Тысяча первых встреч

Есть в театре примета такая: если худрук не в духе, то быть беде. Худрук сегодня был не в духе. — Я в последний раз объясняю, Римма Васильевна, — крайне недовольно хмурился он, тыкая пальцем в несчастный сценарий и рискуя в какой-то момент проткнуть насквозь не только его, но и стол под ним. — Нам нужен Лель, понимаете? Настоящий! Первый парень на деревне чтоб был, а не доска от забора. Чем он, по-вашему, девиц завлекал? Гремящими костями? Римма Васильевна, руководившая кастингами ещё задолго до того, как предыдущий оратор закончил театральный, несколько растерялась. — Михаил Юрьевич, ну послушайте же вы меня! Из века в век Леля играет ю-но-ша, стройный и кудрявый, как сам Аполлон... — Вы Аполлона давно видали, Римма Васильевна? — Михаил Юрьевич сощурился, указал рукой на сцену и многозначительно вскинул обе брови сразу. — Из вот этих хоть один похож? Да десять раз! Не то всё это, я вам говорю, ерундой мы занимаемся... В театре ставили нынче "Снегурочку". Благо, претенденток на главную роль было много, да и на второстепенные тоже выбор был велик, но вот Лель... Роль Леля — пастуха, столь коварно похитившего сердце Снегурочки и столь беспечно с ней обошедшегося, а по словам Михаила Юрьевича вообще "последнего гада", — всё ещё оставалась вакантной. Решено было проводить кастинг. На кастинге, куда сбрелось бесчисленное множество тонкокостных очаровательных юношей со всех возможных курсов всех окрестных театральных учебных заведений, худруку никто не нравился. То у одного, то у другого он точно по волшебству подмечал какие-то недостатки. Один, по его мнению, не обладал достаточной силой голоса, второй был чересчур жеманным, пятый — слишком рослым, десятый — каким-то щуплым... Словом, два с половиной часа уже прошло из отведённых на кастинг двух, а комиссия всё не могла сделать выбор. Могла бы, конечно, если бы не Михаил Юрьевич Горшенёв. Его голос играл решающую роль, а пока никто ему не нравится, голос этот худрук держал при себе. В разгар жаркой дискуссии между ним и Риммой Васильевной из-за кулис вдруг послышался дружный гогот. Михаил Юрьевич, до глубины души оскорблённый этим происшествием, повернулся к сцене. — Это кто там горлопанит так, а? — Прогремел он, тут же забывая о споре с кастинг-директором и переключаясь на новую жертву. Смех моментально стих; вероятно, это монтажники, прикатившие детали декораций, забылись и слегка дали маху, а теперь боялись попасть под горячую руку. Худрук поджал губы и даже с места поднялся. — Тут работа кипит, а у вас бедлам какой-то! Из-за кулисы вдруг показалось чьё-то раскрасневшееся лицо, ещё хранившее следы смеха. — Извините, товарищ руководитель, виноваты, — парень развёл руками и пожал плечами, мол, не ругайтесь, товарищ начальник, всё уже починено и все уже работают. — Мы тут в третий раз коня собираем, и в третий раз какой-то Змей Горыныч выходит. Смех снова грянул из-за кулисы. На лице худрука выражение крайнего недовольства сменилось крайней задумчивостью. Он обвёл парня долгим изучающим взглядом, прошёлся от самых стоптанных кед до взъерошенных блондинистых вихров и тихо хмыкнул. — Тебя как звать? — Михаил Юрьевич остался стоять, сложив руки на груди, но смотрел больше с интересом, чем со злостью. Парень заулыбался. Не ожидал. — Андреем! Горшенёв жевал нижнюю губу и что-то, вероятно, обдумывал. От такой серьёзности у Андрея даже что-то зашебуршилось в груди, что-то сладкое и совершенно не подходящее к ситуации. — Андрей, значит. Ты "Снегурочку" у Островского читал? Превозмогая себя и уже чувствуя, какой упускает шанс, парень мотнул головой в отрицательном жесте. Улыбнулся виновато, почесал в затылке. — Разве что в школе, классе в шестом. Ну так, между делом. Худрук неожиданно усмехнулся. Уголки его губ приподнялись, затем приподнялись брови, а губы растянулись в улыбку — не такую уж широкую, но всё же. — Это между каким таким делом ты в шестом классе "Снегурочку" читал, а? Андрей многозначительно изогнул бровь, отчего-то чувствуя, что может говорить спокойно, и слегка понизил голос. — Ну, а какие у пацанов дела в шестом классе обычно?.. У Михаила Юрьевича в карих его глазах что-то такое вспыхнуло, что тут же преобразило всё лицо. Торжественно сияя, как начищенный таз, он обернулся к Римме Васильевне. — Ну вот, вот он — настоящий Лель! Такого нам и надо, — худрук, активно жестикулируя, всё махал в сторону сцены рукой, — и плевать, что без кудряшек, он и так хорош. Вот вам и сельский парень, вот и Лель... А какая фактура, а? Ну, чего ещё для счастья надо? Кастинг-директор, недоверчиво покосившись на Андрея, поправила очки на переносице. — А петь этот ваш... Внезапный Лель — умеет? Горшенёв моментально повернулся к сцене и вопросительно посмотрел на парня. Тот, как-то растерявшись, кашлянул и затянул первое, что в голову пришло. — По деревне мы идём, Воробьи чирикают — Парни девушек целуют, Только... — Стоп-стоп-стоп! — Вклинилась Римма Васильевна, чувствуя, как происходящее постепенно выходит за рамки приличия. — Мы поняли, молодой человек, не продолжайте, спасибо. Михаил Юрьевич, что вы думаете?.. Она обернулась было к Михаилу Юрьевичу, чтобы встретиться с ним взглядом, но того к сцене как будто магнитом притянуло. Или, если точнее — к Андрею. Горшенёв всё смотрел и смотрел на него, улыбаясь так широко, как никогда в жизни. По крайней мере, за всё время службы в этом театре его таким восторженным ни разу не видели. Ответ был очевиден. *** — Дюх, признайся честно — насосал? Андрей расхохотался, шутливо пихнув Димку в плечо, и затянулся сигаретой. В курилке, как всегда, велись самые светские разговоры из возможных. — Да если бы, Дим, если бы... — Многозначительно протянул Князев и горестно вздохнул. — Фактура ему моя понравилась, вот что. — Ну да, фактурности у тебя не занимать, — Ришко бросил взгляд на чужую задницу и вскинул брови. — То-то у нас только и разговоров, что он всё на твою фактуру заглядывается и ходит, как лиса вокруг курятника. Того гляди и сцапает! Димка хотя и был просто старшим помощником младшего декоратора, но кое-какую роль в жизни театра играл. А с ролью приходит и осведомлённость обо всех сплетнях, которыми любой порядочный театр так и кишит. Их же театр в последнее время разве что не взрывался от переизбытка этих самых сплетен. Где это видано, чтобы какого-то там техника просто так на роль взяли? И ладно бы в ансамбль, но на одну из главных? Это что же такое надо было сделать, чтобы придирчивый до любой мелочи худрук, сам Михаил Юрьевич Горшенёв, вдруг смягчился? Ришко уже предположил, что. Увы — промахнулся. — Пусть бы уже сцапал, чес-слово, — Андрей потёр переносицу и, снова затянувшись, выпустил дым тонкой-тонкой струйкой. — А то я заколебался в край. Он ещё рубашку эту свою носит дурацкую, весь грудак видать... Ты видел? — Дима нервно усмехнулся, не совсем понимая, лучше согласиться или промолчать. — Вообще балдёж. Мощный такой, как... Бронепоезд, блин. — Ой, Князев, давай без вот этого самого, — Ришко поморщился и похлопал друга по плечу, — я ведь щас представлю в красках, а мне ещё работать. Не хочу потом весь день про худрука думать. Это ты у нас эстет, блин, а мне такое не... — Да Дим, я тебе серьёзно говорю, — Князев развёл ладони, явно преувеличивая ширину чужой грудной клетки, и потряс руками в воздухе. — Вот это фактура так фактура! Так и хочется прям взять и... Вдруг, как в сказке, скрипнула дверь служебного входа. Повисла пауза. На Андрея воззрилась пара не очень-то довольных карих глаз. — Князев, тебя почему везде искать надо? Ты где пропадаешь? Князев, резко опуская обе руки и разве что за спиной их не пряча, растянул губы в улыбке. — Виноват, Михал Юрьич, заболтался немного. Случилось чего? — Случится тут, пока болтаете, — проворчал Михаил Юрьевич и поправил кожанку на плечах. Кожанка была добротная, на меху. Ещё бы застёгнута была — вообще бы грела, как печка. — Насчёт рубашки надо поговорить. Андрей гулко сглотнул, невольно опуская взгляд на чужую грудь, о которой только что так пылко распинался. — Насчёт... Какой рубашки? Он уже успел мысленно себе отвесить за голосистость, однако худрук только нетерпеливо поджал губы. — Какой-какой! Костюмной, конечно. Ты ж эскизы приносил, чтоб расписали, — у Князева аж от сердца отлегло. — Там художник по костюмам пришёл, иди с ним обговори всё. А то сделают всё через одно место, потом сто раз переделывать просить. Андрей торопливо кивнул и, затушив окурок, бросил его в чинно стоящую в уголке урну. Дима последовал его примеру, поскольку оставаться наедине с Михал Юрьичем в курилке желания не имел, и вдвоём они шустро шмыгнули за дверь. Худрук, вытащив из кармана пачку, похлопал себя по карманам в поисках зажигалки. "Бронепоезд, значит," — рассеянно подумал он, затягиваясь, и опустил взгляд на собственную грудь. Рубашка, застёгнутая только на четвёртую и пятую пуговицы, демонстрировала её абсолютно бесстыдно и невозмутимо. Горшенёв усмехнулся уголками губ. — "Ну что ж, Андрей — посмотрим, у кого из нас первым стоп-кран сорвёт."