На заре моих чувств

- Риндо… Зовёт его полушёпотом, с напускной сексуальностью, присущей больше девицам из телефонных служб. Тех, что с конским тарифом, для заёбанных жизнью – а не кем-то симпатичным – скучных взрослых. Брат смотрит сурово исподлобья. От такой строгости у Рана аж мурашки по спине побежали – как же малыш Рин сексуален в гневе. Своей холодностью он лишь усугубляет ситуацию. Теперь старшему хочется ещё сильнее. И взгляд его такой, от которого кровь в жилах не стынет, а напротив – до кипения доходит, бурлит и к месту одному приливает. Жаль, что не к лицу – Рану уже в собственных трусах слишком влажно и тесно. - Ран, нет! Ляпнул уверенно так и даже бровью не повёл, вот же!.. заноза в заднице – хотелось бы сказать Рану, но в том-то вся и загвоздка: никак Рин-Рин туда не торопится… Сидит и выжидающе на брата пялится. Держит марку! У Риндо два наиболее закрепившихся за ним состояния. Либо мину серьёзную натянет, губы свои мягкие подожмёт так крепко, что они собою одну лишь полоску белёсую представляют. Брови на переносице сведёт, от чего очки на кончик носа сползают, а он их пальцами своими всё поправляет – господи, ну как же мило. Ран только и ухмыляется с этого воробушка нахохлившегося. Но старший осведомлён о причинах столь грозного вида братца – это от неловкости. Рин-Рин когда смущается или не знает чего, или даже боится, он всегда такое лицо строит. А у самого сердечко в груди колотится – чуть ближе подойди и услышишь, как о рёбра бьётся, трепещет. Во втором своём проявлении малыш Рин пребывает чаще прочего. Режим клоунады включит и донимает брата своими подколами и розыгрышами, шуточками безобидными. Да и как Рану на такого мальчугана обидеться – это же его Риндо. Не чей-то соседский пацан. Старший Хайтани, цаца эта деловая, никому над собою глумиться не позволит. Но для Рина, для него не жалко ничего – пусть шутит. Ран только губки бантиком картинно сложит в ответ, цокнет и глаза закатит демонстративно. Но сам же через минуту-другую и разразится хохотом неподдельным. Они друг дружку как облупленные знают: все повадки, все заморочки, тараканов, что их головы светлые заселяют, поимённо уже запомнили. От того и не водится между ними привычки обижаться, если только так, ради проформы. А потому Ран губы поджимает и вздыхает театрально – ну вы посмотрите на него, ещё бы ладони к груди приложил для полноты картины – а сам косится украдкой. Риндо выдохнул шумно, понял – не отвертеться. Придётся подыгрывать. У самого уголки губ дрожат в попытках по разные стороны растянуться, но младший усиленно сдерживает зачинающуюся улыбку, рискующую перерасти в лыбу на половину лица. Смотрит на брата деловито так, серьёзно даже. Отставляет пустую тарелку подальше и накрывает ладонью замёрзшую кисть. Пальцы у Рана тонкие, от кондиционера ледяные совсем. Потому от прикосновения такого, неожиданно тёплого, он тихонько вздрагивает, но не оборачивается. Продолжает буравить взглядом соседний дом, что из окна их кухни виднеется. Через прозрачное кружево занавесок не пробиться солнечным зайчикам, что от стёкол многоэтажки весело отскакивают, устремляясь напрямую в их дом. Лучи преломляются, наполняют пространство золотом, в котором смуглая кожа Риндо лосниться, переливается – так и притягивает. Ран плюёт с высокой колокольни на свою актёрскую карьеру – роль обиженки не его любимая – переплетает пальцы, заглядывается на руки любимые. Сильные, крепкие… Риндо сжимает увереннее, по предплечью от запястья аж тонкие змейки вен потянулись. Ран залип непроизвольно. Какой же его брат… - Ответ тот же: мы не будем этого делать. …вредный! У него что там, пластинку заело что ли? Уже почти как год Ран только и слышит это его дурацкое нет. И никак понять не может, не найдёт способ превратить его в менее категоричное может быть, из которого куда уж проще вылепить немного робкое да. И перейти к такому желанному, уверенному да, я тебя трахну. И с каждым разом список причин – этих махохоньких пунктиков под жирнющим нет – только лишь пополняется. Один довод глупее другого. Ран фыркает, губы свои красивые кривит, но поделать ничего не может. Риндо – упрямый балбес. Но и Ран не пальцем деланный… - Малыш, если ты боишься… Вот оно! Бинго! Ран Хайтани, Вы сорвали джек-пот. Рин-Рин вспыхнул разом как олимпийский факел, даже мочки ушей заалели. Отвернулся и руку одёрнуть поспешил. Но старший быстрее! Перехватил чужое запястье, сжал – откуда силы только в этих аристократичных пальцах – перевалился через стол и гнётся теперь, ужом извивается, пытаясь в глаза родные заглянуть. Безрезультатно. Ран хватку ослабил, а затем и вовсе руку убрал, поднялся и обошёл разделяющий их обеденный стол. Сел на колени подле брата, обнял его ноги и уткнулся носом в бедро. Наглаживает мускулистые голени, щекой о голую кожу трётся – только горячему Рину в этой искусственной морозилке до синтетических шорт бывает жарко. А Риндо сидит, не шелохнётся. Но Ран терпеливый. И вот уже его волос касаются мягкие подушечки пальцев, перебирают густую шевелюру, пропускают мелкие прядки, накручивают. Риндо увлёкся процессом, а Ран, хитрец такой, воспользовался чужой слабостью – знает же, что младший от его волос просто млеет. - Не бойся, мне не будет больно. Я готов… Рин-Рин от удивления опешил: Ран разгадал его, вот так запросто – он его в действительности лучше всех знает. Знает, когда Риндо страшно, когда грустно, когда у него сердце от восторга замирает, когда от тоски ему хочется вздёрнуться – да, и такие моменты с его младшим братишкой случаются. Ран всё это не просто знает – он его чувствует, а потому… - …ещё подождать.