Бесполезные слова

      Колючий мелкий снег бил в лицо. Ветер задувал его за шиворот, от чего делалось совсем холодно.       Сугробы отвратительно ярко отражали свет, выедая своей белизной глаза. Солнце… Оно светило так же ярко, как и тогда. Желтый ублюдок.             Федя отчаянно пытался сморгнуть пелену с глаз и иногда с шумом втягивал ледяной воздух.       Говорят, сюда нельзя ходить в такое время. Говорят, мертвые найдут тебя по твоим же следам. Плевать. Федя пробирался по сугробам, утопал в снегу, но шел среди ровных рядов чернеющих крестов.       Его трясло, но словно бы не от холода. Что-то страшное сковывало грудь, и в тишине старого кладбища его скулеж растворялся. Все, что им осталось – тишина.       Наконец дошел. Даже не мрамор. Железный дешевый постамент, самим Федей превращенный в мемориал. Федя вцепился в него со всей силы, словно в спасительную соломинку. И совсем не важно было в тот момент, что собачий холод отмораживал кончики пальцев, что пожаром горела кожа. Что от холода выворачивало все суставы, каждую клетку. Слезы крупным градом катились по лицу, путаясь в отросшей бороде. На волосах и бровях иней сливался с сединой, но Федя не обращал на это никакого внимания.       Трясущейся ладонью он отряхнул табличку с фотографией. На него смотрело счастливое, улыбающиеся лицо. Федя помнит этот день…       Будь его воля – он бы свернулся калачиком вокруг этой железки и заснул навсегда. Навсегда, чтобы не чувствовать ничего больше никогда. Чтобы не рвать себе сердце и больше не приходилось натягивать маску спокойствия, чтобы не пугать никого своим потерянным лицом.       Но в голове гулом звучало… «Не сдавайтесь»…       Андрей бы не сдался. Он боролся до самого конца, он раз за разом доказывал свою невероятную силу. Федя ночами, кусая ребро ладони, чтобы не взвыть, вспоминал как тот до последней минуты улыбался широко и искренне. Даже в самом жутком находя силы идти дальше.       Андрей, в его безрассудной смелости, в его невозможной честности и благородности, был для Феди примером. Моральным камертоном такой силы, что даже сейчас выбирая между честностью и безопасностью он каждый раз думал: «А что сделал бы Андрей?» И каждый раз выбирал честность.       Федя пылал ненавистью. Тщательно сдерживаемой до лучших времен, но его трясло от злости, видя длинные ряды армейских машин, так сильно напоминавшие катафалки. Он повторял себе мысленно, что не забудет. Что отпускает сейчас, что кивает и соглашается. Но вспомнит. Не забудет и не простит.       Они погубили Андрея. И тем же задушили луч света в Феде.       Андрей бы ужаснулся тому, во что превратился Федор.       Без Андрея Федор осиротел. Осиротел весь мир, догорая синим пламенем и превращаясь в пепел. Мир, огромный и жестокий, в котором для Феди нет места. Но он все равно борется, стискивая зубы и строя новый. Плюя на законы и протесты, плюя в столь ненавистные лица. Потому что Андрей об этом когда-то мечтал. Сам Федя мечтать разучился.       Федя опустился на колени перед могильной плитой и с осторожной нежностью положил букет гвоздик. Обмороженными пальцами провел по собственному лицу, стирая слезы, которые все продолжали течь. Одеревеневшее лицо не слушалось, но он шептал, срываясь на тяжелый хрип.       - Я разучился плавать… Прости, я не смог тебя уберечь. Я не сдамся, Андрей. Обещаю, я не сдамся.