***
Остановка и выгрузка с коротким писком. Вокруг него ходят люди в перчатках, контролируя процесс «переезда» животного в новый дом. Чонгук смотрит спокойно, как его клетку заносят вглубь помещения, пока самого немного укачивает от тряски. Всю дорогу он внимательно наблюдал, куда и как долго его везут. Накануне вечера, когда его окончательно определили в цирк, браконьеры долго на повышенных тонах обсуждали неудачный перелет своего коллеги в Дубай, куда отвозили львят. Его раскрыли, а язык за зубами держать невыгодно, когда светит парочка лет в тюрьме, поэтому все оставшиеся на складе люди быстро подсуетились и стали вывозить товар. На черную пантеру смотрели долго и с жалостью, почесывая головы: жаль продавать зверя за такие копейки, но содержание и уход за Чонгуком стоит очень дорого — выгоднее побыстрее избавиться. Так он оказался здесь. Под куполом, в месте, стягивающем пространство и раздвигающем людские возможности. Чонгук мало что знал о цирке: при необходимости водил туда младшие классы, но случалось это всего пару раз. Чон отказывался, внутренне не желая во-первых, тратить свое время, во-вторых, наблюдать, как пусть и неразумных, но зверей гоняют по замкнутому кругу. Может, Чонгук и не отличался эмпатией, но в цирке он видел некую дисгармонию вещей, сидя на месте и как бы говоря: «сейчас я потешу свое людское желание зрелища, а потом вернусь в тропический лес в облике пантеры, пока вы останетесь здесь, потому что таков ваш удел». Оказывается, бумеранг возвращается, даже если не ты его запускал. Что гораздо хуже: Чонгук не разбирается в цирках, но точно знает, что этот — полосатый, натянутый и временный — зовется шапито, и он подвижен, постоянно в пути. Это очень осложняет его нынешнее положение, урезая отведенное время в разы. Его перегоняют в другую, более дешевую клетку, громко хлопая дверцей и затем оставляя в кромешной темноте. Глаза почти сразу привыкают к мраку, поэтому Чонгук не особо оптимистично осматривает новых соседей, состоящих из неразумных животных. Чувство собственной никчемности переполняет, ведь еще бы, какой другой такой идиот-оборотень попал сюда и жил подобным образом? Чонгук усмехается, ведь парочку таких действительно знал, а где они сейчас — уже не его забота. Разве что одна. Маленькая, случайно просочившаяся заноза, комок пятнистой шерсти. Пока альфа в сомнениях, мозг подсказывает фокусироваться только на нынешних проблемах. Самый правдивый принцип — сначала надеть маску на себя, потом на утопающего — и Чонгук собирается ему следовать. Рядом с его клеткой копошатся обезьяны, которых пантера сразу невзлюбил. Шумные, приставучие твари, они заставят его выжить из ума быстрее, чем наступит первое представление. Хуже всего, что здесь, в отличие от корабля или склада не такое большое пространство, так что придется мириться с обилием самых разнообразных запахов. Нужно делать ноги как можно скорее. Он смотрит на замок, что теперь соединяет дверцу с основной частью. Навесной замок, не слишком сильное крепление — с этим проще работать. Чонгук не успевает и мысли новой сообразить, когда тяжелые шторы распахиваются и внутрь заходит труппа. Они одеты в обычную одежду, но то, что эти подтянутые молодые гимнасты и трюкачи и есть его покупатели, нет сомнений. Чон внутренне хмыкает. По убранству этого места, малому помещению и небольшому количеству людей он понял, что дела у шапито идут не в гору. Так, как они позволили себе покупку экзотичного хищного зверя? Из толпы выходит совсем юный парень лет шестнадцати и мужчина с толстыми хмурыми бровями и строгим взглядом. Он смотрит на Чонгука, как на протухшую курицу в холодильнике, быстро развернувшись и обратившись к кому-то из толпы. Изо рта льется сиплый безвкусный голос на запутанном турецком, который Чонгук совсем не знает. Тем временем главный дрессировщик отчитывает управляющего: — И это за него ты отдал наш месячный залог? — недовольно кривится. — Он же уже возрастной. Каким образом прикажешь его обучать и контролировать, когда это уже сформировавшаяся особь? — Он обошёлся нам дешевле, чем новый тигрёнок, Коч. Ты сам проел мне все мозги с тем, что нужно как можно быстрее заменить зверя. Теперь работай с тем, что есть. Мужчина, названный Кочем, кинул ещё один не обнадеживающий взгляд на чёрную пантеру. Со стороны дрессировщика он был совершенно точно против замены диких животных посреди сезона, тем более когда время на их дрессировку остаётся в обрез. О приручении никто не говорил: это звучит дико в отношении взрослого сформировавшегося альфы. Коч смотрит на эту животину почти два метра в длину и полтора в холке и не знает, увенчается ли их дело успехом хотя бы через несколько недель, которых у них нет. — Выступление через пять дней, Билл. За это время никто не сможет укротить абсолютного дикаря. Чонгуку льстил их разговор хотя бы потому, что его пантера чувствовала исходящее от дрессировщика недовольство. Если он создаст им проблемы, то есть вероятность, что эти циркачи задержатся в Стамбуле, что в свою очередь даст ему время. Другой момент, что нельзя излишне перегибать, иначе никто не знает, куда его отправят в следующий раз. Однако брошенная фраза заставляет его прислушиваться больше. Навострив уши, Чон улавливает в разговоре пришедших «Италия», «Болгария» и «Египет». Они начинают говорить об Африке, похоже, что это одно из будущих мест их выступлений. Он может попасть домой совсем проще, чем думал, если останется здесь и позволит в качестве циркового животного обратно пересечь границы без денег, документов и лишних проблем. Идеальный вариант. Если бы так сильно не фонило горечью. В таком случае он вернется, ведь из любой точки Африки попасть домой легче, чем отсюда, но Тэхен останется один. Возможно, у него получится сбежать, но Чонгук не тешит себя иллюзиями, что парень сможет без трудностей добраться на другой континент. Раньше он без раздумий выбрал бы первый простой вариант. Пока труппа переговаривается между собой, кидая в его сторону редкие взгляды, Чонгук приподнимается с места, размяв кости. За ним следит мальчишка, приятно тревожащий душу невидимым страхом. Пытается выглядеть уверенно, но Чонгук чувствует его трепет за километр. Видимо, бедный ребёнок только недавно стал работать со зверьми или раньше не взаимодействовал с дикими хищниками. Подкравшись к краю клетки, Чонгук ловит взгляд Коча, узкий, прищуренный. Этот дрессировщик совсем другой: как только увидел пантеру, даже и не подумал показать страха, наоборот в темно-карих глазах появился вызов. Он смотрит высокомерно, стойко и тяжело, пытаясь с самого начала опустить его к самой земле, чтобы Чонгук понял своё место рядом с ним. Истинный дрессировщик. Хорошо, что Чона это мало волнует. Его пытливый взгляд всё равно, что жужжание надоедливой мухи. Она постоянно летает рядом, надоедая и кусаясь, но если постараться, то ее несложно прихлопнуть. Желтые глаза сталкиваются с человеческими в непримиримом противостоянии, и оборотень надеется, что вложил в свой настолько явное сообщение, насколько это возможно. Желваки играют на лице Коча, довольно вытянутом и скульптурном. Гул переговоров прекращается, и теперь альфа чувствует, что все взгляды устремлены на него. Его это нисколько не смущает. Внутри пантера уже не здесь. Он выберется, чего бы ему это ни стоило, вопрос только во времени. Люди постепенно покидают их, выходя за шторы и возвращаясь в свою обычную жизнь. Только Коч остаётся, прожигая пантеру взглядом. Он делает шаг вперёд, в его действиях нет и тени страха или нерешительности. Коч приседает, все ещё оставаясь чуть выше головы чёрной пантеры. Еле уловимое рычание не смущает его. — Нам с тобой нужно будет работать вместе, — с интересом оглядывает чёрную морду напротив себя. — Я всегда за уважение во взаимоотношениях, но для этого каждому приходится чем-то жертвовать. Тебе придётся пожертвовать своей гордостью, малыш. Чонгук предупреждающе рычит, учуяв в непонятных словах насмешку, но утихомиривает агрессию. Не время выходить на эмоции, вестись на снисходительный тон. Ноги здесь его скоро не будет. Потерпеть словесные унижения все ещё в его силах, чтобы в конце концов оказаться победителем. Коч придвигается ближе, настолько, что даже Чонгук удивляется непозволительной смелости. С такого расстояния пантера может просунуть лапу и с легкостью исцарапать его лицо. — Здесь всегда побеждаю я, — карие глаза блестят. — И единственный, кто сломается, это ты. Коч встаёт и уходит под тяжёлым взглядом хищника. После его недолгого монолога сразу понятна натура дрессировщика: твёрдый и принципиальный. Такой будет добиваться послушания, пусть и не самыми жестокими методами, но не гнушаясь ровнять гордость зверя с землей. Если хищник не почувствует в тебе стержень, ты станешь его добычей. Если ты поднимешься над ним, укротив и показав, кто тут главный, животное признает тебя. Чонгук старается выкинуть из мыслей дрессировщика, который только мотивирует его искать выход быстрее, и всматривается в каждый предмет в небольшом темном шатре. Клетки рядами, тихие животные, свыкшиеся со своей жизнью, ящики с оборудованием и всяким хламом. Взгляд цепляется за ближайший к нему, и Чонгук щурится сильнее, рассматривая очертание деревянных коробок, покрытых мешковатой тканью. От них идет неприятный запах машинного масла и бог знает чего еще, но один из ящиков выглядывает из-под покрытия. В нем лежат инструменты, как кажется, для установки шатров. Различные отвертки, гвозди, щипцы и ключи. Металл чуть отсвечивает из-за пробравшегося луча, привлекательно рождая новую идею в голове Чона. Он примеряет расстояние от своей клетки до коробки, с неудовлетворением подмечая, что придется приложить усилия, чтобы хоть немного дотянуться до предметов через проход. Но это лучше, чем ничего. Вряд ли в его распоряжение попадется лом в ближайшее время. Сейчас разгар дня, поэтому Чонгук не спешит обращаться, чтобы осуществить затею. В любой момент сюда могут зайти люди. Решив выбрать глубокую ночь, он и так рискует, ведь отсутствие камер не говорит о том, что территория не будет охраняться и проверяться наблюдателями. Закончив выверять свои будущие действия в голове, Чон начинает откровенно скучать, даже начав бродить по клетке от нервов и предстоящей авантюры. Легкое беспокойство волнует его, хотя, признаться честно, сейчас Чонгуку намного легче, чем какие-то пару суток назад. Он всегда был, есть и будет одиночкой, так думает мужчина внутри, напряженно наблюдающий за действиями черной пантеры и управляющий ею. Поэтому ему так тяжело было на корабле в самом начале, и даже после легче не стало. Чон чувствовал, как с каждым разом все больше отвечает за этих оборотней, с каждым словом, каким он помогал или спорил с ними, он все больше имеет к ним какое-то отношение. К чёрту, думал Чонгук, пропитываясь корабельной вонью и не желая ни с кем говорить и никому помогать. Он сам за себя, они, если хотят, пусть объединяются. Но в какой-то момент нельзя стало отрицать, что их жизни переплелись и стали зависеть друг от друга. Заин стал неуправляем, Юнги, хоть и был адекватным, доверия у Чонгука не вызывал. Лишь после появления Тэхена тот стал более активно общаться с ними. Ради справедливости, которую Чон иногда не посылал в тихое пешее, доверия у него не вызывал никто. И вот, прокручивая у себя на повторе в десятый раз кассету памяти, Чонгук слышит его снова. Его «Ты обещал». Его «Не оставляй меня, пожалуйста» и надрывное конечное «Чонгук». Когда-то его точно так же просили, вкладывая столько беспочвенной веры, словно Чон способен взять и решить все проблемы по щелчку пальцев. На него когда-то надеялись, как думал Чонгук, но, кажется это выжгло все воспоминания черным пожаром. Чон пытался разобраться, что же такого он услышал в этом голосе, что стал думать об этом постоянно. Настолько часто, что внутреннее закостенелое двинулось, оттаяв и по застывшему айсбергу чувств прокатилась одна капля талой воды. Настолько, что его главным мотивом сбежать быстрее стала не его внутренняя тяга к свободе, а стремление не разочаровать человека, который впервые за столь долгое количество лет, кажется, поверил ему и рассчитывал на него. Чонгук вздыхает, чувствуя накатывающее подобие сожаления. Всего лишь его отголоски, но даже это должно бы напрячь его вечно молчащие эмоции. Он не хочет подводить Тэхена, а это значит, что ему уже не все равно. И это чертовски плохо и ужасно расстраивает. Чонгук мог бы сбежать отсюда, может завтра, а может через месяц, он сделает это, но ноющее чувство предательства, если он посмеет вернуться в Африку один, никуда не уйдет. Пробужденная совесть надавит сильнее, будет подкидывать ему разные образы парня девятнадцати лет со светлыми волосами, пока он будет просить его вечно о помощи, которую Чонгук ему не оказал. Печально, как он упустил свой шанс быстро и беспроблемно вернуться домой. Хотя, конечно, оба этих эпитета будут обманчивы. У него нет никаких денег и даже идей о том, как он, выбравшись из цирка, попадет из Стамбула на другой континент, а если останется в шапито, то неизвестно, сможет ли продержаться долго. Чонгук настораживается, когда снова слышит голоса, инстинктивно распушив загривок. Главный дрессировщик возвращается вместе со своим мальчишкой-ассистентом. Сквозь раздвинутые портьеры проникает уходящий свет заканчивающегося дня, когда в оранжевые лучи преграждает темная высокая фигура. Коч. Снова говорит что-то на непонятном, перебрасываясь фразами с ассистентом, перемещая сигарету в зубах. Чонгук только глазами следит, как коренастый мужчина подходит ближе, царапая ботинками пол. Коч переводит взгляд на Эмре, что прячется в тени подальше от нового зверя, не решаясь и близко приблизиться к большой черной кошке. Этот экземпляр действительно крупный, думает турок, вытаскивая дотлевшую сигарету, откинув и затушив. — На основную дрессировку сегодня мы уже опоздали, а значит потеряли драгоценное время, — поставлено говорит он подростку, словно отчитывая его за неудачные обстоятельства. — Остаются двухразовые полноценные по два часа. Как думаешь, этого достаточно, Эмре? Парень не отрываясь следит за желтыми глазами, что полуприкрыты, но внимательно наблюдают за движениями Коча. Может, Эмре и кажется, но он видит в звериных зрачках полное спокойствие и контроль ситуации. И это так странно. — Эмре? — недовольно повторяет дрессировщик. — Н-нет, — вяло отвечает помощник. — И я о том же, — кивает мужчина, повернувшись к черной пантере, что надменно поднимает голову, встречаясь с ним взглядом. — Билл, безмозглое никчемное создание, не понимает, что на то, чтобы приручить хищника нужны годы и долгое привыкание друг к другу. Помни мои слова, мелкий, нам придется с ним повозиться, и будет отлично, если он кого-нибудь в итоге не сожрёт.***
Цепь звонко ударяется о дверцу клетки, когда Чонгука выводят наружу. Точнее, планируют. Усмехнувшись про себя, Чонгук упирает передние лапы в основание клетки, оставаясь сидеть на месте, пока Коч тянет ошейник на себя. Чонгук чувствует, как сзади него попахивает едким страхом, на вкус отдающим уксусом и потом, и догадывается, что там мальчишка. Безуспешно пытаясь вытащить зверя за пределы клетки, Коч нервно усмехается, отдавая первую команду. — Эмре, познакомь его с новым другом. Парень мнется, сжимая в руке предмет. Он не хочет этого делать, и это понимают все вокруг, вплоть до Чонгука. Коч недовольно сужает глаза, нахмурив лоб. — Они никогда не будут тебя слушать, если ты будешь мямлей. Хочешь быть мямлей и посмешищем, Эмре? — Он не ждет ответа. — Тогда покажи ему, кто здесь главный. Слышится вздох, и в следующую секунду заднюю лапу Чонгука обжигает короткая вспышка боли. Быстрая и хлесткая, заставляющая поджать лапу и с грудным рычанием обратить взор на побледневшего парня. Коч не теряет время, потянув с новой силой и Чон поддается, ступив за пределы маленькой тюрьмы. Лапа ниже сгиба ноет, вызвав неприятные мурашки. Коч видит первые проблески злости в глазах своего подопечного, но натягивает цепь только больше. Это еще совсем ранний взгляд, их первый этап. Коч добьется того, что этот зверь будет ненавидеть и проклинать его. Чонгук выходит наружу, чувствуя первый порыв прохладного вечернего ветра. Везде ходят люди, подготавливая пространство под скорое выступление. Они устанавливают палатки, ставят скамейки и вешают гирлянды, совсем не замечая их делегацию. Дышать на улице в разы легче, нежели в тесном провонявшем пространстве. Огоньки постепенно зажигаются, подмигивая, пока Чонгук идет следом за Кочем, разглядывая каждый сантиметр. Слишком много людей, но ограды нет — сразу после окончания дорожки для гостей виднеется поле и какие-то дома, не похожие на жилые. Чонгука осеняет, что это парк развлечений. Его вводят в красно-желтый шатер с небольшой ареной в центре. Интерес все-таки побеждает злость, и Чонгук задирает голову, смотря на высокий разноцветный шатер, стянутый в одной точке. Он никогда не думал, что окажется здесь в такой роли. Коч останавливает его посередине зала, прося охранников отойти и следить за ситуацией, а лишний персонал выйти из шатра. Несколько тренирующихся акробатов в спешке убирают реквизит и убегают, улыбчиво смотря на пантеру. В воздухе так и витает удушающий запах любопытства. Чонгук чувствует первый легкий тычок в бок металлического наконечника, возвращая все своё внимание дрессировщику. Тот неотрывно смотрит только на Чонгука, глаза в глаза, гипнотически не моргая и затем медленно доставая кусок мяса. Чон чувствует себя крайне несуразно: ему откровенно хочется встать, обрести человеческую форму и сказать всем, что вот он, Чон Чонгук, учитель физики, серьезный человек, любящий научную литературу и забывающий иногда улицы в собственном квартале. И за кого они, чёрт возьми, его принимают? Всё это слишком затянулось и начинает вызывать только внутренний нервный смех и помутневшую закипающую ярость. Какой-то альфа трясет перед ним куском мяса и тыкает палкой, чтобы Чонгук сделал кувырок или запрыгнул на подставку. Просто смешно. Гнев в золотистых глазах немного сбивает Коча с толку. Он надеялся, что пантера, которую со вчерашнего дня не кормили, как минимум поведется на аппетитный запах мяса, но зверь даже не смотрит в его сторону, прожигая его, дрессировщика насквозь. Коч сдвигает густые брови, подойдя ближе, не переставая испускать уничижительную ауру. Чонгук чувствует усилившиеся феромоны, что заставляют внутри него все взрывами исходить и клокотать, когда цепь сбавляет напряжение, падая между человеком и оборотнем, стоящих вплотную. Всего на пару секунд. Чонгук сбрасывает маску покорности, мгновенно рванув вперед под ноги дрессировщика, растерявшегося и проигравшего из-за этого драгоценное внимание, Чон делает рывок, выдирая из сильных рук цепь. Та с грохотом катится следом, пока черный зверь вихрем несется к открытому выходу. Сердце внутри бешено стучит, пока разум холодно подмечает детали: люди отшатываются в ужасе, начиная кричать, пока охранники вытащили дубинки и бегут следом. Лапы несут вперед и нет никакого плана, только одно желание не быть покоренным этими людьми, не стать частью представления и не потерять себя в бесконечных попытках придумать всё заранее и всё ждать подходящего момента. Может, Тэхен был прав, а Чонгук все это время трусил? Может, они все тогда были правы? Когти взрыхляют землю, когда Чонгук большими прыжками преодолевает поляну с лавками для праздника, распугав всех работников. Цепь неудобно болтается сзади, мешаясь под лапами, задняя саднит и ноет от удара, но Чон стискивает зубы, видя уже конец территории шапито. За спиной словно вырастают крылья: он вот-вот это сделает. Громкий выстрел и секундная заминка за ним заставляют Чонгука замереть. Черная пантера не чувствует боли, но видит дымящееся отверстие в палатке в жалких сантиметрах от него. Сзади слышатся крики. «Они не выстрелят в меня, не посмеют,» — тут же понимает он, опомнившись: «Я обошелся им слишком дорого». Чонгук снова стартует, наращивая темп и чувствуя боль в лапах, пока не выбегает за угол к предполагаемому выходу и нос к носу не сталкивается с охранником. Тот поднимает ружье, наставляя на его голову. Каким бы дорогим он ни был, Чонгук понимает, что бросившись пантера на человека, тот в первую очередь будет защищать себя. Охранник в него выстрелит, а с жизнью Чон расставаться не намерен. Не успев обогнуть человека, он чувствует, как кто-то с силой потянул за цепь сзади. Следом чувствуются знакомый запах альфы — Коч. — Хорошо побегал, поганец, — смеется дрессировщик так, словно не они сейчас чуть не лишились важной покупки. — Надеюсь, на арене будешь бегать так же хорошо.***
Красный и желтый смешиваются, пока Чонгук кружит на арене вокруг дрессировщика, распушив холку и демонстрируя зубы. Он ни на секунду не намерен уступать мужчине, и если до этого показывал повиновение, то только для того, чтобы усыпить их бдительность. Сейчас все встало на круги своя: для Чонгука это ринг, как и для Коча. Они предоставлены друг другу и только их упрямость определит конечный результат. Коч не знает, насколько Чон может быть терпеливым. Насыщенный запах мяса забивается в ноздри. Как только турок видит, как черный нос невольно дергается, втягивая аромат, потому что зверь голоден, и Коч это понимает по сузившимся глазам, по яростно мотающемуся хвосту и сокращению боков. — Ты не ел целый день. Тебе нужно хотя бы несколько килограмм, чтобы восстановить силы. Коч кладет внушительный кусок мяса на подставку, на которую должен запрыгнуть Чонгук, и отходит так, словно не собирается ему мешать. Претит мысль, что тебя принимают за идиота, пусть этот человек и не догадывается об этом. Чонгук видит твердый хлыст, что сжимает дрессировщик, и догадывается, что за этим последует. Пантера остается стоять на месте, с глубоким равнодушием взирая на двух людей. Ему определенно стоит подойти и взять мясо, чтобы не вызывать подозрений, Чонгук знает, и знает, что ведёт себя глупо и упрямо, но он готов сыграть этот раунд на правах человека. Сам Чон крайне редко охотился в образе пантеры, происходило это только во время гона, в лесу, где он скрывался в деревьях и выслеживал оленей и антилоп. Коч сколько хочет, пусть пытается сделать из него домашнего зверька, но чем отчаяннее Чонгук цепляется за свои принципы, тем дольше он будет победителем. Взгляд коричневых глаз мутнеет. — Не хочешь, — тянет дрессировщик, угрожающе сделав шаг к пантере. Чонгук все еще не понимает его слов, но опускает уши, показывая, что нельзя подходить. Сам оберегает этого человека от себя, потому что никто не будет набрасываться без причины, но Коч уже делает достаточно, чтобы Чон испытывал к нему мощную антипатию. Он слышит, как мальчик сзади сжимается, когда ботинки дрессировщика стучат о пол все громче, и тот оказывается совсем близко к Чонгуку, не боясь, что пантера может наброситься в любой момент. Чон смотрит прямо глаза в глаза, но даже его воля в какой-то момент дает сбой. Коч смотрит убийственно, как человек, совершивший множество злых поступков и ни на секунду об этом не пожалевший. Он низко опускает брови, стоя против света и откидывая на Чонгука тень. У некоторых хищных животных нет такого взгляда, как у Коча, который сканирует им, пробирая насквозь. Коч коротко смотрит за спину Чонгуку, когда тот, слишком сосредоточившись на мужчине, поздно слышит подозрительный звук. Другую заднюю лапу пронзает короткая вспышка боли, и Чон звереет. Он отталкивается задними лапами, намереваясь повалить Коча на землю и вцепиться ему куда-нибудь без сожаления совести, но тот ловко хватает его цепь, потянув вниз. Чонгук оказывается в лежачем положении, удерживаемый мальчишкой и дрессировщиком. Чонгук чувствует настоящую зародившуюся ярость, она мягким туманом окутывает его, пока еще слабо, но вот он уже задумывается: а что будет, если Коч продолжит в таком же духе? Мужчина наклоняется, смотря зверю прямо в глаза и надавив сильной рукой на прижатую голову. Темно-карие встречаются с неоново-зелеными. — Ты будешь делать всё, что я скажу, — проговаривает по слогам с такой интонацией, что даже Чонгук понимает основной смысл и щелкает пастью около его лица в паре миллиметров. Коч уклоняется, усмехнувшись. Поворачивается к бледному Эмре, отряхивая руки. — На сегодня достаточно. Он всё ещё не понимает, куда попал, и самое главное, к кому. Отведем его обратно, еду до завтрашнего дня не получит. Чонгук оказывается в клетке очень быстро, прежде чем его за цепь заведут внутрь, он «случайно» пихает ящик с инструментами, пока якобы сопротивляется. Коч выругивается, судя по интонации, и нервной сбивчивой походкой уходит из помещения. Парень еще какое-то время стоит рядом, всматриваясь в темноту, туда, где сидит озлобленный зверь. Глаза грустные, вероятно проснувшаяся совесть душит его, выражая на лице все оттенки огорчения. В конце концов, Эмре произносит скомканное «affet», затем убегая прочь, а Чонгук так и не поймет, что тот сказал ему «прости».***
Солнце давно село, подарив миру темные краски и холод одиночества. Только труппа собралась где-то далеко, обсуждая ежедневные дела и планы на будущее. До клеток долетает звонкий смех, звуки музыки и причитания недовольных цирковых артистов, что вот уже несколько дней питаются одними голыми супами. У Чонгука в это время нещадно урчит в животе. Ожидания всегда мучительны, особенно если нечем себя занять. Рассудив логически, Чонгук решил, что должен действовать сегодня. Инвентарь так и остался лежать, слегка сдвинутый ближе к нему сегодняшней попыткой, и тратить драгоценное время больше нельзя. Он тихо лежит, зализывая места ударов на задних лапах, и ждет, когда опустится полная тишина. Его любимая кромешная ночь. Зверь внутри любит это время, когда горят только звезды и салатовые глаза в темном тропическом лесу, когда он пугает дятлов и старается не натолкнуться на змей в листве. Сегодня, когда лагерь уснет, Чонгук начнет действовать, пока лишь терпеливо выжидая. По внутренним часам около двух часов ночи. Черные уши медленно поворачиваются, улавливая самые мимолетные колебания воздуха. Прищуренный взор внимательно оценивает обстановку. Не найдя никаких угроз, Чонгук старается тихо принять человеческую форму, но когда неминуемая боль от долгого пребывания в теле зверя пронзает все нервные окончания, изо рта вырывается болезненный скулеж. Оперевшись руками о пол, Чонгук сдавленно дышит, стараясь привыкнуть ко всему вокруг и замедлившимся процессам организма. Глаза болят и слезятся, дыхание спёртое, первое время Чонгук просто сидит на коленях, привыкая ко всему вокруг. Времени на это катастрофически нет, в любую минуту может прийти какой-нибудь циркач и застать столь необычную картину. Чонгук резко вскидывает голову, почувствовав боль в висках. Ему сегодня что-то катастрофически не везет. Он пробует пару раз дёрнуть замок со всей силы, но тот плотный, висит и не сорвать его, только шум наводит. Облизав сухие губы, он тихо передвигается к краю, где напротив стоит коробка. Чёрные глаза блестят в темноте, находя те самые гаечные ключи. Чонгук просовывает одну руку на пробу, пока плечом не сталкивается с холодными прутьями. Рука за пределами клетки тянется к спасению, не досчитывая жалких миллиметров. Скопившееся напряжение в мышцах начинает утомлять, пока Чонгук не опускает руку в изнеможении на пол, выдыхая всю злость и накопившуюся усталость за день. Прислоняется лбом, закрыв глаза и проклиная всех на свете. Потом открывает, принимая другую позу, чуть повернув корпус и до боли вжавшись в прутья. Поворачивает лицо, щекой почувствовав холодное прикосновение железа, и все тянется, тянется бесконечно, ловя пальцами пустоту. На секунду цепляется за ключ, прочертив по нему указательным. Чонгук замирает, широко распахнув веки. Пробует также поймать ключ руками, приблизить хоть чуть ближе, но тщетно. — Чёрт, — шипит, натянувшись как пружина. На глаза невольно попадается миска с водой, которую ему всё-таки оставили. Чонгук быстро убирает руку обратно, пододвинувшись к ней. Зрелище не самое приятное: хоть и довольно чистая миска, но проходящая через чьи-то руки и неизвестно сколько повидавшая пасти других зверей. Чонгук брезгливо смотрит на воду, думая, не лучше ли ему лечь и спокойно умереть. Посмотри на него сейчас учитель Чон из довольно приличной школы, помотал бы головой и подумал, что никогда бы не дошел до такого. Многие нынешние вещи, в прошлом казавшиеся неприемлемыми, теперь не кажутся столь уж и плохими. Чонгук вот никогда не любил кока-колу, нежелающий мучится расстройством желудка, но сейчас всё бы отдал за ощущения холодной банки в руке и сладковатого вкуса газировки. Или за возможность полежать на диване и, например, почистить зубы. Он берет миску решительней, сделав небольшой глоток, стараясь не касаться ее губами. По телу разливается немного силы и энергии, поэтому Чонгук переворачивает посудину, вылив достаточно много воды себе на руку и плечо. Снова пристроившись к прутьям, он тянется за ключом. Плечо проскальзывает вперед, и Чонгук неверяще пялится на собственную ладонь, которая достала до инструмента. Он сжимает гаечный ключ, аккуратно пытаясь вытащить его из-под предметов сверху. Медленно и аккуратно, Чонгук не спешит, когда вдруг слышит чужие шаги за пределами помещений с клетками. Они четкие и уверенные. Коч. Легкая паника накрывает сознание, Чонгук дергается, быстро вытянув ключ, из-за чего отвертка сверху скрипит и падает вниз. Сердце пропускает удар. Слыша шаги всё ближе, Чон дергает рукой с зажатым ключом. Предплечье никак не хочет сдвигаться с места, застряв с внешней части клетки. Шаги отсчитывают секунды его каждого промедления. — Давай, ну же, — он слышит, как снаружи Коч звенит ключами, намереваясь открыть дверь. — Блять. Чонгук успокаивает сердце и дыхание, отгоняя ненужную панику. Он ищет правильный поворот тела, стараясь поменять позицию плеча. Замок вставляется в скважину. В голове набатом стучит противное: уже скоро, малыш. Это конец, Чонгук. Тебя поймают. Тик-так, Чонгук. Тебя снова поймали. — Тебе не сбежать, — голос прошлого ударяет под дых. Чон плавно выкручивает плечо, пока не чувствует свободу в мышцах. Нашел. Вытаскивает руку с ключом, когда дверь открывается. Кочу осталось пройти коридор и отдернуть шторы. Быстро положив ключ на пол, Чонгук усиленно меняет строение тела, сморщившись. Его впервые настолько сильно кроет страх и уверенность, что это конец. По вискам будто ударили молотком, Чон чувствует закипание собственной крови. Зверь вырывается наружу, обрастая шерстью и принимая защищенную форму. Чонгук успевает кинуть напряженный взгляд, прежде чем уступить. Шторка отдергивается, в помещение заходит дрессировщик с фонарем. Он светит вперед, находя лучом пристанище чёрного зверя. Пантера лежит на полу, подогнув лапы и медленно моргая смотрит на него. Коч подходит ближе, пока у Чонгука всё внутри леденеет, покрываясь коркой изморози. Он сейчас заметит пропажу ключа. Он всё поймет. А когда сгонит его с места, обнаружив ключ под телом, то точно заподозрит что-нибудь. Но Коч только приседает рядом с клеткой, положив под взглядом пантеры подушку на пол и укрывшись пледом. Смотрит на него и говорит что-то, пока не засыпает. Как дрессировщик, Коч знает, что чем больше проводишь времени со зверьми, тем быстрее они привыкают к тебе, поэтому он планировал оставаться с чёрной пантерой на ночь до конца выступления.***
На следующий день его будят рано утром, поэтому Чонгук успевает зевнуть даже в животном обращении. Ключ он засунул в разъем между задней частью клетки и стеной, понадеясь, что туда не будут заглядывать люди. Работники усиленно готовятся ко дню первого представления, им не до этого. Они занимают площадку по очереди, и, видимо, Кочу нравится вставать ни свет ни заря. Он и Эмре заставляют Чонгука пробежать рысцой арену, хотя делает это Чон скорее, чтобы избавиться от ненавистных касаний твердой палки и кнута. На трюках ему то и дело тыкают в бедро острым кончиком, чтобы он научился воспринимать боль. О, Чонгук понимает, чего они хотят добиться. Только ассоциации с болью заставят животных выполнять трюки: не слезть с подставки, не накинуться на дрессировщика, ходить кругами вокруг себя. Еда всё еще хороший рычаг, но не такой эффективный, как физическое насилие. И ментальное. Коч пытается задавить его всеми возможными способами: дает понюхать мясо, а потом отодвигает руку, самостоятельно запрыгнув на подставку и съев маленький кусок. Внутренне Чонгука передергивает, но только вот вид еды вызывает всё большие спазмы, топя человека и пробуждая оголодавшего животного. Чонгуку хочется сбросить этого высокомерного, напирающего человека, показав настоящую натуру, выпустить альфу, дать зеленый свет зверю. Тренировки продолжаются целый день, три раза Чонгук покидает пределы клетки и три раза возвращается без сил. Всё уходит на сопротивление и соперничество. Он вкладывает каждый процент своей упрямости в противостояние дрессировщику. «Скоро меня здесь не будет,» — думает Чонгук, прежде чем провалиться в сон после вечерней тренировки и оставив Коча еще более разозленным. Раны, хоть и не сильные, неглубокий, но медленно разрастаются на теле, при взгляде на них Чонгук испытывает смешанные чувства. Он мог бы получать еду, не чувствовать столь унижающего обращения к себе, но вряд ли его перестали бы бить. Таковы здесь законы воспитания. Совсем поздно к нему заглядывает Эмре, но Чонгуку откровенно плевать. Он тихо рычит на него, отвернувшись к стене. Нет ни сил, ни желания. Вообще-то, всё у него уже решено. Не будет он никому подчиняться, пока есть в нем что-то человеческое, и пока его зверь точно также никогда не продаст свою гордость. Эмре быстро просовывает здоровый кусок мяса в клетку, также скоро и сбежав. Чонгук немного удивляется, но принимает угощение. Он ведь не последний тупица, в конце концов, их и браконьеры кормили. Вот только танцевать на сцене под дудку Коча — это другое. Это признать себя ниже его, назвать Коча не дрессировщиком, а укротителем. Банально, скучно, унизительно. В их мире даже слишком просто: все знают, что пантера сильнее человека, но человек всегда будет стремиться внушить зверю, что на самом деле это не так. После еды усталость накатывает такая сильная, что не остается сил на раздумия. Ночью Чонгук снова тянется за вторым гаечным ключом, чтобы, наконец, попытаться взломать замок. Он делает всё в точности, как вчера, вот только второй ключ чуть дальше. Уже почти схватив его, Чон замирает, когда чужая рука забирает инструмент прямо перед ним. Как он не услышал? Почему? Участившийся пульс бьет сквозь кожу, когда в ноздри забивается знакомый запах сандала, теплый, сливочный. Чонгук переводит взгляд наверх, застывая, потому что перед ним стоит Тэхен. Он в тени, лица почти не видно, только волосы светлым пятном отличаются от стены, но не узнать его невозможно. Легкие сковывает прутьями, Чонгук чувствует, как глаза стекленеют. Ему почему-то кажется, что он опоздал, что это тот самый момент, когда за ним пришли, потому что именно сейчас можно опустить руки. Тэхен ему это позволит? Парень не двигается, но знакомым хрипловатым голосом заставляет стенки сердца содрогнуться. — Ну, здравствуй. Короткое, вмещающее в себе всю скопившуюся обиду. И лучше бы Чонгуку не знать, что больнее: когда это просто обида, или уже она, переходящая в отрешенное безразличие. — Всё никак не справишься, м? Я ожидал от тебя большего, Чонгук, — проскользнувшая усмешка. — На корабле ведь все тебя подозревали, ты не давал нам ни малейших попыток на побег, а сам знал, что выберешься из любой ситуации. Может, ты просто ждал подходящего момента? Чонгук смотрит в темноту, где тень крутит гаечным ключом, играет злобно, ничего хорошего не предвещая. — Я пытался защитить вас, — выдохнул он, смотря в глаза, в которых раньше был теплый янтарь. Тень замирает, переставая вертеть ключ. Тэхен отделяется от стены, вступив в полосу тусклого света, с хладнокровным выражением лица взирая на Чона. Видимо, чтобы наладить контакт лучше, он опускается на корточки, сев прямо напротив мужчины, который неотрывно следит за Кимом. — А получилось так, что не защитил никого. Тэхен смотрит пристально, выжигает внутренне сказанные слова и, что больнее всего, выглядит так, кто ничуть о них не жалеет, словно искренне верит. Слева неожиданное дуновение ветра, Чонгук поворачивается до хруста в шее, думая, что сходит с ума. Перед ним Заин. Каким-то образом он понял, что это именно он, с его резковатым пряным запахом. — Ты нас всех обыграл, черняк, — с насмешкой шепчут ему. — Все говорил об общей безопасности, об осторожности, и смотри, — обводит рукой цирковое помещение. — Где мы сейчас? Ужасная догадка посещает его. Чонгук настолько выпадает из реальности, смотря в глаза Заина, полные ненависти и презрения, что погружается в себя, не понимая происходящего вокруг. Один сплошной поток сознания, только голоса. Он не хочет их видеть и слышать. Бозед и Заин умерли, в этом нет сомнений, но он не может быть уверен насчет Юнги. Но… Чонгук поднимает глаза на Тэхена, оказавшегося очень близко к клетке. Если просунуть руку сейчас, они могут соприкоснуться пальцами, как тогда. Когда Тэхен был единственным, кто снова дал ему надежду. В этих же глазах пустота и боль предательства. — Страшно стало? — сипит он так, словно говорить ему трудно. — Признаю, я был как ребёнок: верил тебе, даже кричал и звал на помощь, думал, что раз ты старше и сильнее, то можешь решить всё на свете. Чонгук, ведомый невидимой силой, тянется вперед, к нему. — Ты врал мне, Чонгук? Чон резко поднимает голову, когда Тэхен тянется к нему, непонятно зачем. Образы смешиваются, пропадая, оказавшись всего лишь тонкой пленкой подсознания. Ощущения настолько реалистичные, что первым делом тянет оглянуться вокруг и убедиться, что здесь кроме него, и других животных никого нет. Эфемерное присутствие гуляет по узкому коридору, словно люди-призраки из его прошлого решили напомнить о себе. Чонгук еще раз прокручивает сон в голове, застывшим изваянием глядя в пустоту. Он не должен думать сразу о худшем, Тэхен всё еще может быть жив. Подсознание играет с ним, подсовывая ужасные предположения, потому что так всегда происходит в минуты решающей борьбы. Его передней лапы касается солнце, впускаемое щелью открытой двери. Новый день не начинается с полной уверенности и обнадеживающих фраз, с привычки быть решительным и сразу действовать. Чонгук мрачно выходит из клетки уже на незнамо какую по счету тренировку, досадливо ругая себя: этой ночью он уснул, когда мог бы снова попытаться достать второй гаечный ключ. Состояние притупляется до короткого «оставьте меня все в покое» и «я безбожно теряю драгоценное время». Он идет по кругу и видит, как с пустых трибун на него смотрит силуэт молодого девятнадцатилетнего парня, молчаливый, столь громко кричащий своей тишиной, что пробуждает мгновенное желание сбежать отсюда и найти. Коч резко делает выпад в его сторону, намереваясь ударить, и Чонгук, не сдержавшись, полосует воздух тяжелой лапой. В следующий миг по арене распространяется металлический запах крови. Работники тут же сбегаются, пока мужчина зажимает рану на левой руке, поглядывая на чёрную пантеру. В эту минуту что-то там промелькнуло, в не по-человечески железных глазах, непохожее и усомнившееся. Дрессировщик редко получал хоть какие-то травмы от своих зверушек. Чонгук оказывается загнанным в клетку пинком какого-то грузного альфы, но там ему не становится лучше. Всплывает мысль, что пусть и недолго, но он чувствовал настроение Тэхена, смог попробовать его эмоции и поймать связь. Продолжая поиски на ответы внутри себя, даже не зная, что он ищет, Чонгук бродит в воцарившем вакууме, где существует только он и отголоски совести, зарожденные другим оборотнем. Где невесомость и подвешенные в ней вопросы. Пребывание в неведении подогревает нервы. Чонгук не решается обращаться в человека, чтобы добраться до коробки, и не зря, потому как зверей постоянно уводят на тренировки другие члены труппы. Они переговариваются между собой, посмеиваясь и шутя о чём-то личном. На их фоне эмоции окрашиваются в чёрный. До ужаса невыносимо считывать лёгкий настрой, когда чужая беззаботность ходит вокруг тебя, а ты лишь глухой, ни на что не способный наблюдатель. После восхода солнца Чон перевоплощается, не заботясь о лишней осторожности. Ему кажется, что он провёл здесь не три дня, а минимум месяц. Ключ слишком глубоко ушел в коробку, поэтому приходится разочарованно выдохнуть и думать ещё. Не решаясь терять время, Чонгук протискивает обе руки между прутьев, положив ладони на пол и пытаясь подвинуть клетку немного ближе. Тихие скрипы раздаются в помещении, пока он стирает ладони, чтобы сдвинуть громадину еще на миллиметр. Через час силы на исходе, человеческое тело ослабло от долгого пребывания в сидячем положении. Убитые пальцы смахивают выступающий со лба пот, сердце неистово бьется в нечетком темпе. Чонгук опускается спиной на холодные прутья, прикрывая глаза. Коротко кашляет, утихомиривая себя, взывая к рассудку. У него нет оснований предполагать худшее, у него ровно ноль информации, кроме той, что Тэхена продали богатому человеку, и уж вряд ли тот захочет причинить вред своему гепарду с таким ценником. Но беспокойство не покидает. Оно бьет короткой волной, когда неожиданно правое предплечье едва пульсирует от легкой боли. Чонгук открывает глаза, устало посмотрев на руку, на которой ничего нет. Проводит по ней пальцами, стирая непонятное ощущение. Кажется, его глаза высохли довольно давно для слёз, но внутренний голос просто так не заткнешь. Интересно, смеются ли в шапито, когда наступает время плакать?***
— Он не готов, Билл. И не я в этом виноват, любой в этой палатке скажет тебе, какой я замечательный тренер. Он дикий. Коч кружит по центру, пока руководство шапито стоит перед ним, выкуривая сигареты. Билл — альфа средних лет с серьезным взглядом и пожизненным желанием не распылять деньгами. И он не понимает почему его работники не могут выполнять свои обязанности. — Я следил за вашими тренировками, он слушает тебя, — не видит смысла так долго разбирать одну тему. У них первое выступление через три часа, а Коч тут закатывает истерики. Альфы и омеги столпились перед финальным прогоном на арене, проверяя все приготовления, оборудования и реквизит. Коч буквально бегает за Биллом всё утро, настаивая на отмене его номера с чёрной пантерой. И у него заканчивается терпение, потому что, видимо, тот смотрел их тренировки не тем местом. — Вы видели пять процентов наших реальных тренировок, — скрипя зубами, рычит альфа. Он перегораживает Биллу путь, стянув рукав куртки. — Это — минимум, что можно ожидать от такого зверя. Вы представляете, что он может сделать с людьми, которые никак не защищены и сидят на трибуне в метре от происходящего? Коч ловит эмоции мужчины, не видя там никакого понимания всей ответственности в их случае. Бесповоротный болван. — Ты вот скажи мне, Коч, это ты возместишь все затраты, когда у нас окончательно не останется денег на все расходы? — Билл не собирается уступать. — Люди идут на обещанное зрелище, читая в первую очередь не «талантливые гимнасты» в брошюре, а смертельный номер с чёрной пантерой. И если они ее не увидят, они порвут нас, не моргнув и глазом. Ты потом всю эту чернь в комментариях и статьях не разберешь, а кто будет ходить в цирк, в котором нет диких зверей? Одень на него ошейник, возьми кнут, давай побольше мяса, но сделай мне сегодняшнее шоу, ты понял меня? Билл оставляет сжимающего кулаки Коча, выходя встречать гостей.***
Вечер набирает обороты, к шатру стягивается всё больше гостей в приподнятом настроении. Они тщательно нарядили своих детей, купили им сахарную вату и попкорн, и уже заполняют зал, занимая свои места. По полосатому потолку бегают прожекторы, музыка нагнетает обстановку, вселяя в каждого пришедшего трепет от предстоящего торжества. Чонгук дожидается, когда на улице воцарится шум, который перебьет все внутренние звуки из помещения с животными. Когда он настолько возрастает, что забивает уши, Чонгук с силой пихает клетку в облике пантеры. Та немного качается, проезжаясь по полу и больно резанув по ушам. Не тратя время и дальше, Чон еще раз мощно прикладывается боком о прутья, двигая клетку вплотную к ящику с инструментами. Он забывает про время, страхи и сомнения — либо сейчас, либо никогда. Клетка встает в проходе, довольно прилично выдвинувшись вперед. По задумке, ящик стоит как нужно, поэтому Чонгук быстро, как может, перевоплощается, нырнув рукой в инструменты. Щупает всё аккуратно, стараясь не пораниться и не оставить следов. К счастью, ключ находиться довольно быстро, поэтому Чон безлико улыбается, взяв его и первый добытый ключ в руки. Теперь нужно только молиться, чтобы они подошли. Вставив ключ с одной стороны дужки и второй — с другой, Чон что есть силы сжимает руки, чтобы соединить другие концы ключей на манер ножниц. Навесной замок подрагивает, пока самодельный рычаг давит на разные концы. Треск корпуса и вылетевшая стальная петля кажется небесным даром. Чонгук не осознавая победы смотрит на упавший замок, словно и не верил в успех даже на несколько процентов. Он толкает дверцу клетки, выбираясь заторможенно на долгожданную свободу. Слишком хорошо чтобы быть правдой. Свобода не дается такой ценой. «Это еще не конец,» — напоминает мужчина себе, спускаясь с небес на землю, взяв ключи и посмотрев в сторону соседних клеток. Ему нужно как можно лучше отвлечь внимание и замести следы. Подбежав к нескольким клеткам, он всматривается в спокойных животных, стараясь выбирать тех, кто причинит не слишком много вреда. Несколько замков летят прочь, Чон старательно их собирает, чтобы затем выкинуть куда-нибудь за пределы цирка и не дать понять никому, как он выбрался. От напряжения руки подрагивают, но с каждой секундой уверенность крепнет всё больше. Он выберется отсюда сегодня. Зебры и верблюды медленно гуляют по коридору, пока Чонгук выпускает стаю шумных обезьян, сразу рассыпавшихся по всему пространству вокруг. Усмехнувшись проделанной работе, Чон приближается к раскрытому сверху окну, напутствуя. — В добрый путь, мои хорошие. Вам слово. Животные наводят хаос, пока Чонгук прислушивается к звукам снаружи. Черная макушка с отрощенными волосами выглядывает из окна. Чон не замечает посетителей цирка — те скопились чуть дальше, рядом со входом. Здесь, на территории труппы, Чонгук может спокойно удрать, пока все основное представление, приготовленное им, начнется довольно весело. Четкий слух улавливает шаги, заставившие быстро пригнуться. Чонгук выругивается, прижимая замки к себе, пока охранник проходит мимо окна, и останавливается, услышав излишний шум. Десять секунд, тридцать, минута. Чон кусает опухшую губу, зло прожигая стену взглядом. Охранник ходит от одного конца к другому, явно игнорируя звуки зверей, считая, что те просто буянят в клетках. Но тут одна мартышка, с интересом разглядывающая швабры и совок для уборки, метает его в стену, когда альфа проходит мимо. Охранник замирает, как и Чонгук, находящийся на другой стороне стены. Он слышит турецкую речь, растерянную, а в следующую минуту шаги удаляются в сторону шатров труппы, уходя всё дальше. Чонгук действует быстро: выглядывает, убеждаясь, что никого нет; рывком перекидывает ноги, за ними и всё тело наружу. Ступни приятно опускаются в зеленую траву, чуть мокрую от влаги. От шатров доносятся громкие крики и быстрые шаги, из-за которых Чонгук мгновенно срывается с места в сторону ближайших кустов. Он прячется за деревьями, когда видит, как толпа альф вместе с Кочем открывают дверь и на них вываливается целая орава животных. Чонгук чувствует что-то вроде злорадного удовольствия, пока циркачи разбираются с буйными обезьянами и пытаются поймать зебр, а заодно и остаться целыми. Это всё еще не даёт ему безопасность. Он пробирается дальше, но вовсе не уходит далеко от цирка. Старательно выискивая нужный ему навес, где собраны шары, обручи и всякие разноцветные подставки, Чонгук быстро находит униформу и сценические аксессуары. Он пробыл здесь достаточно долго, чтобы заметить, куда ходят артисты после тренировок переодеваться. Чонгук хватает первый попавшийся аляпистый костюм, благо они все похожи. Оттягивает тугую резинку, надевая на лицо белую пластиковую маску и парик. В ней сразу становится трудно дышать, но Чон терпит. Сегодня, кажется, он готов пойти на всё, потому что только псих решит вернуться в свое место заключения. Перед тем, как выйти на открытое пространство, Чонгук делает вдох, призывая всю уверенность и силу. Пантера внутренне оскалила клыки, желая мести, но Чон утихомиривает голос жестокости. Он решительно выходит на поле, которое ранее пересек, и направляется твердым шагом в сторону личного шатра членов труппы. «Я сумасшедший, я точно сумасшедший,» — пульсирует в мыслях, пока Чон следит чёрным взглядом из-под маски, как вокруг бегают люди, которые совсем недавно смотрели, как его хлестают на арене. — «Будь проклята пятнистая заноза, это точно его влияние. Провалиться мне на месте.» Он старается утихомирить страх, дабы не выделять еще больше феромонов, которые показались бы окружающим незнакомыми и выбивающимися. Но у Чонгука есть план, и он не может уйти с пустыми руками. Он ускоряет шаг, делая вид, что избегает окруживших поляну верблюдов. Когда один из сотрудников шапито кидает на него подозрительный взгляд, Чонгука прошивает током, только что волосы на голове не шевелятся. Однако омегу быстро сбивает с толку обезьяна, решившая выскочить ему под ноги, поэтому Чонгук быстрее шевелит ногами, спокойно достигает шатра, где живут все члены труппы. Он заходит в опустевший небольшой шатер, в котором почти никого не осталось. Только гимнасты столпились в центре, испуганно щебеча что-то на турецком, да настолько быстро, что слов не разобрать. Как некстати. Чонгук делает вид, что совершенно точно знает, что ему нужно и где он находится. Будничной походкой подходит к небольшой кровати подальше от группы гимнастов, садится на нее. По спине ползут мурашки, когда кто-то слишком сильно выкрикивает, словно в его сторону. Чонгук плавно поворачивается на голос, но группа омег не замечает его. Стараясь не думать, что он сейчас сильно рискует и действует незаконно, Чонгук обшаривает вещи неизвестного циркача. Ничего стоящего в дорожной сумке не оказывается: куча каких-то бумаг, салфетки и печати. Он открывает сумку с соседней кровати, облегченно выдыхая. Здесь уже есть и одежда, и какие-то документы, а на самом дне в кармане Чонгук находит деньги. Решая больше не рисковать, он оставляет чужие документы и все ненужные побрякушки, собирая в сумке всё только самое необходимое и тихо двигается к выходу. Чонгук сосредоточен, как никогда, двигается быстрой лёгкой походкой, минуя привычный путь. Общий беспорядок на улице немного поутих, но вот только гости спешно покидают цирк, выходя из шатра и быстрой толпой двигаясь к выходу. Это его шанс. Чонгук облегченно вздыхает, повернувшись в сторону от шатра, и тут же с кем-то сталкивается. Сердце пропускает удар. Знакомый запах, знакомая сухая фигура и такой же неодушевленный взгляд. Еще один удар. Сердца или плети? Коч стоит в паре сантиметров, смерив его быстрым взглядом и что-то прокричав. Чонгук нихрена не понимает. Благо, дрессировщика отвлекают звери, и он, закатив глаза, отталкивает Чонгука прочь. Видимо, принял за одного из артистов. На деревянных ногах Чон удаляется со всеобщего праздника хаоса. Он меняет одежду, возвращая наряд клоуна на место, сам переодеваясь в обычную рубашку и прямые джинсы, которые нашёл в сумке. От частых перебежек дыхалка даёт сбои, но Чонгук терпит, пока старается попасть в толпу зрителей, чтобы слиться с окружением. Среди шумной потасовки становится некомфортно, его пихают то вправо, то влево, зажимая в центре. Когда они минуют территорию шапито, Чонгук выдыхает чуть сильнее. Он бросает последний взгляд в сторону шатров, запрыгнув за посетителями в подъехавший на стоянке автобус и пристраиваясь у окна. И тут на его плечи словно валится вселенская усталость. Широкий зевок вырывается сам собой, пока наполненный людьми автобус начинает движение. Чонгук смотрит тяжелым взглядом в окно, где огни шапито остаются позади, превращаясь в маленький яркий замок. Замок, который он сегодня развалил.