Лжец

Через 3 дня

      После того, как я успешно спровадил за ворота лагеря сучку Аддамс, жизнь моя стала значительно легче. Оставшиеся обитательницы «Чёрной змеи» не бьют намеренно посуду, не путают нитки, не превращают готовящиеся блюда в несъедобную жижу и не наносят увечья надсмотрщикам. Они послушно выполняют свою работу, посещают воскресные лекции, и мне впервые за всё время существования лагеря не приходится врать проверяющим инстанциям о том, что мы благополучно справляемся со своей миссией. Никто не мутит воду в колодце, пытаясь устроить заговор или поднять бунт. Всё идёт спокойным чередом, мы безукоризненно реализуем государственную программу по перевоспитанию изгоев.       Я сижу, как обычно, в своём кабинете, слушая радио и вспоминая деда, чрезвычайно мудрого человека, который однажды изрёк: «Больную овцу надо вовремя отнимать от стада. Не уберёшь — здоровых перезаражает». И тут в дверь стучат.       Я кричу: «Войдите!» — мысленно питая надежду, что никто из воспитанниц не захворал или не сошёл с ума, подобно Аддамс.       — Сэр, к вам опять посетитель, — сообщает Стивен Блейр, и моя душа стремительно уходит в пятки. Пусть это будет не Винсент Торп, отстегнувший кругленькую сумму за доставляющую сплошные проблемы сучку. Только правовых боданий с сенатором мне не хватает.       Я вздыхаю с облегчением, когда на пороге появляется незнакомый парнишка, одетый во что попало и явно смахивающий на поехавшего гика. Что он тут забыл, неясно, но его компания явно лучше, чем компания недовольного бракованным товаром богача.       — Я хочу купить служанку, — без приветствия заявляет он, сразу переходя к сути дела.       Я не могу не хмуриться: откуда у этого малого, не преодолевшего подростничество, такие деньги? Неужели, умник, пришёл устраивать розыгрыш?       — Они стоят намного дороже модного смартфона, — мягко разъясняю ему на случай, если он плохо ориентируется в пространстве и времени.       — Я знаю, — отвечает, сдвигая брови и мрачно глядя на мой стол.       Меня не покидает ощущение подвоха, скрывающегося за появлением этого сосунка, однако я таки решаю провести для него короткую экскурсию по нашему лагерю. Водить его по всем цехам и закоулкам нет нужды: день объявлен санитарным, и все девчонки старательно драят бараки, в которых спят. На нашей территории их всего три.       Подозрительный парниша идёт вровень со мной, с любопытством озирается по сторонам и часто насупливается, будто ему повсюду мерещатся ведра, до ободков наполненные дохлыми тараканами. Неужели ревизор? Маловероятно, ведь нередко по решению конгресса награждаются лагеря, обставленные куда беднее. Скорее просто неподготовленный, чувствительный размазня.       Мы останавливаемся у ближайшего барака, я открываю ему, как даме, дверь и с наигранной вежливостью приглашаю внутрь. Он не говорит «Спасибо», а просто молча вваливается в помещение, забитое потными девчонками. Те, как всегда, прекращают трудиться и дружно пялятся на приехавшего гостя. Вероятно, уже привыкли к таким вот смотринам и, желая вырваться из лагеря поскорее, жалостно всматриваются в каждого посетителя, тайно уповая на то, что он заберёт именно их, а не ленивых соседок-жалобщиц. А там, гляди, получится его и охомутать. В их-то положении объявленных вне закона отбросов.       Паренёк перестаёт морщиться и сосредотачивается всецело на собранном малиннике. Подходит к делу со всей ответственностью.       Через минуту шепчет мне на ухо:       — Как зовут девушку со светлыми волосами у окна?       Я поднимаю голову и встречаюсь с ней взглядом. Она пугается, складывает руки в замок и отворачивается к выжидающим подругам. Знают ведь, что одна из них этой ночью будет спать на новом месте.       — Энид, — тихо говорю ему в ответ.       — Дам за неё сто тысяч.       А парень не промах. Не спрашивает цену, а выставляет. Торговаться с ним и требовать большую сумму не имеет смысла: девчонка — оборотень, и я должен быть рад, что кто-то берёт её хотя бы за такие гроши. Её сородичи нынче не в почёте.       — У тебя есть деньги? — как ни стараюсь, мой голос выдаёт удивление.       — Разумеется, — он снова кривится и опускает голову, раздражая меня этим и забавляя одновременно. Словно ребёнок, сдерживающий гнев на родителя.       — Тогда пойдём подписывать документы? — улыбаюсь ему и в тот же миг ловлю себя на мысли, что он мне нравится. Смешной до невозможности, как трёхлетка, расталкивающий взрослых и кричащий: «Я сам!»       Серьёзно кивает, чуть не выбивая из меня смешок.       Хренов делец. Наверняка, деньги дали зажиточные родители. А, может, и само поручение выбрать служанку.