Тысяча первых встреч

Есть в театре ещё одна плохая примета: опаздывать на репетиции. Особенно если играешь одну из главных ролей. — Сцена третья, явление третье. Начинаем. Особенно когда твой худрук — Михаил Юрьевич. — Почему заминка? Катя, что у вас там? Катя, окончившая институт только в этом году, подающая надежды молодая звёздочка неловко посмотрела на Михаила Юрьевича. — Катя, я русским языком спра... — Тот поднялся, намереваясь начать длинную тираду, как вдруг умолк. Чуть сощурился, оглядывая сцену. — Так. А где у нас Мизгирь? Катин взгляд переместился за кулисы. За кулисами все застыли в неловкой паузе, боясь даже лишний раз вдохнуть. Обстановка накалялась. — Так это... Михал Юрьич, опаздывает он, — Андрей, как самый бесстрашный — или самый бессмертный, — выглянул в зал и развёл руками. — Что-то у него там случилось, но он уже это... Бежит, в общем. Со всех ног. Видимо, андреевой убедительности не хватило, потому как меж бровей у худрука пролегла глубокая складка. — Опаздывает на репетицию в час дня? Отлично! Просто прекрасно! — Он всплеснул руками и, насупившись, сложил их на груди. Губы его сжались в тонкую полоску. — А мы его все, получается, ждать должны? Кто у нас Мизгирь? Воцарилась тишина. — Мизгирь у нас, я спрашиваю, кто? — В голосе прорезалась самая настоящая злость, искренняя такая, что даже у Андрея она вызвала невольное желание провалиться сквозь землю. Хорошо всё-таки, что Мизгиря тут не было. — С-Саша... Леонтьев, — робко отозвалась Маша Нефёдова, глядя снизу вверх на Горшенёва, и тихонько зашуршала сценарием. Формально она была просто ассистенткой, но так уж вышло, что на четверть ставки она помогала по свету, на четверть — по музыке, ещё на восьмушку — по подбору персонала... В труппе её за это ласково называли Белкой. Михаил Юрьевич, которого как только не называли в труппе, вновь сурово сдвинул брови. — Ну, что ж. Будем без Леонтьева. Пока его ждём, уж снег растает. Катя, мнущаяся в центре сцены, растерянно посмотрела на худрука. — К-как это без него, Михаил Юрьевич? — Она как-то скованно повела плечами, чувствуя подкатывающее к горлу волнение. Коротко посмотрела на Андрея, который так и не ушёл со сцены, но тот только сочувствующе поджал уголок губ — помочь тут было нечем. — Так у нас же... Целая сцена с ним... Там много, я... Одна-то как? Глаза у Снегурочки заблестели от подступающих слёз. Маша смерила коротким взглядом всё ещё стоявшего столбом Горшенёва, уже зная, что тот сейчас скажет. Однако он лишь потёр переносицу и неожиданно вскинул вверх правую руку. Ну Цезарь, не иначе. — Значит, так. За Леонтьева пока буду я. Машенька, что у нас по сцене? — Нефёдова медленно моргнула, пытаясь осознать происходящее, но сценарий тут же подала. Зачем, правда — непонятно, поскольку взглядом по нему едва ли пробежались. — Мг-м, понял. Пачка листов вернулась к Маше, а сам худрук направился к сцене. — Репетируем без изменений, как играли — так играем. На меня не ориентируемся. На премьере меня не будет, будет ли Леонтьев... Уже под вопросом. *** Конечно, после восхождения Михаила Юрьевича на сцену играть так, как играли, не смог бы уже никто. Повезло, что явление третье было в основном занято диалогом Снегурочки и Мизгиря — остальные актёры, кто таясь, а кто в открытую, наблюдали за происходящим из-за кулис. Увидеть худрука на сцене считалось явлением настолько редким, что впору было обводить сегодняшнее число в календаре. А посмотреть было на что. Обыкновенно серьёзный, строгий и холодный Горшенёв в одно мгновение преобразился. Глаза у него сверкали не то хищно, не то отчаянно — но так завораживающе, что оторваться было невозможно. Так неожиданно пылко он признавался Снегурочке в своих чувствах, так искренне и по-настоящему у него выходило поджать губы, где нужно, и взгляд сделать просящий, и бухнуться в исступлении на колени в конце своего первого пламенного монолога: “И слёзы лью. Смотри, колена клонит Перед девчонкой гордый человек!” Князев стоял, как громом поражённый, и во все глаза смотрел на удивительное преображение. Трудно было не догадаться, что худруком Михал Юрьича не просто так назначили — стало быть, играет он хорошо. Но настолько хорошо играть было, по меркам Андрея, просто противозаконно. "Постой! Что страшен я, то правда. Не напрасно ж Румяный стыд прорезал полосами Лицо моё; за горечь униженья Заплатишь ты..." — Не знаю, как Снегурочка, — доверительно шепнул Дима, вырулив из-за декораций и остановившись понаблюдать рядом, — но я бы ему дал. Не, ну ты посмотри, каков... — Ой, Дим, давай без вот этого самого, — передразнил его Князев и отмахнулся, не желая отвлекаться. Мизгирь на сцене толкал свой знаменитый монолог про водолазов, жемчужину и цену любви. На андреев скромный вкус, текст был отвратительно скучный. Однако то, как обыгрывал его Горшенёв... Несмотря на взаимное, казалось бы, притяжение, они почему-то всё ещё ходили вокруг да около. Присмотревшись повнимательнее и на своей шкуре ощутив, каким худрук бывает суровым и нетерпимым на репетициях, Андрей уже откровенно засомневался, что приглянулся ему не только с профессиональной точки зрения. Впрочем, очаровательная Маша-Белка поспешила его утешить. Заметив чересчур уж тоскливый взгляд на одной из сыгровок, она как-то незаметно подкралась к будущему Лелю бочком и ненавязчиво обронила: — Не вешай нос, Дюш. Михаил Юрьевич у нас такой... Сложный немного. Это он пока морозится, ты подожди, вот попривыкнет к тебе... — Куда уж больше привыкать, — недовольно проворчал в ответ Князев и потёр затылок, мысленно сетуя на то, как легко его раскрыли. — Я думал, он сам... — Не-е, он сам точно первый ничего делать не будет. Ты же вот... — Маша бросила краткий взгляд на сцену, где в тот момент как раз репетировала одну из своих сцен сама Снегурочка. — Снегурочкино сердце растопил? Ну, в спектакле, — у собеседника вдруг стало какое-то слишком сложное лицо, и ассистентка тихо рассмеялась. — Точнее, попытался. Любить она не умела, но захотела научиться, чтобы... С Лелем быть. Вот и тут так же. Андрей озадачился ещё больше. — Михаил Юрьевич у нас тоже, как бы... Снегурочка. В некотором роде. — Туманно продолжила Белка и бросила взгляд на рубку звукорежиссёра, в которой между этим самым звукорежиссёром и худруком кипел нешуточный словесный бой. Хорошо, что вполголоса. — Так что придётся немного подождать, пока оттает. Ты не отчаивайся только, ладно? Ответить "Ладно" было просто, а вот действительно не отчаяться — уже сложнее. Впрочем, Князев никогда лёгких путей и не искал. *** В дверь постучали. Ответа не последовало. Послышался скрип, и в дверном проёме показалось андреево улыбающееся лицо. — Михал Юрьич, можно? Михал Юрьич, не поднимая головы, махнул рукой. После перфоманса на репетиции он, казалось, немного смягчился. Однако гонял их ещё часа два, пока все не устали окончательно и не выучили наизусть, сколько шагов от одного конца сцены до другого. А потом вдруг дал отмашку, мол, на сегодня всё, и ушёл к себе. Не то что бы это было чем-то необычным, но вот его лицо... Слишком уж много задумчивости на нём застыло; точно ледяной маской, его сковало непонятным хмурым выражением, и маску эту хотелось растопить любой ценой. — Вы сегодня всех покорили, — подбавив в голос веселья, Князев прикрыл за собой дверь и направился к гостевому креслу. — Прям... До глубины души, я бы сказал. Уголки губ у худрука чуть дёрнулись, но хмурое выражение с лица никуда не делось. — Неужели? Прямо до глубины души? — Он, не отрываясь от заполнения каких-то бумаг, тихо усмехнулся. — Надеюсь, хоть какая-то польза от этого покорения будет. А то развели бардак: на репетиции мы не ходим, роли мы не учим, пластика... — Михал Юрьич, — неожиданно перебивая, Андрей остановился у кресла, но в него не сел, — а как это вы так... До сих пор роль помните? Это ж столько текста... Прикидываться дурачком было не впервой. Правда, делать так перед Михаилом Юрьевичем было страшновато, но почему бы не попробовать? Тем более, ради благой цели. Тот замер от удивления и чуть наморщил лоб. Задумался. — Это... Моё дипломное, — он как-то неловко куснул уголок губ и всё же отложил ручку в сторону. Рассеянно обвёл взглядом стол, затем собеседника. — Такое на всю жизнь запомнится, хочешь не хочешь. На пару минут воцарилась тишина. Князев досадливо закусил щеку с внутренней стороны. Не сработало? — А вам... Так нравится эта роль? — Спрашиваешь! — С неожиданным жаром отозвался Горшенёв, и от сердца сразу как будто бы отлегло. — Первая серьёзная роль, к ней... Больше всего готовишься. Этот герой с тобой на всю жизнь потом, никуда от него не денешься... — Увлечённый собственным рассказом, он вдруг улыбнулся самыми уголками губ, но как-то... Тепло, что ли. У Андрея в груди что-то ёкнуло. — Мне все говорили: "Дался тебе этот Мизгирь, что ты с ним носишься", а мне... Так обидно за него было, понимаешь? Его ведь все критики, да и сам Островский, терпеть не могли вообще, — ледяная маска постепенно покрывалась сеткой трещин; сквозь эти трещины стало видно самого худрука, восторженного и вдохновлённого — такого, каким он бывал крайне редко, но каким восхищались все без исключения. — У него имя даже... Ну, там про паука что-то, не припомню уже. Словом, мерзавец он последний, вроде как. — Я тоже почему-то так подумал, — признался Князев, неуверенно улыбаясь, и потёр макушку. — Когда сценарий читал, там... — Вот-вот! Понимаешь, о чём я, да? — Михаил Юрьевич улыбался теперь и активно жестикулировал, совсем как в те моменты, когда что-то объяснял на репетициях и сыгровках. — Он для всех — тот ещё негодяй и мерзавец, а мне... Мне кажется, обидел его кто-то, или обманул... Нехорошо. Давным-давно, наверное, потому он и... Решил, что может всё на свете купить, а не купить — так силой взять. Наблюдать за тем, как актёр рассказывает о своей любимой роли, всегда было для Андрея каким-то особенным видом удовольствия. У всех неизменно начинали светиться глаза, улыбка становилась мягче, в голосе что-то такое проявлялось... Ласковое, как будто не о герое говорят, а о ребёнке. Только вот у Горшенёва кроме этого всего ещё и тоска какая-то в голосе сквозила. Это... Наталкивало на определённые мысли. — Ему поэтому Снегурочка понравилась, — продолжал он, оживлённо жестикулируя и глядя на собеседника с какой-то надеждой, слово переспрашивая одним взглядом: "понимаешь ведь, да?". — Ей от него ничего было не нужно, это во-первых. Нет, конечно, она красавицей была, и вообще, но... И Купава-то тоже ничего, — Князев, не сдержавшись, тихо прыснул, вызывая улыбку на чужих губах. — А во-вторых... Она перед ним не заискивала, не притворялась. Просто... Искренне так, честно ему сказала, мол, так и так, любить я не умею, а ты меня пугаешь вообще, мужик, и... Ему вот этого и не хватало, наверное: чтобы кто-то с ним просто честным был, понимаешь? Вдруг осознав, по всей видимости, что сказал лишнего, худрук замолчал. И тут до Андрея дошло. Вот дурак! Он-то решил, что ему предстоит сердце Снегурочки растопить, а тут... В голове всплыла абсолютно шальная мысль. Конечно, в другой ситуации он бы её тут же отмёл — но тут ситуация была безвыходная. Если уж полез человеку в душу, то влезай целиком. — А почему Мизгирь... На Леля не посмотрит? От того, как Князев неожиданно перешёл на белый стих, да и от самих слов тоже, худрук недоумевающе нахмурился и приподнял бровь. Видимо, пытался вникнуть. Такой момент нельзя было упускать, но, как назло, все слова из головы куда-то улетучились. Андрей гулко сглотнул, медленно огибая горшенёвский стол. Что там говорил сам Михаил Юрьевич? Главное — делать уверенный вид. — Тот всем хорош, и искренен, и... Честен. — Невольно осмелев от того, как ловко он направил разговор в нужное русло, Князев остановился по правую руку от всё ещё недоумевающего Горшенёва и опёрся рукой прямо на какие-то бумаги. На хмуром лице медленно проступало понимание. В карих глазах блеснуло что-то — почти как сегодня на репетиции, — и внутри всё сжалось от странного предвкушения. — Кто, Лель? — Худрук недоверчиво фыркнул, поворачиваясь к собеседнику и глядя на того снизу вверх. — Вот уж кто честен — не поверю. Его ищи-свищи, как ветра в поле. И хотя в каждом слове ощущалась крошечная ложка дёгтя, по глазам было видно — недоверие это не из злобы. Скорее... Из страха? Андрей улыбнулся самыми уголками губ. — И чем же Лелю доказать, что... — На языке вертелось слово, да так и не вспомнилось; пришлось колдовать с ударениями и надеяться, что не получится откровенной лажи. — Чисты чувства? Быть может, сердцем доказать сумеет? Уши почему-то окатило жаром. — Что сердце? Не достанешь из-под рёбер, — хмуро отозвался Михаил Юрьевич, даже не собираясь сдавать позиции так скоро, — а что внутри — ещё сложней загадка. — Он отвёл взгляд, нервно перебирая пальцами по столу, и что-то в его лице такое проскользнуло, что стало даже стыдно немного за свою настойчивость. — Обманет — не успеешь оглянуться, да и проверить... — Может, поцелуем? Князев наклонился, но выдержал паузу, прежде чем продолжить. Так у Горшенёва был хотя бы призрачный шанс сбежать, если бы он вдруг понял, что заигрался и не готов срывать с себя маску. Но тот сидел неподвижно. — Ценнее он и слаще... Втихомолку, — невольно вспоминая текст, протянул Андрей, но голос у него как-то ощутимо просел. Лель исчез, а вместе с ним исчезла показная смелость. — Вы... Помните? — Такое не забудешь. — Худрук тихо усмехнулся, явно оценив цитирование, и неожиданно вновь посмотрел на него. — Да только что для Леля поцелуй-то? Пустое слово, раздавать не жалко... — Пытливый взгляд очертил чужое лицо и задержался на губах. — Любому и любой, кто ни попросит. — Ну, не скажите. Раздавать-то просто, — коротко облизнувшись, Князев почему-то гулко сглотнул. Казаться насмешливым и простым под таким пристальным взглядом удавалось с трудом, особенно на столь неприлично коротком расстоянии. — Но нет ни трепета, ни смысла никакого. Другое дело, ежели с любимым... — Голос снова подвёл; пришлось сделать глубокий вдох, как перед нырком, и только тогда продолжить. — Тогда и сам целуешь... По-другому. Глаза у Михаила Юрьевича потемнели, как темнеют зимой скованные льдом озёра. — И как же по-другому? Разъясни-ка. — Сейчас узнаете, — вкрадчиво шепнул Андрей и прильнул к чужим губам, ныряя на самую глубину без всяких размышлений. Лёд оглушительно затрещал. Тёмные воды сомкнулись над головой — это цепкие пальцы вплелись в андреевы вихры, притягивая ближе. Поцелуй был поначалу осторожным и медленным. Как, бывает, перекатываешь во рту только что открытую ириску, пытаясь удержать её, чтобы к зубам не прилипла; но стоит ей стать мягкой... Князев в какой-то момент не выдержал и, прихватив чужую нижнюю губу, толкнулся языком в приоткрытый рот. Впрочем, за шустрый язык его тут же укусили — не больно, скорее приятно, вырывая из груди рваный вздох, — и влажно мазнули языком сначала по верхней, а затем по нижней губе. Стало ещё жарче. Казалось бы, в какой раз уже Андрей целовался за всю свою жизнь, а сердце всё равно билось так, будто в первый. Хотелось всего и сразу: мягко прихватывать губы, покусывать и оттягивать нижнюю, скользить языком по чужому и нежно, совершенно целомудренно касаться уголков губ. Хотелось вцепиться в воротник этой треклятой полосатой рубашки — специально он её, что ли, так часто носит? — и никуда не отпускать. Хотелось бесцеремонно усесться на чужие колени, притереться ближе, вплавиться целиком и полностью... В глазах начинало темнеть. Видимо, не у него одного, потому как Горшенёв отстранился, пусть и с явной неохотой. Дыхание у него сбилось, на щеках разлился совершенно очаровательный пунцовый румянец, и Андрей едва не взвыл, представив на секунду, как выглядит сейчас сам. — Островский там, небось... В гробу перевернулся, — голос у худрука сел, и от сквозящей в нём хрипотцы всё внутри почему-то скрутило сладкой судорогой. Стоило открыть глаза и поймать на себе чужой взгляд, как этой самой судорогой чуть не подкосило колени. — Да и хрен бы с ним, — сипло отозвался Князев и в который раз облизнулся. Прошло секунды две, и его вдруг пробило на смешок — похоже, нервный, но Михаил Юрьевич этот смешок поймал и усмехнулся в ответ. Спустя мгновение они оба рассмеялись, как от действительно удачной шутки. В районе солнечного сплетения что-то лопнуло, разливая по груди тепло, и стало так легко... Не сговариваясь, они вдруг умолкли, глядя друг на друга в упор. Секунда — и Андрея снова притянули к себе, вплетая пальцы в вихры на затылке и прикусывая нижнюю губу. Лёд наконец-то тронулся.