Выжить в зомби-мире

С того инцидента проходит почти неделя, а Ген так и не открывает глаза. Лишь вздымающаяся грудь дает понять, что он еще не испустил дух. Все это время Сенку ночует в его комнате и возвращается к прежней рутине: уборка, проветривание, разве что разбавляет все это проведением экспериментов, долгими гляделками на чужое тело, держаниями за руки да короткие поцелуи в лоб или макушку (наверное, в надежде, что Асагири подобно диснеевской принцессе очнется и обнимет ученого). Ишигами не смеет выйти за порог, чего-то боясь: то ли того, что пропустит момент пробуждения (или все-таки смерти), то ли того, что кто-то ворвется и в порыве гнева или страха попробует убить менталиста. – Какой же ты иногда дурак, Ген. Заботишься о других, а о тебе самом кто думать будет, – бормочет юноша себе под нос в одну из ночей, даже не прикоснувшись к еде, которую принесла Кохаку. – Ммм, мне кажется, ты неплохо справляешься с этой задачей. Ишигами чуть ли со стула не падает от испуга, а Ген тихо посмеивается, не отрывая прищуренных глаз от юноши, – вот так ты встречаешь тех, кто буквально вернулся с того света. – Ты не умирал, – спустя несколько секунд молчания и осознания того, что это не сон, произносит Ишигами. – Но ты явно готов был умертвить меня, если твое лекарство не сработает, – уголок здоровой половины лица поднимается в хитрой улыбке, – я все понимаю, ведь и сам просил убить себя. Это ты дурак, мой дорогой Сенку. Сколько я проспал? – Почти неделю. – Я таааааакой голодный, – стонет Асагири, потягиваясь, а потом ловит взгляд с ноткой страха и вновь смеется, – расслабься, я не собираюсь есть твой или любой чужой мозг. Но вот от колы я бы точно не отказался, хотя это, наверное, уже наглость. – Захватим пару баночек при следующей вылазке за едой. Но ты получишь ее после того, как полностью поправишься. – Хорошо–хорошо~. Какое–то время они сидят в тишине. Лисья улыбка не сползает с губ Гена, а сам он вновь прикрывает глаза, думая о чем-то своем. Сенку же продолжает сверлить его взглядом, не веря, что он…они сделали это: Ишигами – лекарство, Асагири – выкарабкался и поборол вирус. – У меня есть уже несколько дырок на лице, не надо делать во мне еще одну, – очередной смешок, и ученый сам не сдерживается от тихого хмыканья. – А ты все такой же болтливый. – Разве не это тебе во мне нравится? – Да, ты прав. Именно я в тебе и люблю. Оба чувствуют себя неловко сказанными словами и ситуацией в целом. Ген еще не успел толком прийти в себя, а они уже пусть и в странной манере, но начинают выяснять отношения. – Знаешь, – менталист переворачивается набок, чтобы лучше видеть лицо Сенку, – я тоже тебя люблю. Тишина в комнате настолько оглушительная после этих слов, что Ишигами кажется, будто грохот его сердца разносится по всему помещению. Так Асагири все-таки понимал его, даже будучи в полу безумном состоянии. Набравшись смелости, юноша подходит к кровати и без спроса ложится рядом. Асагири слегка поднимает брови в немом удивлении, ибо ему казалось, что после взаимного признания Сенку больше не выкинет никаких сюрпризов (которых в будущем будет много). Руки ученого обхватывают талию менталиста и прижимают его хрупкое исхудавшее от длительного голода тело ближе. – Ты холодный. Не замерз? – Нет, наверное... Не знаю. Я чувствую, что ты намного горячее меня, почти что обжигающий, но не скажу, что мне холодно. – Возможно, что-то от вируса у тебя все же осталось. – Например, трупное окоченение? – Пф, дурак. Сенку прав, вирус не исчез навсегда, какие-то последствия от него все равно остались и позже дадут о себе знать. – Тебе придется пить таблетки. Ген кривится, вспоминая этот противный горький вкус, но несмотря на отвращение, говорит довольно смущающие вещи. – Все, что угодно, лишь бы быть рядом с тобой. Тишину нарушает лишь тиканье часов и юношеские сердцебиения. Только у Гена оно бьется все-таки чуть слабее. – Расскажи, что тогда произошло, – глубокий вздох обжигает шею ученого. Он понимает: вспоминать день, когда ты буквально озверел и напугал всех, тяжело, – я не настаиваю. – Нет, все хорошо. Я проснулся в холодном поту и с диким голодом. Желудок просто с ума сходил, скручивался в узел, и все, чего мне хотелось, это мяса. Не звериного, потому что от мысли о нем меня тошнило, но, когда я представлял, что вгрызаюсь в человеческую плоть, это вызывало во мне...восторг, – он сглатывает и стыдливо закрывает глаза, явно чувствуя себя неловко от сказанного, – повезло, что первая на моем пути оказалась Кохаку, а не дети. Она позвала Цукасу, а на звуки нашей бойни собрались остальные. А потом пришел ты. Напуганный, с красными глазами, теплыми руками и словами, которые немного вернули мне самообладание, – тихий всхлип. Гену правда тяжело от осознания, что он мог навредить своим друзьям и товарищам. От плача плечи вздрагивают, язык заплетается, но он не останавливается, – прости. Если бы я сказал все раньше, еще тогда, когда меня укусили, этого бы не случилось. Не было бы этой суеты, а тебе не пришлось бы возиться со мной и каждый день так жалостливо смотреть на меня. Ген ощущает мягкое прикосновение к своему лбу, затем к кончику носа, а грубоватые и мозолистые руки в запутавшихся волосах. – Тшш, все хорошо. Теперь все хорошо. Ты смог вернуться – это главное. Все остальное мы решим потом, – под всем остальным подразумевалось объяснить все людям и убедить их, что теперь Ген не опасен (и Сенку голову готов отдать на отсечение, лишь бы доказать это). Нескончаемые «мне жаль» срываются с губ менталиста вперемешку со всхлипами. Ишигами не мастер словесных утешений, да и не думает, что это хоть как-то поможет. Вместо этого он покрывает уже покрасневшее от слез лицо поцелуями, касается дрожащих влажных век, исцеловывает здоровую щеку, а потом решается на то, для чего несколько месяцев искал в себе силы. Едва коснувшись подбородка Гена кончиками пальцев, юноша чуть приподнимает его лицо и накрывает сухие слегка потрескавшиеся губы своими. Оба замирают от небольшого страха и новых ощущений. Да и Сенку не знает, что делать дальше, действует скорее инстинктивно. Проходится по нижней губе, плавно переходя на верхнюю. Поцелуй слишком невинный, но никто из них не стыдится этого. Гена бросает в дрожь, он наконец-то выходит из оцепенения, хватается за округлые плечи, словно спасательный круг, и отвечает слишком жадно. Ишигами жмурится от сменившегося темпа, но не возражает и старается подстроиться. Все прерывается слишком быстро, но ученый продолжает невесомо касаться лица юноши, что удивляет Гена. – Я и не знал, что ты такой тактильный, Сенку-чан. С каких еще неожиданных сторон ты откроешься мне? – А ты не отправляйся на тот свет, тогда и узнаешь, – ученый оставляет последний поцелуй в уголке губ, точнее там, где вместо щеки «красуется» дыра. Асагири щурится и словно хочет отстраниться. Слишком противно теперь от своего лица. Он никогда не считал себя самым красивым, скорее среднячком, но сейчас ему слишком тошно. – Больно? – Нет. Мерзко теперь от самого себя. С таким лицом и на людях то не покажешься, испугаются. – Не переживай, мы это исправим, когда твой организм более-менее придет в себя. И не знаю, утешит ли тебя это хоть как-то или нет, но ребята волнуются за тебя. Суйка каждый день приходила и читала тебе свои любимые сказки, пока я занимался научной работой. – Хааа, чудо, а не ребенок. Они вновь лежат в тишине, Ген словно кот, точно вот-вот сладко замурлычет от щекотливых поцелуев. А Сенку просто не может остановиться. Он открыл для себя новый горизонт, позволяющий быть ближе с менталистом, касаться его так, как он раньше не мог себе позволить. Ему это необходимо, словно вода умирающему в пустыне. Асагири и не против, ведь сам долго этого ждал, но мог решиться только на ненавязчивые похлопывания плеч, сдувание листиков с непослушных волос, да протирание измазанного в саже лица со словами «какой же ты грязнуля, дорогой Сенку». – Люблю, – произносит Ген, прежде чем закрыть глаза и заснуть в теплых объятьях. Сенку уже давно находится в полудреме, проведенные несколько бессонных ночей в комнате с «живым трупом» все же дали о себе знать, но сказанное донеслось до него сквозь сон и заставило улыбнуться.