойство пульсирует в его венах.       Ло Бинхэ. Где был Ло Бинхэ?       Тревога грызла его, как голодный пес кость. Где был этот ребенок?       Шэнь Цинцю поспешил по тропинке, спотыкаясь в темноте, когда внезапно столкнулся с Лю Цингэ, который бесцельно бродил по бамбуковому лесу, пытаясь найти хороший способ извиниться, с тех пор как Шэнь Цинцю вышвырнул его вон. Альфа не ожидал, что этот разговор пройдет хорошо, но он должен был, по крайней мере, попытаться дать понять своему шисюну, что у него нет намерений бросать его. Он хотел быть рядом с Шэнь Цинцю, в любое время, которое позволял омега. — Шэнь-шисюн, что случилось? — резко спросил Лю Цингэ, увидев паническое состояние Шэнь Цинцю. На нем была только внутренняя одежда, а волосы были распущены рассыпаясь по плечам, как черные чернила на листе бумаги.       — Ло Бинхэ ушел. Я не знаю, куда... – дрожащим голосом сказал Шэнь Цинцю. Его глаза были широко раскрыты, они метались из стороны в сторону, как будто Ло Бинхэ внезапно материализовался из воздуха.       Был ли Шэнь Цинцю на грани очередного отклонения ци?       Ночной воздух был холодным, и с каждым вздохом Шэнь Цинцю появлялись маленькие белые облачка. Не говоря больше ни слова, Лю Цингэ снял свою верхнюю одежду и накинул ее на плечи Шэнь Цинцю. Запах его альфы немного успокоил, позволив собраться с мыслями.       — Я уверен, что он недалеко, мы поищем его вместе, — пообещал Лю Цингэ, и, взяв Шэнь Цинцю за запястье, повел его вниз по тропинке.       Они нашли его на поляне, где ранее Шэнь Цинцю наткнулся на Ло Бинхэ, и омега вздохнул с облегчением, обнаружив там своего младшего ученика. Он стоял на четвереньках, что-то горячо бормоча себе под нос.       — Что ты делаешь?       — Шицзунь! Этот ученик приветствует Шицзуня, — сказал Ло Бинхэ, пытаясь встать, чтобы выразить должное почтение. Его глаза были слегка опухшими и покрасневшими, а руки грязными от копания в грязи.       — Я полагаю, Ло Бинхэ пришел сюда не для того, чтобы играть в грязи, поэтому я спрошу еще раз, что ты делаешь?       Ло Бинхэ выглядел как провинившийся ребенок, с угрюмыми, беспокойными глазами, и опущенными руками.       — Мой кулон, Шицзунь. — наконец сказал он тихим, прерывающимся голосом. — Это была последняя вещь, которую моя мать подарила мне перед тем, как покинула этот мир.       Ло Бинхэ выглядел таким маленьким, замкнувшимся в своей обычной счастливой и позитивной оболочке. У Шэнь Цинцю возникло внезапное желание заключить мальчика в объятия, словно нависающие стены, защищающие прекрасный сад от незваных гостей, и прижать его к себе.       Мин Фань, — заявил Шэнь Цинцю, вспоминая события сегодняшнего дня. Ло Бинхэ покорно кивнул.       — Мы можем разобраться с этим завтра утром, — вставил свое слово Лю Цингэ, обеспокоенно взглянув в сторону Шэнь Цинцю. — Уже поздно.       — Но мой кулон, — тихо сказал Ло Бинхэ, нижняя губа которого задрожала при мысли о том, что он откажется от поисков.       — Мин Фань найдет его, —решительно сказал Шэнь Цинцю тоном, не оставляющим места для других аргументов, и поэтому Ло Бинхэ неохотно поплелся по тропинке обратно к Бамбуковому дому.