(when facing) the things we turn away from

На экране телефона Сугуру высветилось сообщение, в котором Сатору пригласил его к себе домой. Прежде чем ответить, он прочитал текст дважды и ответил сухим «конечно». Иммунитет мамы Сатору находился в тяжелом состоянии, поэтому в доме был введен запрет на посещение всех, кто не является членом семьи. Прошло почти два года с тех пор, как Сугуру был дома у Сатору. Всеми силами он пытался найти хотя бы намек на воспоминание, и его выбор пал на празднование пятнадцатого дня рождения Сатору. В узком кругу гостей — Сугуру, Сатору, его мамы и дедушки — они ели клубничный торт и смотрели новый фильм про шпионов, взятый напрокат. Сатору рос без отца в традиционном смысле. В отличие от Сугуру, его отец отсутствовал в его юношеском возрасте. Вся разница заключалась в следующем: отец Сатору ушел из семьи по собственному желанию, когда Май — мама Сатору — заболела в первый раз. И даже десять лет спустя Сугуру детально помнил тот день и думал, что Сатору тоже помнил об этом. Он не мог перестать размышлять о прошлом по пути к его дому. Чудесным стечением обстоятельств Сугуру удалось обходить стороной родителей, чтобы не давать им возможности лицезреть его фингал. Его кровоподтеки были отвратительны и мешали открыть глаз. Он корил себя за произошедшее — за то, что позволил Жучку подобраться к нему и за то, что позволил Сатору увидеть его в таком состоянии. Колючее чувство обжигающего стыда обвилось вокруг его груди, как раскаленная цепь, удерживающая его грудную клетку в тисках. И даже несмотря на предложенную Сатору помощь Сугуру предпочел пойти пешком. Сквозь куртку он ощущал, как легкая прохлада осени ластилась к его коже. В его наушниках играл новый плейлист Сатору, который он тщательно создал специально для него. Дорога до дома Сатору занимала двенадцать минут — примерно пять или шесть песен, прежде чем он будет на месте. Он старался не идти быстрым шагом, чтобы не прийти слишком рано, но за десять минут до установленного времени он уже был у дома Сатору, неловко переминаясь с ноги на ногу возле входной двери. Оглядевшись, он заметил знакомые, маленькие детали крыльца Сатору: кормушки для птиц у двери, увядающие соцветия фиолетовых хризантем, скрипящие качели и отпечаток детских рук Сатору на бетоне. Когда пронесся легкий ветерок, его внимание зацепилось на нечто новом — на милом звоне колокольчиков над головой, кружащихся как опавшие листья. Если бы он услышал это звучание прежде, то обязательно бы запомнил. По неизвестной ему самому причине на его ладонях проступил пот. Он уже был здесь. Он знал о кормушках, о трудностях Май по уходу за ее цветами, заржавевших цепях на качелях и медленно стирающихся следах ладоней Сатору. Он знал Сатору столько, сколько помнил себя, но, тем не менее, нервничал перед встречей. В его животе были бабочки, которые подступили к горлу и угрожали вылететь из рта. — Сколько еще ты будешь стоять тут? — спросил Сатору, с улыбкой открывая дверь. — Не веди себя так, будто никогда не был здесь. Сугуру посмотрел на него. Его взгляд сфокусировался на растрепанных волосах, а затем он вгляделся в его лицо. Он выглядел таким уставшим. — Я, эм, просто… посчитал, что будет странным прийти рано. — Я собирался забрать тебя, — сказал он, вышел на крыльцо и закрыл за собой дверь. — Мы можем посидеть здесь немного? Я хочу у тебя кое-что спросить. Сугуру кивнул и сел рядом на качеле. Как он и помнил, она заскрипела под тяжестью его веса. — Слушай, я не очень горжусь тем, что произошло прошлой ночью. Мне стыдно, и я не хочу, чтобы ты переживал за меня, потому что ты так сильно волнуешься. Знаю, ты думаешь, будто я не вижу, но я все— — Сугу, прервись на секунду, — ответил он, кладя руку ему на колено. — Дело не в прошлой ночи. — Прости, — мгновенно сказал Сугуру. — Боже, прости. Мне показалось, что прошлой ночью я расстроил тебя. Из-за синяка, крови и моих слез. Не знаю, что на меня нашло— — Ты же знаешь, ты можешь плакать передо мной? — произнес он, положив голову на плечо Сугуру. Прикосновение было внезапным, но Сугуру таял в нем. Он помнил, как держал Сатору прошлой ночью. Ощущения были теми же. — Что случилось, Сатору? — спросил он. — Со стопроцентной уверенностью могу сказать, что я не должен быть здесь. Сатору вздохнул, в его голосе ощущалась чистая, неподдельная печаль. — Помнишь, когда мой отец ушел? — спросил он. — Мне кажется, почти восемь лет прошло. Сугуру аккуратно обвил руку вокруг его плеча, легко выводя круги. — Помню. Вообще, я думал об этом по пути к тебе. — Он просто ушел. Ни записки. Ни прощания. — Знаю, — прошептал Сугуру. — Мне очень жаль. — Мне нужно сделать признание, — сказал Сатору, не желая встретиться взглядом с Сугуру. — Два, вообще-то. — Расскажи мне. На мгновение Сатору замолчал, только звон колокольчиков заполнял тишину, как вода в пустом стакане. Он молчал так долго и Сугуру показалось, что Сатору передумал. Наконец, он сказал: — Первое, в чем я должен признаться: я так завидую тебе, но не в том смысле, о котором ты можешь подумать, — прервался он вновь, пытаясь найти нужные слова. — Я завидую тебе, потому что твой папа умер. Мне бы хотелось, чтобы и мой просто умер. Для меня его не существует, но он где-то есть. Он живет и здравствует, присасывается ко мне как эмоциональный паразит, с которым мне придется уживаться всю жизнь. От потока нарастающих эмоций Сугуру не знал что сказать. — Иногда нам просто приходится сживаться с такими вещами, Сатору. То, что мы ненавидим в себе, все еще часть нас самих. — Мне хочется вырезать его из себя. Пойти к врачу и лечь на внеплановую операцию. Слова Сатору вызвали в Сугуру острую боль. Они пронзили его, всколыхая кровь, сочащуюся по его футболке и стекающую лужицей на пол крыльца. — Он остается твоим отцом. Этот факт сильнее твоего желания отменить это, — сказал Сугуру, заставляя Сатоу поднять взгляд. — Что-то произошло. Я никогда не видел тебя таким. Глаза Сатору были сухими, без намека на слезы, но его мучения можно было заметить невооруженным глазом. Сугуру знал Сатору. Знал лучше, чем знал себя. — Моя мама умирает, Сугу, — сказал он, словно это было чем-то обыденным. — Это второе, о чем мне нужно было тебе признаться. — Сатору— — Пожалуйста, не говори, что тебе жаль. Не ты убиваешь ее. — Где сейчас она? — спросил Сугуру, ощущая боль стекающей крови. Ему нужно обмотать рану и остановить кровотечение. Сатору улыбнулся сквозь печаль. — Она дома. — Я пойду, — сказал Сугуру, начиная подниматься с места. — Я не хочу, чтобы ей было хуже, и тебе нужно проводить время с ней, а не со мной. Сатору схватил его за запястье, притягивая сесть обратно. — Я пригласил тебя потому, что хочу, чтобы она хорошо провела вечер. Я пообещал ей, что мы вместе посмотрим фильм, раз ее переводят в отделение интенсивной терапии завтра. Врачи не думают, что она будет в силах вернуться. — Она знает? — спросил Сугуру, — что скоро умрет? Сатору отрицательно покачал головой. — Я спросил разрешения у врача, чтобы сказать ей, но… но пока не могу сделать этого, — ответил Сатору. — Знаешь, я ведь просто хочу, чтобы у нее было хорошее воспоминание у нас дома. То, что осчастливит ее. Сугуру с болью сглотнул ком в горле и кивнул. — Она помнит, кто я? Прошло много времени с последнего раза, как я был у тебя. — Не то чтобы я болтаю о тебе все время, — слабо улыбнулся Сатору. — Спасибо, что остался. Знаю, не так легко просить тебя об этом. Вся ситуация… просто пиздец. — Я хочу остаться, — уверил его Сугуру. — Я буду рядом, пока ты не попросишь меня уйти.

…

Дом Сатору был наполнен запахом клубники и больницы — что может показаться противоречивым, но так оно и было. Сугуру сел на тот же самый серый диван с мягкой обивкой — который появился у них еще до рождения Сатору — и положил руку и подлокотник. Плечо Сатору было напротив его собственного — это незатейливое прикосновение помогло ему успокоиться, чтобы встретиться с Май. Она устало сидела в специальном кресле. Прошло почти три года с тех пор, как Сугуру виделся с ней. Ее темные волосы потеряли свою живость так же, как и румянец на ее щеках. Он едва узнал ее, однако Сугуру все еще мог заметить сходство Сатору с ней. У них одинаково прелестный голубой цвет глаз. — Сугуру, как же давно я тебя не видела, — сказала она, оглядывая юношу с ног до головы. — Если мой лечащий врач узнает о том, что ты пришел, то у него случится приступ, но для меня изоляция приносит больше всего вреда. Сугуру улыбнулся, но его вновь накрыла печаль. — Каково это, видеть только Сатору? Она ухмыльнулась и посмотрела на своего сына. — Иногда это сложнее, чем кажется. Сатору фыркнул и подтолкнул Сугуру локтем в бок. — Ты же знаешь, у нее есть дедушка? Сугуру вздохнул, узел в его груди начал ослабевать. — Где твой дедушка? — спросил он. — Веришь или нет, но для восьмидесятилетнего он ведет крайне активный образ жизни. Может это и поразительно стереотипно, но я уверен, он играет в «Бинго», — сказал Сатору, в смехе которого проглядывали лазурные звезды сквозь серый мрак гостинной. — Сугуру? — спросила Май восходящей интонацией. — Можно я укажу на слона в комнате? — Мам, — сказал Сатору сквозь зубы. — Я же сказал, он упал в школе, понятно? Сугуру закатил глаза, ладно… один глаз и недовольно посмотрел на Сатору. — Я упал? Серьезно? — Да, серьезно, — сказал Сатору, хлопая рукой по его колену и сжимая его. — Ударился лицом об перила, мам. Стыд какой. — Если бы ты сказал, что я проиграл в драке, это не было бы так стыдно, как упасть с лестницы, Сатору. Мог бы и пощадить нас. — ответил Сугуру, усмехаясь. — Хорошо, тогда почему ты начал размахивать кулаками? — спросила Май любопытным тоном. Сугуру вскинул бровь. — Это было простое недопонимание, правда. Ничего особенного. — И мне он тоже не рассказал, — практически обиженно сказал Сатору. В груди Сугуру вновь затянулся неприятный узел. Обвинения в его сторону призрачным шепотом пронеслись в его голове, напоминая о Жучке. Какого черта он так зациклился на том, что сказал Жучок? Может потому— — Какую отговорку ты преподнес маме? Я уверена, ты всеми силами противишься сказать ей правду, — сказала Май, скрестив ноги. Чем больше Сугуру наблюдал за ней, тем больше изменений открывались ему в ней. Ее кожа была ужасно бледной, кости стали очерченнее, а рука прикреплена к капельнице. Сугуру смотрел на падающие капли, прежде чем встретиться глазами с Май. — Она еще не видела, — признался Сугуру. — Я буду откладывать разговор настолько долго, насколько это вообще возможно. Май вздохнула, качая головой. — Я точно знаю, что она бы оценила честность с твоей стороны. Сатору облокотился назад и скрестил руки, вскидывая брови на Сугуру. — Ничего страшного. Я просто… попал в разлад и этого больше не повторится, — объяснил Сугуру, прикладывая усилия не выболтать лишнего. — Я даже их имен не знаю. — Будь честным, Сугу. Ты не помнишь любых имен — неудивительно, что ты забыл имена парней, которые напали на тебя, — сказал Сатору. — Технически я начал драку с ними, но это не имеет никакого отношения к— — Сугуру! — засмеялась Май. — Ты начал драку? — Вау, — сказал Сатору. — Так ты не только начал драку, но еще и продул? — Может мы прекратим обсуждать это? — спросил Сугуру, потирая виски. — Я бы просто хотел забыть об этом всем. Сугуру знал, они всего лишь шутили, и даже сам подливал масла в огонь, однако от этого ему не становилось менее мучительно. Ради всего святого, у него было кровотечение из носа. Этого никогда не происходило, но после вечеринки на тринадцатой, это произошло не один, а два раза. — Сугуру? — окликнула его Май с беспокойством в голосе. — Я уверена, у тебя был повод начать драку с теми мальчиками. Сугуру подумал о причине начатой им драки и в его голове возник уродливый, несказанный вслух секрет. — Даже не знаю, что скажу маме. — Я советую тебе быть честным с ней, — сказала Май. — Она — хорошая мама. По неочевидной Сугуру причине эти слова были как соль на загноившиеся раны, и он желал одного: вырезать эти чувства скальпелем. — Я подумаю над этим, — кивнув сказал он. Между ними возник короткий момент неприятной тишины — достаточной, чтобы Сугуру пожалел о каждом слове, что он сказал за свою жизнь. Он представил себе, как выбросится в окно, расплавится на ковер, испарится в воздухе— Сатору вздохнул и обхватил рукой плечи Сугуру, слегка сжимая его. — Хочешь попкорна к фильму? Я могу приготовить для тебя? — спросил он, вставая с места. — Конечно, — сказал он. — Извини, Сатору. Сатору сделал паузу, его глаза были прикованы к Сугуру. — За что? — Знаешь, — сказал Сугуру, сжимая вместе руки. — За все. — Все нормально, — ответил он с такой нежностью, что Сугуру еще больше стал ненавидеть себя. Он удалился на кухню, оставляя их вдвоем. Только когда Сугуру услышал лопающийся попкорн, Май привлекла его внимание. — Сугуру? Он оторвал взгляд от ковра и поднял широко распахнутые глаза. — Да? — Я просто хочу сказать тебе спасибо. Сугуру понял, к чему она вела, и ему отчаянно не хотелось говорить об этом. — Не стоит благодарить меня. Правда. — Ты даже не знаешь за что, — сказала она, смеясь. — Не за что меня благодарить. Она вздохнула, ее голос был отягощен печалью. — Сатору считает, что умело скрывает от меня мой прогноз. Я знаю, мне осталось не так много времени, — сказала она, делая короткую паузу. — Я хочу поблагодарить тебя за то, что смотришь за ним. Передо мной он сильный, но я его мать. Я чувствую, как он опустошен, но когда он говорит о вашей дружбе, это помогает ему. Лечит его так, как я никогда не смогу понять. Те слова вновь и вновь убивали его и приводили в сознание, вызывая разные сигналы как на кардиомониторе. Он собрался сказать что-то, но нужные слова погибали на его языке. — Тебе не нужно ничего говорить, если ты не хочешь, — заверила его Май, успокаивающе опуская руки. — Я просто хочу, чтобы ты знал, как сильно я ценю тебя. — Он сделал бы для меня то же самое, — удалось ответить Сугуру. — Он делает для меня то же самое. Ее взгляд смягчился, прежде чем они увидели Сатору, приближающегося с миской попкорна. Нахмурившись, Сатору аккуратно жевал крохотный кусочек попкорна. — Я не помешал вам? — спросил он, уставившись на них. — Сугуру кажется тревожнее, чем обычно. — Чем обычно? — спросил Сугуру, вздыхая. — Обычно я кажусь тревожным? — О, да, — сказал Сатору с набитым ртом. — Ты самый тревожный человек, которого я знаю. — А я думал, что хорошо это скрывал. Сатору улыбнулся и поставил миску между ними. — Не от меня точно. Сугуру напряженно выдохнул, вновь слегка касаясь плеча Сатору. Он молчал, прислушиваясь к легкому дыханию Сатору и капельнице. — Какой фильм мы смотрим? — спросил он, пока Сатору листал список. Он посмотрел на маму. — Сегодня ты можешь выбрать. — Что-нибудь смешное, — сказала она. — Я доверюсь вкусу Сугуру. В конце концов он работает в кинотеатре. Сатору вручил ему пульт и наблюдал, как Сугуру просматривал подборку и остановился на романтической комедии, которая пришлась ему по вкусу на день Святого Валентина. По мере показа фильма, солнце садилось за крыши соседних домов, пока не остался лишь свет от телевизора. Казалось, что Май понравился фильм — ей нравились прописанные в фильме шутки, но она продремала треть фильма. Под конец она и вовсе уснула, ее дыхание было затрудненным и прерывистым. Началась часть титров — белым шрифтом по черному экрану — на фоне играла легкая фортепианная музыка. Сугуру оглянулся на Сатору, ожидая застать его спящим или отвлеченным в телефон, так как ему не очень нравились романтические комедии. Он плакал: по его лицу стекали тихие слезы, словно игривым, непрерывным потоком. — Сатору? — Да? Сугуру наблюдал, как он плакал, его лицо освещалось светом от экрана телевизора. Медленно — почти слишком медленно — он прикоснулся к руке Сатору и задержал дыхание. Его кожа была теплой, на грани жара. Прикосновение было осторожным шепотом кожи к коже. Когда Сатору пошевелился и повернул его руку, сердце Сугуру подступило к горлу, одновременно пульсируя и разбиваясь. Их ладони касались друг друга. Сугуру не отрывал взгляда, их пальцы были почти одного размера. Сатору глубоко вздохнул прежде чем переплести их руки, и выдохнул, будто ему было больно.

…

На следующее утро прикосновение руки Сатору все еще прожигало ладонь Сугуру. Сколько бы воды и мыла он не использовал, он не мог избавиться от него. Порой — когда он думал об этом слишком долго — в его животе затягивался узел невероятно болезненных и прекрасно притягательных ощущений. Несмотря на то, что он не мог думать ни о чем кроме того момента, перед отражением своего глаза в зеркале он осознал: у него есть дела поважнее. Наступило начало недели…что означало неизбежный разговор с мамой. Май так легко говорила о честности. Да, это может показаться довольно простой задачей, но для Сугуру это действие стало одним из самых сложных, что ему предстояло совершить. Он с самим собой нечестен, так как ему быть честным с мамой? Он вновь помыл руки, лазурный след прикосновения Сатору все еще держался в его ладони и между пальцев. Сугуру осторожно спустился вниз. Он надеялся и молился на еще одну возможность избежать разговора — на еще один день блаженного неведения для его мамы. Однако, он недостаточно приложил усилий. — Сугу? — позвала она с кухни, едва его рука коснулась дверной ручки. — Я тебя почти два дня не видела. Расскажи мне про танцы, пока не ушел. Он вздохнул и взглянул на осенний венок, сделанный ею на рукоделии. Сугуру желал телепортироваться куда-нибудь. Куда угодно. Он обернулся и собрался с мыслями. Ее рот распахнулся, она поторопилась к нему и схватила за плечи. — Боже, Сугуру! Что с тобой произошло? — спросила она, проводя пальцем по глазу. — Тебе больно. Это было больно. — Ничего такого, правда, — сказал он, медленно отрываясь от прикосновения. Прежде чем он смог собраться, Сугуру выпалил: — Я… упал на танцах. Ну… вот и закончилась политика честности. Сугуру будто смотрел на то, как загорается в огне его искренность, тлеет до пепла и проникает сквозь новый пол их гостиной, не оставляя возможности к вскапыванию. — Сугуру, ты ждешь, что я поверю тебе, не так ли? Вообще-то, он именно на это и надеялся. — Что ты хочешь сказать? — спросил он, мысленно ругаясь. Ему стоило придумать что-то интереснее того дерьма, что выдумал Сатору. Она нахмурилась, направляя его в сторону кухни. — Кто-то обидел тебя, — сказала она. — И тебе нужно сказать, кто это был и почему— — Я упал, — перебил Сугуру, придерживаясь все той же глупой истории. «Отрицай, отрицай, отрицай», — подумал он, заставляя себя не разрывать с ней зрительного контакта несмотря на отчаянное желание отвернуться. — Ты не упал. Скажи мне, кто ударил тебя. Сугуру знал, этот разговор был обречен на провал с самого его начала, но он ожидал чуть больше уступчивости. У него не было ментальных сил к ссоре тем утром, а тем более с его мамой. — Никто меня не ударил, мам. Я упал. Так сложно это понять? — спросил он со злобой. Он не хотел злиться на нее, но в этот момент его старания предали его самого. Драка с Жучком. Его решение об учебе. Баскетбол. Ухудшение успеваемости. Мама Сатору. Вечеринка на тринадцатой. Боже, почему он все еще думал о той тупой вечеринке? Все это вылилось в сосуд ярости его груди, просто ожидая нахлынуть на него с головой. — Сугуру, скажи мне, откуда у тебя фингал! Вся история с падением мало правдоподобна. — Я не знаю, что ты от меня хочешь, мам! — сказал Сугуру, не имея сил прекратить крик. Нет, нет, нет. Он не должен кричать. Ему нужно остановиться до того— — Я хочу правды, — ответила она, прикрыв губы руками. — Скажи мне правду, сейчас же. — Это и есть ебаная правда! Ты не можешь просто оставить меня в покое, пожалуйста? — сказал Сугуру слишком жестоким и громким голосом. — Я уже не знаю, как еще могу донести это до тебя. Сначала, ее взгляд оставался непоколебимым. — Не матерись на меня, Сугуру. Ты знаешь, что не должен материться. — Почему тебя это так волнует? Это всего лишь синяк, — недовольно сказал он, закатывая глаза. Он знал, что ведет себя низко, но его острая злость поглощала любой намек на вину, пожирая его с мучительным голодом. — Следи за собой. Те слова ранили ее, вызывая выраженную на лице боль. Она напряглась и сжала руки. — Ты мой сын. Я должна следить за тобой, — не так уверенно сказала она. — Уж извини, что хочу знать, как тебя обидели. Сугуру хотел остановиться. Хотел прекратить кричать. Он хотел убить свой гнев, сделать надрез на руке, чтобы злость вытекла с кровью. Он хотел сделать так много, чего не мог сделать. — Я в порядке. Это все делаешь невыносимым, — огрызнулся он, наполняя ядом дистанцию между ними. — Сугуру, что с тобой такое? — спросила она на грани слез. — Что-то беспокоит тебя. Ты никогда не ведешь себя так— — Мне нужно идти, — прямо ответил он, наблюдая за приближающимся автобусом. Он был благодарен его прибытию за то, что не позволил высказать все те слова, о которых пожалел бы позже. — Нам нужно договорить. Я могу отпроситься с работы на полдня и отвезти тебя в школу— — Я ухожу, мам. Мы уже договорили, — сказал Сугуру, набрасывая рюкзак на плечо и выходя из дома. Как только он очутился на улице, его догнало чувство вины, хватая его своими невидимыми, но в то же время холодными и тяжелыми руками. Только гордость остановила его от возвращения обратно. — Эй— Девушка с Hello Kitty… Хайна — окликнула его с их места в автобусе. Она прервала свою мысль, когда увидела его лицо. — Пожалуйста, не спрашивай, — просто сказал он, проскальзывая мимо нее к месту у окна. Он надел наушники, слушая тишину всю дорогу до школы.