Клятва на обломках

      Поразительно. Никогда не чувствовал себя так хорошо, как в это утро: казалось, даже суставы гнулись легче. Я потянулся в кровати и окинул взглядом муравейник — ушлое местечко для низовых рабочих и непросыхающих бродяг. Первым делом я перебрал все свои вещи, чтобы убедиться, что всё при мне — ожидаемо, кое-чего не хватало. Я далеко не в первый раз ночевал в подобных злачных местах и не в первый раз возвращал имущество. Как правило, разборки портили мне настроение, но не в этот раз. Почти что с блаженной, расслабленной улыбкой взялся за посох — я не был уверен, как я прожил жизнь, но успел заметить, что моё тело было весьма крепким и развитым для моих-то лет, и мышечная память часто подсказывала мне верные стойки и выпады. Наверное, за полнедели ежедневных разборок мой старческий зад надрали единожды — когда я напился и сам же полез в драку. Покопавшись в памяти, понял, что стащили записную книжку, которую я недавно выторговал на рынке. Записную книгу! Просто ворох бумаг в тканной обложке. Это уже не лезло ни в какие рамки приличия!       Я проснулся первым — около 5 утра, что раньше было мне несвойственно. Однако это меньшая из тайн, беспокоивших меня. Полно времени, чтобы осмотреться и выяснить, где моя книга.       Воришка нашёлся быстро — спал в самом дальнем углу, небрежно запихнув под подушку трофей. По правде говоря, я мог бы просто вытащить её, не привлекая внимания, но, если уж совсем начистоту — сегодня я хотел подраться. Энергии стало будто на порядок больше. Я ощутимо ткнул паренька в бок, тот вздрогнул и тут же вскинул сжатые кулаки.       — Доброго утра, милейший. Как спалось?       — А? — он сонно протёр глаза и уставился на меня. — Ты чего несешь, старик?       — Вежливо интересуюсь. Так как?       Парень глянул на меня исподлобья и медленно встал.       — Тебе лучше уйти, пока кости по полу собирать не пришлось.       — Уйду вместе со своей вещицей. Ума не приложу, и как это она оказалась у вас? — я указал пальцем на книгу и даже с некоторым удовлетворением заметил ухмылку на лице юнца. Он не знал, во что ввязался.       — Не стоит разбрасывать свои манатки в таких местах, дедок. Тебе бы внуков нянчить.       Поняв, что я не уйду, парень сделал быстрый выпад — неплохо для воришки. Я прислушался к своему телу и позволил ему двигаться: нога сама поднялась и опрокинула юношу на пол. Он нелепо распластался и фыркнул, как ёж, чем невероятно меня повеселил, а после остервенело вскочил на ноги. В его глазах пылала ярость. На лишние слова вор сил не тратил — сразу бросился в бой.       Какое-то время, пока мне не надоело, я позволял ему вертеться в попытках меня задеть, но уже минут через пять закончил эту глупую игру — одного удара посохом под челюсть оказалось достаточно. Я небрежно протёр оружие, взял книгу, закинул в вещмешок и был таков.       Я до сих пор не мог решить, куда мне идти: на север, чтобы поглядеть на родную деревню (быть может, её отстроили за столько лет?), остаться в Форгоне и полюбоваться местными красотами, или же просто идти, куда глаза глядят, и доживать последние дни в путешествиях? Пока я выбирал между вторым и третьим вариантом — праздные шатания успокаивали меня от волнений, неизменно находивших меня по вечерам и в ранние утренние часы. Сегодня я хоть и был полон сил, мои переживания, видимо, тоже неплохо отоспались и окрепли.       Да и в конце концов, я не могу постоянно прятаться от этих мыслей. Я прожил долгую, насыщенную жизнь, был воином или подобием боевого монаха с юга, сделал нечто такое, за что меня из «кружка по интересам» выгнали, но ничего не помнил. Я обнаружил, что частично знаю шевватинский — я смог разобрать обрывки фраз, когда пару дней назад встретил торговый караван — а также, что странный камушек на верёвке вызывает у меня дежавю. Ежедневно я вглядывался в загадочные символы, и что-то внутри меня откликалось, когда я пытался вникнуть в смысл витиеватых иероглифов. Казалось, будто это была самая родная часть меня, будто амулет мог рассказать мою жизнь. Не добавлял радости и флакон — я смутно помнил (и с каждым днём всё хуже), что в нём находятся мои остатки воспоминаний. Я уже не знаю, почему так решил. Заметив, что в этом аспекте моя память серьёзно подводит, я и приобрёл путевой журнал, и каждый день записывал туда не только прошедшие события, но и то, что помнил о флаконе. Вчера, решив перелистать страницы, обнаружил, что записи о нём пропали, что и отметил в новом отчёте. Хотя сейчас мне казалось, что я это выдумал. Странно. Крайне-крайне странно. Временами меня посещала шальная мысль разбить флакон — у него не было крышки или чего-то подобного, он был наглухо запаян и издевательски светился каждый раз, как я брал его в руки. Пожалуй, это плохая мысль.       Я понимал, что путешествие на юг не смогу осилить: да, я прекрасно знаю свою страну, но что ждёт меня там? Кроме вечных зноя и песков. Я не знал, и это меня тоже мучило.       Не мог и не вспоминать я о тех событиях, что предшествовали моему обнулению — о нападении фросорга и недолгому путешествию с девушкой, спасшей меня. Я помнил наш путь урывками, но у меня закрепилось стойкое ощущение, что она знает, кто я и откуда. Может быть, она даже сможет помочь мне… За плату, например. Она была немного похожа на наёмницу. Даже если Магда ничего и не знает о том ордене, в котором я предположительно состоял, в компании с ней мои шансы добраться до южных земель увеличиваются в разы. Но едва ли я смогу заработать достаточно, чтобы оплатить услуги хотя бы начинающего наёмника-крестьянина, коей она явно не была. Да и где её найти?       Я не заметил, как за размышлениями успел позавтракать припасённой краюшкой хлеба и крынкой молока, устроившись в небольшом уютном дворике под грушевым деревом. «С чего-то всё же надо начинать», — подумал я и поднялся. И вправду легче, чем обычно! «И начать стоит с воительницы», — заключил я. За спрос денег не берут, так ведь?       Час или два я шатался вокруг центральной площади и спрашивал у приходивших лавочников и оставшихся на посту с ночи гвардейцев, не видели ли они девушки с каролингом наперевес, тёмном дорожном плаще и шарфом, закрывающим лицо? Никто ничего не знал, некоторые вовсе не хотели отвечать мне, принимая за городского сумасшедшего. Что ж, сыщик из меня был никакой. Услышав за спиной какой-то гам, я обернулся и заприметил кучку стражников во главе с капитаном. Рядом с ними крутился богато одетый мужчина, активно жестикулировал и то и дело грозил каждому из них кулаками. Интерес взял верх надо мной, и я подошёл поближе, чтобы уловить суть причитаний и жалоб.       — Так как он выглядел? — рявкнул командир, и знатный мужчина на какое-то время затих. Как оказалось, обомлел от наглости.       — Как он выглядел?.. Я тебе, стоеросовой дубине, битый час рассказываю, как выглядел этот монстр! За что только вам всем платят, олухи?!       — Скверно пахнущих бродяг с палками и с безумными глазами в этом городе пруд пруди, это вам не столица! Мои люди теряют время, выслушивая ваши бурные истерики!       — Бурные… ИСТЕРИКИ?! — взвизгнул мужчина и взмахнул короткими толстыми ручками.       Внезапно мне захотелось вмешаться — не каждый день видишь такие противостояния. Я подошёл к ним незамеченный — спор так захватил их — и кашлянул, чтобы привлечь внимание.       — Утро доброе, капитан, — я слегка поклонился главному в отряде, он кивнул в ответ, — и господин. Я заслышал ваш спор издали, быть может, я могу оказать вам услугу? Кое-каких бродяг я, пожалуй, даже знаю, — «теперь» чуть не добавил я. — Если это не я сам.       Усмехнулся я, и стражники дружелюбно посмеялись в ответ — по крайней мере, я всё так же хорошо располагал к себе людей.       — Здравствуйте, господин. Думаю, мы справимся…       — Так это ж он! — раздался из-за спин ломающийся голосок. Толпа расступилась, и я увидел своего знакомца — вора из муравейника! В новеньком красном камзоле, вылизанном с головы до пят и с трагичным синячком на челюсти.       — Ты?! — воскликнул я с изумлением.       — Помилуй, Хорн, ты уверен? — встрепенулся знатный мужчина. Он выглядел сконфуженно и то и дело бросал взгляды на меня и капитана стражи.       — Он набросился на меня, как волк, повалил на землю и избил до потери памяти!       Я услышал поднявшийся с задних рядов гул и смех. Кажется, и капитану тоже всё это казалось презабавным — я заметил тень улыбки на его лице.       — МОЛЧАТЬ!!! — закричал мужичок, и гомон прекратился.       — Это я тебя избил? Немощный старик? — я сгорбился и жалобно охнул. — Юнец украл мою книгу, а я что, должен был это терпеть?       — Ты опять за своё?! — главный купец встряхнул отпрыска. Малец состроил страдающее лицо, закатил глаза и выдавил:       — Моя голова, отец… Она раскалывается пополам…       — Довольно! Он это был или не он? — скомандовал капитан, и слабость куда-то исчезла с лица мальчика.        — Да. Я его лица не забуду ни-ког-да!       Глава отряда вздохнул, покачав головой.       — Чего вы ждёте? Хватайте его и ведите в тюрьму! Это преступник! — мужчина испепеляюще глянул на меня.       Происходящее казалось мне сюрреалистичным — какой-то юнец обкрадывает бедняков, приютившихся в зловонной яме под названием «Лучик света» (такая вывеска, блёклая и покосившаяся, отмечала вход в муравейник), а получив по лицу, прибегает к папочке, устраивает спектакль — видимо, не в первый раз — ещё и приказывает меня бросить в тюрьму?!       — Побойтесь Первородных, я же пытался отбить честно нажитое! — воскликнул я, заглянув в лицо капитану. Он устало оглядел меня и тихо сказал, пока сын и отец громко переругивались:       — Господин, если я этого не сделаю, головная боль, — он махнул рукой за спину, в сторону сладкой парочки, — будет преследовать меня недельки с две. Посидите пару дней, вас накормят, отогреют… Неприятно, но что ж — жизнь несправедлива к лучшим из нас.       Он коротко кивнул стражникам, и те подхватили меня под руки — скорее, приличия ради — затем капитан громогласно прокашлялся и объявил:       — Преступники задержаны.       — Да здравствует правосудие! — воскликнул мужчина, но через мгновение на его лице проскользнул отблеск озадаченности. — Преступники, милорд?       — Ваш сын ведь украл что-то у этого доброго господина, верно?       — Точно, мою книгу умыкнул. Гости в «Лучике света» это вам подтвердят.       — Из этого гадюшника? Вы будете верить их словам?!       — Однако ваш сын оказался там каким-то чудом. Вот мы и зададим ему парочку вопросов.       Больше стражники не церемонились: подхватили паренька и под протесты главного купца понесли прочь. Мне предложили идти самому, я, конечно, отказываться не стал. Я ощущал незнакомое мне ранее умиротворённое спокойствие, будто бы в глубинах души я знал, что происходящее — правильно и разумно. Будто это — мой путь, его начало. Это ощущение немало удивляло меня, и ради приличия я спросил:       — Меня будут судить?       — В таких случаях не судят, — отозвался стражник справа от меня и кивнул на орущего и брыкающегося юнца. — Часто такое случается, сил нет уже. Он достаёт каждого в этом городе, а сделать ему ничего нельзя. Батька его от всего защищает.       — Но ведь… Его тоже ведут в тюрьму, как и меня.       — Это, скорее, театр, а не тюрьма. Его мать очень нас просила, чтобы хотя бы раз в месяц за проступки ему воздавалось.       — Так… Сколько я просижу там? — неуверенно спросил я.       — Дня два, наверное, а потом что-то новое случится, и вас выпустят. Не переживай, старина, — стражник жизнерадостно подмигнул. — Вы часом не искольдец?       Я кивнул.       — А то я смотрю, чего вы такой серьезный. Относитесь к жизни проще, и она вам улыбнётся!       Ох уж эти форгонцы…              В тюрьме и правда было не так уж плохо… Пока не оказалось, что меня не могут разместить в верхних камерах, спокойных и сухих — не оказалось свободного места, а юнца отвели в обустроенную специально для него камеру. Я мельком видел её: ковры, удобная кровать и полка с книгами. Миленько. По-форгонски, знаете ли. Моя уверенность не покидала меня до тех пор, пока меня не оставили одного в подвальной камере.       Пожалуй… Я поступил, как настоящий идиот.