Разыскивается смысл. Оплата кровью

      От этого голоса хотелось только бежать. Бежать, не оборачиваясь, не останавливаясь ни на секунду. Падая, вставая, задыхаясь от усталости, но продолжая бежать изо всех неясно чем даваемых сил. Эти слова, сжимающие горло как холодные цепи, мешая дышать, не давая жить, но и не позволяя умереть. Словно раз за разом на последнем дыхании тебе пускают по венам адреналин.       Серафима заперлась в самой дальней комнате третьего этажа и забилась в угол. В этой квартире нет окон. И лишь единственная дверь. Здесь не может быть её, сюда она не придё… Нет… Просто нет!       На полу у ног девушки лежала кукла. Такие знакомые черты, такая знакомая… Боль. Эта мертвенно бледная кожа, эти красные глаза, это черные ногти, сочетающиеся с черным платьем. Эта безжизненная игрушка сохраняла в себе всю боль, она пахла смертью… Не позволяя приблизиться к ней, не позволяя даже дышать.       Серафима весьма размыто помнила тот момент, словно бы он стёрся из памяти от воздействия стресса. Шаг, и она должна была упасть с обрыва — но этого не случилось. Бледные худые руки, украшенные черным макияжем, обхватили её за талию и вернули на поверхность, жестоко прижав до болезненного хруста ребер.       Она помнила этот скрипящий смех, и слова, которые незнакомка бросала изо рта, словно змея, плюющаяся ядом. Серафима не заслужила права умереть, она — жалкая, бесполезная и безвольная дрянь, а таких принято ненавидеть. «Те, кто не способен прожить жизнь со всеми ее испытаниями, не достоин смерти» — было последнее, что в тот день услышала девушка, прежде чем потерять сознание.       В тот день, лёжа на краю обрыва, Серафима поняла ужасную вещь: она не может умереть. Что бы она не делала, это не происходит. Её тело гниёт по живому, она испытывает бесконечную боль, которая с каждым днём становится лишь сильнее.

Но она не может умереть.

      Ни огнём, ни ядом, ни холодным оружием. Ни высотой, ни человеческой жестокостью. Лишь боль, боль, которая никогда не прекращается, даже во сне. Но не смерть, хотя она казалась блаженством, с каждым днём Серафима могла лишь мечтать о ней, раз за разом упуская следы, словно незадачливый охотник, ведущий охоту на самого себя.       — Пожалуйста… Пожалуйста, забери меня отсюда, забери куда угодно, — если бы могла, Серафима бы плакала, но её тело было слишком измотано, — мне страшно, мне больно… Она… Она снова пришла издеваться надо мной, принести мне ещё большую боль… Хах?..       Девушка могла лишь потеряно хлопать ресницами, когда вилка в её руках засияла ярко красным светом.