Me complace amarte
Disfruto acariciarte y ponerte a dormir
Es escalofriante
Tenerte de frente, hacerte sonreír
Daría cualquier cosa
Por tan primorosa, por estar siempre aquí
Y entre todas esas cosas
Déjame quererte, entrégate a mí
No te fallaré Contigo yo quiero envejecer
Quiero darte un beso Perder contigo mi tiempo Guardar tus secretos Cuidar tus momentos Abrazarte Esperarte, adorarte Tenerte paciencia
Tu locura — es mi ciencia
Чьи-то большие ладони опустились сзади на плечи, покрыв их полностью. Бережно взяли, потянули назад. Не Селена, мир начал переворачиваться. А кто она? Его центр, вокруг которого всё вращается. Вот это да! Даже не верится… Перед ней теперь светлый потолок или безоблачное небо... Отпустив плечо, горячая рука скользнула под колени, вторая — под локтем, вокруг спины, на бок. Всё пространство уменьшилось до кольца рук. Стало тесно. Взлёт — кто-то сильный поднял вверх. Длинные пальцы чуть смяли на ней рубашку под грудью и мягко сжали кожу на обнажённом бедре. Стало интимно. В ушах застучало. Из-за этого Селена не разобрала, что промурлыкал бархатный тембр у самого лица. Интонации вызвали прилив крови к щекам, голова отяжелела, наклонилась вперёд. От взмокшей шеи, в которую она уткнулась носом, через отвлекающие фруктово-цитрусовые ноты парфюма Селена почувствовала терпкий запах мужского тела. Черные волосы защекотали щеку — в мыслях стало совсем легко. Ещё щелчок. После него темней. Руки держали надёжно, не позволяя себе вольности, но жар от них расходился волнами, даже через ткань. Если бы ладони сдвинулись за потоком, который создали, то для сопротивления не нашлось бы сил. А может и желания?! Скорей, наоборот. Пусть будут смелей. Пусть узнают её больше — коснутся там, где кожа ещё нежней. Почувствовал ли он разрешение — или это совпадение? — но пальцы сжали крепче. По телу прошёл покалывающий разряд, рука Селены сама потянулась к его лицу, наткнулась на улыбающиеся губы. Они ответили дыханием тихого смеха, поймали её пальцы. Удержали. Откуда-то послышалось приближающееся: — Тс-с-с-с. Разыгрались. Вторая пара ладоней перехватила тоже под колени и под спиной, с другой стороны, приняла на себя. Резче, чем было до этого, и всё же аккуратно. Голова перекатилась с плеча на плечо, остановилась, когда боднула лбом скулу того, кто теперь был рядом. Селена различила — он белый. И под своей рукой почувствовала — пушистый. От него пахло кисло-горьким табаком и чем-то свежим, как зимнее утро. Северный медведь? Мишки — симпатяги, хотя и выглядят свирепыми. А у этого в лапах ещё и удобно. Наверно, он плюшевый… Ритмичные покачивание из стороны в сторону. Вперёд-назад. Вперёд-назад. Тот, кто держал её, начинал и, не оставляя выбора, заканчивал. Потом снова начинал… Автопокрышка, привязанная за низкий толстый сук на дереве. Селена в круге, раскачивается на самодельных качелях. Ветка крепкая, выдержит. Ощущение дежавю. Или это ей снится? Селену баюкали. Движение вниз и её уложили на кровать. Матрас класса суперкомфорт — постель под спиной мягкая, но холодная. На руках было лучше. Два плечистых силуэта отодвинулись к окну и задёрнули шторы. Зажурчала вода, о тумбочку в изголовье глухо брякнуло стекло стакана. Одни руки стянули с голых ног тапочки, заботливо надели носки. Другие не очень расторопно, но старательно застегнули две верхние пуговицы на раскрытой рубашке. Четыре руки накрыли одеялом. Одна тронула за локоть и поправила, чтобы не свешивался с кровати. Другая, едва касаясь, убрала волосы со лба и, гладя, прошлась по виску. Селена улыбнулась сквозь дремоту. Проблемы прошедшего дня больше не казались такими уж неразрешимыми. Под плотно сомкнутыми веками, как в кружащемся калейдоскопе из мелких стёклышек, складывался и распадался смутный образ мужчины. Как бы Селена ни старалась узнать лицо, ничего не выходило. Удалялось и потом снова оказывалось близко, наклонялось к ней. Казалось, оно меняет форму — то широкое скуластое, то вытянутое с улыбкой, от которой пощипывали мурашки… Но вспомнить, кто из её знакомых мужчин так улыбается, не получалось. Селена сдалась — с этой загадкой она разберётся позже. Контровой свет из коридора очертил в раме дверного проёма две мужские фигуры. Последнее, что нырнуло за Селеной из реальности, были слова: — Засыпай, Королева. — Мы недалеко. Берт притворил дверь комнаты Селены, стараясь, чтобы замок сработал как можно тише. Стоило ему выйти, как его лицо утратило намёк на веселье. Он оглянулся на закрытую дверь. Порывисто взялся за ручку, поддавшись на секунду искушению вернуться, но передумал. Не сегодня. Если он войдёт, то разбудит её и будет не до сна, а ей сейчас нужней покой. Роберт упёрся взглядом в разлиновку паркета, а рукой — о косяк. В нём боролись чувства. Как он не хотел поддаваться им, но не мог не поддаться. Торчать между комнатами не имело смысла. Идти к себе не тянуло. Зайти туда, откуда только что вышел? Все планы порушатся. А у него есть важное дело, ради которого он приехал. И с ней надо быть честным. Для горничных ещё рано. Для постояльцев уже поздно. Только два столба, посреди длинного пустого гостиничного коридора: Роб и Берт — ночные стражи сна Селены. Тихая музыка из скрытых под потолком динамиков могла играть круглосуточно, но времени до подъёма и возобновления игры в Роксану и Бетти оставалось всё меньше. Берту и Робу пора было уйти. — Про «банду» смешно, — совсем без усмешки сказал Роб, когда они спешно укладывались по кроватям. — Давай повторим, что мы установили. Преступный картель Мендоса переправляет наркотики. Достаточно крупными партиями, регулярно. Цепочка раскрутилась до Нью-Йорка. Полгода назад по перечню фактов мы предположили, что транши проходят одновременно с развлекательными мероприятиями. — Да, я помню, как нас озарило. Ты спросил: «Знаешь, почему «Янки» выигрывают?». Я ответил: «Потому что за них играет Венди Пералта». А ты сказал: «Нет, потому что все смотрят на их яркую форму». Различные конкурсы, особенно конкурсы красоты — это обёртка, которая отвлекает от содержания. Пока все смотрят на мишуру, параллельно можно творить другие делишки. — Ага, тогда мы определили, куда копать, и дорыли до «Young & Beautiful». По информации от осведомителей подтвердилось, что не первый год этот конкурс сопровождает странный шлейф. — Пропустим разработку легенды в Управлении по борьбе с наркотиками. Мы здесь. Повезло, что любезник Реймунд любит фактурных женщин. Пока ты его отвлекал, я облазил всю гримёрку и костюмерную. Спасибо… Лови. — Из кармана Берта в руки Роба перелетел пакетик с порошком. — Это в реквизите. Барабаны для парада. — Ты что? Собака? По запаху нашёл? — По звуку догадался. Повалил их случайно, стал поднимать, по размеру все одинаковые, а по стуку нет. — Берт, ты — чёртов музыкальный гений! Реквизитора мы знаем... Но взять не можем, пока. Иначе барабаны не доедут, куда должны, оборвётся след. Можно с ним поговорить, конечно. — Кулак Роба стукнул в его же ладонь. — Но, скорее всего, он наложит в штаны и промолчит. Картель болтунов наказывает. Безопасней сидеть в тюрьме без дачи показаний. И мы не знаем реальное количество участников всей линии. Каждый вздохнул. Если бы в этой гонке позволялось хотя бы быть собой — рассудительными мужчинами, а не мнимыми красотками, будни которых должны быть заняты бесконечной попыткой стабилизации своего веса. Но, увы. — Ну, тогда спать… Жду, когда это закончится. Надоело твой храп слушать. — Кто бы говорил, ты вообще стонешь во сне. Без излишней предвзятости у парней было особое отношение к мексиканцам. Чтобы угадывать тайные замыслы, им самим порой приходилось думать, как преступникам, и уж тем более требовалось разбираться в испанском. Берт знал его ещё с подросткового возраста, нахватался от домработницы. Роб вызубрил в полицейской академии. Позже хорошей школой стал безумный-безумный мир отдела расследований. Словарный запас давно не ограничивался пониманием значения «гринго» и «Ла Эмэ». Но из всего языка конкистадоров в голове у каждого, на грани бодрствования, звучало только «Disfruto» сладким голосом Карлы Моррисон, что пела колыбельную между их ночлегом и дверью напротив:Какое наслаждение — любить тебя…
Мне нравится ласкать тебя, укладывать тебя спать.
Сердце начинает биться сильнее,
Когда я смотрю тебе в глаза, рисую улыбку на твоём лице…
Я бы отдала что угодно
За такую красоту, за то, чтобы всегда быть здесь.
И среди всего прочего
Позволь мне любить тебя, будь моим…
Я тебя не подведу!
С тобой я хочу состариться.
Хочу поцеловать тебя,
Терять с тобой своё время,
Хранить твои секреты,
Создавать для тебя прекрасные моменты,
Обнимать тебя,
Ждать тебя, обожать тебя,
Быть терпеливой с тобой.
Твоё безумие — моя наука…
***
Растягивать щеки спозаранку приходилось часто. А в последние дни особенно старательно. Сплюнув белую слюну в раковину, невыспавшийся Роб глазел на своё отражение со складкой от подушки на лице. Предстояло снова тщательнейшим образом поработать языком внутри и лезвием снаружи. Он проклял свою щетину, смыл зубную пасту и внезапно даже для себя воскликнул: — Что-то я подустал! — Странно от тебя это слышать, — всклокоченный непричёсанный Берт в одних пижамных штанах копался в шкафу, — но признаться, и я слегка задолбался. Он достал с полки женское корректирующее нижнее бельё, помял в руках. Перспектива снова влезать в бандаж удручала. Какой Маркиз де Сад это придумал? Скривился, как от кислятины, и проворчал: — Мне и «моему другу» требуется выходной. — Слушай, а это идея. Ты всё же башковитый. — Сияющий Роб, как счастливый школьник, затеявший прогул, вернулся в комнату и полез за чемоданом под кровать, — где моя одежда? Моя нормальная одежда. Мои брюки. Моя любимая белая руба-а-ашечка. Я так по ним соскучился. — Тебя не узнать. — Берт со скепсисом наблюдал за почти порхающим по номеру Робертом, но утягивающие трусы отбросил в сторону быстрей, чем выпускают птицу на свободу. — Смотаемся в город на несколько часов? Иначе я кого-нибудь пристрелю при свидетелях или без. — Сегодня день для репетиции, чтоб завтра не осрамиться… Хотя, что нам терять? На концерте будем выкаблучиваться, как получится. Мы же, в конце концов, не выигрывать приехали… Давай! Но сначала заскочим в какой-нибудь магазин женской одежды. — Тебе шмотья мало? Платьев больше, чем у меня. — Посчитал? Серьёзно?!.. Я не покупать, а переодеться. Незаметно. Подумай: из гостиницы выйти и вернуться должны Бетти и Роксана. — Толково. Но один вопрос. Как думаешь, вчера… она поняла про меня? Про тебя? Меня-то она просто раскрыла. Во всех смыслах. — Нууу, я сам вчера, скажем так, был на грани провала… Но! Так как сейчас утро, и к нам ещё никто не нагрянул, чтобы попросить на выход, значит, шоу продолжается. — Угу… Наверно у кого-то сейчас голова трещит. И не из-за нас… Погнали. В небольшом магазинчике, который имел всего одну примерочную, никогда прежде не было так шумно. Чтобы привлечь покупательниц, лавочка устраивала распродажу. Косметика со скидкой до 70%, три бюстгальтера по цене двух, кофты с цветочным принтом в полцены, носочки с кружевами за 0,99 доллара, купи летнее платье и получи шорты в подарок — товар был и без того дешёвый, на любой кошелёк, а со спецусловиями предложение выглядело грандиозно. Ассортимент стойки с вешалками в зале изучала только бабуля с маленькой девочкой за ручку. Основная часть посетительниц в спутанной очереди стояла на подступах к кабинке для смены одежды. Занавеска из плотной ткани колыхалась и выпячивалась. Женщины громко перешёптывались и хихикали. Какие-то негодовали. Одна обмахивалась взятым с прилавка веером с ценником и жаловалась, что в магазине плохо работает вентиляция. Почти у каждой порозовело лицо. Дамское беспокойство вызвали не красные ценники, а возгласы из-за шторы — общались двое мужчин. Как они туда проникли, никто не успел заметить. — Очень узко, а ты слишком широкий. Можешь меня не толкать? Иначе я выпаду голый наружу. — Не преувеличивай. Я тебя еле-еле задел. Встань ко мне спиной или я повернусь. — Не суетись… Что ты такой упрямый? Давай по очереди. И потом, когда обратно то же по очереди. — Угу, давай… Но я первый, потому что я уже… Так стой. — Стою. — Не получается… Потяни… Дальше я сам. Не надо мне помогать. — И не пытаюсь. Просто, жду когда справишься. — Наклоняюсь. Двинься в сторону, ещё чуть… Да!.. Спасибо. Хочу скорей покончить. — Спокойней. До конца доведи. — Не учи, не первый раз. Просто тут неудобно… Кажется, всё… Да! Я — всё. — Быстро отстрелялся. А теперь смирно, ладно? Ну?! Не мешай. Ты можешь позже это потеребить? — ОК… Эй! Я уже и так в стенку вжался… И, кажется, ты сейчас порвёшь. — Да, слышу — трещит. Я чувствовал, что мне маловато… Ещё немного. — Ускориться можешь? — Готов выйти… Ещё пара сек… Вооот. — Ты теперь ещё внизу возишься? Складываешь и раскладываешь. Возьми и, просто, заткни. Всё целиком. — Ага, заткни. Хочешь жёванным возвращаться? Сам потом будешь жаловаться. — Уффф… — Терпение есть? Не надо молнию тянуть, сломаешь. На улице с расстёгнутой идти, чтобы всё вывалилось? — Стоп! Забыл? Рот вытри. — Чёрт, точно… Дай мне салфетки, я там брал с собой. И посмотри, пятно. Видно тебе? В зеркало, в отражении, сзади. В этом месте я что ли на тебя наляпал? Надо оттереть. — А то я не знаю, что с этим делать. Руку убери. Дотянусь. Со спортивной сумкой, через приоткрытую застёжку которой торчал кусок яркой ткани, из примерочной вышли двое статных мужчин. Поправляющие свою одежду. Высокий брюнет с небрежно взлохмаченными волосами до плеч — в чёрных потёртых джинсах и такой же куртке поверх белой футболки навыпуск. Одно движение густых ресниц томных карих глаз, и смятение сковывало каждую, в чью сторону был обращен его лисий взгляд. Более коренастый русоголовый, с модной стрижкой «теннис» — в рубашке цвета снега и серых брюках на ремне. Снисходительная ухмылка делала одолжение любой, кто пыталась приблизиться к нему. В зале магазина, в день стимулирующих акций, никогда раньше не было так тихо. Веер шмякнулся об пол. — Я не понял, что они от нас хотели. Что за крик подняли, как чайки? — посетовал Берт, когда бодрым шагом они встроились в толпу пешеходов на улице. — Ну, что-то им надо. Что там у женщин в голове, порой, сложно понять. Может спутали с кем. — Роб расслышал, как прервав оцепенение, первая с восторгом прошептала «красавчики», вторая погромче сказала «нахалы, в общественном месте», после ещё одна вступила «оставьте мальчиков в покое, у всех равные права, дайте им выразить свои чувства», дальше среди слабого пола началась активная перепалка с советами, как относится к…, продолжение Роберта не интересовало. — Пошли быстрей, пива хочу. Мне вчерашняя шипучка до сих пор поперёк горла. — И рёбрышек заточить. С ночи голодный, как зверь. Непретециозный бар вторил другим подобным питейным заведениям — такие нанесены на карту одноэтажной Америки и встречаются в городах с небоскребами. Сколоченные из дерева стулья, испытавшие вес сотни седалищ. Царапины на столешницах, а местами высохшие разводы жёлтых пятен от «горе-художников» — неопытных официантов и поддатых гостей. Тусклое освещение, чтобы не вынуждать посетителей следить за собой, а дать им немного продыха: пить-есть-говорить, не задумываясь. Чьё-то невезение — случайно пролитое пиво. Вознаграждение за ожидание — горка куриных крылышек в хрустящей панировке. Дух брожения напитка на солоде, аромат жаренного мяса и сладкие намёки соуса барбекю в едином сплаве запахов. На двух экранах под потолком транслировался матч младшей лиги бейсбола. Начался первый тайм. Бар кишел болельщиками — разномастная мужская компания гудела, как растревоженный улей, у которого сорвали крышку. Протискиваясь сквозь плотную рассадку, Роб и Берт отыскали свободный стол. Берт расправлялся с золотистыми рёбрышками. Роб смаковал пенное. Все следили за полётом мяча. Когда отбивающему удавалось запустить его в глубину зачётной зоны, зрители драли глотки, братались и требовали долива. Роб и Берт чокались стаканами и добавляли в массовый гвалт свои пять центов: — Сделай их! Давай-давай-дава-а-ай! — Ты сможешь! Ай, ты мой родной, ай, молодца! Не столько конкретная игра доставляла удовольствие, сколько ощущение внезапно наставших посредине недели каникул. До событий на поле особо и дела не было, зато сейчас можно было говорить своим голосом и сидеть, не сводя ноги, — простые мужские радости. Берт и Роберт довольно орали вместе и порознь погромче многих фанатов, дополнительно подогревая и без того возбуждённую толпу. В фанатской тусовке попадались и болельщицы. Девушка с миловидным лицом цвета молочного шоколада пробиралась зигзагами сквозь тестостероновый зал к пустующему столику, отмеченному обрубком-дощечкой «Резерв». Сманеврировала рядом с Робом, с Бертом и проследовала дальше. Хитроумные знаки в сложенных пальцах кэтчера, силовой бросок питчера, закрученный мяч обогнул биту и замер в ловушке — подпрыгивающая людская масса добавила скорости смуглянке, и девушка неловко выронила на свой стол сумочку, из раскрытого зева которой вылетела баночка, щедро осыпавшая табличку белым порошком. Бар страдальчески завыл, вперив взгляды в экраны. Роб и Берт сдержано примолкли, уставившись на девушку. Мяч отлетел к началу — в руки подающего. Сжав несколько салфеток, вызвавшая интерес незнакомка принялась собирать со стола мини-Сахару. Входя в диссонанс с остальными болельщиками, что, поругиваясь, возвращались к своим напиткам и стульям, Роб поднялся с места: — Что ж нам так везёт-то. Каждый день. Нет в Нью-Йорке покоя. — Вознамерился познакомиться?! — Берт мягко пошлёпал ладонью по столу, — Присаживайся обратно. Давай посмотрим, не обязательно это то, о чём ты подумал в первую очередь. — А что? Мука?! И перед нами Красная шапочка, что пришла к бабушке, чтобы та напекла пирожков. — Слышал про такое понятие: профдеформация? — Не умничай. Роб сел на место. Глотнул пива, которое отдалось прокисшим во рту. Принялся машинально мять угол меню, пока присматривался к подозрительной особе и буравил глазами трёх поющих клубный гимн мужиков, оказавшихся на линии взгляда. Он не мог взять в толк, почему Берт работает в отделе расследований, по какой причине его там держат. Из-за его сообразительности? Допустим. Из-за ловкости, с которой выпутываться из опасных передряг? Фигляр. Ну, ладно. А где же основа? Берт слишком быстро отбрасывает подозрения. Не работа, а азартное веселье. Так что ли? Нет, настоящий детектив всё подвергает сомнению. А лгать могут даже те, кто рядом. Например… Лилит, которая оказалась Селеной. Вот же угораздило спутаться. Аферистка. Прошедшая ночь, так вообще, провокация чистой воды. В конце тягостного дня, который Роберт завершал измотанным физически и морально, она, будто бес её привёл, вломилась к нему в ванну. Без ордера, как говорится. Ему даже не прикрыться по-человечески, из одежды только шапочка для волос — пакет на голове. Полная несуразица. И Селена хороша — в вызывающе короткой рубашке. Вряд ли она надела это специально, конечно. Или... кто её знает? Рубашка мужская, кстати. Какая же Селена — притворщица! А вся сложившаяся ситуация — очень глупо для Роберта. Неприлично. И деться некуда. Единственное место, где он может побыть наедине с собой, и тут как тут, нарушая все правила, Селена. Как Робу хотелось остановить её рассказ. То ли искренне пожалеть, то ли наказать за наглость набега, но невыносимо сильно хотелось сгрести её в охапку и утянуть в воду. Уж если пришла, будь готова вымокнуть насквозь. Чтобы эта неуместная бесстыдная рубашка прилипла к телу и показалась лишней, ведь для чистосердечного разговора, надо чтобы обстоятельства для двух были одинаковые. Иначе не справедливо. Быстрей уравнять права — сорвать эту мешающую условность, пусть бы пуговицы пулями отлетели. И тогда можно поговорить. Хотя, какой из Роба собеседник? Дознаватель, это — да. Его стезя — выбивать признания. А что можно выбить, будучи голыми в ванной? Или всю дурь из мыслей. Или в мокрой комнате, со вспотевшими стенами, добавить ещё влаги, да так, чтоб вода от раскачиваний и толчков через борт хлестала. Чтоб пол залило по всем углам и щелям. Чтоб соседей затопило и они пожаловались на шум сверху… Роберту не удалось ни того, ни другого… Догадывалась ли Селена, что за противоречивые порывы таились в глубине? Какую ложь скрывал Роб? Она пришла за советом, набраться уверенности, а он сам был слаб, когда сжимал мочалку и сдерживал себя. В этот момент и после. Когда укладывал в постель обиженную, красивую. Очень красивую. И пьяную… Всё кувырком! Хотя бы сейчас перестать думать о Селене. Она и в баре ему покоя не даёт. Приставучая. Задачки подбрасывает, когда своего расследования хватает. Надо постараться придерживаться привычной тактики. Сейчас эта негритянка с белым порошком, хоть в целом симпатичная и адекватно себя ведёт, ещё не доказала, что недоверие Роба беспочвенно. Понаблюдав за дальнейшим поведением неуклюжей девушки, которая с досадой, но спокойно продолжила очищать столешницу от налёта и подозвала на помощь официанта, Берт отметил, что Роб нервничает в данной ситуации гораздо больше чем «подозреваемая», — истерзанный лист меню приобретал вид ветхого манускрипта эпохи Древнего Рима. С языка чуть не сорвалась глумливая шутка с цитатой из песни про внезапную влюблённость, но его мысли, как и взгляд, ушли в сторону — он заметил над стойкой бара светящийся декоративный полумесяц в неоновом ободе и вспомнил конопатое луноликое лицо, сонное тёплое дыхание за ухом. Запустив руку в копну своих волос, Берт незаметно тронул шею. Задумался: что он пытается сейчас делать? Она дышит где-то в другом месте, а он чешется, будто диатезный. Это могло бы быть смешно, если бы не было грустно. Берт провел пальцами по своим губам, понимая, как двояко это может выглядеть со стороны, но сделал так, потому что она их касалась. Смотрят на него или нет, без разницы. Сейчас всё внимание толпы приковал парень с палкой, на зеленом бейсбольном поле. Все втыкаются в телек, и даже Берт пытается смотреть. Хотя хотел бы увидеть совсем другие руки, сжимающие совсем не бейсбольную биту. Он опустил ладонь на стол перед собой и, рискуя зацепить занозу, провел по шершавой поверхности. Мда, это совсем не то, что ему надо. Ночью он посмел трогать прохладную шелковистую кожу её бедра. А сейчас руке пусто. И в целом тоскливо. Берт заметил, что сложил свой указательный, средний и большой пальцы в щепоть. Как странно, в пивном баре, набитом до отказа людьми, которые готовы боготворить спортивных идолов, Берт вспомнил, что этот жест в одном из ответвлений христианства связан с молитвой. И похоже, что у Берта тоже есть своё наваждение — Селена. Если его не отпустит, то он снова придёт к ней в комнату. Скорей всего застигнет её врасплох. Закроет дверь, чтобы никто не нарушил тайну исповеди. Склонив покорно голову, встанет перед Селеной на колени и будет просить милости за свой обман. Потому что врать ей, после её личных признаний, претит. А потом, как и положено перед святыней, соблюдая каноны, приложиться губами, куда дотянется. Куда они придутся, представить Берту было не сложно, Селена сама ему вчера открыто указала. И если она позволит, он уберёт ткани, скрывающие сокровенное, и поцелует. Он же за этим и пришёл. Но не как икону, не безропотно, а иначе. Как целуют только грешники — с жадностью, алчно завоевывая новые запретные территории. Даже если Селена попытается ускользнуть из его рук, а ведь так всё и будет — на грани — он не отвернётся. Доведёт Селену до тех же ощущений, что томят его. И обернется это её криком или содроганием узнают вдвоём. А после… они поменяются местами — паломник и божество: он поднимется, а Селена опустится перед Бертом и, не произнеся ни слова, губами поведает ему, чего со страстью желает. Берт отодвинул от себя тарелку с недоеденным обедом. Только что он довольно жевал за обе щёки, но в животе неприятно закрутило чувство неудовлетворённости. Его настроение — голодного мужчины — сделало пике вниз, и трапеза была тут не причём. Не разделяя ликования зала по поводу двух заработанных очков, Берт начал сердиться: — Что за пойло нам набодяжили? Надо было пойти в другое место… Будь добр, дай-ка. Может, с десертом больше повезёт. Мечтаю о сладком. Не дожидаясь реакции, Берт нахально выдернул измусоленное меню у Роберта. И когда тот размашисто замахнулся в ответ, чтобы забрать лист обратно, а Берт, уклонившись, повернулся случайно в сторону двери, взгляд выхватил через просвет между десятками разгорячённых мужчин Селену.