ID работы: 14242452

Blood Runs Thicker than Water

Слэш
Перевод
NC-17
В процессе
318
Dazayloh сопереводчик
чья-то тётя сопереводчик
Автор оригинала: Оригинал:
Размер:
планируется Миди, написано 93 страницы, 8 частей
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора / переводчика
Поделиться:
Награды от читателей:
318 Нравится 49 Отзывы 115 В сборник Скачать

Сводка о Идиллии и Танглулу.

Настройки текста
      Отношения между Ло Бинхэ и Мин Фанем налаживаются, до сих пор немного неловко, но уже лучше. Они все еще ссорятся, но это больше похоже на хорошую перепалку между боевыми братьями, а не злейшими врагами. Теперь Шэнь Цинцю был на взводе по совершенно другой причине. Ужин был неудобным, даже унизительным — его старший ученик мог учуять и понять все, что тут происходило, — и омега отказался проводить сеансы ароматизации в главной комнате, из-за которых он и Лю Цингэ свернулись калачиком на его кровати.       Тот короткий сеанс ароматизации с Лю Цингэ был более эффективен в сдерживании тошноты и сведении усталости к минимуму, чем горькая лекарственная смесь Му Цинфана, которая заставляла омегу слегка задыхаться каждый раз, как он принимал ее. Шэнь Цинцю не был уверен, что смущало его больше: признание, что сеансы помогали, или то, что он делал это в своей спальне, но, по крайней мере, Мин Фань не смог бы почувствовать их запахи отсюда.       Шэнь Цинцю собрал неплохую коллекцию ханьфу Лю Цингэ, поскольку альфа настаивал на том, чтобы каждый день приносить свежие одежды, и его убогое гнездышко стало довольно экстравагантным. Теперь оно завалено самыми лучшими пуховыми подушками, а так же мягкими одеялами, сшитыми из дорогих и редких материалов, а повсюду разбросаны одежды Лю Цингэ. Пахло землей и дождем, смешиваясь с его собственным ароматом жасмина и бамбука — землистым и цветочным. От пьянящего аромата у него закружилась голова, а член с интересом дернулся.       — Мин Фань скоро проявится, — пробормотал Лю Цингэ, уткнувшись головой в изгиб шеи Шэнь Цинцю. Вибрация его голоса отдалась на чувствительной коже омеги, вызвав непроизвольную дрожь. — Скорее всего, омега или альфа, судя по тому, что он смог почувствовать наши запахи.       — Я надеюсь, что он — альфа, — тихо выдохнул Шэнь Цинцю, и его губы изогнулись в мечтательном выражении. Омеги редко культивировали больше, чем считалось необходимым, ровно столько, чтобы обеспечить сильных наследников, и нынешний уровень культивирования Мин Фаня считался бы более чем достаточно хорошим.       — С ним все будет в порядке, — успокаивающе пробормотал Лю Цингэ, поглаживая спину Шэнь Цинцю успокаивающими движениями, посылая волны теплого удовольствия по его телу. — Мы что-нибудь придумаем. Моя семья может оказать некоторое давление на семью Мин.       Цветочный аромат жасмина стал слаще от этого обещания, и Шэнь Цинцю, тихо заскулив, прижался носом к Лю Цингэ. Его разум был затуманен.       Му Цинфан предупреждал его об этом.       — Шэнь-шисюн может испытывать повышенное либидо по мере приближения к концу первого триместра. Уровень гормонов высок, и к половым органам приливает больше крови, — сказал Му Цинфан, его лицо было непроницаемым — отличительный признак медицинского работника.       — Это может быть похоже на течку, и я бы посоветовал Шэнь-шисюну наслаждаться этим периодом так, как он считает нужным, — добавил Му Цинфан и продолжил объяснять важность установления связи со своим партнером и положительном влиянии на ребенка, пока терпение Шэнь Цинцю, наконец, не лопнуло и он не сказал прекратить.       — О, мой Шэнь Цзю сегодня такой милый, — мрачно проворковал Цю Цзяньло, забираясь в гнездо.       Он ненастоящий. Он ненастоящий. Он ненастоящий.       Шэнь Цинцю замер и крепко зажмурил глаза, но это никак не помогло избавиться от беспокойства, покалывающего кожу. Жужжание в глубине его мозга становилось только громче, ударяясь о стенки черепа, выбивая воздух из легких.       Не заставляй меня вспоминать. Не заставляй меня возвращаться туда.       В его легких не хватало воздуха, зрение сужалось, пока все вокруг не стало черным как смоль, и он мог видеть только Цю Цзяньло, ползущего к нему, и ничего больше. Он вернулся в то поместье со старыми полами, которые скрипели каждый раз, когда ты проходил по ним, если только не знал всех безопасных мест, по которым можно ходить. Шэнь Цзю знал их все, но этого было недостаточно. Этого было недостаточно. Этого было недостаточно.       — Цю.       — Цинцю.       — Шэнь Цинцю!       Шэнь Цинцю внезапно вспомнил, что нужно дышать, вынырнул на поверхность воды и стал хватать ртом воздух. Его глаза были затуманенными и расфокусированными, мягкая зелень его гнезда сливалась с темнотой поместья Цю.       — Лю Цингэ? — Слабо спросил он, затуманенно моргая.       — Шэнь Цинцю, ты можешь сказать мне, где ты сейчас находишься?       — Сяо Цзю здесь, со мной, — тихо усмехнулся Цю Цзяньло, его дыхание коснулось затылка Шэнь Цинцю.       — Ты здесь, в Бамбуковом домике, в своем гнездышке. Ты в безопасности, Шэнь Цинцю, — спокойно сказал Лю Цингэ. — Назови мне пять вещей, которые ты видишь.       — Я вижу свою подушку, одеяло, твое ханьфу, — дрожащим голосом начал Шэнь Цинцю. Цю Цзяньло нахмурился.       — Сяо Цзю игнорирует меня? Почему? Мне больно!       — Мои книги и мой цинь.       — Хорошо. Назови мне четыре вещи, которые ты чувствуешь.       — Моя постель, это одеяло, мой халат и твоя рука. — Продолжил Шэнь Цинцю. Лю Цингэ быстро и крепко сжал его руку, тепло просочилось в ладонь. Он был настоящим и находился здесь, а не Цю Цзяньло.       — Хорошо, скажи мне три вещи, которые ты слышишь.       Шэнь Цинцю помолчал, внимательно прислушиваясь к звукам, доносившимся из-за стен Бамбукового домика.       — Птицы снаружи, стебли бамбука шелестят на ветру, и мне кажется, я слышу, как вдалеке рубят дрова, — сказал Шэнь Цинцю, нахмурив брови, пытаясь уловить звуки Бамбукового дома, так отличающиеся от мрачной и душной атмосферы поместья Цю.       — Назови мне две вещи, которые ты чувствуешь.       — Дождь и земля, — тихо сказал Шэнь Цинцю.       — Скажи мне что-нибудь, что тебе нравится на вкус.       — Я не чувствую вкуса.       — Тогда скажи мне, что тебе больше всего нравится есть.       — Тангулу.       Лю Цингэ кивнул.       — Можно я тебя обниму?       — Хорошо.       Лю Цингэ притянул Шэнь Цинцю в объятия, крепко обхватив трясущегося омегу руками и положив подбородок на голову Шэнь Цинцю. Он провел пальцами по его волосам, нежно царапая кожу головы ногтями.       — Лю-шиди действительно получает несправедливые награды за свои заслуги¹, — криво прокомментировал Шэнь Цинцю.       — Что ты имеешь в виду?       — Этому омеге не только трудно угодить и легко разозлить, он даже не может правильно провести сеанс ароматизации, — язвительно добавил Шэнь Цинцю. — Сломанный.       Встревоженный Лю Цингэ отстранился, недоверчиво уставившись на своего шисюна.       — Ты не сломанный.       — Сломанный со слишком большим количеством острых углов. Ты не первый альфа, с которым я переспал, тебе от этого не противно?— Возразил Шэнь Цинцю, гнев сверкал в его глазах. Он не должен был этого делать. Лю Цингэ всего лишь пытался помочь, но гнев и чувство вины переполняли его разбитое сердце, просачиваясь сквозь трещины и сколы.       — Теперь я уже не такая красивая и чистая омега, не так ли? — С горечью добавил Шэнь Цинцю.       — Ты все еще красивая, самая красивая омега, которую я когда-либо видел. А чистоту переоценивают, — непреклонно заявил Лю Цингэ. — Люди — это не вещи, ты не можешь...       Лю Цингэ издал звук разочарования, когда слова замерли у него на губах. Что он вообще мог сказать, чтобы в этот момент помочь Шэнь Цинцю? Он не хотел принижать или игнорировать ужасы, пережитые омегой, но все же он не мог найти способ опровергнуть слова Шэнь Цинцю.       Поэтому, в конце концов, он остановился на: — А-Юаню было бы грустно слышать, как его мать говорит о себе подобное.       Рука Шэнь Цинцю взлетела к животу, нежно поглаживая выпуклость. Он крепко закрыл глаза, горячие слезы защипали уголки, и что-то странное потянуло его за грудь. Все это началось с А-Юаня, и все же вместо негодования Шэнь Цинцю думал о присутствии в своем животе как об утешении.       — Я надеюсь, что этот ублюдок мертв, — мрачно пробормотал Лю Цингэ.       — Я убил его.       — Хорошо, — пробормотал Лю Цингэ, снова заключая Шэнь Цинцю в свои объятия, и на этот раз Шэнь Цинцю смог расслабиться, прильнув к теплым объятиям Бога войны. Они зажгли несколько ароматических палочек, пока дыхание Шэнь Цинцю не замедлилось, а биение его сердца не стало размеренным.       Лю Цингэ внезапно преисполнился благодарности к Му Цинфану, поскольку врач отвел его в сторону вскоре после того, как Шэнь Цинцю поставили диагноз.       — Это техника заземления, которая напоминает пациенту, что он здесь, — объяснил Му Цинфан. — Она контролирует симптомы, отвлекая внимание Шэнь-шисюна от мыслей и воспоминаний и перенаправляя его внимание на настоящее.       — Ваш последний... раз в пещерах, возможно, пробудил некоторые воспоминания, — продолжил Му Цинфан, игнорируя испуганный взгляд Лю Цингэ. — Спроси разрешения. Не дави.       — Я не... то есть, я не имел в виду... — Лю Цингэ поморщился от того, насколько мелочно и слабо прозвучали его собственные протесты. Он сглотнул и прочистил горло, подавляя тошноту и отвращение. — Я понимаю. Если Шэнь-шисюн плохо отреагирует на меня, я воспользуюсь талисманом, чтобы вызвать тебя.       Но к счастью, ему не пришлось использовать аварийный талисман, и Шэнь Цинцю даже обнаружил, что его запах успокаивает. Возможно, они перенесут гнездо на пол, если запах на кровати пробудит плохие воспоминания. Он мог бы заказать несколько шкур, чтобы застелить деревянные полы, чтобы было мягко и удобно. Они могли бы передвинуть книги и его цинь поближе, чтобы Шэнь Цинцю мог ощупывать страницы пальцами и слышать бренчание струн в действительно плохие дни. А в хорошие дни Лю Цингэ мог почитать ему, не то что бы альфа понимал поэзию, но, возможно, его попытка могла заставить Шэнь Цинцю закатить глаза и отвлечь его, может быть, даже рассмешить.       — Иногда мне кажется, что если я моргну слишком сильно, все разлетится вдребезги, и я вернусь туда, — внезапно тихо сказал Шэнь Цинцю. — Я ненавижу это. Я хотел бы просто быть нормальным.       — Му Цинфан сказал, что для исцеления нет временных рамок. Будут хорошие дни, а будут плохие. Все это нормально, — ответил Лю Цингэ. — И со временем ты сможешь лучше справляться с плохими днями.       — Тебе не обязательно делать это в одиночку, — добавил Лю Цингэ, притягивая омегу чуть ближе. — Я мало что могу для тебя сделать, но я могу остаться рядом, купить тангулу и налить тебе немного чая — той смеси, которая тебе нравится.       — Я не ребенок, — фыркнул Шэнь Цинцю, но в его голосе не было злобы.       — Нет, но перекусить было бы неплохо. Шисюну нужен отдых, это пойдет ему на пользу, — заметил Лю Цингэ, и Шэнь Цинцю промурлыкал в знак согласия. Они наслаждались кратким мгновением тишины, нежась в тепле объятий друг друга, только чтобы быть прерванными торопливым стуком в дверь.       Бам. Бам. Бам.       — Шицзунь, шицзунь! Пожалуйста, приходи скорее, — всхлипнул тихий голос. — Мин Фань, он упал в обморок посреди наших уроков.       — Инъин? — Резко спросил Шэнь Цинцю, быстро приводя себя в порядок, надевая верхнюю одежду и разглаживая воротник, Лю Цингэ быстро последовал за ним. Гуань остался лежать забытым на столике. Они поспешили к двери, где обнаружили Нин Инъин, колотящую во входную дверь со слезами на глазах.       — Что случилось? — Потребовал ответа Шэнь Цинцю, инстинктивно вытирая слезы рукавом. Он всегда питал слабость к этой девушке, она напоминала ему цзецзе, чья наивность защитила бы его от хватки Цю Цзяньло, только дистанцировавшись от своего любимого ученика, когда слухи стали сомнительными.       — Мин Фань упал. Он действительно плохо выглядит, — всхлипнула Нин Инъин, и в ее больших, как у лани, глазах появились слезы. — А-Ло несет его на пик Цяньцао.

***

      Мин Фань не чувствовал себя особенно плохо в то утро, просто было немного жарко и вяло. Но опять же, последние несколько недель он провел, ползая на четвереньках по высокой траве и пробегая по городам, пытаясь разыскать мастеров, которые могли бы починить нефритовый кулон Ло Бинхэ. Или, возможно, это летняя жара наконец добралась до него. Прошлой ночью было достаточно тепло, и его шицзунь и шишу проветривали Бамбуковый домик в середине ужина.       Он не обращал на это внимания, но жар только усиливался, поднимаясь от шеи и распространяясь вниз по груди, наконец поселившись в животе. Его одежда казалась неестественно грубой на чрезмерно чувствительной коже, как будто крошечные острые булавки прокалывали участки кожи, особенно на затылке и боках. Он неловко заерзал на своем сиденье, зашипев, когда ткань задела его бока.       — С Мин Фанем все в порядке? — Нин Инъин наклонилась над его столом и тихо прошептала на ухо Мин Фаню. — Ты неважно выглядишь.       — Я в порядке. Это от жары, — прошептал в ответ Мин Фань, и сердце у него екнуло. Они всегда были близки, учитывая, что Нин Инъин была любимицей Шэнь Цинцю, а Мин Фань — его главным учеником, или, по крайней мере, до тех пор, пока не появился Ло Бинхэ. Внезапно, в мгновение ока, Нин Инъин забыла о нем, вцепившись в их шиди, выкрикивая «А-Ло! А-Ло!», как будто Ло Бинхэ был единственным человеком, который существовал в ее мире.       Мин Фань нахмурился. Что такого хорошего было в этом тощем плаксе с щенячьими глазами? В то время как у Ло Бинхэ были утонченные черты лица, Мин Фань был выше, немного плотнее сложен и шире в плечах. Наверняка это что-то значило? Хотя в настоящее время, благодаря регулярному питанию и своему обычному режиму тренировок, Ло Бинхэ набирал больше веса и мускулов, красиво подчеркивая очертания своей формы.       Ублюдок, вероятно, проявит себя как альфа, с горечью подумал Мин Фань.       Хотя от Нин Инъин по-прежнему исходил нейтральный, молочный детский запах, все предполагали, что с ее маленькой, хрупкой фигурой и мягким круглым личиком она в конечном итоге проявит себя как омега. Возможно, именно поэтому ее так привлекал Ло Бинхэ, и она ходила за ним по пятам, как томящийся от любви щенок.       К сожалению, семья Мин в основном порождала бет, за исключением омеги или альфы каждые несколько поколений, и поскольку его второй старший брат проявился альфой, Мин Фаню было суждено стать еще одной бетой — обычной и посредственной.       — Мин Фань в скором времени должен посетить пик Цяньцао, — настаивала Нин Инъин, дергая его за рукав и вырывая Мин Фана из его мыслей.       — Есть ли что-нибудь, чем ученица Нин Инъин хотела бы поделиться с классом? — громко спросил учитель, и Нин Инъин вздрогнула, пробормотав кроткое «нет», прежде чем скользнуть обратно на свое место.       Мин Фань почувствовал, как что-то дергает его за одежду. Он опустил взгляд и обнаружил аккуратно сложенный листок бумаги, исписанный почерком Нин Инъин.       Сегодня после занятий мы собираемся отправиться на пик Цяньцао.       Мысль была приятной, и этот жест заставил Мин Фаня улыбнуться, поэтому он согласился.       Хорошо, он написал ответ и бросил записку на стол Нин Инъин.       Вот только Мин Фань не дотерпел до конца уроков. Он упал на полпути во время практических занятий, опираясь на свой деревянный меч для поддержки, так как его ноги подкашивались. Зрение затуманилось, он видел только пятна белых звезд. Было жарко, слишком жарко, и у него болел живот. Мин Фань замер и поморщился, когда его накрыла еще одна волна боли. Он задержал дыхание, как будто неподвижность могла каким-то образом притупить боль, или, по крайней мере, сделать ее достаточно управляемой, чтобы он мог двигаться.       — Мин Фань!       Он слышал, как кто-то, похоже, Ло Бинхэ, выкрикивал его имя, и топот ног по земляному полу, карабкающихся к нему. Он падает, падает, падает. Звуки искажались и затихали.

***

      Мин Фань вел себя странно с раннего утра, лицо раскраснелось, глаза затуманились. Он постоянно дергал себя за воротник, неловко переминаясь, как будто его одежда была неудобной, хотя Ло Бинхэ не мог представить, что одежда главного ученика может быть какой-то иной, кроме мягкой и бархатистой на ощупь. Сегодня от него тоже пахло по-другому, как от нежных деревьев жадеита с оттенком бергамота, которые цветут весной на пике Цинцзин.       Солнце, решил Ло Бинхэ. Мин Фань пах теплым весенним днем. Это было любимое время года Ло Бинхэ на вершине, когда воздух наполнен травянистым запахом бамбука и цветочно-фруктовым ароматом жасмина и жадеитовых деревьев.       Нин Инъин наклонилась, нежно потянув Мин Фаня за рукав. Она что-то прошептала и бросила записку в его сторону, и Мин Фань улыбнулся с таким нежным выражением на лице, что что-то глубоко внутри Ло Бинхэ неприятно скрутилось. Мин Фань никогда так ему не улыбался, так нежно и тепло, как утреннее солнышко, пробивающееся сквозь облака.       Но в этом не было никакого смысла. Он ненавидел Мин Фаня.       Но все же он был благодарен Мин Фаню.       И недавно они пришли к взаимопониманию. Ло Бинхэ рассеянно потянулся к своему нефритовому кулону, перекатывая гладкий камень между пальцами. Оригинал, который был собран по кусочкам с помощью золота, был слишком хрупким для повседневного ношения, поэтому он хранил его в боковой комнате для сохранности, а дубликат использовал для повседневной носки. Ло Бинхэ вспомнил, как Мин Фань пришел в Бамбуковый домик с забинтованными руками и следами грязи на щеках, неся в одном кармане осколки разбитой нефритовой подвески, а в другом — целую. Это было началом чего-то неопознаваемого, клубящегося в бездонных глубинах сердца Ло Бинхэ.       Затем они договорились о перемирии одним летним вечером, когда Мин Фань, спотыкаясь, вернулся в свою комнату с опухшими красными глазами, после неожиданного откровения о том, что Мин Фань ревновал его, и назвал глуповато симпатичным.       Где-то глубоко в глубинах сознания Ло Бинхэ Мэнмо фыркнул от смеха и закатил глаза.       Мин Фань вел себя еще более странно, когда они вышли на тренировку, с блестками пота на лбу и на подкашивающихся ногах. И по какой-то еще более странной причине Ло Бинхэ не мог отвести глаз от своего шисюна, внимательно наблюдая издалека. Стойка Мин Фаня была неправильной, его корпус неустойчивым. Когда Мин Фань упал, Ло Бинхэ был первым, кто подхватил его, нежно придерживая голову своего шисюна, прежде чем он ударился о земляной пол.       Каждое нервное окончание словно горело, инстинкты кричали ему, чтобы он что-нибудь сделал. Ло Бинхэ нес Мин Фаня всю дорогу до пика Цяньцао, мир вокруг них превратился в размытое пятно, когда Ло Бинхэ чуть ли не ввалился в кабинет Му Цинфана, разбросав повсюду бумаги, когда двери распахнулись.       — Ло-шичжи²? — Спросил Му Цинфан, вскинув голову от внезапного вторжения.       Врач сказал что-то, что промелькнуло в голове Ло Бинхэ, потому что внезапно появились руки, много рук повсюду, вырывающие у него Мин Фаня. Он зарычал, низкое рычание вырвалось из глубины его груди. Он не знал, что может так сделать. Ло Бинхэ оскалил зубы, его глаза гневно сверкнули, он впился пальцами в плечо Мин Фаня.       — Ло Бинхэ.       Услышав свое имя, Ло Бинхэ поднял голову.       — Шицзунь, — в горле у него пересохло. Он почувствовал, как в уголках глаз защипало от слез.       — Ло Бинхэ, — мягко сказал Шэнь Цинцю, как будто успокаивал бешеную собаку. Мастер пика Цинцзин медленно приблизился к нему, осторожно протягивая руки к Мин Фаню.       Ло Бинхэ подавил рычание, превратив его в хныканье. Это был его шицзунь. Шицзунь не причинил бы вреда Мин Фаню. В последнее время шицзунь был добр к нему. Все будет хорошо.       — Мин Фаня должен осмотреть врач, — пробормотал Шэнь Цинцю, наклоняясь вперед и потираясь пахучими железами своей щеки о щеку Ло Бинхэ. На секунду Ло Бинхэ представил себе высокие стебли бамбука, колышущиеся на ветру, и слегка наклонился вперед.       — Этот мастер проследит, чтобы с Мин Фанем все было в порядке, — пообещал Шэнь Цинцю, когда Ло Бинхэ ослабил хватку на Мин Фане, передавая своего шисюна Повелителю пика Цинцзин. — Оставайся с Лю-шиди, пока этот мастер разговаривает с Му-шиди.       Лю Цингэ неловко стоял рядом с Ло Бинхэ, не зная, как утешить мальчика, поскольку обычно он улаживал все чувства с помощью спарринга, но затем Ло Бинхэ чуть не упал на него, издав низкий жалобный вой. Он обнял мальчика и успокаивающе погладил его по спине, как его мать делала для него, когда он был маленьким.       По различным причинам Шэнь Цинцю считал ясноглазого мальчика своим, и поэтому по умолчанию Ло Бинхэ также принадлежал Лю Цингэ. Бог войны притянул мальчика ближе, нежно потираясь своими пахучими железами о Ло Бинхэ, надеясь, что его запах сможет немного успокоить его. Ло Бинхэ прижался ближе, обхватив Бога войны руками.       Лю Цингэ тихо напевал старую колыбельную, которую любил петь его отец ненастными ночами, когда они с Лю Минъянь не могли уснуть. Они стояли в дверях с одеялами и подушками, с выражением побитых щенков на лице, пока их отец не вздыхал и жестом не подзывал их поближе. Они забирались под одеяла, прижимаясь к своим родителям, пока не становились слишком взрослыми и не переставали бояться грома и темных ночей.       — Спасибо, Лю-шишу, — сказал Ло Бинхэ с ярко-красным лицом, когда отстранился. Он шмыгнул носом и вытер слезы с лица рукавом. — Прошу прощения за то, что так беспокою шишу.       Лю Цингэ кивнул.       — С Мин Фанем все будет в порядке, — сказал он, пытаясь успокоить мальчика. — Ты хорошо поработал, приведя его сюда.       Ло Бинхэ немного оживился от комплимента.       — Шисюн все утро вел себя странно, — начал он. — Потом он просто упал в обморок и...       Ло Бинхэ нахмурился, как будто пытался что-то вспомнить.       — Все было как в тумане, и следующее, что я помню, я был здесь. И, кажется, я зарычал на Му-шишу! — Ло Бинхэ вскрикнул убитым голосом, закрыв лицо руками.       — С Му-шисюном все будет в порядке, он видел и похуже, — ответил Лю Цингэ, слегка позабавленный мыслью о том, что Му Цинфана мог отпугнуть молодой щенок, скалящий зубы. Врач лечил Шэнь Цинцю уже несколько месяцев, и что ж, Му Цинфан был чрезмерно упорным человеком, преданным своему ремеслу. Лю Цингэ сделал мысленную пометку прислать благодарственный подарок, возможно, подойдет немного расслабляющей соли для ванн или смесь хорошего успокаивающего чая.       — Но я зарычал на него, это так неуважительно, — сказал Ло Бинхэ голосом, опасно близким к жалобному хныканью.       — Я пойду с тобой, когда ты будешь извиняться.

***

      Му Цинфан задавался вопросом, было ли бессмертие такой хорошей идеей, когда на самом деле это означало бесконечный объем работы; потому что во второй раз всего за несколько месяцев он собирался сообщить потрясающую новость. Сами по себе это не были плохие новости, но, судя по напряженному выражению лица Шэнь Цинцю, ни ему, ни Мин Фаню это не понравилось бы.       Му Цинфан не винил ни одного из них. Омега, достигший статуса, который был у Мин Фаня, был высоко ценимым призом, а семья Мин была известна своей склонностью к оппортунизму³. Это не облегчило ни потерю главного ученика, ни ваше место в мире самосовершенствования.       — Мин Фань омега.       — Я вижу, — холодно сказал Шэнь Цинцю, крепко сжимая свой веер. Дерево слегка застонало под его весом.       — Я ввел успокаивающее средство от течки и некоторые стабилизаторы, чтобы помочь ему пережить это проявление, — плавно продолжил Му Цинфан. — Я заметил, что он также проводит много времени с Ло-шичжи.       — Да, — ответил Шэнь Цинцю, сжав челюсти.       — Судя по тому, насколько агрессивным был Ло Бинхэ, это наводит на мысль, что они подходящая пара, — Му Цинфан сделал паузу. — Кажется, он уже проявляет некоторые признаки.       — Повлияет ли это на Ло Бинхэ, это заставит его проявиться раньше? — Спросил Шэнь Цинцю, в голосе слышалось беспокойство.       — Возможно, — ответил Му Цинфан. — Я бы предложил следить за этими двумя, поскольку Ло-шичжи, возможно, не до конца понимает суть ситуации. Было бы нехорошо, если бы Ло Бинхэ проявился в ближайшее время.       Шэнь Цинцю сжал кулаки, его ногти впились в ладони. Он хорошо знал отца Мин Фаня, поскольку тот часто навещал его с высококачественным чаем и другими дорогими подарками, чтобы снискать расположение Шэнь Цинцю. Омега также знал его личность — жадный и оппортунистичный, всегда просчитывающий все до конца. Шэнь Цинцю почти видел, как маленькие бусинки на счетах перемещаются в его глазах каждый раз, когда они встречались, и он всегда терпел эти визиты ради Мин Фаня.       И в довершение всего, Ло Бинхэ и Мин Фань были подходящей парой, а это означало, что, несмотря на свой, обычно милый и покладистый, характер, Ло Бинхэ плохо перенесет разлуку. Все было просто, семья Мин не одобрила бы безымянного сироту, у которого на имя была только нефритовая подвеска из стекла и кусочков золота. Для них не имел значения потенциал к совершенствованию Ло Бинхэ или его серьезный характер, они без колебаний разделили бы их, продав Мин Фаня тому, кто больше заплатит.       — Это может произойти не обязательно в ближайшем будущем, когда об этом станет известно, — тихо прокомментировал Шэнь Цинцю.       — Я мог бы вынести другой окончательный вердикт. В конце концов, семья Мин известна тем, что рождает бет, но, учитывая публичный характер проявления Мин Фаня и количество присутствующих учеников, я боюсь, что это будет невозможно.       Затем Му Цинфан добавил: — Семья Мин также поставляет на пик Цяньцао много обычных трав и инструментов, у нас заканчивается наш контракт. Я был бы не против поискать другого поставщика.       Шэнь Цинцю моргнул. Он безмолвно уставился на врача.       — Я знаю, что семья Мин также снабжает пик Цинцзин чаем и инструментами, а пик Байчжань — оборудованием, — задумчиво произнес Му Цинфан с извиняющимся выражением в глазах. — Хотя, возможно, нам следует отправить подарок Шан-шиди. Найти столько продавцов за такой короткий промежуток времени — непростая задача.       — Спасибо, Му-шиди, — сказал Шэнь Цинцю странно хриплым голосом.       — Нелегко терять ученика. Мин-шичжи и Ло-шичжи оба хорошие ребята, — сказал Му Цинфан. — Их расставание может привести только к катастрофе.       — Тогда, возможно, Му-шиди будет так любезен засвидетельствовать это семье Мин.       — К сожалению, я сомневаюсь, что они примут бедного сироту в качестве зятя, когда Мин Фань может быть помолвлен с альфой из богатой семьи.       — К сожалению, — согласился Шэнь Цинцю.
Примечания:
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.