Одна дома, или Отстрадать за взгляды

      На следующее утро Зоя часа три молилась на коленях перед иконой и отбивала земные поклоны. Повод был весьма прозаичен: она потревожила память супруга, намеревалась вызвать бесов в его обличье и вообще, немало нагрешила. И пусть Зоя была не слишком религиозной, а сознание напоминало, что самовольное наложение на себя епитимьи — слишком большой грех, молодая женщина утешала себя тем, что это просто молитва, идущая от всей души с самыми добрыми намерениями.       Где-то на втором часу молитвы Зоя случайно заметила винтик, который закатился под стол, поэтому подняла его и положила на стол. А потом, закончив молитвы и сев на диван, решила попытаться вспомнить, откуда он вообще мог появиться.       Версий не было, хотя, если задаться целью, их можно было придумать тысячи. Из часов, из будильника, из ножниц… Зоя спешно убрала винтик в коробочку «для всякой ерунды», а потом взяла в руки тот самый вчерашний роман.       — Китти, милая моя, простите, Христа ради, идиота!       Зоя захлопнула книгу, которая, казалось, ее оскорбляла уже второй день подряд, а потом отбросила ее и сказала:       — Будешь издеваться надо мной — сожгу в печке!       Недолго думая, Зоя решила взять другую книгу, детскую, взятую ненадолго у Сашеньки: про приключения Евдошки-молокошки.       Эта книга была ей подарена Геллер: женщина сперва купила ее, чтобы читать сыну, а потом на второй странице захлопнула — Евдошка-молокошка, которая мечтала учиться, а не торговать молоком, растеребила детско-юношеские воспоминания Геллер.       — Матушка, в конце книги Евдошка наторговала себе на учебу и пошла учиться, — впоследствии решила пересказать концовку Зоя.       — Рада за нее, — ответила Эльвира Марковна. — А я такое держать в доме не могу. И не буду.       Зоя посмотрела на книгу и подумала:       «Геллер, может, ее подарить? Вдруг ей понравится. И ее оскорблять, прямо как меня, не будет».       Однако мысли о Владимире не отпускали. Именно поэтому Зоя даже подумала:       «Знал бы ты, Саша, как я все эти дни только о Володе думаю — сделал бы все, чтобы я об этом домашнем аресте забыла».       Зоя села на диван.       — Володечка… — шептала молодая женщина. — Несчастный винтик в системе… Которую эта система прямо как станок, как пресс взяла и раздавила…       Зоя вздохнула и сказала:       — Вечная память тебе, Володенька, никогда тебя не забуду… А я… Я пойду другой дорогой, мне нельзя класть свою жизнь на алтарь счастья народа.