Лжец

      От этой бешеной суки надо избавляться. Я не приемлю рукоприкладства даже в отношении уродов. На самом деле, мне их немного жаль. Виновны ли они в том, что родились с дефектом от дефективных родителей?       В лагерь я внедрил, как мне казалось, идеальную дисциплинарную систему. Оставил жёсткие телесные наказания другим коллегам. Приказал подчинённым относиться к изгоям не хуже, чем к приютским псам. Гладить по голове — предоставлять трёхразовое питание, средства личной гигиены — за послушание. Лишать сластей — нагружать дополнительными заданиями, прилюдно стыдить — за непокорность. Я не собирался топтать их подобие человеческого достоинства. Мне просто нужно было добиться от них демонстрации правильного поведения.       Аддамс — необучаемая собака. Наказания не действуют на неё должным образом, наоборот, будто заменяют ей самые сладкие поощрения. Сколько раз её заставляли рыть землю, оставаться на ночные смены в прачечной и швейном цеху, стоять у позорного столба — всё напрасно. Она не страшилась ни работы, ни коллективного порицания. Когда за нападение на охранника всему бараку урезали пайки на неделю, Аддамс лишь презрительно хмыкнула и отвернулась к окну. Она проявляла изумительное безразличие к судьбе людей, с которыми делила кров.       А теперь — покусанный Нил Кейси.       — Она вцепилась мне вот сюда, — он отдёргивает ворот рубашки, слегка испачканный кровью, и показывает всем затянувшуюся поверхностную рану. — Она могла прокусить мне артерию?! Могла?!       Я делаю глубокий вдох, предвидя, какую компенсацию мне придётся ему выплатить за эту царапину. Я не выдал ему ни дубинку, ни пистолет.       — Мы пнули её в целях самообороны, сэр, — добавляет Клод Райт.       Вытрясут компенсацию, и будут чертовски правы. В других трудовых лагерях все надзиратели носят дубинки.       — Сэр, к вам посетитель, — окликает меня Стивен Блейр, просунув голову в дверной проем.       Я молча ему киваю и возвращаюсь к пострадавшим подчиненным.       — Я выплачу вам обоим компенсацию в конце месяца. Выдам дубинки. Аддамс отправлю в «Терновую рощу». Эта сука узнает, что такое интенсивная дрессировка. А теперь идите.       Клод глядит на меня удовлетворенно, Нил — задумчиво. Хрен поймёшь, что у него на уме. Хрен поймешь, что у любого другого человека на уме.       Дверь за ними не успевает закрыться — в кабинет тут же проскальзывает высокая осанистая фигура. Посетитель в строгом чёрном костюме и лакированных туфлях приветственно улыбается мне и без промедления приступает к делу:       — Здравствуйте, мистер Галпин. Я здесь по особому поводу, — резво вынимает из кармана брюк бумажник, а из него — банковскую карту. — Хочу приобрести служанку. Деньги — не вопрос.       Я стараюсь изобразить приветливую улыбку. Если сумма трат его не беспокоит, можно заключить сверхвыгодную сделку.       — Выберете по фотографии или же пройдётесь по лагерю, посмотрите лично? — для приличия спрашиваю я.       — Я бы хотел увидеть её за работой. Привык тщательно изучать характеристики товара перед приобретением. Я покупаю лучшее, — интонационно выделяет последнее слово, подчёркивая свой социальный статус. Кажется, я видел его по телевизору. Политик.       Охотно ему киваю и указываю на дверь.       — Прошу.       Я привык быть немногословным с деловыми партнёрами. К чему запутываться в паутине бестолковой болтовни, когда мы оба знаем, что собрались здесь не для трёпа?       Улица встречает нас весенней свежестью. В голубом небе, покрытом кудрявыми облаками, летают заводные ласточки.       Я веду его сначала на кухню, предполагая, что ему понравится Бьянка Барклай, самая спокойная и ответственная девушка из трудового коллектива.       — Хотел спросить насчёт вашего сына. Его так и не нашли?       Я привык не трепаться излишне с деловыми партнерами. Не все из них придерживаются этого же принципа.       — Нет. Я давно оставил надежду его отыскать, — коротко отвечаю я, ожидая, что он от меня отстанет. — Это мерзкое чудовище разорвало его в клочья, уверен в этом.       — Вы испытали торжество, когда узнали, как оно погибло?       Мой гость оказался словоохотливым и настойчивым, к тому же, любящим лезть без спроса в душу. Я останавливаюсь у самого порога и уверенно смотрю в его зелёные глаза. Выдерживаю паузу, полагая, что до него, наконец, дойдёт, что я не намерен обсуждать с ним этот вопрос.       — Мне было начхать.       Должно быть, он удовлетворяется моим скупым ответом, поскольку в ту же секунду первым тянет дверную ручку. Из помещения мигом хлыщет знойный воздух, пропитанный ароматом жареного мяса.       Кухарки в изумлении таращатся на нового посетителя, позабыв о своих рабочих обязанностях.       — На что уставились, клуши?! — громко гаркает на них надзиратель, желая выслужиться передо мной.       Кухарки снова возвращаются к приготовлению пищи. Я вопросительно смотрю на своего спутника, мол, интересуясь, понравилась ли ему какая-нибудь.       — Ещё есть? — спрашивает, не впечатлённый.       Проходишь мимо лучших, думаю я, однако не озвучиваю свои мысли вслух. Не моё дело, кого он себе выберет. В данном случае он — заказчик, а я — исполнитель. Я — его слуга, и моя задача — потакать его хотелкам.       Мы перемещаемся в прачечную. Та же самая реакция. Утюги отставлены в сторону, белоснежные простыни летят на немытый пол, выжатое бельё опять тонет в мыльной воде.       — Как усердно работает, — с внезапным чувством говорит мой спутник, тыча в центр зала.       Я направляю свой взор туда, куда он указывает, и с трудом сдерживаю ругательства. Сучка Аддамс с небывалым остервенением натирает бельё, очевидно, планируя оставить в нём дыры. Неисправимая стерва снова решила взяться за порчу казённого имущества.       — Она всегда такая трудолюбивая? — с любопытством обращается ко мне мой спутник.       Я прекрасно понимаю, что она так ревностно трёт ткань только потому, что представляет в воображении, как перетирает в порошок наши с ним кости. Но смелая идея, пришедшая мне на ум, не дает мне поделиться с ним своими ценными знаниями. Если она ему приглянулась — так пусть забирает. Я не только заключу выгодную сделку, но и спихну с шеи отмороженную диверсантку.       — Более упорных я в жизни не встречал. Даже среди взрослых женщин, — отвечаю я, не говоря ни слова лжи, лишь утаив предмет упорства.       — Сколько? — в его глазах появляется лихорадочный блеск.       — За неё — четыреста тысяч, — набрасываю сверху сто тысяч для убедительности.       Посетитель радостно ухмыляется, очевидно, довольный выставленной мною ценой. Как-никак, не больше стоимости приличного автомобиля.       — Подзовите её. Я забираю её прямо сейчас.       Какой нетерпеливый, думаю я. Нет, я должен пренебречь ролью бездумного слуги, иначе эта стерва всё испортит.       — По правилам нашего лагеря, мы конвоируем изгоев к их владельцам самостоятельно. Мы должны провести с ними заключительный инструктаж, а также привести их в подобающий вид.       Понимание мелькает в его глазах. Он смотрит на дверь.       — Тогда идём подписывать бумаги, — торопится так, будто ему позарез нужно трахнуть её сегодня ночью.       — Конечно. Только… — я понижаю голос и подхожу к нему ближе. — Вы же знаете, какие они все порочные, прогнившие изнутри. Никогда не знаешь, что от них ожидать. Я бы на вашем месте позаботился о надёжности замков в доме. Как крокодила не корми, если захочет, откусит руку.       Он согласно кивает.       — Разумеется.