Остаемся зимовать

Зима не любил говорить про семью. Конечно, ведь кто будет рад узнать, что, казалось бы, такой сильный и спокойный парень чуть ли не каждую ночь орет в подушку от бессилия? Потому что семья. Потому что мать, работающая в ночные смены, и пятеро детей, из которых Вахит самый старший, а значит ответственный за каждого следующего. Отец оказался мудаком, не готовым к такой ответственности, как и последующие мужчины матери. А кто из пацанов будет рад узнать, что Зима сын вафлерши в их понимании? Естественно, сам Зима так не считал и любил маму, братьев и сестер очень, но сделать для них не мог ничего. Вроде как взрослый, а вроде и нет. У младших была одна комната на четверых. Двое самых маленьких спали на диване, один на раскладном кресле, четвертый на хлипкой жесткой кровати из деревянных поддонов. Мама спала на еще одном диване на кухне, а Вахит… Вахиту приходилось спать на полу. Прям так. Без матраца или чего-либо еще. Последний пришлось отдать братику, чтобы спина на твердой кровати так сильно не болела. А Зима взрослый, он старший, он привык. Он кладет несколько пледов вместо хоть какой-то подложки и ложится на жесткий пол, накрываясь поначалу даже не одеялом, а курткой. Только потом он тырит одно из тонких покрывал из Адидасовой лежки. Пропажу никто не замечает, а ему хоть что-то. Младшие часто спрашивают про синяки и кровоподтеки на его лице, а мама качает головой, возвращаясь с тяжелых ночных смен. У нее нет сил ругаться с сыном, тем более это бессмысленно. Они оба это знают. Он приносит ей хоть какие-то деньги, несмотря на то, что она даже не знает, каким путем он их добывает. Рядом остается один, кому довериться можно. Турбо. Хотя и он мало знает о происходящем, но больше, чем другие члены банды точно. Валера знает о том, что у семьи Зимы нет отца, о том, что две сестры и два брата, и все младшие. Но больше ничего. Турбо прекрасно понимает, как трудно живется семье Зиматлединовых, но больше, чем принести всяких вкусностей, сделать не может. Дома у них ему доведется побывать первый раз при самых неприятных обстоятельствах. Зима просто падает в обморок. При всех. Он еще долго будет считать это позором, даже не представляя, что другие так не думают. Особенно Валера. Посреди речи Кащея, когда они оба стоят чуть впереди на правах авторов, у Вахита в какой-то момент земля уходит из-под ног. Он не ел и практически не спал уже два или три дня. Не считал. Все оставлял маме и младшим. Даже перекусить на улице не удавалось. Последний пирожок, купленный на общак, он отдал Валере, буднично шутящему, что он голодный, как пес. Который даже не догадывался, что ему, вкусно позавтракавшему с утра, гораздо лучше, чем голодающему Вахиту. Знал бы — отдал еду незамедлительно обратно. Но Зима не сказал. И не сказал бы даже под дулом пистолета. Он не любит жаловаться. — Але, Зима, просыпаемся! Ты меня слышишь вообще? Я для кого тут надрываюсь? — нависает над ним Кащей. Вахит с трудом поднимает голову, слабо кивая. А дальше только темнота. Тело парня валится мешком на холодный снег, прямо под ноги Кащею, отчего тот открывает рот в изумлении. Турбо реагирует быстрее. Подхватывает, пытаясь поставить на ноги, но быстро понимает, что тот без сознания. По щекам бьет, втирая в них белый снег. — Зима, Зима, родной, ты чего? — как в бреду бормочет он, но срывается на крик, — Вахит! Не помогает. Парень не открывает глаза. — Турбо, тащи его домой, ты единственный хоть приблизительно знаешь, где он живет, лады? — Кащей нервно теребит плащ, понимая, что тут он вряд ли чем-то поможет. — Может давление долбануло, или нервы, — тут уже свою версию озвучивает Вова, стоящий до этого в стороне, — В больничку кому-то из нас вообще опасно попадать. На то были свои причины, и все тяжело вздохнули. Валера спешно кивнул, пытаясь аккуратно поднять на руки бессознательное тело друга. Тот такой легкий, легче даже младших пацанов из группировки. Даже Марата, а Турбо его неоднократно ради шутки на руках таскал. Валера находит нужный дом быстро. Когда-то давно они шутили про «мою любовь на пятом этаже», что быстро всплывает в памяти. Пятый этаж. И про любовь ведь правда. Как минимум со стороны Турбо точно. Но вряд ли он хоть когда-нибудь об этом скажет. Не по пацански же любить парня. Тем более того, кто самый близкий друг. Он быстро поднимается на этаж, наугад звоня в одну из трех квартир. И попадает, когда ему открывает женщина, а за ней тут же выбегают четыре ребенка. Все как один с выразительными большими глазами. Отличительной чертой, видимо, всех Зиматлединовых, точно доставшейся от мамы. Она, к слову, в немом шоке смотрит на происходящее. — Добрый день, я Валера, друг Зим… Ой, Вахита. Он, это, сознание потерял, когда мы гуляли, вот. Турбо тараторит, но женщина останавливает его, жестом предлагая войти в квартиру. И парень ужасается. Рваные местами обои, старая мебель, держащаяся на добром слове, как и электроника с техникой. Его прямо в мокрых ботинках ведут на кухню, где он видит разложенный диван, куда и укладывает Зиму. — Солнце мое… — мама его тяжело вздыхает, прикладывая руку ко лбу сына, — Спасибо тебе, Валер, даже не знаю, чем тебя благодарить. Не хочешь на чай остаться? — Хорошо, — и Турбо улыбается своей фирменной улыбкой. Вахит приходит в себя, привставая и пытаясь понять, что произошло, и где он находится. Помнит только улицу и крик Кащея над ухом, а дальше тотальная пропасть. Сейчас он явно дома. Причем на кухне. За окном уже, видимо, ночь, а маминых ключей на столе нет. Уже ушла на работу? И как тогда младшие? Он тут же подскакивает, чувствуя, как голова начинает кружиться и отдает адской болью, но он стискивает зубы и двигается по коридору медленно, слыша работающее радио, которое заглушено вещает какую-то передачу со сказками. Это он узнает из тысячи. Но помимо звонких голосов братьев и сестер он слышит еще один. Басовитый и до боли знакомый. Да ну нет. Не может быть. Он заглядывает в комнату, опираясь о дверной косяк и сжимая его пальцами до побелевших костяшек. Стоять ужасно трудно. Он слишком слабый сейчас. Глазам представляется очаровательная картина: дети сидят в небольшом кругу, играя в настольную игру. Но в этом всем выбивается довольно не детская фигура. Турбо. Он весело смеется вместе с малышами, игриво им что-то рассказывая, и заботливо треплет их по головам. Сам поднимает взгляд, услышав шум, натыкаясь на Вахита, у которого читается на лице слишком много эмоций и вопросов. — Доиграете без меня? — мягко спрашивает Турбо, поднимаясь. — Валера, ну куда ты? — картаво канючит один из самых маленьких. Он находит это милым, что Вахит не один такой в семье. — Я поговорю с вашим братиком и вернусь, хорошо? — клятвенно обещает он. — А потом мы пойдем пить чай? — в надежде спрашивает вторая по старшинству девочка. Она была на девять лет младше Зимы. Остальные совсем еще дети были. — Конечно! — улыбается Валера, переводя обеспокоенный взгляд на Вахита. Он аккуратно берет его под локоть, когда тот чуть не падает, помогая добраться до кухни. Зима садится обратно на диван, не переставая смотреть на Турбо. — Ты что тут делаешь? — испуганно спрашивает Вахит. — Я донес тебя до дома, когда ты упал в обморок. Кстати об этом, — Турбо берет со стола тарелку с пирожками, — Я до себя бегал, возьми поешь хоть, дурень. И негоже маме врать про то, что кушаешь, а на деле питаешься воздухом. Так ведь и до морга недалеко, от голода сдохнуть. Зима смотрит на тарелку с едой. Ему безумно совестно. Вообще за все. За то что Турбо вместо него пришлось сидеть с детьми, за то что он еду принес, вообще за все. И он озвучивает это, извиняясь и опуская голову. Валера на это только смеется, ближе поднося тарелку. — Кушай давай, дурачье. Пацаны не извиняются. Да и тем более, твои малые такие хорошие. У меня нет братьев или сестер, хотя всегда хотелось. Да и с детьми я лажу. Так что даже не думай о таком больше. И вообще, мама твоя разрешила мне остаться на ночь тут. Мои не против, да и хоть за тобой идиотом прослежу. Турбо для себя отмечает, как Зима краснеет. С ног до головы, и торчащие уши тоже. Валера даже не думал, что лысая башка способна поменять свой цвет, но, оказывается, все возможно. — Спасибо, Валер. Правда спасибо, — тихо говорит Вахит, смотря своими огромными черными бездонными глазами. И в них выражается всё то, что сказать не может. Как правда любит. Но никогда не признается. Турбо ведь не поймет. Хотя даже не задумывается о том, что на деле все ровно наоборот. — И насчет пацанов не парься. Даже не думай бояться о чем-то. Они все поняли. Я точно об этом позабочусь, если кому в голову не вошло еще тогда, — Турбо на момент становится серьезным, и это еще больше греет душу Вахита, — И вообще, надо мелких твоих позвать на чай. Поставишь чайник? И Зима улыбается смущенно, кивая. Потом они будут вшестером сидеть на кухне, обсуждая самые разные темы, пока младшие наперебой будут обо всем расспрашивать Валеру. А тот с удовольствием отвечать, уделяя внимание каждому ребенку. И Вахит от такого Турбо плавится еще больше. От такого домашнего, нежного, внимательного и очаровательно улыбающегося. Потом они вместе уложат малышей спать, и уже Валера будет с нежностью наблюдать, как их старший братик читает сказки, своим картавым голосом убаюкивая только быстрее. А потом они будут вместе сидеть на кухне, шепотом обсуждая что-то совсем неважное. — Твоя мама сказала, что мы можем лечь на этот диван, поэтому вот белье дала, — Турбо приносит двуспальное, — Кстати, подарок тебе чуть позже будет. У нас на балконе лежит матрац большой, который мама за ненадобностью все хочет на дачу отвезти. Я тебе притащу, а то спишь на паркете, морозишь себе все, а потом все думают, че это Зима так часто ходит кашляет. — Да ну ты чего, Валер, не стоит, — отмахивается Вахит, смущаясь только больше. — Стоит. И не спорь, — заканчивает подготавливать диван ко сну Турбо, — Укладывайся, принцесса. Зима чувствует некую дрожь от того, что рядом с ним ложится Турбо. Он неосознанно двигается ближе, в шутку вдруг опуская холодные руки на горячую шею. Валера даже чуть подрывается, шепотом вереща про ледянющие руки, а после в наглую сгребает сопротивляющегося лишь для вида Зиматлединова в объятия, утыкаясь носом тому в шею. Зима старается не двигаться. Более того, даже не дышать. Так близко к нему Турбо. И это этого ведет. Чувствует вдруг, как носом тот ведет от шеи выше, теперь тычась в щеку. И Вахит поворачивает голову, думая выдать какую-нибудь шутку, но застывает. Губы Валеры в паре сантиметров от его собственных. Никто из них не двигается. Лишь смотрят друг на друга так загнанно, испуганно, с диким желанием. Зима сдается первым. Двигает голову на заветное расстояние, чувствуя наконец чужие губы на своих. И Турбо словно с цепи срывается. Отвечает резко, вовлекая в поцелуй и сминая его губы, прикусывая и лаская. Руки словно развязываются, и он шастает ими по чужому телу, периодически возвращая на щеки, губу нижнюю Вахитову прикусывает. А тот тоже времени не теряет, углубляет поцелуй, пока растерявшийся Валера совсем тихо стонет, языком юрким исследует рот и небо, сплетаясь и с чужим. И слишком хорошо, что не хочется это прекращать. Хочется наслаждаться друг другом вечно. Но приходится аккуратно отпрянуть друг от друга, и в темноте Вахит видит блеск в чужих глазах. — Валер, — совсем шепотом вопрошает Зима, аккуратно касаясь чужой руки. Испуганно так, с некой просьбой. И Турбо улыбается, переплетая их пальцы. — Тебя ближе у меня никого нет, — продолжает Вахит, — Даже ближе мамы и младших. Я не могу им рассказать то, как мне сложно. И что я слабый показать не могу. Ты рядом со мной все равно остался, и я… Я тебя… Зима не может решиться сказать. Трудно, страшно, кажется, что вот сейчас он скажет, и Турбо вскочит и ударит, смеяться начнет. Но этого все равно не следует даже сейчас. Даже после того, что произошло. — Я тебя люблю, Вахит, — Валера лбом прижимается к чужому, — Очень. Ты сильный. Я знаю это. Ты можешь быть любым рядом со мной, помни пожалуйста. Я всегда помогу тебе. Я всегда буду рядом. — Да… Я… Люблю тебя, тоже, — улыбается Зима и вовлекает Турбо в очередной поцелуй. Наутро мама Зимы застанет их спящими в обнимку. Так крепко, так близко, так отчаянно. Чтобы друг у друга нельзя было отнять. На лице её сверкнет улыбка, и она тихо закроет дверь на кухню, чтобы просыпающиеся понемногу дети не могли нарушить хрупкий сон двоих парней.