Клятва на обломках

      Я проснулся от света, бившего в глаза — не привык разлёживаться, поэтому сразу поднялся и размял нывшие от ночи на каменном полу конечности. Магды нигде не было. С надеждой я оглядел пещеру: может, то, что было вчера — дурной сон? Конечно, нет. Я понимал, что обманываю себя. Лошадей было три — воительница точно поблизости. Позавтракав вяленым мясом, вышел на улицу и сразу её заметил — девушка стояла на вершине высокого камня и рассматривала небо. Такое же серое, как и вчера, затянутое облаками.       — Доброе утро.       — Доброе, — задумчиво протянула она, не отрывая взгляда.       — Что ты делаешь?       — Пытаюсь понять, есть ли поблизости ещё фросорги и то, какую погоду можно ожидать сегодня.       — Разве это можно понять?       — Вполне, — только сейчас я заметил, что на облака она смотрела через небольшой голубенький камушек на золотой цепочке. — У меня есть погодный компас. Вещь не самая точная, но иногда она всё-таки не врёт.       Воительница легко спрыгнула вниз, будто кошка.       — Так смолоду колени и отобьёшь. Помяни слова старого человека.       — Человека, который не помнит о своём прошлом?       Если она будет отвечать так каждый раз, я таки пущу в ход посох.       — Выдвигаемся. Сегодня же проведу тебя в Форгон — вассала земель Искольд. Достаточно крупный торговый узел, благодаря горам ещё и климат не такой «мерзкий», на границе расположен небольшой городок. Кто-нибудь наверняка поможет тебе добраться до М`Ка-Шеввы. На этом наши пути расходятся, старик.       Я кивнул. Терять время было нельзя: если Старшие так быстро выбрались из побоища, то и до города добрались, вероятно, ещё вчера. Мы вскочили на лошадей, третью я взял под уздцы, и дорога снова расстелилась перед нами. Климат, и правда, стал немного мягче.       Я заметил, что Магда вела себя иначе: она либо старалась на меня не смотреть, либо, когда, по её мнению, я этого не замечал, пристально меня разглядывала. Возможно, я теперь могу понять, как она себя чувствовала, когда я молча следовал за ней на том поле — её странное поведение бесило меня всё больше и больше. «Стойкость — высшая благодетель», — вспомнил я слова наставников, глубоко вдохнул и постарался не обращать внимания.       Хватило меня меньше, чем на час.       — Что ты пялишься на меня, девочка?       — Нет, я не пялюсь, — без стеснения ответила она, — это ведь было бы невежливо.       — Даже очень.       — Вы хотите меня обвинить в этом? — воительница вскинула брови и с вызовом посмотрела мне в глаза.       — Нет, что ты. Мне, должно быть, кажется.       — Я слышала, такое бывает в преклонных летах.       Мне едва хватило терпения не нагрубить в ответ. Возможно, под самым сложным испытанием Старшими предполагалось вот это — общение с грубиянами? Стойкость — высшая благодетель. Стойкость. Похожа ли стойкость на упорство или упрямство? Вполне.       — Это было невежливо.       — Жаль, — коротко ответила она, теперь не удосужившись даже взглянуть в мою сторону.       — Встали не с той ноги, леди?       Я уже заготавливал прочие остроумные — как мне казалось — ответы, однако воительница больше не препиралась. Спустя время Магда спросила:       — Вы не замечали за собой ничего… необычного? Ночью особенно? — удивление и нерешительность, сквозившее в каждом слове, даже напугали меня — от такой острой на язык особы я никак не мог ожидать таких эмоций.       — Нет… Я что-то сделал? Ночью, — воительница кратко глянула в мою сторону и с колебанием ответила:       — Нет, ничего такого. Мне, должно быть, показалось.       — Что именно?       — Будто у тебя лицо было другое, — просто и быстро сказала она и пришпорила лошадь.       «Другое лицо». Такое могло показаться при плохом освещении, но едва ли мимолётный обман разума смутил бы Магду. Я решил не спрашивать — и без того были мысли, занимавшие мой разум. Рука машинально потянулась к тайному карману, аккуратно вшитому мной ещё в далёкой юности. Флакон был на месте. Я не знаю, для чего он служит — не помню, но не мог же я всё это время хранить его просто так? Основной моей версией было то, что когда-то давно один из Старших мог передать мне, как способному ученику, этот артефакт — ученикам было запрещено носить с собой что-либо, кроме выданной экипировки. По слухам, особо старательным молодым людям иногда давали что-то ценное, способное развить их способности. Было приятно думать, что это и мой случай тоже. Дальше моя рука метнулась к ц`сашу — каменному амулету, который каждый авакки должен носить всю жизнь, не снимая ни на минуту. Ц`саш выбирает себе хозяина, определяет его путь в Авакки Небья, кроме того, раз в жизни ц`саш может спасти хозяина от смерти, если тот этого, конечно, достоин. Таких людей было крайне мало во всей истории организации.       За всю дорогу более мы не проронили ни слова. Молчание было неуютным — я видел, что Магду что-то сильно тревожит, но предпочёл не вмешиваться. К счастью, путь не занял много времени, и уже через час-полтора мы были у первого города в Форгоне — его скромные домики были хорошо видны на фоне гладкой поверхности озера. Живописное место.       — Дальше я не поеду. Едва ли ты потеряешься, Манша, — Магда махнула рукой в сторону домов. — Надеюсь, ты найдёшь Старших авакки и будешь жить так, будто ничего и не произошло, если тебе того хочется. Как по мне, эти люди не заслуживают доверия.       — Удачи тебе, Магда, великая воительница.       Девушка прыснула от смеха.       — Ты ещё не видел настоящих воителей. Может, доведётся на одном из фестивалей… Ладно, до встречи.       Девушка развернула лошадь и пустила галопом. Мне было даже грустно прощаться — презабавная особа — но почему-то мне казалось, что это была не последняя наша встреча.       ***       Я обыскал окрестности, прочесал весь город, но не нашёл никого из авакки — было бы легче, если бы я знал язык. Здесь на меня смотрели гораздо более пристально, чем в других городах, и это не могло не действовать на нервы. Особенно неприятным поворотом стало то, что трактирщик отказывался сдавать мне комнату: он что-то злобно кричал, тыкал пальцем в мои одеяния и тряс головой, сколько бы денег я ему ни предлагал. Ночлег удалось найти только у таких же чужеземцев, как и я — караванщиков из болотистых земель к югу, Хестрон. Они с искренней заинтересованностью разглядывали мои одежды, и от их внимания мне было гораздо комфортнее, чем от местных. Чтобы развлечь себя, я попытался рассказать им о М`Ка-Шевве, рисуя палочкой на земле барханы и Велике Плато, верблюдов, скорпионов и прочих — они, кажется, поняли меня, и наперебой стали набрасывать очертания своей страны. Я понял, что там очень много рек, деревьев, островов и змей — они нарисовали с 20 разных гадин, но для меня они мало отличались.       Всё это время меня не оставляла тревога: что, если я не смогу найти своих и останусь отшельником навсегда? Мне едва ли хватит средств, чтобы добраться до М`Ка-Шеввы, и ещё сложнее будет не погибнуть в дороге. С надеждой, что день грядущий окажется лучше нынешнего, я лёг спать.       ***              Утром я продолжил обход города. Из приятного: нашёл неплохую карту ближайших городов и деревень и перерисовал её в походный дневник. Из занимательного: форгонцы крайне мало напоминали искольдов. Да, такие же вытянутые и бледные, однако куда более плотные, почти все до одного рыжие, многие — с веснушками. Шумные, суетящиеся. Из неприятного: относились они ко мне хуже, чем люди в Искольде, если не сказать враждебно. Стоило мне показаться на какой-нибудь улице, как детей тут же загоняли в дома и меня сверлили настороженными, предупреждающими взглядами. Они думают, что авакки выкрадывают детей? Тёмный, глубинный народец. Чего ещё от них ожидать?       К середине дня я понял, что стоит двигаться дальше. В моей памяти каким-то чудом сквозь года тренировок и медитативного транса прорвалось воспоминание о том дне, когда меня, Набранного, отправили в столицу земель Искольд — Эйрихус. Возможно, мои наставники отправились именно туда, а крюк по пути к столице необходим, чтобы пополнить запасы? Очень может быть. Оценив размеры указанных на карте городов, я направился к самому большому из ближайших, Апасу — вероятно, к закату я уже буду на месте.              Я провёл в Апасе несколько дней. Пытался спрашивать местных о других авакки с помощью рисунков — в первый день они были сговорчивы и даже дружелюбны, к концу следующего что-то серьёзно повлияло на их настроение, многие шарахались от меня в сторону, как от прокажённого. Должно быть, Старшие где-то рядом.              Прошла неделя, я уже совсем отчаялся, когда, гуляя по лесу, вдруг услышал обрывок знакомой речи. Секунду прислушивался, а затем рванул в сторону звука. Кусты кончились, и я выскочил в центр лагеря, разбитого посреди полянки. Знакомый фургон заставил моё сердце пропустить один удар, а на лице расплылась счастливая улыбка — я нашёл их!       — Братья, я и не думал, что мне удастся нагнать Вас!       Я оглядел лица Старших — все они были в моём отряде. Они медленно переглянулись, и я отметил, что они были шокированы моим появлением. В следующую секунду они вернулись к разговору и продолжили собирать вещи.       — Вы не узнаёте меня? — я вытащил из-под ворота ц`саш. — Младший Манша.       Они будто не замечали меня, по моей спине пробежал неприятный холодок. Могли ли они отказаться от меня?       — Старший Ос, — я подошёл к наставнику, с которым больше всего проводил времени в Доме. Он долго всматривался в моё лицо, затем взмахнул рукой и тихо сказал:       — Покойся с миром, Манша. Все мы знаем, что никто не пережил пути. Ты погиб от лихорадки, когда мы почти добрались до Форгона.       — Что?.. — я не верил своим ушам. — По пути в Форгон была бойня, из которой Вы смогли чудом выбраться! Я был там, и мне очень повезло: местная воительница сразила монстра — Вы же помните, тот, что вышел из-за разрушенного дома? Младший Дон ещё сказал тогда, что нам следует покинуть это место!       Старшие покачали головами и переглянулись. Они были… растеряны? Будто они и не собирались искать Младших из своего отряда. Старцы закинули остатки вещей в фургон, и Старший Ос сказал мне:       — Если ты веришь, что жив — вступи в фургон.       Краем глаза я заметил, как остальные покосились в его сторону.       — С лёгкостью, — ответил я и попытался отодвинуть полог — моя рука упёрлась в невидимую преграду. Я пробовал ещё и ещё, попытался залезть внутрь — ничего не помогало.       — Покойся с миром, — размеренно повторил кто-то из старцев. — Твоя участь была страшной, но всё позади.       — Но я же жив! — не удержался и воскликнул я, подняв с пня яблоко и кинув к ногам старцев. Я не давал волю панике — не верил, что то, что я слышу — правда. Не испытание, не проверка на прочность и не дурная шутка, а реальность. Старики лишь пожали плечами, хотя пара из них инстинктивно проследили за траекторией яблока и отступили в сторону.       — И что же?       — Разве призрак мог бы кинуть яблоко?       — Какое яблоко? — сказал один из тех, кто первым и отшатнулся.       — Которое лежит у Ваших же ног, Старший Шахс! — я начинал заводиться. Ну и пусть. Злость лучше отчаяния и страха. Я подошёл ближе и пнул яблоко к его ногам.       — Братья, — он повернулся к остальным авакки. — Нам стоит продолжить путь — опаздывать нельзя. Почтим же память нашего брата Манша.       Они быстро обступили меня по кругу, сцепили руки и закрыли глаза.       — Что вы делаете?! Я живой и стою перед вами!       Я ощутил еле заметное жжение по всему телу. Подумал, что начал чесаться от переживаний последних дней, но чувство только усиливалось.       — Прекратите!       Старшие не вняли просьбам.       Я метался внутри круга, но не мог ничего сделать: передо мной была всё та же невидимая преграда. Злость сменилась яростью, из ярости вырастал ужас. В конце концов, я просто замер в центре, тяжело дыша и вглядываясь в лица Старших.       Их ритуал закончился так же быстро и внезапно, как начался. В один момент они направились к фургону, и только пара из них посмотрела на меня — вроде, они совсем недавно стали Старшими. Может быть, мне просто хотелось в это верить, но в их глазах я заметил нечто, похожее на сочувствие. Обессиленный, я тяжело опустился на пень и проводил взглядом удаляющийся фургон.       — Что это было? — пробормотал я, сжимая и разжимая кулаки. Мне резко стало стыдно — хотелось заплакать от обиды и непонимания. Я судорожно выдохнул, опустил взгляд на ноги и опешил: моя одежда авакки превратилась в обычный балахон. Протёр глаза несколько раз, снова оглядел себя — не было ничего, что выдавало бы во мне авакки. Я судорожно коснулся шеи — ц`саш пропал.       Моё сердце рвалось на части — я чувствовал, что меня выбросили, когда я больше всего нуждался в них. Все их слова о братстве… Нет, авакки так не могли поступить. Не могли… Я горько усмехнулся, отдавая себе отчёт в том, что пытаюсь спрятаться от неприглядной реальности.       Я опустил руку на бедро и ощутил знакомый выступ — почему-то тайный карман остался на месте, как и флакон. Дрожащей рукой я достал его и покрутил — привычное глазу стекло с переливающейся фиолетово-синей жидкостью. Откупорить его никогда не получалось, я попробовал ещё раз — может, этот артефакт вернёт меня в ряды авакки — но чуда не случилось. Я тяжело вздохнул, прикрыл глаза и приложил прохладный флакон ко лбу, чтобы привести себя в чувство. Я вспоминал всё, что только мог, из дней моего пребывания в Авакки Небья — с ужасом заметил, что даже те события, что хорошо сохранились, на глазах истлевали, тускнели и исчезали, рассыпаясь в прах. Я становился пустым.       Я рассмеялся — они решили стереть всего меня, без остатка. Сначала я испугался, ощутив невыразимую пустоту, но и она будто утекала куда-то. Через закрытые веки вдруг забрезжил холодный свет — я распахнул глаза и увидел, что флакон светится, гораздо ярче, чем раньше. Его содержимое хаотично перемешивалось, и я заметил, что к фиолетово-синему раствору примешиваются всполохи других цветов. Хватило сил только на усмешку. Я закрыл глаза и снова приложил флакон к голове: быть может, он взорвётся и покончит со мной?       Едва я закончил эту мысль, как в голову хлынула лавина образов: обрывки фраз, видения, лица, имена — я в испуге дёрнулся, отстранив склянку. Попытался проанализировать, что же изменилось в моём состоянии, и вскоре обнаружил, что могу видеть места, ранее мне не знакомые, но ощущавшиеся, как самые родные на планете. Скалы, равнина — зловещая, заслонённая величественным горным хребтом — деревня у подножия… Первый снег, дети, чьих имён я не знал — мы играли в снежки и смеялись. Существо — фросорг — выступающий из-за разрушенных зданий на фоне тех же гор и скал. Дерзкая девица — Магда. Молодая женщина с русыми волосами, её лицо было расплывчатым в моих воспоминаниях, но я чётко помнил тепло её рук, запах молока и хлеба, улыбку, способную озарить самую страшную тьму и залить любовью весь мир… Мама… «Они не любят, когда на них смотрят. Это — благородное создание, оно выражает боль наших земель…» — говорила она, указывая на рисунок в книге — мало похожий на реального фросорга. Светлые образы переменились: я видел пламя, уничтожавшее деревню, я слышал крики, вдыхал запах горелой плоти и чувствовал, как разрываются мои лёгкие от бега. В моих ушах всё ещё был её голос: «Проснись же! Вставай, Лир. Лир! Беги, сынок… Не оглядывайся, не жди меня…». Сотни голосов кричали в моей голове, шептали, произносили с придыханием, с разочарованием, с любовью, со злостью: Лир, Лир, Лир… Лир, Лир, ЛИР, ЛИР, ЛИР!!! Я обхватил раскалывающийся от натиска воспоминаний череп и воскликнул:       — Лир Долан!       Воспоминания исчезли, словно по мановению руки. Я задыхался и обливался потом — на меня вылилась вся моя жизнь разом, знания, которых, казалось, я не касался целую вечность. Взглянул на флакон: в нём не было половины. Половина моей жизни осталась там! Я принялся судорожно, безумно прикладывать его к голове, глазам, прокручивал уже имеющиеся воспоминания, но больше ничего не мог достать. Поняв, что так могу и сломать его, еле остановил себя и положил флакон обратно в карман.       Какое-то время я пытался прийти в себя: страшно было и отпускать воспоминания, и погружаться в их ревущий поток. Я не знаю, кем я был до того, как оказался на этом пеньке, последний оставшийся образ — фургон и уезжающие старики. Я относительно неплохо мог вспомнить детство и юность до того дня, когда я добрался до первого городка к востоку от моей разрушенной деревни. Дальше я мог вспомнить лишь бессмысленные обрывки: море песка и жар (как люди могут жить в таких местах?), мальчики лет 17 в необычных оранжевых робах, держащие в руках посохи и неумело повторяющие сложные боевые стойки, которые демонстрировал старец в красном балахоне, расшитом синими нитями, женщина, протягивающая мне пирожок, башни замка Мархоллин в столице… Я опустил голову вниз и вздрогнул: мои руки были покрыты морщинами. Руки старика. Я поднял их повыше, к угасающим лучам заката и долго их рассматривал. Старик, значит… Я не мог поверить, что за столько прожитых лет у меня будет так мало воспоминаний — с учётом тех, что остались во флаконе. Меня пробила дрожь. Я что… Так пусто провёл всю жизнь?       Осознавать это было горько, но ничего более с этим нельзя сделать. Судя по окружавшим пейзажам и обрывкам памяти, я был где-то на территории Форгона — только у них растения выглядели такими живенькими и напитанными. Тем более, было гораздо теплее, чем дома. Интересно, спустя столько лет они — всё ещё наши вассалы? Я поднялся, намереваясь идти к городу, и почувствовал, как что-то упало на землю. Осмотрелся — под моими ногами лежал небольшой каменный амулет с красивой формы иероглифами — ማንሻ. Интересно, что это значит? Символы казались знакомыми, я поднапрягся, пытаясь припомнить хоть что-то о том, к какому языку вообще они могут относиться. Испытал знакомое раздражение — будто снова попал на урок иностранного языка в церквушке, где учили меня и ребят с окрестных деревень. Видимо, эти знания остались во флаконе, однако чем дольше я смотрел на надпись, тем более родной и знакомой она становилась — возможно, я могу восполнить утерянные знания и без помощи флакона. Амулет был крайне похож на те, что носили мальчики в робах и старики. Не знаю, забыли ли они его, но я решил оставить камушек. Он словно… притягивал. Впрочем, я всегда любил камни.              ***       К моему облегчению, форгонский я помнил сносно, и общение с местными не представило для меня большой трудности. Остановившись в одном из трактиров, я сел за стойку и попытался выведать у хозяина свежие сплетни. Я надеялся, что это дополнит картину мира, но в основном мужичок рассказывал сомнительной полезности информацию: то у кого-то умерла корова, то изменщику чуть не оторвали уши, то орда лепреконов обокрала домик на окраине… Я старался активно кивать головой, чтобы не потерять его расположения, смеяться в нужный момент или сочувственно вздыхать, пропуская мимо ушей пустую болтовню.       — Хороший ты мужик, дельный! Поди как из наших, да? — посмеиваясь говорил трактирщик, мусоля в руках посеревшую от грязи тряпку.       — Нет, брат, я не из Форгона.       — Да ну? Ты вылитый форгонец! Чувствуется в тебе что-то такое…       Я едва сдержал вздох, прекрасно понимая, какое слово он подыскивает. Форгонцы не изменились ни на йоту с тех пор, как я был молод.       — Душевное? — подсказал я.       — Точно-точно! Говорю же, наш человек, — он с размаху шлёпнул меня по плечу. — А если уж не отсюда, то откуда? Не из земель-то…       — Из Искольда, да.       — Искольд… Не нравятся мне люди там. Они все такие… Ну… Эх…       Я поднял одну бровь.       — Душные?       — Ага! — лицо трактирщика озарилось счастливой улыбкой. — Ладно, кто ж из нас не без греха? — он поднял пивную кружку, и я без особого желания поддержал его.       — Да, я тебе совет хочу дать… Дельный.       Интерес мигом вернулся ко мне.       — Какой же?       — Сменил бы ты одёжку, — понизив тон, продолжил мужик, оглядывая тёмные углы трактира.       — Почему?       — Оранжевые оттенки сейчас немного… вызывают у люда злость. Ты к тому же и старик ещё, прямо как те.       — Какие — те? — я подался вперёд.       — Авакки Небья. Были давеча у нас в городе, да и в других селениях тоже. Искольды, вишь, дружбу водят с М`Ка-Шеввой, вот и этих тоже пускают, а они… — он многозначительно замолчал, ожидая нетерпеливых расспросов с моей стороны.       Авакки Небья и М`Ка-Шевва, значит… Если я был одним из авакки, то видения пустынь становились более чем объяснимыми. Осталось понять, как бы я, мальчик из деревушки на краю мира, мог попасть в организацию шевватинов.       — Что, брат? Не томи! — играть на его гордости становилось даже забавно — трактирщик выдержал паузу и поджал губы.       — Детей крадут.       — Что?! — на сей раз моё удивление было неподдельным.       — Да-да! Они ходят по городам — и в Искольде, и вообще всюду, куда их пускают — и рыщут глазами по улицам, — трактирщик забегал глазами по залу. — Почти всегда из города с ними уходит по несколько мальчишек. Не знаю, пока все — беспризорники, но что им мешает полезть и на наших детей? Кто знает, что у них в голове…       — И… что происходит дальше с этими детьми?       — Их всех увозят куда-то. А как говорят сами эти монахи, — он почти выплюнул это слово, — часть ребят отбирают, если видят в них «богатую почву для семени света», и увозят в М`Ка-Шевву. Всё. Больше их никто никогда не увидит.       Мужичок быстро сменил тему — видимо, ему было не очень интересно об этом говорить — и продолжил перетирать кости горожанам. В первый же удачный момент я, сославшись на здоровье и усталость, отправился к своей комнате. Других желаний, кроме как завалиться в постель и проспать целую вечность, у меня не было. Пока.       ***       Хофлин Аластар сидел в своём кабинете столь неподвижно, что по всем признакам напоминал мраморную статую, очень схожу с теми, что украшали его величественный замок. Даже вошедшая служанка не сразу заметила его, как и он не услышал стук в дверь — мужчина был напряжён и крайне чем-то озадачен.       — Хофлин Аластар! — служанка низко поклонилась, — я думала, Вы будете внизу, как и обычно. Прошу меня простить.       Король лишь рассеяно махнул рукой, не отрывая застывшего взгляда от каминной полки. Девушка же растерянно переминалась с ноги на ногу и ждала указаний.       — Мне уйти?       Аластар не отвечал. Спустя некоторое время служанка тихонько пискнула:       — Хофлин Аластар, может, мне тогда прибрать здесь пыль?       Тишина ещё какое-то время висела в воздухе, не нарушаемая никем из них, и когда служанка уже подумывала шмыгнуть за дверь, мужчина медленно протянул:       — Сколько времени?       — Прошу прощения?       — Уборка, — он перевёл взгляд своих немигающих глаз на девушку, и та только больше сжалась. — Сколько она займёт времени?       — Ах, уборка… Минут пять, я постараюсь Вам не мешать.       Мужчина медленно кивнул и снова вперился глазами в стену напротив себя. Часы, песочные часы на камине — вот, что не давало ему покоя, не позволяло спать по ночам и думать о чём-либо ещё. Они были пусты. «Почему всё ещё ничего нет?» — день за днём изматывал его один и тот же вопрос.       Прошло полторы недели с тех пор, как Магда, его наследница, бежала. Стража прочесала весь лес, перевалы и дороги, осмотрела все близлежащие деревни — ничего. Тогда, в первую же ночь, король увидел огненный всполох в небе — кавалерийский сигнал тревоги, как позже оказалось, выпустили его только тогда, когда принцесса добралась до леса и скрылась. Собаки верно вели солдат и магов по следу беглянки, нашли яму, в которой она смогла отсидеться, пока тот скудный отряд, что преследовал её первым, буквально ходил по её голове. Только один солдат признался, что был в том месте. Кажется, он был выходцем из древнего рода, заимевшего обычай каждого среднего сына в семье отдавать в королевскую гвардию — это не имело значения. Он упустил Магдалену, упустил, и это вылилось в большие проблемы. На следующий же день гвардеец был разжалован и сослан на северную границу.       Ищейки вывели поисковый отряд к торговому пункту, где купцы перегружали товары, но вскоре потеряли след. Новые отряды были тут же отправлены в ближайшие города — как стало известно к концу следующего дня, это не дало результатов. Впрочем, король предвидел это. Но почему песка нет…       Когда служанка подошла к каминной полке, Аластар произнёс:       — Взгляни на часы.       Девушка едва не подпрыгнула от неожиданности, но указание выполнила.       — Что ты видишь?       — Я… Ну… — служанка помолчала, будто не знала, какой ответ будет правильным. — Песочные часы…       — Там есть песок?       — Нет… — после небольшой паузы ответила она.       Когда бедная девушка покинула кабинет, Аластар подошёл к часам.       — Даже половина всё ещё не вернулась… — пробормотал он, осторожно взяв их в руки и покрутив, вглядываясь на просвет.       Линнея… Она была таким прекрасным, разумным ребёнком. Ангелом, от которого проблем ожидаешь в последнюю очередь. Как хофлин мог не заметить, что его дочь ввязалась в столь опасную игру? За ней король направил своих особых ищеек, в ту же ночь, когда Ригнак увидела… Нет, Аластар не хотел об этом думать. Тревог было и без того достаточно. И всё же почему его верные прислужники, его самый ценный отряд не возвращался? Мужчина вернул часы на место.       Слухи — лесные пожары, да… Никто не должен знать, что две дочери королевской семьи сбежали. И если с Линнеей всё было понятно — Аластар уже распорядился зачислить её в одну из лучших школ, раскрывающих тайны Эфира, на индивидуальную, закрытую программу, то с переполохом, случившимся из-за Магды, надо было придумать что-то нетривиальное и достаточно убедительное. Либо же уповать на ограниченность крестьян.       Хофлин вернулся за рабочий стол, откинулся в кресле, закрыл глаза и попытался воззвать к ищейкам. Пустота и тишина встретили его, как и в предыдущие разы.       Ничего. Это ненадолго.