Лжец

      Спускаясь к завтраку, я заметил женскую кожаную куртку, оставленную в холле. На комоде рядом с ней — чёрная лакированная сумка. Без сомнений, этой ночью отец снова побаловал себя компанией симпатичной модели. После смерти матери он делал это регулярно. Иногда я сталкивался с ними в коридорах, чаще всего по утрам, когда они уходили. Первых я, распалившись от праведного гнева, гнал из дома со всей грубостью, на которую был способен семилетний мальчик. Я не мог простить отцу, что он позволяет им раздеваться, залезать на простыни и заменять ему маму. Он раздражался на моё упрямство и вездесущность, повторял: «Это не то. Вырастешь — поймёшь».       Очень скоро мне надоело спугивать отцовских любовниц, точно стаю мелких птиц. Я развил наблюдательность: они всегда различались по комплекции, цвету волос и манере ходить. Ни одна из тех, кого я видел, не была похожа на мою мать. Я тешил себя глупой надеждой на то, что отец всё ещё её любит и сознательно выбирает не таких.       Со вступлением в пубертат, я ощутил силу потребностей, движущих отцом, сполна. Но было что-то внутри меня, что мешало спустить курок, пуститься, как он, во все тяжкие. Моей первой и последней женщиной стала Анабель, променявшая меня на сына финансового магната. Мы были вместе два месяца. Или два месяца я думал, что мы вместе.       Был ли я счастлив, находясь с ней? Да. Счастлив ли я теперь, вспоминая о том, как был счастлив, находясь с ней? Я испытываю несмываемое омерзение.       Утренний кофе едва прибавляет мне бодрости. Зря я корпел над чертежами оперного театра до четырёх утра. Кому это надо? Вечером сделаю ещё один, в стиле деконструктивизма.       Я слышу, как захлопывается парадная дверь. Минутой позже на кухне появляется отец, застегивающий пуговицы на рукавах серо-голубой рубашки. Она вся измята, как десяток чертежей, отправившихся за последнюю неделю в корзину.       Он начинает со вздоха, несмотря на сладость ночи:       — После того, как Кара уволилась, всё не так. Прошло всего два дня, а в доме уже бардак. Сегодня я решу эту проблему окончательно.       — Ты продашь этот дом и купишь тот, который содержать реальнее?       Отец равнодушен к моей шутке, с серьёзным видом подходит к кофеварке и нажимает кнопку «Старт».       — Я привезу служанку, которая не уволится.       Я смеюсь, думая, что отец подключился к моей словесной игре. Его часто нет дома, а когда есть, он занят в своей комнате с очередной длинноногой красоткой. Разговорить его легче всего утром, пока он не успел нырнуть в свои дела.       — Веди себя с ней, как подобает, — вдруг с нажимом произносит он. — Никаких «пожалуйста» и «доброй ночи». Особенно при гостях.       Я смотрю на него более внимательно, догадываясь о том, что он скажет дальше.       — Она из «Чёрной змеи», лагеря, где находятся девушки, не имеющие детей. Пока не знаю, какая она, — только еду на смотрины. Но на одной из них выбор остановлю обязательно. Полезная инвестиция.       Он отхлебывает крепкий кофе, не кривясь, и пристально следит за моей реакцией. Холодок пробегает по моей спине — я мог быть на её месте, но стараюсь не подавать виду, хоть моя улыбка и блекнет.       — Ксавье?       Он, делая ещё один глоток, впивается в меня строгим взглядом.       — Отец? — голос срывается под конец из-за внезапного покалывания в конечностях.       — Не лезь к ней под юбку. А ещё лучше — найди себе постоянную девушку.       Я заливаюсь краской, то ли обуреваемый возмущением по поводу отцовской беспардонности и лицемерия, то ли пристыженный меткостью его слов. Так и не нахожу, что ответить.       Когда он ставит чашку в раковину и покидает дом, я, наконец, понимаю, чего боюсь и отчего чувствую себя вором, пойманным на горячем. В отличие от отца, я не распускаю руки. А вот грех отзывчивости за мной водится.