» Хочу именно тебя Ты — все, что мне нужно «
Енджун встречает рассвет, когда сонный Субин открывает балконную дверь и без лишних слов затягивает его сначала в комнату, а затем и в постель. Он падает с ним (он давно упал в него), подушка приятно проминается под щекой, все тело наполняется спокойствием, таким отличным от холода сырой земли. Субин едва смотрит на него сквозь сонную поволоку, но дает волю рукам — блуждает по его телу, бесстыдно залезает под одежду, пересчитывает ребра, словно пробегает по клавишам, давит большими пальцами бока. Чувствительно, выбивая рваный вдох. Енджуну нравится он такой — неограниченный, наполовину потерянный во сне. Парень тянется ответить на шалость, его руки простужены балконом, будят холодком, и Субин опасно рычит, лениво открывает глаза. Они блестят, и это отрезвляет. — Ты плачешь? — Просто слишком долго спал. — он зевает в доказательство, и потревоженная слеза скатывается на подушку. Енджун знает — в ней больше нет боли. — Бомгю рассказывал, как ты рыдал без меня. Так мило, я думал, ты плачешь только над фильмами. — Только? — Может, еще из-за потери хорошего друга. — улыбается Енджун, ему эти слова произносить легче. — Ты не просто хороший друг. — глухо отвечает Субин, и поддерживать легкомысленную улыбку становится сложнее. — Я лучший? — он сбегает почти по привычке. — О, черт возьми, да. — и тут же жалеет, потому что Субин почти раздражен. Енджун так хочет решиться на первый шаг, но это сложно. Поэтому он бестолково блуждает взглядом по чертам друга, его рукам — они месиво из земли под ногтями и мелких царапин от шипов. Субин умеет быть отчаянным, умеет быть незыблемым приютом. Собой и никем больше. Енджун вдыхает и жмурится, будто готовясь к нырку. — Я хочу больше. — голос выходит слабее и тоньше, чем в воображении. И он безбрежно рад, что Субин не задает вопросов, лишь касается его закрытых век, принуждая открыть глаза. У Енджуна лицо горит, но ему так легко быть послушным. — Сначала расскажи мне все. Я хочу знать. — не такого ответа он ожидал, но это честно. Енджун смотрит куда-то в сторону, припоминая, когда все началось. Воспоминания льются с его языка. Впервые он повстречал кота за несколько дней до их поездки в «Аркадию». Сидел на уроке, пялился от скуки куда-то в окно, и внезапно на карниз запрыгнул черный кот. Даже без драматичного появления Енджун приметил бы его по глазам — разным, ярким, как фонари. Позже странный кот встречался ему в переплетении улиц, помахивал хвостом с перил и вывесок кафе. Парень намеренно не замечал, не желая дарить надежду бездомному животному, которое не сможет приютить, но вскоре жалость сменилась тревогой. Кот преследовал его. Изводил. Оказывался повсюду, и в какой-то момент Енджун уже казался себе сумасшедшим. Тогда он устало опустился на корточки перед мурлычащим сгустком черноты и покорно подарил ему немного ласки. Кот неуловимо ускользнул, звякнув колокольчиком на шее, и парень сделал к нему шаг, но тот отдалился снова. — Почему ты пошел за ним? — Почему Алиса пошла за белым кроликом? Тогда мне показалось это любопытным. Но, думая об этом сейчас… Я и сам не понимаю, почему? — хмурится Енджун. Он крепко держал кота на руках, пересекая реку Хан на поезде, в который хвостатый запрыгнул почти в последний миг. Тогда ему в голову буквально ударили образы незнакомого места. А потом Енджун оказался в нем — странном мире, полном оттенков сирени. Это было прекрасно и жутко, и он бы совсем потерялся там, если бы кот вдруг не заговорил с ним. — Так поездка с нами не была первой для тебя… — Да. Я бы ни за что не потащил тебя туда, не проверив все сам. Хотя, если подумать… — вновь мрачнеет Енджун, — Почему я вообще решил, что там безопасно? Почему поверил ему? Субин гладит его спину, обрывая жутковатые мысли. Осторожно подталкивает: — Что кот говорил тебе? — Объяснил мне путь, назвал тот остров раем, себя — его духом-хранителем, меня — особенным. — Енджун горько смеется. — Если честно, мне было плевать на россказни об избранном. Едва я оказался там, сразу решил, что должен и тебе показать. Ты всегда так верил в духов, другие миры, а я… Вел себя как дурак. Считай ту ложь про легенду моей глупой попыткой позвать тебя на идеальное первое свидание. — Но ты позвал не только меня… — дуется Субин. — …Попыткой, на которую мне в итоге не хватило решимости. У меня не так много опыта, знаешь ли. — его очередь прикрывать смущение мимолетной обидой. — В общем, позже я начал подозревать, что меня водят за нос, но не хотел признавать, что обманут. Прости, я не был честен с тобой. — И ты прости, ведь я тоже не был. — Твои сны? — Да. Субин больше не выглядит сонным, стискивает его в объятиях, прижимая ближе. — Тебе стоило рассказать о них раньше… — Енджун пытается продолжать разговор, но они так близко, что их губы едва касаются от каждого произнесенного слова. — А мне — не обманываться. — Теперь это не важно. Все покровы сняты, между ними даже тонкой вуали не осталось. Только смелость сделать первый шаг. Разрушить что-то хрупкое. Создать.***
Бомгю открывает дверь, видит старших в постели (у Субина в штанах не его рука), осторожно закрывает ее и уходит, тихо напевая навязчивый мотив. Квартира Енджуна просторная, почти пустая, в ней гуляют пыль и сквозняки, солнечные зайчики. К балкону путь отрезан, так что он открывает окно на кухне, и в него ударяет прохладным воздухом осеннего утра. Бомгю дышит ветром, рассветными лучами, бесконечной жаждой жить. Его сердце бьется в унисон со всем сущим, отражается дрожью в тонких птичьих венках, мерцании водной глади, ритме шелеста листвы. Он просыпается вместе с миром, слишком крепко связан с ним. Сзади слышится тихий звон чашек. Обернувшись, Бомгю находит растрепанного Кая. В его волосах гуляет северный ветер, на щеке еще не изгладился след от подушки. Он ощущается пушисто и уютно, как просыпающееся солнце, когда, пройдя через лиловый и оранжевый, вдруг приобретает невинный персиковый цвет. У Кая он на щеках, и Бомгю улыбается ярче. — Я все-таки разбудил тебя? — его тон извиняющийся. — Мне больше не хотелось спать. — Кай всегда прощает. Они заваривают друг другу кофе в приятной тиши: горечь эспрессо старшему, сладость сахарного латте младшему. Устраиваются за столом, пьют медленно, впуская в себя новый день по капле. — Как ты? Вспомнил что-нибудь? — После сна пробелов стало меньше, но все еще встречаются то тут, то там. — Кай пялится в чашку так сосредоточенно, будто надеется найти ответы в ней. — Мне жаль. — Не надо. Мне так легче, хен. И Бомгю хочет верить, что его беспокойные пальцы, улыбка уголками рта и сквозящая во взгляде отрешенность — все это лучше, чем разъедающее чувство вины. Он любит его таким, но будет скучать по жесткому внутреннему стержню, который помогал им обоим выстоять в дождливые дни. По крылатому, по сломленному, по разделившему меланхолию с ним. Бомгю был его убежищем, когда он остался один. Кай был его убежищем, когда он боялся сблизиться с другим. К слову о нем. От безмятежного сонного Тэхена у него сердце сначала останавливается, а потом бьется слишком быстро. Рядом с ним не получится долго и счастливо — в один славный день он умрет от инфаркта, неудачно заглянув в его глаза. Он лакомится сырой водой поутру и смотрит на них слегка осоловело, как разбуженный кот. — Хочу кофе… — констатирует Тэхен, — можно посижу с вами? — Конечно! — отзывается младший, шустро (с грохотом и брызгами) сооружает кофе и для него. Тоже слишком сладкое для утра. — Спасибо. — Тэхен вливает его в себя одним махом, будто ему срочно понадобилась вся бодрость мира. Они даже не разговаривают, но Бомгю ловит на себе долгие внимательные взгляды, от которых все сложнее увильнуть. — Эм. Я, пожалуй, в гостиной подремлю? — и, разумеется, Кай все еще слегка дезориентирован, но не туп и не слеп. — Нет! — синхронно произносят оба, и это выдает их с головой. Младший смеется и уходит. Бомгю провожает его спину и окончательно осознает, что Кай изменился. Вспоминает, как просил не оставлять его наедине с Тэхеном, как младший кривил рот в насмешке, но выполнял просьбу с рвением пса. Теперь он даже не помнит о ней. Бомгю не сожалеет об этом, потому что и не надеялся бегать от своих чувств вечно, но есть что-то горькое в потере неизменности. — Выйдем на балкон? — сходу предлагает Тэхен, глядя на распахнутое окно. У него в одном глазу отражается взволнованная ветром занавеска, в другом — ничего, все теряется в белизне. — Я бы не рекомендовал, серьезно. — Енджун сказал ему? — И показал. — смеется он, и Тэхен морщится, встряхивает волосами. Бомгю ждет, что от них искры рассыпятся, но они алеют-пламенеют безопасно. — Останемся здесь. С ним тишина другая — она давит недосказанностью. — Ты ведь никак не связан с Пандорой, да? Все верно, когда-нибудь этот разговор должен был произойти. Именно с ним. Но Бомгю не устает надеяться, что если не отвечать, то тема сама собой исчезнет. — Не та, что открыла ящик. То, что на дне ящика. — повторяет Тэхен. — Что на самом деле было в твоих видениях? — Ящик открывался. — Но? — не отпускает он, и Бомгю теряется в переливах кофе, говорит тише. — Я был внутри этого ящика. — Надежда, да? Он не отвечает, но Тэхен и не ждет: откидывается на спинку стула и хватается за виски. — Не понимаю. Это ведь не человек. И… — парень вспоминает лавину воды, чуть не смывшую их, когда спину Бомгю опалило дыхание дракона, — тот дождь ведь был из-за тебя, да? Спасение в молчании. — Из-за тебя природа плачет. Кто ты такой, Бомгю? — сдается Тэхен. — А ты как думаешь? — Понятия не имею… — Ложь. — сухо чеканит Бомгю, глядя в черный глаз. — Иначе не задал бы этот вопрос. — Ты ведь видишь его, да? — вдруг спрашивает Тэхен, следя за чужим взглядом. Бомгю его тут же отводит, но отнекиваться поздно. — Да. — И сам себя вылечить не можешь. — Угу. — Расскажи мне. — его голос звучит странно, в нем не только любопытство. Немного отчаяния? — Что ты хочешь знать? — устало тянет Бомгю. — Все. — это дерзкая просьба, и именно на такие он любит отвечать. — У меня нет воспоминаний о детстве, я будто соткался из воздуха. — А твои родители?.. — Тэхен принимает первые слова на удивление спокойно. Будто с Бомгю все нормально, и он мог просто заявить миру «я ничего о себе не знаю», а не молчать все эти годы, изо всех сил стараясь казаться обычным. Незнакомое чувство принятия развязывает ему язык, несет… — Не мои. Я всегда ощущал, что в моей жизни много странностей, но прочтя в книге свою подсказку... Сразу понял, что мое истинное имя — надежда. С ним все становится до странного складным: у меня нет родителей, потому что я и не рождался; я острее чувствую связь с миром, потому что... моя душа всегда была его частью? А главное — обычно людям полагается иметь личность, но вместо нее у меня было только безбрежное желание дарить положительные эмоции. И больше ничего. — Бомгю знает, что его слова — записки сумасшедшего, но Тэхен не останавливает, а остановиться сам он уже не может, — Мне было плевать на боль, я был готов быть использованным и знал, что это ненормально. В средней школе я начал встречаться с девчонкой просто потому что она была так рада этому, а мне ужасно не хотелось ее расстраивать. Но встречался не только с ней. И в неминуемом конце всем было больно. Тогда я понял, что мне опасно сближаться с кем-либо, и вписался во все возможные клубы, стал старостой, ударился в учебу. Теперь меня окружает так много людей, что у меня нет и шанса принадлежать кому-то. Тэхен долго молчит, так обычно и бывает после исповеди, а у Бомгю легкие горят, горло неприятно сводит. — Но вы с Субином близки. Бомгю усмехается. Его только это беспокоит? — Не буду лгать. Но он всегда был с Енджуном и во мне не нуждался. — Тэхен тянется спросить еще, — И Кай тоже. Мы просто нужны друг другу. Были. — Были? — Я успокаивал его, а он… Помогал мне не вовлекаться слишком сильно. — Бомгю вдруг неловко, но слова не вернешь. — Из-за меня? — разумеется, Тэхен непозволительно чуток. — Он же не слепой. — Но разве ты не хочешь этого? Бомгю не отказывает себе в желании посмотреть на него, такого уверенного. И сам знает, что потеряет от этого все свои позиции, выстроенные укрепления. Если он — неясная персонификация надежды, то человек напротив — живой огонь. О его волосы страшно (хочется) обжечься. Неискаженный магией правый глаз смотрит только на него, по его радужке разливается красноватый отблеск рассвета, будто лава на сожженной земле. Завораживает. Парень едва вспоминает, что должен сказать. — Я всегда хочу, но вдруг это не мои чувства, а просто отражение твоих? Мое желание порадовать тебя. — Но я никогда не просил тебя быть со мной. — усмехается Тэхен, и Бомгю прикусывает язык. Он не привык, что его может тянуть к кому-то столь наглому. Видимо, обида проскальзывает на лицо, потому что Тэхен тихо продолжает. — Однако ты не можешь дать мне так много, а потом не взять меня взамен. Верно, Бомгю когда-нибудь задохнется им. Он чувствует гравитацию к нему, это не закончится хорошо. — Это неправильно. Я все еще не до конца понимаю, что я такое, как появился здесь. Не удивлюсь, если однажды за мной явится лунный народ и заберет обратно на родину. Тэхен смеется. — Тогда прилечу к тебе на Лунном кролике. Бомгю поджимает губы, потому что для обоих это не просто шутка. Больше не может найти причин отказываться от счастья с туманным исходом. Тэхен лучше всех это понимает и встает с места, подступает к нему. Обычно Бомгю знает, что делать, но сейчас собственные руки вдруг ощущаются лишними. Он старше и опытнее, но Тэхен забирается к нему на колени, тесно прижимаясь к животу, и его так заливает краской, что младший не выдерживает и смеется над ним. Бомгю не виноват, что в этом парне все такое обжигающее. Они слишком близко, и он хочет знать, будет ли этот поцелуй тоже как взрыв сверхновой? Тогда на крыше его снесло, растоптало, сбило, уничтожило. Бомгю знал, что, коснувшись пламени, сгораешь в пепел, но не ожидал, что так пристрастится к этому. В уши прилетает грохот и тихое «ой». Кажется, Кай тоже решил сходить на балкон… Бомгю и моргнуть не успевает, а Тэхен с грацией эквилибриста уже перемахнул на соседний стул. К чашке тянется. Конечно, у паршивца же щеки не горят. — Бомгю, ты что в морозилке ищешь? — Субин неловко пытается отвлечь всех от своих припухших губ. — Совесть Кан Тэхена. Не нашел, если тебе интересно. — мороз приятно остужает алеющее лицо. Все они — хаос неловкости, смущения и мелких шалостей. — Одного не понимаю, чего хотел кот? — задается вопросом Субин, когда все наконец-то садятся завтракать. — Думал об этом. — подхватывает Тэхен. — В книге говорилось, что энергия драконов настолько мощна, что способна спонтанно порождать поблизости простейших магических существ, духов природы. А если он создан драконом, то полностью зависим от Магического острова, да и способностей почти никаких — только в головах копаться, эмоциями манипулировать. Я читал о духах, привязанных к месту: во время спячки дракона он наверняка веками томится в замерзшем мире. А если бы мы убили хозяина острова, то, наверное, кот бы обрел свободу? Или умер бы. — Мне все еще его не жаль. — цедит Субин. — Погоди-погоди, — вмешивается Енджун, — копаться в головах? — Ага, навязчивые мысли, преувеличенные чувства. Мне кажется, он и в моей покопаться успел, иначе ума не приложу, как повелся на всю эту авантюру с убийством дракона. — запоздало ужасается Тэхен. Енджун переглядывается с Субином, и тот медленно кивает ему, ободряюще приобнимает за плечи. Старший устало смеется: — Не только тобой он успел поманипулировать. От его слов почему-то становится печальнее. Повисает тишина, в которой Бомгю подыскивает подходящее утешение, но его опережают: — Я даже рад, что у меня больше нет способностей. — робко улыбается Кай, запросто меняя тему и настроение вслед за ней. — Мне нравится прежняя жизнь. — К черту магию, — вторит Енджун, — надеюсь, она со временем исчезнет. — Не знаю, но пользоваться тоже не планирую. Хватит с меня этих снов. — соглашается Субин. — А печати как надоели… — вздыхает Тэхен. — Кстати, Енджун, в школе тебя не хватились? — Впаяли прогулы, потому что пребывание на том свете не считается уважительной причиной. — Ха-ха! — Кай, ты слишком добрый, серьезно. Бомгю смотрит на них с улыбкой, потому что такой он и ценит жизнь. Громкой, но спокойной, наполненной хрустящими яблоками и сожженными тостами. Любимыми людьми. — Ребят, может в парк аттракционов?