not so innocent

Неделя пронеслась с бешеной скоростью, не уступающей полюбившимся двухколесным железным зверюгам. Наступила снова суббота, а значит с учебой можно попрощаться на пару дней. Хотя, откровенно говоря, блондин не особо погружался в нее эти дни, занятый кое-чем другим. И, казалось бы, что может быть приоритетнее учебы у первокурсника, но нашлось одно дело, требующее к себе повышенное внимание. Начнем с понедельника? Феликс, продырявив взглядом всю первую пару опоздавшего Джисона, наподдал ему по голове, как только преподаватель объявил об окончании лекции. За то, что бросил тогда, за то, что потом не брал трубку, за то, что неумело прячет засосы на шее. Хан кричал. От боли. С такой силой лупил его друг по руке и бедрам. Ну, подумаешь уехал с одним симпатичным гонщиком. Ну, переспали. Ну, провели все выходные вместе, колеся по городу. Что с того? Почему это Ли можно, а Джисону – нет? Феликс бы и рад согласиться, да поздравить с первым сексом, если бы… Если бы тем самым гонщиком не был Ли Минхо с его раздутым эго и любовью к мальчикам-однодневкам. Хенджин рассказывал про него. И этот парень вот уж точно не пара для чистого душой Джисона. Но друг так заверял, что «Хо такой хороший! Хо такой обходительный! Хо то и другое, и пятое, десятое!». Ли морщил носик с каждым новым описательным прилагательным и думал, что неужели он тоже был таким. Таким влюбленным. Наказав Хану быть осторожнее и думать головой, а не головкой, Феликс умотал с последней пары, прикрывшись важными и неотложными делами. Эти дела находились в другом районе на одиннадцатом этаже в светлой квартире-студии. Спасибо Чонину, иначе Ли бы просто струсил. Все последующие вечера он проводил там же, отвечая на все расспросы Хвана тем, что навалилось много учебы под конец года. Желание Уена заключалось в том, чтобы Феликс вырядился в юбку и чулочки и протестировал в сеем одеянии трассу перед началом гонок. Говнюк, блять. Блондин не думал об этом, как об унижении, поменяв ход мыслей немного в другую сторону. Да, на него будут пялиться все парни, мужики и девчонки. Но он то тоже будет. Почему бы не показать, от чего все это время воздерживался Хван и что может получить, если перестанет обхаживать своего парня как девственницу. Только вот сработает план или нет, узнать можно только в день икс, и только с одной попытки. Все-таки Хенджин бывает не предсказуемым, и никто не знает, как он отреагирует на выходку. Ханна – сестра Чана – училась на дизайнера одежды и с радостью согласилась помочь Феликсу выглядеть сногсшибательно и достойно. Она как раз должна была представить новый комплект одежды в качестве итогового проекта в университете и как же ей повезло познакомиться с Ли, который искал адекватную девушку, способную оставить его человеком, а не делать из него клоуна. Блондин никому не решился рассказывать о желании. Поделиться с Чонином было вынужденной мерой, так как Феликс был в отчаянии, а Ян, хоть и на характер противный, но хороший. Вон как поддерживал его во время заезда. Не исключено, что он больше переживал за свой байк, чем за парня друга, но все же. Поэтому, выслушав Ли и вдоволь насмеявшись, познакомил с Ханной, которая корпела над его костюмом всю неделю, подгоняя размер и добавляя много разных деталей. В конце концов, она осталась довольна. Феликс крутился перед напольным зеркалом, вмещающим его в полный рост, и сомневался. В себе, конечно же, не в кропотливой работе девушки. Ханна сказала, что он прекрасен как падший ангел, завязывая очередной бантик. И это было самым подходящим описанием его вида. Но…понравится ли Хенджину? Об этом блондин думал пока застегивал сапоги, пока следил за проносящимся пейзажем за окном автомобиля Бан. Брюнетка за рулем без умолку болтала, пытаясь отвлечь от мыслей, и у нее это получалось. До того, как они остановились на знакомой огороженной территории на окраине города, заполненной разными машинами и мотоциклами. У Феликса ноги подкосились, как только он ступил на землю. Ханне пришлось подхватить парня под руку, чтобы он не свалился по дороге. Пялились все. Без исключения. Ли чувствовал себя декоративной собачкой на выгуле и даже готов был заскулить. Очень страшно, очень некомфортно, очень волнительно. Всех чувств понемногу и в большом объеме. Толпа перед ними расступалась в разные стороны, свистела, гудела, шепталась и улюлюкала. Но никто не рисковал подойти близко и присвоить. То ли Ханна, кидающая молнии взглядом в каждого, кто косо смотрел, отпугивала, то ли все знали, что занято и опасно для жизни пытаться. Внезапно Феликс чувствует пустоту рядом с собой, теряя девушку из виду и оказываясь в замкнувшемся позади него кругу. Паника опускалась тяжелой плитой, намереваясь раздавить. А потом видит глаза. Широко-открытые, темно-карие глаза, не мигающие. Притягивающие как магнитом. И Ли тянется. Идет походкой от бедра, с силой держа невозмутимое лицо. Стучит каблуками по пыльному асфальту, отбивая ритм сердца. Останавливается напротив впервые настолько ахуевшего Хвана и впивается в губы, ощущая вкус горького табака и ментола. Хенджин даже сделать ничего не успевает, как парень разрывает поцелуй, разворачивается, садится на его красный мотоцикл, стоящий на линии старта, и уносится вперед. Все как договаривались. Конечно, целоваться не входило в уговор, но Феликс не удержался. Простим его. Блондин действительно походил на падшего ангела. Его черный костюм, состоящий из плотно прилегающих шорт, едва прикрывавших задницу, укороченная блузка с длинными расклешенными рукавами и кожаные сапоги выше колена с тоненькими ремешками по всей длине, вкупе с белоснежными волосами составляли поистине незабываемое сочетание. А множество бантиков, вшитые по длине рукавов, по середине груди, на поясе шорт, по бокам топа, служившие завязками, добавляли образу нежности. Еще и этот блестящий на свету камушек, болтающийся на открытом пупке. Хенджин хочет выть. Долго и протяжно. Хочет рычать на каждого, кто хоть на секунду задержал взгляд и допустил хоть одну грязную мысль. Хочет прижать к себе, отвезти домой и любоваться сам, без посторонних. Хочет медленно развязывать каждый бантик, целуя каждый открывающийся участок кожи. Такой Феликс должен быть только с ним и только для него. Ни для кого больше. Молодой человек возвращается довольно быстро, поднимая новую волну людского шума. Тормозит рядом с Хваном, сгорающим от нескрываемого желания, сдвигается чуть назад, не глуша мотор, позволяя занять место за рулем и прижимается вплотную, шаловливыми ручками обводя чужой торс, грудь, чуть ли в штаны не лезет. Хенджин смачно выругивается. Без лишних слов дает по газам, оставляя нахер не сдавшиеся гонки, друзей и свою выдержку. Феликс же хихикает. Эта реакция превзошла все его ожидания. Останавливаются на подземной парковке. Заглушается мотор, воцаряется тишина. Брюнет громко дышит через ноздри, хватает за руку и тащит к лифту. Как только двери железной коробки задвигаются, поднимая пару на нужный этаж, Хван резко разворачивается, заставляя младшего отшатнутся к зеркалу позади себя. — Объясняй, — сквозь зубы произносит Хенджин, нависая сверху не сдвигаемой скалой, опершись одной рукой сбоку от чужой головы. — Это было то самое желание. Тебе не нравится? — скулит Ликс, теребя одну из болтающихся завязок. — Блять, Феликс! — бьет кулаком по зеркалу, испугав блондина до дрожи. — Никогда… никогда больше не приходи в таком виде на гонки. Вообще никуда. — Так, мне раздеться? — улыбается, тянет боковые ленты, развязывая бантики, из-за чего топ начинает свободно болтаться на груди. Вторая рука ударяется в сантиметре от головы, но это больше не пугает. Раззадоривает. Механическая женщина объявляет номер этажа. Хенджин рывком тянет парня к двери своей квартиры, от которой не получается ввести код с первого раза из-за трясущихся пальцев и затуманенных возбуждением глаз. Загорается автоматически свет в прихожей. Оба замирают, переступив порог. Хвана как током ударило. Он смотрит на такого красивого и открытого блондина, стоящего у него дома, и вдруг боится. Почему он так завелся и поддался животным инстинктам? Не так он себе представлял их первую ночь вместе. — Эй, — Ли берет за предплечья, хлопает густыми ресницами искрящихся уверенностью глаз. Понимает сомнения. — Хенджин, все нормально. Я тоже хочу этого. Не сдерживай себя, пожалуйста. Молодой человек собственноручно отключает все тормоза. Брюнет молча опускается перед младшим на колено и упирает стройную ногу себе в грудь, начиная расстегивать замок на кожаном сапоге, смотрит снизу-вверх, нарочито медленно высвобождая кожу сантиметр за сантиметром. Проделывает то же самое с другой ногой, а у Феликса от одного взгляда с чертями в потемневших глазах становится тесно в обтягивающих шортах. Закончив с обувью, блондин двигается спиной в сторону спальни, подталкиваемый наступающим Хваном. На пухлых губах старшего расплывается недобрая улыбка и, переплетя свои длинные пальцы с чужими, заставляет двигаться в нужном направлении. Феликс идет на негнущихся ногах, с внезапно покинувшими мыслями головой, и таким же лицом, чувствует резь в паху от каждого движения и даже испытывает облегчение, когда его куклой кидают поперек мягкой кровати и впиваются требовательным поцелуем впервые за вечер. Рука Хенджина проскальзывает под лопатки, заставляет приподняться, а вторая срывает полупрозрачную блузку и комком отправляет в полет. А Феликс находит свои ноги скрещенными на чужой талии, и усиливает давление, заставляя парня наконец-то оторваться от пола и упасть на постель. Но Хенджин, хоть и поддается провокации, все равно остается над ним, держится на весу, смотрит своими бешеными глазами. — Что-то не так? — облизывая губы, спрашивает Феликс. — Ты такой красивый, — шепчет. — Самый красивый, — целует веснушки нежно, а свободной рукой стягивает чужие шорты. — Самый невероятный, — выстанывает, а потом прижимается пахом к бедру и трется с силой, и это его лицо с приподнятой в легком животном оскале губой и прикушенная нижняя просто отключают разум. Феликс протягивает руки, резко хватает за талию, подминает под себя и начинает неторопливо, смакуя, стягивать чужую кожаную куртку. Отбросив ее в сторону, хмыкает удовлетворенно, а Хенджин лежит, раскинув руки, и наблюдает, кажется трясется даже мелко и не предпринимает ничего, с интересом наблюдая за тем, как младший, стоя на коленях между разведенных ног брюнета, все же торопливо и нервно расстегивает чужой ремень, а потом, получив благодарный вздох, переходит к футболке, но руки дрожат, и… — Блять, — Хван выдыхает, цепляется руками за края и сам снимает, высвобождая руки и бросая на пол как бесполезную тряпку, а Феликс прижимается разгоряченным телом к мягкой коже и целует уже сам, берет инициативу, а старший прогибается в спине и обхватывает ногами блондина за талию. Ли прижимается пахом к его, не разрывая поцелуя, и трется несильно. Хенджин стонет прямо в рот, протяжно и низко, толкается навстречу грубо, требуя больше смелости, и это похоже на новый вид мазохизма, потому что ткань белья жмет, но им обоим это нравится. Нравится вот так целоваться, изучать чужие ребра, а потом легко сдавливать чужую шею до хрипа и отпускать, казалось бы, в последний момент. Хенджин сипит, хватает ртом воздух, задыхается в поцелуй и вдыхает жадно, когда Феликс перестает терзать его губы и покрывает грубыми поцелуями тонкую шею – теми самыми, которые оставляют отметины, с двух сторон сразу, настолько сильные, что вспухают и начинают наливаться пугающей краснотой через пару мгновений. Хенджин раскрепощен, раскован и открыт прямо под ним, лежит, прикрыв глаза и кусая губы, дышит носом рвано, такой горячий и желанный, что, когда Ликс окидывает его взглядом, отстранившись, разум вздыхает обреченно, машет белым флагом и уходит прочь из квартиры, потому что это просто невозможно прекрасное зрелище. Руки сами находят край чужих боксеров, сдергивают их вниз, обнажая возбужденный половой орган, и Хван стонет сипло, не открывая глаз и все еще находясь в какой-то прострации, сверкает своей уже начинающей синеть шеей. Ли довольно отмечает красные разводы от собственных пальцев, после чего снова целует в губы, затем прикусывает кожу на подбородке, легко – истерзанную шею, вгрызается в ключицы, проводит языком по впадине под горлом и обводит им ореол правого соска. Брюнет вздрагивает, стонет громче, но Феликс не акцентирует внимание на этом чувствительном участке, кусая-целуя дальше, ниже. Обрабатывает языком каждое выступающее ребро, с удовольствием отмечает поджавшиеся мышцы живота, целует и его, и, когда размашисто и быстро лижет головку чужого члена, то почти урчит. — Твою мать! — и этот стон уже больше похож на всхлип, а член нервно дергается прямо на глазах, распухая и наливаясь кровью еще больше. Головка краснеет заманчиво, вены вздуваются, и Хенджин толкается в воздух, случайно мазнув по губам блондина, снова вздрагивает и жалобно стонет, потому что Феликс не теряется и обхватывает ствол, языком очерчивает сетку вен, и этот задушенный вскрик сейчас – услада для ушей. Хван дышит загнанно, стонет непрерывно, когда Ли плотно обхватывает губами головку, давится собственным криком, вцепляется в простыни и выгибает шею, вжимаясь в матрац. Феликс никогда этого прежде не делал, поэтому руководствуется собственными ощущениями и внимательно наблюдает за реакцией, когда берет чуточку глубже, позволяет члену уткнуться в небо. На вкус – солоновато и терпко, грубо срабатывает языком, оттягивая податливую кожу, осторожно приоткрывает рот, чтобы не задеть зубами, и берет еще глубже, позволяет затвердевшей плоти скользнуть ближе к глотке, но чувствует рвотный позыв. Но Феликс был человеком, который своего добивается, поэтому расслабляет собственную гортань, не забывая при этом стимулировать чужое возбуждение языком и наслаждаться сладкими низкими стонами. Аккуратно смещает угол так, чтобы головка проходила ровно по языку, и та свободно проскальзывает дальше, позволяя взять в рот целиком, обхватить губами плотнее. Слюна течет, смешиваясь с естественной смазкой, а Хенджин на определенном моменте зарывается пальцами в его волосы, оттягивая немного назад и навязывая свой темп. Начинает трахать рот, вскидывая брови и хрипло выстанывая «Ликси», от которого упомянутый готов мокро и постыдно кончить прямо в боксеры. Неожиданно Хенджин отстраняет осторожно его голову назад, открывает глаза, сталкивается взглядом с открытым – блондина, и заставляет выпустить свой член из плена губ, что тот послушно и делает. Брюнет с пару мгновений пялится на ниточку из слюны и собственной смазки, берущую начало на багровой головке и идущую к вспухшему рту, после чего тихо рычит, садится, цепляется пальцами за запястья и подминает под себя. Грубо стаскивает боксеры, кладет руку на член младшего, и Ликс жалобно стонет, закрыв глаза и начиная толкаться в сплетение длинных пальцев. Толкается быстро, горячо, позволяет себя целовать, обнимает руками за шею, стонет щенком, не может больше, и все же быстро кончает в чужую ладонь, всхлипнув и зарываясь носом в изгиб плеча, вдыхая терпкий запах пота, смешавшийся с запахами табака и парфюма. Открывает глаза, чувствуя, как щеки заливаются краской смущения, но видит хитрую улыбку Хенджина. Ли тушуется. Но не сопротивляется, лишь прикрывает глаза, напрягаясь всем телом, когда брюнет разводит его ноги, открывая вид абсолютно на все. Хенджин достает из прикроватной тумбочки тюбик смазки и льет ее щедро, сначала на пальцы, потом – на бедра Ликса. Смазка прохладная, склизкая. Пальцами Хван касается его заднего прохода и, когда Феликс сильнее сжимается, то слышит: — Ликси, посмотри на меня. Распахивает веки послушно, тонет в темных омутах и видит вспыхнувший в них огонь, когда старший, улыбаясь, наклоняет голову и говорит: — Расслабься. Я же обещал быть нежным в первый раз, помнишь? Расслабляется, вспоминая брошенную когда-то фразу. Потому что парень всегда выполняет обещания, проверено. И когда чувствует первый густо смазанный палец внутри себя, что осторожно массирует стенки, вызывает странные ощущения, не напрягается, позволяет утянуть себя в еще один поцелуй – на этот раз долгий и тягучий, с привкусом томления и спермы. Почти не чувствует, как спустя время добавляется второй палец. Хенджин растягивает тщательно, а потом добавляет третий, целует в веснушчатое плечо, кусает несильно. И когда Феликс чувствует приставленную горячую головку, то не боится. И когда Хенджин входит сначала наполовину, а затем – целиком, он ничего, кроме непривычного давления и наполненности, не чувствует, лишь стонет в рот, прогибается в пояснице, позволяет старшему начать двигаться, неспешно, будто бы изучая, обрабатывать каждое движение под разными углами, не прекращая целовать так нежно, что блондин обхватывает руками, закрыв глаза, прижимает к себе, не может найти выход рвущемуся трепету, поэтому всхлипывает, когда Хван резко задевает что-то такое, что отдается удовольствием по всему телу, заставляет член снова дернуться, начать наливаться кровью. Хенджин тихо фыркает в поцелуй, толкается резче, чаще, выбивает в собственный рот громкие стоны наслаждения, а из глаз Феликса искры сыплются, потому что это слишком, это сводит с ума, заставляет тереться о чужой живот в приступе нового животного желания. Брюнет снова издает короткий смешок, сжимает его член в своей ладони и начинает двигаться в одинаковом ритме – резко, грубо, сжимая головку у ее основания почти до болевых ощущений, почти заставляя зашипеть, но это настолько на грани, что просто верх какого-то безумия. Каждый новый толчок идет разрядом по телу, и Феликс снова кончает слишком быстро, вскрикивает настолько сладко, что тихие постанывания Хенджина становятся громче, а липкие от спермы пальцы вцепляются в тазовые косточки блондина. Спустя несколько толчков Хван стонет как-то задушевно прямо в полуоткрытые губы, и срывается в просто невозможный ритм, втрахиваясь в Феликса грубо и резко, заставляя жалобно вскрикивать снова и снова, а длинные пальцы перемещаются на его шею, сдавливают, будто в отместку, и от нехватки кислорода ощущения обостряются, заставляют почувствовать новый прилив удовольствия в паху. — Я… без… ума… от… тебя… Ли… Феликс! — тихо смеется Хенджин, отпуская его горло, и Феликс обязательно бы смутился, но уже почти сорвал связки от блаженных криков, от этой невыносимой скорости, грубости, от кружащего голову вернувшегося кислорода. И когда брюнет, толкнувшись как-то особенно резко, замирает внутри, тихо проскулив в его губы жалобное: «Ликси», то Ли чувствует что-то теплое глубоко внутри и понимает: все закончилось. Хенджин выходит, соскальзывает ниже, обхватывает губами его член, заставляет вскрикнуть, схватить за волосы. Берет сразу целиком, видимо, задаваясь целью просто довести младшего до предела, втягивает щеки, усиливая давление и блондину хватает всего пары-тройки движений, чтобы излиться в третий раз в чужой рот, и подскочить было испуганно, но напарывается на сцену: Хван проглатывает, облизывает губы и хитро улыбается. Да ну нахуй. Феликс откатывается на другой конец постели, тщетно скрывая покрасневшие щеки, зарывается в одеяло с носом и сопит смущенно. Старший смеется тихо, а потом наступает молчание, когда возбуждение удовлетворенно, а разум возвращается, вздохнув. Ли замирает, слушая, как восстанавливается собственное сердцебиение, и осознает тот факт, что они сделали это. Занимались любовью и ничем другим. Показалось или Хван действительно признался ему в любви? Наверное, воспаленный мозг нафантазировал в порыве страсти. — Эй, Ликси! — раздается с другой половины кровати, и блондин сверкает глазами из своего кокона и сквозь одеяло глухо бормочет: «Что?» Хенджин улыбается довольным котом, лежит поверх сбившихся в одну кучу одеял и простыней, подперев щеку кулаком, обнаженный и прекрасный. — Знаешь, что? — Что? – повторяет Феликс, высовывая кончик носа из-за нехватки свежего воздуха. — Я по уши в тебя влюблен! — ликующе восклицает Хван, а младший стонет в смущении и прячет глаза – все-таки не показалось. Слышать такое было непривычно, потому что брюнет предпочитал словам действия, поэтому, на памяти Ликса, это первый раз, когда Хенджин открыто признался в своих чувствах. В этот самый момент два сердца билось в унисон, укрепив чувства двух молодых людей в одно целое и надёжное.