И нам оставаться ночевать в нём одним

Когда Лина уверена в себе, её лучше не перебивать. Олег вообще никогда Лину не перебивает, даже когда Джебисашвили молчит: он, конечно, плейбой и красавец, и зубы у него, в отличие от Сашки, свои, но рядом с Линой Олег перманентно кажется школьником с мокрыми ладошками. Особенно когда она злится или беснуется. И сейчас вокруг Джебисашвили как раз искрит воздух — правда, непонятно, от воодушевления или от возмущения. Какие длинные слова на "в", Олег кроме них знает только "вуйаеризм". — Внимательно слушаем историю, — Лина щёлкает пальцами у Кости перед лицом и даже не садится, даже не стягивает облепленных грязью ботинок, только набирает воздуху в грудь, — сказку страшную. Про очень грустного мальчика с очень большими способностями. — Про Сашу? — уточняет Олег с надеждой в голосе. — Про Диму? — вскидывает бровь Костя, попытавшись сосредоточиться. Лина оставляет их вопросы без ответа. До леса не так сложно добраться — особенно летом. Просто запрыгиваешь в нагретый солнцем пазик, в котором в жару действительно как будто черти варят грешников, расталкиваешь толстых бабок с рассадой и тощих дедков с газетами, заползаешь в угол и жмёшься к единственному открытому окну. Носом дёргаешь, ощущая набор запахов, от которого люди во время газовой атаки умирали: тела, земля, курево, кожзам, квас в запотевшей бутылке. — Понарожали, — ворчит задрапированная в цветастый балахон бабка. — Наверняка наркоман. Вон глазищи какие бегают, а ведь молодой ещё. — Женщина, не трогайте мальчика! — вступается золотоволосая мамаша с младенцем на руках. Рядом сидят ещё двое мелких, за пластмассовый попрыгунчик дерутся. — Ну чёлочка, ну эти, звёздочки пятиконечные на майке. Подумаешь. Пусть бесится, пока молодой. — А вы мне рот не затыкайте! Сатанисты эти, между прочим, детей убивают, вон, по Первому вчера репортаж был! Из Южно-Сахалинска... — Да какой сатанист, ему ж лет тринадцать! — Ну и что? Вы рот-то закройте, расплодилась, расселась! Пазик резко стопорит на остановке, шатнувшись, и выплёвывает единственного пассажира — сразу не остаётся никакой ругани и вони. Только сосновый дух и лёгкий налёт пыли от дороги. Можно перекинуть рюкзак через плечо, встать на тропинку и тихо, наклонив голову, поздороваться. — Здравствуй, — слышится голос из леса. Не визгливый, как у пассажиров автобуса, не требовательный, как у мамы. Женский? Мужской? Тоже неясно, но знакомый. Слишком хорошо знакомый. — Давно не приходил. Ты шевели ногами, волшебник-недоучка. Долг принёс? — Не принёс, — только и остаётся виновато ответить, скрываясь за сосновыми лапами от цивилизации. Чем глубже в лес, тем будет спокойней. — Ты же сказал, что ещё не скоро. — Ну, маленький, — голос смеётся, а после одна из веток хлопает с оттяжкой по узкому плечу, — отсрочка у тебя большая, это да. Но не вечная. Скоро заберу. Не переживай, не больно будет. — Ты мне лучше силу дай, — слышится упрямый ответ, — я колдовать хочу. Ещё круче. Сглазить одного... так, чтобы ему больно было. Чтоб плакал. Чтоб умереть хотел. Можешь помочь? Сделаешь? — Сделаю, — шелестит ветер, ведя к покосившейся церковке, — научу. Растёшь, малец. Боль уже полюбил. А в следующую секунду — ни голоса, ни тропы, ни мальчика. Только откуда-то слышно мерное капанье воды. Олег терпеливо ждёт, пока Лина вернётся в реальность — потому что ясновидящая две минуты назад закрыла глаза и так их и не открывает. Сомнительно, что спит. Это они с Костей умеют спать в любой позе и обстоятельствах, Лина предпочитает носиться как полоумная и шипеть на тех, кто ей помешает. Так что, видимо, картинки смотрит своего будущего рассказа, прониклась слишком, забыв, что не все тут мысли читают. — Лин, — в конце концов первым не выдерживает почему-то Костя. Жуть. Что с ним эта деревенька делает: и нетерпеливый, и злой, и с Череватым обжимается. Ещё неделя и за убийство сядет. — Ну так? — Прости, — сипит Лина, опустив голову. — Вика слишком много мне рассказала и показала, сложно теперь фильтровать. Так вот, мальчик наш с детства подавал большие магические надежды. Способностей его никто особо не понимал, иногда за них он даже огребал пизды или, как минимум, плевков в спину. И ему, конечно, было одиноко. Тогда в его жизни появился лес. Схема у леса всегда одинаковая, по словам Вики, как у очень продуманного педофила: он находит несчастную детскую или просто наивную душу, обещает за умеренную плату избавить её от страданий и помочь с силами, чтоб обидчиков корёжило, но взамен нужна жизнь. Не обязательно своя. Можно отдать чужую. Но конкретно наш мальчик был ответственным и сказал, что повесится сам. — Дима, — выдыхает Олег. Саша бы вешаться не стал, пока не наебал бы триста раз того, с кем заключал сделку. Даром у них общая еврейская фамилия. Саша бы ещё и в плюсе остался, взял духа леса в долговое рабство и с подлым хихиканьем повесил на него микрозаймов. — Он? — Да, — кивает Лина. И ободряюще кивает, мол, твой Саша жив, твой Саша ещё всем покажет. — Димка был страдалец в высшей степени, судя по всему, Вика его забрала из какого-то ебучего ада с побоями и отношением, как к отродью Сатаны. Точнее, сначала его забрал лес, а потом Вика. Она в момент диминой жертвы на поляне что-то практиковала. Считай, спасла котёнка, которого топили. Успокоила, смогла допиздеться с лесом каким-то чудом, забрала пиздюка себе. Теперь вместо леса он должен служить ей. И не мешать лесу забирать других должников. Такой уговор. — А почему Саша это почти что Дима? — уточняет Костя, не отводя взгляда от окна. Мысли у Гецати явно не здесь, и Олег только глаза закатывает. Лучше дрочить на брата, чем на мента. Негласный пацанско-самарский кодекс. — Так же пообещал чего-то в обмен на силу? — Райдос сказала, что пообещал, да, — Лина нервно теребит светлую косу, наматывая кончик на пальцы, — только непонятно, себя посулил или ещё кого. Олег с ужасом вспоминает слова своей маленькой копии — мол, тебя давным-давно обещали. Саша свинью подложил? Заложил его лесу за способность насылать привороты? Ну охуенно, другие братья на двадцатипятилетие дарят машину, квартиру, хотя бы плюшевого гуся, а Саша дарит ему абонемент на повешение. — Пидорас, — вздыхает Олег раньше, чем успевает объяснить произошедшее Косте и Лине, которые в душе не ебут про пиздюков в лесу. И выходит на крыльцо, отстранив с пути ничего не понимающую Лину. Легко так, как слепого котёнка отодвинул. Крыльцо пустует, и Олег злобно пинает оказавшийся на нём камушек. Камушек отлетает вдаль, у Олега хрустит колено, и, получается, он обосрался вдвойне: и ногу чуть не сломал, и не прозлился. — Ты мне такую хуйню подложил, а я тебя ищу тут. Саша не отзывается, и Олег, одним махом спрыгнув с крыльца, идёт пинать камни дальше. Куда-то в сторону сельского магазина, не заботясь о словах Влада, что после наступления темноты из дома лучше не выходить. Бродячая приблудная собака — трёхцветная, лохматая — идёт рядышком и так внимательно слушает, как будто потом всё Саше перескажет. Ну и пожалуйста. Может, она просто жрать хочет, ну мало ли чего кто хочет. Олег вот хочет жить спокойно, а ещё в Москву и сушей нормальных заказать, и чё? — Сука, где Сашенька, куда делся Сашенька! А Сашенька меня обещал неведомой хуёболе и пропал! — рычит Олег себе под нос, останавливаясь у магазина. Объявления на нём не поменялись. Только новое к ним добавилось — "Ритуальное агенство "В последний путь". Гробы, венки, памятники. Позаботимся о ваших родственниках как о своих". Как о своих? Скиньте Сашу, пожалуйста, в могилу и дайте Олегу попрыгать сверху. Под хардбасс. — А я тебя ищу, уёбок эгоистичный! Почему ты мне не сказал? Долбаёб! — Прекрати обзываться! — слышится обиженное восклицание за спиной, и Олег, оборачиваясь, видит Сашу. Таким, как видел в последний раз живого. Из дома Саня тогда вышел в этом уебском, найденном после, шарфе. — Ничего я не уёбок. — Так, не-не-не, — Олег, наученный горьким опытом, крестит морок. Тот шипит, но не рассеивается. — Щас опять полезешь лапаться, мне дневного опыта хватило. Саню покажи. — Малыш, ну я же лучше собаки, — язвительно фыркает морок, а после подходит поближе. — Не покажу. Если будешь крестными знамениями размахивать. Мне неприятно, это, так-то, неэкологично! Олег мстительно хмурится и ещё раз крестит тающий галюн. А после слышит вопросительный кашель за спиной. Лина. — Не хочу знать, почеиу ты осеняшь и освящаешь воздух, — откуда взялась, непонятно. И в ночном свете сама похожа на морок. Глазищи светятся флуоресцентно, и какого хуя вообще Олег в качестве комплимента вспоминает школьный учебник химии и определения оттуда, вопрос. — Куда ты делся? Я за тобой бегу уже минут десять, смотрю, как ты камни пинаешь. Костя засомневался, что ты его пидорасом обозвал, сидит плачет. — Костя пидорас подментованный, — соглашается Олег, обернувшись к Лине и поправляя ей съехавшую на глаза шапку, — но я не о нём. Я знаю, чью жизнь Саша обещал лесу. Мою, Лин. — Охуенно, — выдыхает Лина, делая вид, что очень удивлена, а после хлопает Олега по плечам, — так, главное, не психуй. Ты с галюнами разговаривал щас? — Ну типа того. С мороком. Саша не может со мной вне снов связываться. — Может. У меня есть идейка, где надо ритуалить, чтоб пришёл. Пошли. Нет, в лес они уже ходят как к себе домой. Хоть прописку оформляй. Лина ведёт его к капищу уверенно и напористо, стискивая руку, и у Олега нет никакого желания сопротивляться. Даже не потому, что ему нравится женское доминирование. Просто предательство Саши жжётся где-то в груди. Не каждый день родной брат тебя кому-то завещает. Молча. Это самое обидное. Мог же в открытую, они бы обсудили вопрос, что, Олег не защитил бы брата? Что, Олег не доказывал тыщу раз, что Саша эпицентр его вселенной и может на младшеньком ездить, прыгать и топтаться острым каблучком? Недостаточно доверял, значит. Или считал себя всесильным. А Олежка глупенький, маленький и вообще расходный материал, только для почитания и годится. Детская обида прёт изо всех щелей так, что, пока они доходят до храма, Олег несколько раз чуть не плачет. Неосознанно, конечно. Просто дыхание спирает до выступающих слёз и пульс ебашит сто тыщ ударов в секунду. Вроде это называется паническая атака. Но Олега она не возьмёт. Олег сам атакует любую паническую атаку. — Олеж, — Лина тормозит у облезлых белых стен, чуть светящихся в темноте, и выключает фонарик на телефоне. Меняет его на свечку из кармана, зажигалкой чиркает, оставляя только православный скрепный источник света. — Тут энергия сильней всего в округе. Он не может не прийти, и пожалуйста... Пожалуйста, не ори на него. Дослушай. Вдруг что дельное нам скажет. — Я молчать буду, — кусает губы Олег, исподлобья разглядывая пляшущий огонёк свечки. И сам себе удивляется. Такие детские истерики удел Саши, а у него, видимо, свистит фляга. С громкостью пожарной сирены. — Говори ты. Если получится. Куда? — Внутрь, — Лина ныряет под свод храма, чудом не спотыкаясь об раздербаненный порог. Олег ныряет следом, чуть не разворотив плечом вход, и не сдерживает "опа пиздец блять" при виде деревянного идола на месте алтаря. Идол в ответ не матерился, и даже не удивляется, мол, нифига мы как разговариваем, но и не начинает светиться, летать и исполнять желания. Где спецэффекты? Где шоу-программа, скучно же. — Сомневаюсь, что тут будет морок, слишком много религиозной энергии от двух эгрегоров. А вот душа может придти. — Колдуй, ведьма, — не сдерживает улыбки Олег, но опасливо отходит от идола подальше. Мало ли. Лучше стоять у Лины за спиной, ближе ко входу, чтобы, в случае чего, пиздиться с угрозами извне. Хотя кто тут, блудный Димка и бешеные лисы? Обоих гарантированно победит. — Буду страховать тебя. — Спасибо, — Лина прикрывает глаза и что-то нашёптывает на свечку. Олег зябко ёжится, ощущая, как стены храма подрагивают. Пара камушков скачет, отвалившись от стенок и покатившись ясновидящей под ноги. Треснувшая икона, валяющаяся в углу, неприятно поскрипывает. Всё "по" — подрагивает, поскрипывает, понеслось по пизде. Саша, явившийся в дверях храма, наконец-то выглядит не как с обложки. Грязный. Мокрый. Левая щека рассечена веткой до крови. Линзы, понятное дело, проебал сто лет назад и глаза у него свои – светлые, перепуганные. Слой земли на ботинках и дыры на куртке ну прям новая тенденция, Саша — главный гранж-мастер этого леса. Который выглядит либо как первый в очереди на поблевать, либо как бабайка, которым маленького Олега пугали. — Сань, — окликает Олег, ощущая, как обида, стоящая в горле, растворяется под испуганной нежностью. Или под ахуем. — Сань, это мы. Мы тебя позвали. — Куда? — с ужасом уточняет Саша и пытается вытянуть руку, чтобы потрогать Олега. Бесполезно. Сквозь тело проходит, и у Саши, судя по всему, сейчас истерика начнётся. Как минимум, рот некрасиво перекашивается, и вот-вот, судя по всему, придёт хана всем бедным окружающим. — Вы что тут делаете, тут же опасно... — А душить меня во сне и завещать лесу пиздец безопасно! — не выдерживает Олег, нахмурившись и попытавшись тряхнуть за плечи эфемерную субстанцию. Гений. Промазывает, конечно, но эффект есть, Саша не кочевряжится. — Сань, времени мало. Дай подсказку. Нормальную, не твою былинную "гой еси хуй соси". — Саш, пожалуйста, — подключается Лина. Саша паникующе смотрит на неё, будто забыв, что и Джебисашвили тут. — Конкретное место. Ты ещё жив? – Да, да, — торопливо кивает Саша, прикусив губу, — но ненадолго. Смотрите, вам надо поговорить с Владом, он вообще не тот, кого из себя строит. Это раз, а два — Олеж, помнишь, я тебе в детстве сказку рассказывал, когда мы первый раз вдвоём поехали за город? Попытайся её вспомнить. Не могу прямые подсказки давать, но там есть ответ, обещаю. Слышишь? Олеж, прости меня. Я думал, что если приеду, то смогу снять с тебя эту залупу, но пока не получилось. Лин, ты тоже прости, что перед отъездом наговорил тебе.... Всего. Не имел в виду. — Кончай извиняться, — Лина качает головой, сглотнув, — ты Александр Шепс или кто? Ты слово " прости" обычно вслух говоришь и желчью давишься. — Давлюсь. А вы давитесь тем, чем не надо, шифровальщики. — Саш? — Гасите свечку. Больше не могу тут, больно. — Саш, постой. — Хватит. Скоро увидимся. Влад и сказка, помнишь, Влад и сказка... Саша растворяется в следующую секунду после того, как треснувшая икона окончательно распадается на две половины – получается две очень недовольных Богоматери. Олег подпрыгивает от неожиданности и испуганно хватает Лину за руку, Лина гасит свечку, уронив её об пол. За окном сгущается воздух, скрипят деревья, как перед грозой, и, кажется, они разбудили что-то, что древнее любого проклятия, но каменные стены не разрушатся. Треснувшие иконы — ну подумаешь, святым стыдно смотреть за ними. Вдалеке слышится раскат грома, а может, у кого-то у машины тупой выхлоп, но гром романтичней, впрочем, Олегу внезапно становится плевать. Лина смотрит на него слишком внимательно. — Перед отъездом Саша мне сказал, — Лина еле шевелит губами, и её, кажется, трясёт с головы до ног отходняком после призыва, — что я тебя сожрала всего. Выпила, как вампирша. Бедный мальчик. — Не всего, — Олег, проведя рукой по чужой тёплой щеке, качает головой, — ещё осталось. Допивай. У них самый криво прописанный диалог в мире, хуже, чем пишут сериалы с Домашнего, но в следующую секунду Лина целует Олега, и господи, это уже телеканал повыше уровнем, это целый стриминг. Особенно когда Лина стонет, скидывает с него куртку на засраннный пол церкви, и тянется к ремню перепачканных джинсов. И за богохульство не считается — непонятно, какого конкретно бога они оскорбляют. И почему-то не холодно трусами сверкать посреди леса. От идола будто идёт волна энергии, как от советского урчащего обогревателя. — Мальчик? — хитро интересуется Лина, скидывая собственную куртку. Нет, это аномалия. Жарко, как летом. Моя бесовщина меня бережёт. От воспаления лёгких. — А ты хоть чем-то занимался кроме подглядываний за мной и Сашей? Олег рычит и резким движением прижимает Лину к стене, снова целуя. Развязно, слишком даже развязно, пытаясь показать, что вообще не боится и не ощущает, будто язык в рот святыне засовывает. Лина медленно его направляет, наматывает гриву на пальцы, путается в прядях кольцами и оттягивает голову назад. Чтобы потом, когда они переводят дыхание, пробежаться мелкими поцелуями по открывшейся шее. Жарче и жарче. Иконы молчат, идол гудит на неведомой частоте — на Олеге и Лине из одежды не остаётся ничего, кроме колец и браслетов. И Олег в ахуе — нечто среднее между пубертатным чудовищем, впервые увидевшим соски, и любителем искусства, которому разрешили осмотреть редкую картину с обнажённой святой. Линины татуировки вязью обвивают её бледную кожу, но ничего не скрывают — Олег, растерянно хлопая глазами, проводит ладонью по голому впалому животу, переходит на бедро, целует в острую ключицу. — Иди ко мне, — хрипло мурлычет Лина, и перенаправляет и вторую руку Олега себе на бедро. Оцарапается вся об обшарпанную стенку спиной-то, но об этом Олег думает вскользь, уже когда подхватывает Лину на руки. — Ты красивый пиздец. Волк молодой. — Ауф. — Кошмар, Олеж. Идол решает, что им мало спецэффектов, потому что в момент, когда Олег уже решается совершить святотатство и, осмелев, двигается внутри без боязни поломать эту воплощённую хрупкость, когда Лина с блаженством вскрикивает, сжавшись вокруг него, обхватив ногами за поясницу и гортанно рыча, они почему-то оказываются в воздухе. Оба. И это могло бы удивить, но за сегодняшний день Олег устал удивляться — он стонет, пока на нём сама, блять, Лина Джебисашвили, героиня детских грёз и грехов, левитация вообще в сравнении с этим бытовуха. Под сводом храма, который всё ещё трясётся от ветра, под взглядом идола, под грузом будущей вины за этот необдуманный порывистый секс Олегу не тяжело. Олег ощущает, как его тянут за волосы, как в воздухе становится проще держать Лину и ускоряться, как трясутся руки от восторга. Средневековая ведьма и её средневековый ездовой кабан. Инсталляция. На землю их опускает плавно и нежно. Даже не сразу после оргазма, видимо, место ценит не только прелюдии, но и это, бля, постчета-там ласки. Восторженные щенячьи поцелуи за ухом и нежное "мне мало, я тебя ещё раз хочу, мальчик". Попытки поправить взъерошенные столпом волосы. Спасибо, место. Секс-позитивное капище, хоть рекламируй всем. Духовный речардж. Холод приходит только к утру — Олег и Лина проверяют это опытным путём, встречая в храме рассвет. Лёжа на собственных раскиданных куртках, разглядывая рисунки по стенам и переплетаясь потеплевшими пальцами. Разговаривать не хочется. Только смущённо улыбаться в потолок. Ну и умирать от внутреннего всепожирающего стыда, но это базовое состояние Олега и любимая функция Лины. В конце концов, ладно, Саша их вроде как благословил. Третьим будет. Места много в кровати ему даром что не нужно, у Олега под боком поместится. Свечку Лина на всякий случай забирает с собой. Если Костя за очередной побег захочет что-то засунуть Олегу в жопу, это будет меньшее из зол.