Я все еще продолжаю убегать ото лжи, сводившей меня с ума.
Я все еще продолжаю цепляться за обиду, злость и боль.
Я все еще продолжаю плыть против волн, кидающих меня из стороны в сторону.
Я столько дней была взаперти своих собственных мыслей,
что когда на поверхности показался спасательный круг — не смогла его разглядеть.
***
Сидя на ворсистом мягком ковре, Шираюки с трепетом наблюдала за тем, как Жозефина на швейной машинке нажимала педаль, сшивая между собой несколько лоскутков ткани. Ее хвойный цвет глаз, горел восторгом в этом теплом свете настольной лампы. Казуки в это время уже лежал в своей кровати, медленно засыпая под истории отца о том, как он с друзьями выходил в открытый океан на своем корабле. Шираюки слышала эту историю — Миказе рассказывал ее дочери несколько лет назад, когда точно так же укладывать спать. Это и стало причиной, по которой сейчас Шираюки выбрала компанию матери, несмотря на то, что в обществе отца ей, обычно, было веселее. Миказе был моряком, потому часто уходил в рейсы на несколько месяцев, в виду чего пользовался большим спросом у детей во время присутствия в их маленькой квартирке. Осторожно проведя пальцем по шву, Жозефина показала дочери вышитое платье цвета розовой пудры, с маленькими бусинами искусственного жемчуга на кружевном воротничке. Оно было просто восхитительным. Таким нежным и воистину прекрасным. Шираюки не могла и мечтать о покупке чего-то подобного с магазинных полок, зная, что денег в их семье сейчас не так много, поэтому то, что сумела сделать для нее матушка своими руками, вызывало невероятное чувство радости и гордости. Надев на себя платье, Шираюки подошла к Жозефине, прося ее помочь вытащить непослушные кудрявые локоны волос, застрявшие под ткани. Матушка осторожно поправила рыжие прядки, расправляя воротничок. — Я похожа на принцессу? — Спросила Шираюки, покружившись перед зеркалом, чтобы разглядеть себя со всех сторон. — На самую милую и обаятельную принцессу, моя милая Юки. — Жозефина мягко улыбнулась. Ее родительское сердце трепетало от того, что она смогла угодить дочери и вне зависимости от обстоятельств найти выход из ситуации. Шираюки не должна была остаться без платья на завтрашнем мероприятии. Она, как и все другие в ее классе — ребенок, которому необходимо было принимать участия в подобных праздниках. Это была неотъемлемая часть ее детства и Жозефина попросту не хотела лишать дочь подобных воспоминаний. — Спасибо, мамочка. — Шираюки подобралась к родительнице сбоку, целуя в щеку. Жозефина нежно обняла дочку в ответ, сажая ее на коленки. — Я рада, что тебе понравилось, родная моя. — Матушка оставила несколько поцелуев на макушке дочери. — Сфотографируй меня, пожалуйста. — Попросила Шираюки, слезая на пол, аккуратно, так, чтобы случайно не порвать и не зацепить ткань своего наряда. Она достала из шкафчика старую отцовскую пленочную камеру, протягивая ее матери. В ней еще оставалось несколько свободных кадров, поэтому Жозефина не смела отказать в просьбе дочке. Шираюки встала напротив матушки, лучезарно улыбаясь самой счастливой своей улыбкой, касаясь ладошками пухлых щечек. Вспышка мыльницы на секунду ослепила ее, а жужжание пленки в фотоаппарате сигнализировало о том, что снимок успешно был сделан. Подобные минуты были бесценными. Они таили в себе ту самую безграничную любовь, способную горы свернуть. И Шираюки, отдала бы все на свете, лишь бы они длились вечно. Однако у всего хорошего есть свойство заканчиваться.***
Утро следующего дня начиналось вполне обычно. Жозефина привела дочку в школу, оставляя ее на пороге учебного заведения с небольшим рюкзачком. Шираюки то и дело рассматривала мысы своих розовых ботиночек, обутых на белые кружевные гольфы, дожидаясь, когда дойдет ее очередь проходить в класс. По началу все шло как нельзя лучше: Шираюки общалась со своими подругами, обсуждая новых кукол, выставленных на продажу. Они плели друг другу косички; клеили на скулы принесшие учительницей стразы; громко пели песни, наслаждаясь праздничной атмосферой. Ужас настиг восьмилетнюю Шираюки сразу после того, как часть класса ушла в зеркальную комнату, чтобы отрепетировать сценку для вечернего выступления. Учительница оставила половину группы на площадке за зданием школы, где за ними должен был присмотреть преподаватель из их параллели, но его почему-то на месте не оказалось. Дети остались на улице одни. Ни с кем из этой компании Шираюки не общалась. Они не нравились ей не своим внешним видом, ни поведением. Это побудило Шираюки отсесть в сторону и спокойно собирать цветочки клевера, формируя их в маленький букетик. Держа маленькими ручками охапку стебельков, она хотела снять с запястья резинку, которую обычно носила, чтобы собрать волосы, если те вдруг начнут ей мешать, но не успела. Мальчик, долго наблюдавший за ней из-за спины, ударом ноги по ее ладони, выбил цветы из ладони. Стебли клевера беспорядочно рассыпались по земле. — Ты зачем это сделал? — Насупилась Шираюки, поднимаясь на ноги. Ее суровый взгляд был направлен прямо на обидчика. — Чтобы ты знала, что врать не хорошо. — Насмешливо произнес парниша, с вышитой на рубашке надписью «Глэм». Шираюки сделала полшага назад, замечая, как к ее собеседнику подходят еще несколько ребят, в то время как все еще стояла одна. Да и никто бы к ней не пришел, все ведь на репетиции. — Ты говорила, что у тебя бедная семья. — Девочка с темными волосами выкрикнула из-за плеча Глэма. Это была его сестра-близняшка Мия. — А сегодня пришла в этом дорогом платье. Зависть в голосе Мии была слышна отчетливо. Она была той еще задирой. Их с Глэмом родители были богатыми людьми, и запросто могли позволить своим детям новые наряды, игрушки или вообще все что угодно. Но этого было недостаточно. Мия все равно крутила носом, замечая что-то, чем не обладала сама, у других. Для своих восьми лет она была сильно избалована. Ее волновало только количество имеющихся вещей, а не эмоции связанные или вызванные ими. — Моя мама сшила его сама из своей футболки. — Шираюки вскинула голову вверх, гордясь тем, что может сшить ее матушка из простых вещей. — Ну, раз так, — Глэм сделал несколько шагов по направлению к Шираюки, возвышаясь над ней. — Значит она сможет сшить еще одно такое платье. Шираюки не успела ступить и шага назад, прежде чем Глэм оказался прямо перед ней. Он сильно толкнул ее, так, что Шираюки не смогла удержать равновесие и упала на землю. Распахнув от ужаса свои оливково-зеленые глаза, девочка поспешила подняться на ноги, но было уже слишком поздно. Пятно грязи в районе ее бедер сильно выделялось на фоне светлой ткани. Обида и нескончаемая злость на Глэма накрыли ее с головой. Развернувшись, Шираюки нисколько не думая, ударила одноклассника в плечо. Подбежавшая Мия, в компании своей подружки, громко закричали, спеша на помощь. Они схватили Шираюки за волосы, намереваясь вырвать несколько прядей ее вьющихся волос. Несмотря на численную уступку своим противникам, Шираюки не останавливалась, маша кулаками в разные стороны, надеясь, хоть раз заехать Глэму в глаз. Наверное, все могло закончится этим, если бы до ушей не донесся треск ткани — Мия оторвала воротничок с жемчужинами от ее платья. Детское хрупко сердце тут же рассыпалось на сотню частей. Мир на мгновение застыл. В уголках наивных глаз собрались слезы. Оттолкнув от себя Глэма, Шираюки набросилась на Мию, повалив девочку на землю. Она трясла ее за рукава темно-синей рубашки, желая, но в то же время боясь причинить сильный вред однокласснице. Видимо, пока она неистово боролась с Мией, Глэм успел позвать своих друзей. Шираюки за волосы оттащили в сторону. Кто-то кинул горстку земли ей в лицо. Глаза больной защипало. Она вскрикнула. Помощь не пришла. Почувствовав острую боль в районе в живота, Шираюки сдавленно захрипела. Она не видела что происходит из-за размытого землей взора, чувствуя только, как раз за разом, кто-то щипает ее. Свернувшись комочком, Шираюки понимала, что ее сил не хватит, чтобы дать отпор, поэтому она тихо скулила, надеясь, что все это скоро закончится. И все действительно закончилось через пару секунд, когда кто-то из окружавших ее ребят не крикнул «У нее кровь!». Шираюки медленно открыла глаза, чувствуя привкус железа на своих губах. Тонкая струйка крови стекала по ее лицу из носа, измазанного землей. Дети вокруг нее испуганно расступились. — Ты это, — Попятился Глэм. — Мы не хотели так сильно, Шираюки. В этот же самый момент примчалась учительница. Именно тогда, когда стало больно дышать от едкого чувства страха. Шираюки в ужасе смотрела на свои пальцы, испачканные собственной кровью и плакала не от вида алой жидкости на руках, а из-за того, что ее платьице уже не возможно было вернуть к жизни. Подняв Шираюки на ноги, учительница незамедлительно повела ее ко врачу, чтобы обработать все саднящие раны, пока с обидчиками вел беседу директор школы. Сидя в медкорпусе, Шираюки рассматривала оторванные лоскутки сшитого специально для не платья. Боль от испорченной одежды не шла ни в какое сравнение с физической болью. Не думая больше ни о чем, Шираюки сорвалась с места, направляясь к выходу, пока учительница разговаривала с медсестрой, желая скрыть инцидент в стенах школы. Плевать ей было но острую боль в животе, на сводящие части тела, на все. Она просто хотела оказаться дома, где точно было безопасно. Вылетев за пределы школы, Шираюки молилась, никто ее сейчас не поймал и не вернул обратно. Ее дом находился совсем не далеко от сюда, всего в пяти минутах ходьбы. Наверное, поэтому Шираюки не помнила, как оказалась перед дверью своей квартиры, тяжело дыша, едва сдерживая новый поток слез. Нажав на звонок, она надеялась, что дома хоть кто-нибудь есть, что родители не уехали в магазин или еще куда-нибудь. Благо дверь открылась уже через пару секунд. — Юки? — Жозефина в ужасе уставилась на дочь, стоявшую на пороге квартиры в одном ботиночке, в порванном платье и с растрепанной головой. — Мама-а-а! — Шираюки зарыдала, кидаясь к ногам Жозефины. — Мамочка, прости меня! — Истерика била ее хрупкое маленькое тельце. Слезы градом скатывались по щекам, смывая с кожи кусочки земли. Только сейчас, когда дочь прижималась к ее животу, Жозефина смогла разглядеть красные пятна на теле Шираюки. В некоторых местах даже проглядывали кровоподтеки, оттеняя кожу синим. — Порвали! — Шираюки громко плакала, пытаясь собрать слова в целое предложение. — Они порвали его! — Обида душила ее тоненькую шейку, заставляя кашлять каждые пару секунд. — Я пыталась защититься, но они все равно порвали его! Прости, мамочка, прости меня! Ее детское невинное нутро сжималось от обиды и горечи. Она не смогла сохранить ту драгоценную вещь, что Жозефина так старательно шила для не весь вчерашний день. Шираюки чувствовала себя беспомощной, слабой, глупой девочкой, от чего рыдания ее становились еще громче и сильнее. Она не понимала, что Жозефине все равно на порванный кусок ткани, оформленный под платье, как и не понимала то, что главное для ее матери — это она сама. Не было в этом мире ничего более важного, для Жозефины, чем дети. И гладя дочь по спине, крепко-крепко прижимая ее к себе, в попытке успокоить, Жозефина готова была сделать все что угодно, лишь бы наказать обидчиков Шираюки. В тот день, сердце Шираюки впервые треснуло. И даже спустя пятнадцать лет, эта трещина так и не зажила в ее груди.