Клятва на обломках

      Пески. Страна бесконечного песка, барханов, бурь. И древних существ, скрывающихся в недрах. Пустыня была схожа с морем: волнующаяся, жестокая поверхность и неизведанные глубины, в которых может прятаться что угодно. И кто угодно.       За очень долгую жизнь я ни разу не был в других странах — ни разу не выходил даже за пределы Дома. Ни разу до недавнего времени. Моё обучение — длиною в жизнь — закончилось. Вместе со старшими товарищами нас отправили в Скверные Земли — так называли прилегающие к М’Ка-Шевве территории, собрать последователей. Я знал, как выбирают новых, но я пока не мог почувствовать это. Старшие научат меня. Я знаю.       Надо лишь проявить ещё немного терпения.              Мы были в пути много дней, продвигались на север — стало ощутимо холоднее. Я слышал, что М’Ка-Шевва развивала дипломатические отношения с одной из стран Скверных Земель — кажется, землями клана Искольд. Я не могу достичь такого уровня просветления, чтобы понять, для чего Отцы это делают. Надеюсь, пока не могу. Возможно, я стану одним из членов дипломатической группы — ещё десятки лет роста: молитв, поддержания культа и его расширения. Немногие удостаиваются чести вступить в него.       Страшно представить, как люди живут там — слепые, как песчаные кроты, немощные, не освещенные светом веры. Язычники.              Страшно представить, как люди живут там… Из-за ужасного холода. Я впервые увидел, как колосятся травы, какими полноводными могут быть реки, но спустя полтора дня путешествия местность стала более каменистой, холодной. Сама земля противилась жизни — верный знак для язычников, что стоит оставить любые попытки. Говорят, дальше нас ждут снега. Снег… Очень странное слово. Такое мягкое, но значение для него выбрано крайне странное.       Я не помнил ничего о жизни до Авакки Небья, да и годы обучения также пролетели незаметно — в трансе. Это был знак, что всё идёт так, как должно. Однако снег…              Я уже несколько дней думал о снеге. Пока мы его не встречали — он был только на вершинах гор — но я испытывал странное волнение. Снег, снег, снег… Будто он был мне знаком, как приятель. Нет. Как друг. Или родственник. Возможно, я отдаляюсь от веры или Великий Кузнец оставляет меня.       Порасспрашивав Старших я понял, что мои чувства — лихорадка Скверных Земель. Несмертельна, нет — гораздо хуже. Она сбивает с пути, говорят, это первое моё настоящее испытание. И если я зашёл так далеко, значит, я обязан справиться.              Нам сообщили, что через пару часов мы прибудем в первый город, и я ощутил трепет, какой, наверное, испытывает воин, предвкушая битву. Меня ждали они — чужаки, примитивный народец, крепко привязанный к земле: учебники гласили, что искольды — один из немногих народов, черпающих свои силы напрямую от богов и природы. Неужели они не задумывались, что будет, если их отцы отвернутся, увидев их слабость? Если невидимый ими источник иссякнет? Если природа сбросит их, как кровососущих паразитов? Шевватины ни за что не положились бы на что-то столь зыбкое. Главной опорой М`Ка-Шеввы во все времена были технологии и наука — то, что человек выковал сам тяжёлым и упорным трудом, поколение за поколением. Вопреки условиям, а не благодаря им. И эта необузданная дикость, нерациональность жителей всех Скверных Земель, они… пугают. И вместе со страхом ко мне приходит какое-то другое, стороннее чувство, будто бы голод или что-то… Нет, больше ни слова. Это всё лихорадка, и скоро она спадёт.       В город отправились только Старшие авакки, из Младших не взяли никого — слишком опасно. Меня же отправили на поиски хвороста и целебных трав (они очень ценились в моей стране, климат не позволял столь нежным растениям взойти). Сотни тысяч раз я видел рисунки и схемы трав, мы изучали их в засушенном виде, ставили эксперименты на животных и других подопытных, наблюдая воочию исцеление или гибель, но, увидев впервые зверобой чуть не прошёл мимо — он был несопоставимо ярким, ни учебники, ни гербарии не могли передать глубину цвета. Я аккуратно подрезал стебли и какое-то время с восхищением и трепетом рассматривал соцветия, тычинки, пыльцу… Пока меня не прервал чей-то голос. Я резко вскинул голову и покрепче сжал в руках посох — основное оружие в арсенале авакки, за исключением силы духа и тела — и обернулся. На меня смотрела жительница Скверных Земель. Бледная — почти прозрачная, но при этом крепкая, видно, часто занимавшаяся тяжёлым физическим трудом, высокая. Она смотрела прямо на меня и, казалось, чего-то ждала. Я переложил посох в другую руку, она слегка нахмурилась и отступила на полшага назад, затем повторила что-то на своём языке. Честь изучать языки выпадала только дипломатическим отрядам. Язык способен управлять разумами людей, может как поднять восстание, так и привести к миру, это — очень опасное оружие, и далеко не каждый справится с соблазном использовать мощь для своего благополучия и выгоды. Я просто отвернулся от неё, пытаясь вновь уловить это ощущение трепета, и тогда женщина двинулась вперёд. Она присела около куста зверобоя, убедилась, что я наблюдаю за ней, и срезала стебли под другим углом, совершенно не так, как было описано в трактатах. Невежество — начал думать я, когда пригляделся к её жестам. Сок вытекал куда менее активно. Женщина осторожно протянула мне соцветия. Неужели она отдаст такой ценный ресурс просто так? Это, должно быть, ловушка.       Женщина что-то сказала, раздражённо, нетерпеливо тряхнула рукой и сделала такое выражение лица, которое было очень схоже с шевватинским, обозначавшим крайнее неудовольствие. Если бы она собиралась нападать, не думаю, что так броско обозначила бы это намерение. Я осторожно забрал цветы, она заворчала и хотела было уходить, однако после пары шагов развернулась и вытащила из корзинки некое хлебобулочное изделие, также нетерпеливо им взмахнув. С ещё большей настороженностью я принял дар, она усмехнулась и сделала вид, будто кусает его. Погладила себя по животу и изобразила высшую степень удовлетворения. Видимо, недоумение ярко отразилось на моём лице: она расхохоталась, помахала рукой и пошла своей дорогой. Странно.       Поначалу я не намеревался есть этот… подарок, но, спустя несколько часов хождения по лесу, я очень проголодался. В пустынях голод можно было терпеть сколь угодно долго. Вспомнил, как один из очень способных Младших авакки, вернувшись из подобного путешествия, рассказал мне о выражении, бытующих в этих краях: «Нагулять аппетит». Только сейчас я, пожалуй, понял это. С опаской принюхался — пахло чем-то сладким. Положив корзинку на землю, я надломил это — внутри оказалось что-то в роде ягод — один или два раза мне довелось отведать, кажется, смородину — в собственном соку. Искушение было так велико, что я, не задумываясь более, откусил большой кусок. Нежное, воздушное тесто таяло во рту, от вкуса кислых ягод сводило челюсть, однако сахар плавно это чувство подхватывал, смягчая его и раскрывая для меня с совершенно новой стороны. После первого укуса голод будто стал живым: он охватил меня и потребовал больше — спустя полминуты я уже облизывал пальцы, смакуя вкус, и только тогда очнулся. Я принял дар от неразумного, съел и чуть не потерял над собой контроль! А ведь он может быть отравлен. Во мне поселились сомнения: точно ли я готов к испытанию Скверными Землями и смогу ли я преодолеть лихорадку, если при первой же возможности с головой нырнул в соблазн? Либо я умру от неизвестного яда в богомерзко-прекрасной оболочке, либо, что хуже, меня с позором изгонят.        Под вечер я вернулся в лагерь и обнаружил, что среди всех Младших собрал больше всего целебных трав. У каждого из них в корзинках были дары от местных: то такие же изделия из теста, то куски вяленого мяса, то какие-то безделицы. У одного из них даже была свинья из теста, распространявшая вокруг чарующий запах приготовленного мяса со специями! Старшие вернулись и отправили в фургон Набранных — юношей, согласившихся идти к свету познания и молитв, как и я в своё время. Старшие собрали дары и сказали, что они — новая ступень испытания. Тот, кто поддастся искушению, на следующий же день будет покинут Великим Кузнецом, но Авакки Небья милосердно предоставят кров и ночлег в обмен на труд обслуги в Доме. Один из Младших на дрожащих ногах вышел вперёд и сознался во всём, сказав, что съел пирожок — видимо, то же блюдо, что и было даровано мне. Его сразу отправили обратно в карету для авакки, в отгороженную её часть — более он не может считаться нашим братом. Многие скорбно опускали головы вниз, и я последовал их примеру, чтобы скрыть отголоски стыда. Уже глубокий старик, но чувствовал себя, как нашкодивший юноша. Я не ощутил опасности от даров: прошло много часов с того времени, как я съел пирожок, и, кроме удовлетворения, ничего более не ощущал. Кроме того, Младшему не предложили противоядия. Я ужаснулся, впервые осознанно ощутив сомнение — всю ночь я проведу в молитвах, не сомкнув глаз.              Прошла неделя, моя лихорадка не отступала, но и не развивалась — тихой змеёй лежала под сердцем, иногда поднимая голову. После пирожка я более не принимал подарков от местных — боялся. Бескрайние леса, вид гор, холод, ставший уже более привычным, помогали мне погружаться в мысли, молиться и медитировать. Я чувствовал странное спокойствие и умиротворение — я быстро стал одним из лучших в отряде. Старшие однажды взяли меня с собой в деревню на поиски Набранных, и я, наконец, успокоился: то яство никак на сказалось на мне, и, видимо, Великий Кузнец простил меня. Мы проехали треть маршрута, и пришло время разделиться.       На более сложный путь Старшие отобрали двух самых способных учеников: меня и Дона — и повели нас на северо-восток, к горам Сейтидр, охранявших столицу Искольда — Эйрихус — от ненастий и кровопролитных войн. Не знаю, зайдём ли мы и туда, но в душе я искренне этого хотел. Время от времени я испытывал дежавю — Старшие сказали, что это может происходить, когда человек близится к просветлению.       Пейзажи становились более мрачными, выросла влажность (совсем недалеко было море Гоними, а севернее него — большое озеро Хваур-Хал), и оттого холод стал колючим, кожа быстро обморозилась, руки и щёки нещадно щипало, когда я сидел рядом с костром. То тут, то там из земли торчали камни, она будто бугрилась под их натиском. Травянистые поля с цветами сменились мхами и торфянниками. К счастью, Сейтидр защищал от ветра, но его грозный вид иногда заставлял меня содрогнуться: немудрено, что под натиском горных вершин искольды не смогли разорвать порочную связь с природой. Справедливости ради, я стал гораздо мягче относиться к ним: в отличие от остальных жителей Скверных Земель, они явно обладали разумом, состраданием и старательностью, и я видел в них не врагов, но интересный объект для изысканий.       Иногда мы набредали на остовы зданий, остатки кладбищ — жизнь утекала из этих мест. Наш отряд пересел на лошадей — местность была мало приспособлена для повозок. В одно утро я отметил, что они ведут себя странно: не давались седлаться, тревожно озирались, били копытами и часто ржали, прижимая уши к голове, да и сам я чувствовал какое-то волнение, тоску, сердце ныло. Заметив хмурые лица авакки, я решил, что, возможно, все мы — даже лошади — устали от путешествия среди мёрзлых глыб и холода.       Погода начинала портиться: всё небо затянуло тучами, стало душно, иногда поднимался сильный ветер. Его внезапное появление заставляло меня вздрагивать от того, насколько громким казался шелест травы и редких кустиков после обволакивающей, давящей тишины.       Чем дольше мы ехали, тем большая тревога во мне поднималась. Меня не отпускало сильнейшее за всё время чувство, что многие места здесь до боли знакомы и что я знаю — что-то грядёт. Я попытался осторожно сообщить об этом Старшим, но они хранили молчание. Все были в напряжении. И ожидании. Вдали мы завидели путника и очень скоро его обогнали. Что делать человеку в такой глуши, без лошади и хорошего снаряжения? Это было странно, но никто не захотел вмешиваться.       Проезжая мимо разрушенной деревни, я заметил шевеление, которому поначалу не предал значения — может, это лишь колосится редкая растительность под силой ветра, пока не понял одно. Был штиль. Я оторвал взгляд от дороги и принялся вглядываться в остовы. Я долгое время не мог выделить хоть что-либо среди серости скал и бесконечных просторов мшистой земли, но тревога внутри меня яростно клокотала, предчувствуя… Я не поверил своим глазам, протёр лицо и прищурился.       Из-за стены дома медленно выходило существо глубокого серого цвета, будто поглощающего свет. Меня замутило от ужаса: оно было гигантским, с десяток метров, его раздутое тело не могло держаться на столь тонких ногах, но почему-то оно непоколебимо шествовало вперёд. Я понял, что задыхаюсь — от страха. Внезапно я ощутил разрывающую сердце тоску, самую мучительную в моей жизни. Я прижал руку к груди, и заметил, что некоторые авакки сделали то же самое. На лицах каждого находила отражение эта странная, магическая, неестественная скорбь. Лошади нервно переминались с ноги на ногу, некоторые порывались идти, но мои товарищи останавливали их: никто не мог оторвать взгляда от пугающего и противоестественного гиганта. Он будто плыл над землёй, медленно приближаясь. Я не был уверен, где у чудища голова, но… Мне показалось, будто оно постепенно поворачивалось к нам лицом. Только сейчас я заметил, как резко поднялся ветер: один из его порывов сильно толкнул меня.       — Братья, может… Я думаю, нам стоит уходить, — несмело заметил Дон. Наше внимание всецело было поглощено им — грозным колоссом, мрачным, как сама погибель. Кто-то рядом со мной всхлипнул, а моя тошнота только усилилась — я понял, что нам действительно пора уходить, но также не мог оторвать от этого зрелища взгляд.       Раздался глухой удар — существо топнуло одной из ног и остановилось посреди поля.       «Закрой глаза, дорогой, — резко возник в моей голове женский голос, от которого и без того изнывающее сердце сжалось только сильнее. Почему-то по моей щеке потекла слеза. — Они не любят, когда на них смотрят. Это — благородное создание, оно выражает боль наших земель…»       Последние слова я еле расслышал — голос таял, оставив после себя чувство, будто я только что потерял что-то очень важное. Я закрыл глаза, то ли чтобы сдержать слёзы, то ли по наставлению голоса, когда услышал крик Дона. Сразу после я ощутил, как меня скидывает с лошади — я пролетел несколько метров и упал на толстый слой мха. Больно, но без травм. Я распахнул глаза, и ад разверзся передо мной: титан топтал наш отряд.       Из его гладкой, как серебряный шарик, спины вытягивались щупальца, тонкие, как хлысты: оно с лёгкостью подняло замершую от ужаса лошадь и разорвало её пополам, затем кинуло остатки в авкки. Круп врезался в Дона, и я увидел, как его глаза вылезли из орбит, а изо рта хлынула кровь. От могучего удара туша разорвалась на несколько отдельных кусков. Я в ужасе упал на колени, видя, как существо убивало мою семью, не в силах совладать с собой. Оно подняло Дона и оторвало ему голову, перекрутило тело, как если оно было тряпкой в руках хозяйки, и забросило далеко вперёд. Меня оно пока не замечало.       Только спустя несколько секунд созерцания я понял, что кричу, обхватив голову руками. Рядом со мной приземлились органы, и меня вырвало.       — Тварь! — заорал я, давясь рвотой. — Уничтожу… Уничтожу тебя!       Я нашёл силы вскочить на ноги, после — огляделся в поисках посоха. Ничего не нашёл. Через секунду увидел на земле метательный нож погибшего товарища, схватил его и запустил в колосса. Я не знаю, понимал ли я тогда, что для него это сродни комариному укуса — меня поглощала ярость и страх. Затем я начал хватать камни и бросать их в него, выкрикивая ругательства и сдерживая новый приступ тошноты — тварь повернулась ко мне лишь когда закончила с авакки.       У неё не было рта или глаз, и даже вблизи я не заметил, чтобы у этого титана было хоть что-то, напоминающее голову. Существо накренилось в мою сторону и провело ногой по земле, готовясь бежать на меня. Я захохотал и распахнул руки:       — Давай! — закричал я в приступе безумия. — Забери меня, мразь!       Я задыхался от хохота, видя, как оно бежит — нет, мчится на меня. Я никогда не видел, чтобы живое существо развивало такую скорость.       Внезапно меня что-то с силой толкнуло в бок, да так, что я отлетел далеко от траектории колосса в самый последний момент. Демон пронесся мимо, пытаясь затормозить всеми конечностями. В конце концов, оно перевернулось и с грохотом упало на землю, оставив после себя траншею. Рядом со мной оказался путник, которого я встретил на дороге: его лицо было закрыто шарфом, но глаза сверкали — от злости и чего-то, что я не мог осознать. Воин закричал на меня — судя по голосу, это была девушка — и замахал руками в сторону чудовища. Теперь уже разозлился и я:       — Я не понимаю вашей тарабарщины, блять! — на манер девицы замахал руками в сторону существа, медленно поднимавшегося на ноги.       — Зачем вы на него смотрели?! — с лёгким акцентом кричала она. — Вы вообще хоть что-нибудь предварительно изучаете, выбираясь из своих пустошей?!       Я растерянно смотрел на неё, не ожидая, что она знает шевватинский. Она зарычала от раздражения, что-то проговорила на своём языке и провела рукой по клинку: из него начал сочиться обжигающий глаза свет. Едва заметил, как она побежала навстречу существу. Я был готов лицезреть, как тварь отрывает язычнице голову, но этого не произошло: чудовище замахнулось щупальцем, желая размазать воительницу, как муху, и она рассекла его мечом. От крика существа мне стало дурно, я упал на землю, закрывая голову руками: громкий, пронзительный свист, полный боли и страдания. Он пробирал до глубины души, я закричал от прилива тоски. Мир пошатнулся, и я на какое-то время потерял сознание. Я будто наяву увидел молодую женщину с длинными русыми волосами, она сидела у моей кровати и пела колыбельную, я потянулся к ней — рукой маленького мальчика — она улыбнулась, нежно, с такой сильной любовью, которая могла укутать весь мир. «Мама…» — пронеслась в голове мысль, и тогда я очнулся.       Путница переместилась в другое место и подзывала к себе существо, лишённое почти всех отростков и одной ноги. Она тяжело дышала, её плащ и земля вокруг были залиты мерзкой чёрной жижей, сочившейся из ран чудища. Оно скакнуло в её сторону и тотчас лишилось ещё двух щупалец, и воительница оставила на его спине глубокую рану. Меня обуял восторг: я никогда не видел столь бесстрашного воина, а также я понимал — битва почти кончена. Я выжил.       Вместо того, чтобы контратаковать, колосс пронзительно свистнул и тяжело опустился на землю рядом с воительницей, она сняла перчатку и прикоснулась к его искалеченной спине — меня почти вывернуло от отвращения.       — Что ты делаешь? Добей его! — крикнул я, сделав пару шагов в их сторону, но её взгляд остановил меня и охладил пыл. По щекам путницы текли слёзы.       Она коснулась его второй рукой и склонила голову. Я не хотел мешать этому странному таинству — и не хотел приближаться к туше монстра — но любопытство поволокло меня за собой. Когда я достаточно приблизился, то услышал, что девушка что-то тихо и ритмично напевает — отчасти напоминало молитву. Существо, очевидно, ещё было живым: его бока тяжело вздымались, иногда оно посвистывало, и с каждым новым словом напева оно становилось всё тише и тише. Спустя несколько минут монстр издал последний вздох — меня резко покинула и тоска, и страх. Осталась ошеломляющая пустота в душе, и я растерянно огляделся: не было ли всё это наваждением?       Набухшие тучи выпустили первые капли дождя, предвещая скорый ливень. Девушка не вставала, хоть и песнь её давно кончилась.       — Вы… Юная, вы в порядке?       Она резко подняла голову и окинула меня полным презрения взглядом.       — Нет.       Я умолк. Я плохо представлял, где я, и совершенно не знал, где должна быть вторая часть моей группы. К счастью, несколько лошадей пережили бойню — я видел их в паре сотен метров отсюда.       — Что это за монстр? — несмело спросил я, махнув в сторону туши, стремительно таявшей под каплями дождя.       — Это не монстр! — воительница всхлипнула и наконец поднялась. — Их называют фросоргами. «Глубокая тоска» — так это можно перевести на ваш язык. Он… не должен был умирать. Не так.       — Он убил моих братьев! — воскликнул я и встретился со взглядом, полным сожаления и злости.       — Собака тоже может убить, если причинить ей боль.       — Мы ничего не сделали ему…       — Вы смотрели на него. Фросорг не может выносить взгляда человека, эти существа — воплощение печали мира, слёз земли, если угодно. Они несут в себе память о горестях и бедах, которые обрушивались на землю, — воительница указала в сторону деревни. — Всех их вырезали. До одного. Пока жители ещё были живы, им вспороли животы и развесили над дверьми домов. Оставили гнить. Их боль — и боль народа — забрало на себя это прекрасное, — девушка мягко провела рукой по израненной спине фросрорга, — создание. Оно не может выдержать взгляда, потому что в каждом из нас есть горе, которого и так слишком много в его жизни.       Путница внимательно посмотрела на лужицу, которой стало существо, и подняла взгляд к горизонту.       — Я думаю, раньше оно было оленем.       — Что, простите?       — Я правильно понимаю, что вы не знаете буквально ничего о стране, куда посмели заявиться? — резко спросила она, вытирая меч о подол плаща и убирая в ножны.       — Мы изучали… Другие вещи.       Она ничего не ответила и направилась в сторону лошадей.       — Куда вы идёте?       — Путешествовать на своих двоих тяжелее, чем верхом. Это-то вы должны знать.       Я рефлекторно хотел сказать, что это наши лошади, но вовремя понял, что это было глупо. Я просто пошёл следом за ней, не зная, что делать. Старался не смотреть по сторонам, однако мой взгляд будто стремился к телам — в человеке всегда существовала и будет существовать жажда чего-то ужасного. Большую часть нашего отряда составляли Старшие — ровно на столько же не хватало мёртвых на поле. Я нахмурился. Неужели они просто бросили нас один на один с этим чудовищем? Ладно, об этом я подумаю позже.       — Вы не очень проницательны для старика. Это я так, к слову, — невзначай произнесла путница.       Стоит разобраться с тем, куда мне идти. Возможно, Старшим удалось бежать, и они направились дальше, на запад. Может, я смогу найти их в первом крупном городе? Не исключено. Тогда мне нужна девчонка. Какое-то время мы шли молча, воительница изредка раздражённо оборачивалась, пока её терпение не лопнуло:       — Вы так и будете ходить за мной?       — Я… Боюсь, я не знаю, куда держать путь, — признание далось мне с трудом. — Только Старшие знали маршрут. Но, вероятно, они могли остановиться в каком-нибудь значимом городе к западу отсюда.       Она фыркнула:       — Ну да, ну да, вполне похоже на Авакки Небья. Всё настолько тайное, что никто не знает, куда и зачем идёт. Страшно, наверное. Страшно глупо.       Я пропустил её выпад мимо ушей.       — Могу ли я узнать имя спасительницы?       Девушка резко остановилась и обернулась:       — Зачем? — похоже, у неё тоже были свои тайны. Я заметил, как её пальцы коснулись рукояти меча.       — Чтобы посвящать вам молитвы.       — Приберегите их для себя. Они вам понадобятся в Скверных Землях.       Почему-то я устыдился того, что название вышло за пределы авакки, и замолчал. Открыть рот снова я решился только когда мы подошли к одной из лошадей — несмотря на увиденные ужасы, она была поразительно спокойна.       — Почему вы решили, что это был олень?       — Что?       — То существо… фросорг, — быстро поправил себя, увидев тот же злой взгляд, — вы сказали, что это был олень. Когда-то.       — Фросорги появляются из животных, обитающих рядом с местами скорби. Такими же массивными телами и тонкими ногами обладают только олени. Вместо того, чтобы бегать по просторам и есть валежник, оно обязано бродить между мирами вечность, вычерпывая боль из земли. Они… не совсем физичны, и только иногда появляются в нашем мире, — воительница проверила подпругу и легко села в седло. — Они — предвестники чего-то… Не самого светлого. И за это предупреждение их благодарят. Он не должен был себя так вести, пусть вы и смотрели на него, — на лице девушки обозначилась тревога и озабоченность. — Это более чем странно.       Заметив, что путница собиралась ехать дальше, я воскликнул:       — Отведите меня в ближайший город, пожалуйста. Сам я едва ли найду дорогу.       Воительница тяжело вздохнула, покачала головой и что-то задумчиво и устало пробубнила. После небольшой паузы она ответила:       — Ладно. Возьмите с собой ещё вон ту лошадь, — она кивнула головой, — и ведите её под уздцы. Её тоже нельзя оставить тут.       — И всё же… Как обращаться к вам? Я — Манша.       Путница колебалась так долго, что я решил, что она не ответит.       — Магда, — нерешительно ответила она. — Этого достаточно. Рада знакомству, Манша, — для приличия сказала она, однако после наклонилась в седле и протянула мне руку. Мы обменялись рукопожатиями. Странные ритуалы всё же здесь.       ***              — Почему лошади так спокойны после всего, что им довелось увидеть?       — Они просто довольны, что тревога кончилась. Не думаю, что они понимали, что именно происходит.       — Зачем фросорг убил Братьев?       — Боль, что он носит под сердцем, подобна вулкану. Он просто не справился с тем, какую боль приносили ему ваши судьбы. Тем более, вы из Авакки Небья — насколько я знаю, вас отрывают от семей ещё детьми.       — Набранные сами идут к свету…       — Это вы так своих рекрутов называете? — Магда вскинула бровь и удивлённо на меня посмотрела.       — Нет… Не совсем. Не все Набранные становятся нашими учениками, их нельзя назвать «рекрутами», — я замялся. — Не могу сказать, что во мне много… боли. Небья учит смирению и созиданию…       — Смирение не стирает чувства и воспоминания.       — У нас их нет.       — Чувств? Заметно, — с усмешкой ответила девица, и я испытал непреодолимое желание стукнуть её посохом, найденным на поле битвы, по голове.       — Воспоминаний.       — То есть? Вы… вообще ничего не помните? Я знаю, что о том, кем вы были до вступления в авакки, вы забываете полностью, но после… Тоже?       — Вся жизнь авакки проходит в трансе — в пути к просвещению и абсолютному знанию, и когда удаётся твёрдо стоять на этом пути, тогда учеников выпускают за стены Дома в качестве Младших, — я осёкся, поняв, что сболтнул лишнего. Зачем вообще я раскрываю перед жительницей Скверных Земель сакральные тайны?       — Вас ещё и из Дома не выпускают? — с явным удивлением спросила воительница, но я решил хранить молчание. Она коротко глянула на меня, хмыкнула и пришпорила лощадь. Дождь становился сильнее.       — И как вы живёте в таком ужасном климате? — спустя пару минут спросил я. Почему-то во мне всё больше и больше просыпался интерес к этой части Скверных Земель — я был и рад, и раздражён этим.       — Не многовато ли вопросов за последние 10 минут, авакки Манша?       — Обычно не делают приставку «авакки». Просто Манша. Или Младший Манша. Или просто…       — Какой говорливый дед мне попался, — донеслось сквозь шум дождя её тихое бормотание.       — И я прекрасно тебя слышу!       — Поэтому я и говорю на твоём языке, — девушка задорно подмигнула.       Это изрядно меня повеселило, но я не хотел этого показывать. Насупился и повыше натянул ворот плаща. Только после я заметил, как легко и быстро мы перешли на «ты».              Дальше ехали в тишине: всё новые вопросы зарождались в моей голове, но я сдерживался — пусть я и чувствую себя, как ребёнок, я не хотел, чтобы воительница, годившаяся мне во внучки или правнучки, отметила это тоже. Мрак ложился на землю чрезвычайно быстро, и я впервые почувствовал себя столь неуютно в сумерках — мало ли, какой ещё опасный противник может скрываться в ночи. Путница стала сворачивать с дороги, и я окликнул её:       — Куда ты?       — Я неплохо знаю эти места. Там, — она махнула в темноту, — есть пещера. Я бы предпочла не останавливаться, но становится слишком холодно, а дождь едва ли кончится раньше утра. Стоит переждать.       Я не мог не согласиться.       Спустя ещё минут пять езды мы вышли к пещере — по правде говоря, я бы ни за что не заметил её среди скал. Свод был достаточно высоким, чтобы можно было завести лошадей, а дальше пещера сильно сужалась. Судя по накиданному сену и прогоревшим кострищам, здесь часто отдыхали путники. Я скрутил нижнюю часть балахона, выжимая воду.       — Я думаю, у нас получится разжечь костёр, — я махнул рукой на кострище, но воительница покачала головой.       — Не стоит. Мы будем как на ладони.       — Очередные твари?       — Перестаньте называть существ тварями. Многие из них не представляют реальной опасности, если знать, как обращаться с ними. Настоящих монстров вы ещё не видели и молитесь своим богам, чтобы не довелось.       — Мы поклоняемся одному богу, Истинному — Великому Кузнецу. Я думаю, это тот же бог, что и Гротти для вас, — мне не нравилось, как она выделяла меня и моих соотечественников в отдельную касту. Я понимаю, что могут чувствовать жители Скверных Земель, когда шевватины относятся к ним с таким же флёром ксенофобии. Девушка неожиданно для меня засмеялась.       — Гротти — не Великий Кузнец. Скорее, его наместник.       — Значит, это совершенно другой бог, верно? — я уселся на соломенную подстилку и вытянул затёкшие ноги. Трудно быть стариком.       — Нет. Это… Гротти — как бы тень Великого Кузнеца. Не может же праотец Вселенной тратить своё время на нас — параллельных миров слишком много. Вот он и разбил своё сознание на более мелкие части, одна из которых — Гротти. Он, например, сотворил горы, когда пировал с другими Первозданными — богами, появившимися почти сразу с нашим миром, — девушка скинула вымокший плащ и шарф, распустила волосы, и я отметил, что она очень молода. Удивительно способная воительница. — Он так хохотал, что, стуча по столу от безудержного веселья, сдвинул твердь земную. Вообще он редко что-либо создавал, скорее, наставлял людей на новую деятельность. Поэтому Гротти — также и покровитель охотников. И Школы Материи — это ему присвоили из-за тесной связи с Великим Кузнецом.       — Какие у вашего народа изощрённые взгляды! — я был настолько поражён услышанным, что не смог удержаться от восклицания.       — Да что ты? А у шевватинов взгляды на богов самые правильные, да?       — Да, — твёрдо ответил я и подбоченился. — Бог пировал, расхохотался и создал горы! Подумать только…       — А карлица, достающая гадов из своего чрева с помощью двенадцати рук — это не изощрённый взгляд?       — Если об этом так говорить, то что угодно покажется странным! — девушка имела в виду богиню в пантеоне шевватинов — Гульфит. Именно она была матерью ядовитых змей, пауков, скорпионов и жаб. Создательница бедствий, сотворённых человеческими руками, плутовка, но и богиня технического прогресса. — Гульфит предала Великого Кузнеца — не пожелала стать матерью его детей — и он проклял её.       — Очень похоже на Великого Кузнеца, — с ехидной улыбкой сказала Магда, растянувшись на втором лежаке. Я цокнул языком, чем вызвал хихиканье.       — Если бы Гульфит захотела явиться на землю, ты стала бы её сосудом, девчонка!       Она засмеялась только громче и отвернулась к стене.       — Добрых снов, — отозвалась она.       Не имея никакого желания продолжать с ней разговор, я также отвернулся и закрыл глаза. Впервые за весь день я понял, насколько же я устал. От дороги. От холода. От влажности. От того ужаса, что довелось мне пережить. И от Магды. Строптивая, не такая, как наши женщины. Впрочем… с ней было даже… весело?