Мое сердце у тебя в руках

Третье по счету полнолуние после возвращения в Монштандт Дилюк встречает на работе - в ночь со вторника на среду, столы уже пусты, только Хоффман, позевывая, цедит вторую кружку пива, сидя за барной стойкой, и лениво жалуется на новобранцев. Алое блюдце со звоном опускается на чистую поверхность стола, от чашки поднимается терпкий аромат чабреца, и Дилюк, следуя привычке, заваривает напиток и для себя. Чокается с тонким алым фарфоровым бортиком, пьет пару глотков, наслаждаясь вкусом, и продолжает перечислять Хоффману упражнения для тренировки ударов, вспоминая свои деньки на рыцарской службе. Его уже пару раз звали обратно - никогда не Кейя, знающий, кто по ночам вычищает лагеря Хиличурлов вокруг города. Порог обивали более молодые рыцари и Хоффман, замотанный обязанностями выше головы, но каждый раз Дилюк давал четкий отказ. По его мнению он и так делал достаточно, неся своеобразный дозор отчасти потому, что иначе у Кейи не хватало бы времени даже на сон, а отчасти для того, чтобы выпустить лишнюю энергию - после возвращения глаза бога клокочущая, жаркая сила вспыхнула внутри и так и не улеглась даже спустя несколько месяцев. Он действительно успел позабыть, каково это - владеть благословением. И если глаз порчи только требовал платы, силы, глаз бога, напротив, дарил, не глядя, и иногда Дилюк чувствовал себя кувшином с вином, заполненным до краев, рискующим перелить алые капли наружу, стоит только накренить посильнее. Это выливалось в излишнюю язвительность, порывистые, принятые, будто спьяну, решения, десяток сожжённых кожаных перчаток и один обломанный двуручник, починить который не взялся даже Вагнер - сплав стали был слишком редким, замены не было, и Дилюк ходил, фыркая на самого себя, еще с неделю после этого. Кейя на его гарцевания реагировал прямо как в юности - закатывал синий глаз, время от времени уходил разбирать документы на чердак винокурни, давая Дилюку время немного остыть, чаще звал на совместные вылазки, позволяя выпустить пар, а по ночам остужал пылающую от силы пиро кожу своим прохладным боком. Поначалу Дилюк вечно приходил с извинениями, целовал его в звездный шрам на левой ладони, губами в центр, а потом, после одного короткого, но четкого разговора, подуспокоился и перестал волноваться так сильно: - Если ты цапнешь меня слишком сильно, я незамедлительно укушу в ответ. Не беспокойся об этом. - Кейя тогда лежал у Дилюка в ногах свернувшийся ядовитой коброй, свет свечей мягко гладил смуглую кожу. Дилюк поймал на себе его спокойный сонный взгляд, переставая хмуриться, и поцеловал ладонь снова - уже без волнения, только с благодарностью. В детстве они делили все поровну - и радости, и горести, со временем масштаб изменился, но привычка по-прежнему казалась правильной. Справедливой. И вот Дилюк здесь, за барной стойкой, вновь пьет чай с чабрецом, не остывающий от жара, который источают его ладони, а Кейя работает наверху, в кабинете - его ждут еще три пачки с недописанными отчетами и не подшитыми делами, которые он героически планирует успеть заполнить до утра, чтобы потом с головой уйти в дела винокурни - приближается пора последнего сбора урожая. И Дилюк даже думать не хочет о том, как Кейя справлялся со всем сам в эти годы - последний урожай винограда и часть плодовых деревьев созревали в одно время, и их нужно было собрать очень быстро, до наступления заметного похолодания и дождей. Потому что только мята и некоторые сорта яблок спокойно относились к перепадам температур - виноград, валяшки, закатники и еще пара сортов ягод на холоде теряли всю сладость и быстро начинали сохнуть, переставая быть пригодными для виноделия. Кейя, наверное, тратил весь свой ежегодный отпуск на эти две недели, но и в это время не отдыхал, а работал днем и ночью. Хорошо, что Дилюк теперь здесь и может взять часть обязанностей на себя вновь. Хоффман вновь тяжело вздыхает, допивая свое пиво, бросает абсолютно незаинтересованный взгляд на алый чайный сервиз и достает из портсигара самокрутку. Дилюку достаточно одного взгляда, чтобы определить стандартный кислый табак, после чего он наклоняется за стойку, отыскивая уже знакомую старую пачку с сигаретами и протягивает одну Хоффману. Тот принимает подачку, сахарно улыбаясь, добившись своего, и Дилюк щелчком пальцев поджигает кончик его сигареты, помечая в памяти зайти к Флоре и действительно заказать у нее саженцы табачных кустов на весну. - На сколько ты украдешь нашего капитана? - Хоффман глубоко затягивается, довольно прикрывая глаза, и старается выдыхать в сторону, помня, что Дилюк не особенно любит запах дыма, но воздух в баре стоячий, окна на ночь уже закрыты, и вонь все равно стоит кислая и душная, от чего тут же начинает першить в носу. - Недели на две, виноград отходит, нужно все быстро собрать и перегнать по бочкам. Хоффман понятливо кивает, затягиваясь особенно сильно, и выдыхает целое облако дыма. - Как и в прошлые разы. Нормально, справимся. Дилюк, не выдержав, все же чихает, да так громко, что с третьего этажа слышится тихий мелодичный смех и невнятное пожелание быть в порядке от Кейи. Хоффману, натянувшему на лицо абсолютно неправдоподобное виноватое выражение, Дилюк ворчливо делает интересное предложение: - Хочешь заговорю тебя на отвращение к сигаретам? Хоффман тут же меняется в лице, пряча сигарету за спину, и выставляет вторую руку перед собой в защитном жесте: - Ты что? Нет конечно, иначе как я смогу объяснять свое нежелание торчать в казармах весь рабочий день и узнаю все местные сплетни? Дилюк закатывает глаза и прячет нос в чашку с чаем - чабрец пахнет солнцем и ветром, пар тут же оседает на коже, изгоняя другие запахи, но желание оставить последнее слово за собой по-прежнему тлеет внутри: - Не всем для этого нужны сигареты. - Естественно. Но и не всем нам сверкать, как ярко начищенная монета, верно? - Хоффман по-доброму фыркает, разводя руки в сторону, - нужен талант и много труда. А я люблю долго спать, сытно кушать и не наживать проблем на зад. Какие твои аргументы на это, бывший капитан кавалерии? Дилюк только и может, что выгнуть бровь и согласно принять чужие доводы. Хоффман знает их обоих слишком долго и чересчур хорошо, но это никогда не выходило боком, поэтому Дилюк и не беспокоится. - Передавай Кейе мои пожелания удачи. Увижу вас с первыми дождями! - Хоффман оставляет на стойке стопку моры с двумя лишними монетами, шутливо делает реверанс, будто надутый аристократ Лоуренс, и бренчит доспехами в сторону выхода. Дилюк благодарно кивает в ответ, допивает свой чай, замечая, что алые чашки с блюдцами пропали так же внезапно, как и появились, прикрывает глаза и идет запирать дверь - на сегодня достаточно посетителей, еще нужно прибрать два этажа и подсчитать остатки бутылок. В ближайшее время ни он, ни Кейя все равно не появятся в городе, и все дела лучше доделать сейчас, чтобы потом не тратить время на долгие поездки туда-обратно из-за ерунды. *** Утром он относит уснувшего прямо за столом Кейю в кровать, заворачивает там в плед и одеяло, забирает готовые документы и сам направляется в штаб - ему все равно нужно навестить Лизу, взять пару книг в библиотеке и в третий раз выслушать просьбы от Джинн о том, чтобы помочь выследить и поймать новую ночную неприятность, личность которого, на радость Дилюку, так и не была установлена. Здесь ему все играло на руку - выслеживание взял на себя Кейя, шутливо разыгрывающий сценки флирта с незнакомцем при каждой их встрече, маскировать лицо и волосы помог опыт в Снежной, а маска с той самой фатуйки отлично сбивала случайно увидевших его в ночи со следа, заставляя мыслить абсолютно в ином направлении. Пиро глаз бога он все равно не использовал - обходился двуручником и глазом порчи, не желая выдавать себя по элементальному следу. Проблема хиличурлов и страшно обнаглевших охотников за сокровищами, обирающих проезжающие телеги почти на каждой дороге, на самом деле стоит очень остро, поэтому Дилюк не слышит даже шепота совести, справляясь с угрозами своими методами. Где-то глубоко внутри себя он даже доволен - отсутствие правил и отчетности развязывает ему руки, позволяя действовать жестче и суровее, чем в прописанном уставе рыцарей Ордо Фавониуса, о который он ни раз спотыкался на службе. Мять кулаком носы по-прежнему так же приятно, и никто больше не может осуждающе смотреть на него на протяжении всей утренней планерки. Кейя же чаще всего просто благодарно щурит глаз и просит не ломать слишком часто чужие руки, но его информаторов Дилюк запоминает достаточно быстро и старается обходить стороной. Организация в свое время доказала ему все плюсы подобных знакомств, но на свою сеть у Дилюка пока что не хватает ни времени, ни сил, ни желания. Лиза, сумевшая создать в библиотеке абсолютно уникальную атмосферу, замешанную на спокойной тишине и тревожных разрядах электричества, от которого воздух густой и словно звенит, усаживает Дилюка пить утренний чай со сладким, засахаренным печеньем и молоком. - И что ты об этом думаешь? - Она кивает в спину уходящего из зала напыщенного заведующего складами, который приполз, как муха на мед, сразу же после появления Дилюка, получил долгий пустой взгляд от Лизы и теперь вынужденно покидает территорию библиотеки, так и не сумев подслушать ничего полезного. - Ему бы отвара с солодкой и одуванчиками, да побольше. Посидит, подумает, может подправит стиль поведения. - Дилюк был сыт по горло всеми подковерными играми в ордене еще лет в семнадцать, но тогда ни положение, ни возраст не позволяли ему показывать недовольство открыто. Теперь же он хоть и был по-прежнему моложе, чем большинство ленивых бесполезных старожил, но терпеть их рядом с собой не желает и держит жесткую позицию взаимного невмешательства. Лиза в ответ распахивает густые, накрашенные черным ресницы и громко фыркает, спрятав улыбку за сгибом ладони. - Ты очень изменился с нашей последней встречи. И, поймав его алый взгляд, довольно уточняет, выдержав крохотную интригующую паузу: - В лучшую сторону, золотце. Мне нравится твой подход к вещам. Дилюк благодарно салютует чашкой с чаем, за пару глотков угадав в нем розовые лепестки и жасмин, вскользь удивляется тому, как часто стал пить чай в последнее время и кивает на отложенные книги, сами прыгнувшие ему в ладони прямо с полок: - Не думаю, что в ближайшие пару недель у меня будет много времени на чтение. Но потом изучу все тут же и принесу обратно. Буду аккуратен. Лиза благосклонно кивает, ее широкая фиолетовая шляпа бросает на глаза тень, но даже так Дилюк может рассмотреть их удивительно живой и яркий зеленый оттенок. При всей своей лукавой бархатности, Лиза остается сильной ведьмой, и продолжает говорить только то, что хочет, отлично зная себе цену. На десяток лет старше Дилюка, по поведению она в чем-то неуловимо напоминает Кейю, отчего становится понятна личность человека, с которым он явно провел много времени за последние годы. Сам Дилюк в свое время забегал в библиотеку только урывками, заваленный делами по самую макушку, но выбор одобряет - Лиза могла стать отличным наставником и другом. Поэтому, наверное, он и не чувствует себя картиной в раме, когда Лиза внимательно осматривает его с головы до ног, хмыкнув себе под нос: - Я чувствую это в тебе, дорогой. Не мой профиль, но могу дать пару подсказок при случае. Не стесняйся просить о помощи, это сложная наука. Ты не думал найти учителя? Ее слова не удивляют, но не заставляют и задуматься - для Дилюка всего и так под завязку, он привык использовать магию как второй двуручник, вспоминая только при надобности. Главное он усвоил еще со слов отца - не позволять волшебству главенствовать над собой и быть тем, кто управляет, а не управляемым. В последнее время это получалось уже по привычке, и он всем был доволен. - Пока нет. Я вроде справляюсь. Лиза плавно кивает, отпивая чай, ведет рукой, и на секунду перед ней из пустого пространства выступает, переливаясь фиолетовыми разрядами электричества, внушительный фонарь, обвитый розами. - Думаю, не стоит говорить о разнице заклятий для элементальных каталистов и настоящей магии, верно? Как часто ты колдуешь? Непривычное сочетание разных сфер заставляет Дилюка на секунду нахмуриться - он никогда не думал об этом так, четко разделяя магию и оружие, хотя, если взглянуть на это под таким углом, действительно пользовался и тем, и другим, преследуя похожие цели. А еще был глаз порчи - но, сколько бы раз он не помогал ему, Дилюк по-прежнему не признает его своим оружием. - По случаю. Несколько раз в неделю. С глазом бога откаты стали еще меньше. Он действительно заметил это - глаз бога давал слишком много энергии, наполняющей его чрезмерной силой. В детстве, только получив благословение, он просто легко принял это и научился усмирять клокочущую в теле энергию ежедневными длительными тренировками, а потом и утомительной службой. Не подпитывай его пиро, он, возможно, не смог бы продвинуться по службе так быстро - он действительно спал тогда лишь пару часов, успевая все и всюду. От этого, видимо, первое время в Снежной ему было так плохо - тело совершенно отвыкло быть обычным, он вечно мерз и действовал будто по привычке, требуя от себя невозможного. Оглядываясь назад, Дилюк не может не задаваться вопросом о том, как вообще выдержал все это и не погиб по глупости в очередной драке. Магия помогала, но тоже воровала силы, и, вероятно, ему просто сильно повезло иметь много упрямости, хорошо отточенные навыки боя и глаз порчи, не требующий платы. Все чаще и чаще последние четыре года собственной жизни кажутся Дилюку настолько безумной затеей, что, начни он рассказывать о них кому-то, кроме Кейи, ему, скорее всего, и вовсе не поверят. И будут правы. Лиза, заметив его нахмуренные брови, понятливо щелкает пальцами, убирая свой каталистический фонарь и поправляет шляпу: - Вот поэтому даже я предпочитаю использовать свой элемент. Часто цена слишком дорога, и цель не оправдывает средств. Дилюк хмурится еще сильнее, выпрямляясь в кресле и не желая портить себе тяжелыми мыслями относительно хорошее утро, но разговор, слава архонтам, наконец поворачивает в другое русло: - Подумай про усиление. Подбери артефакты, подпитывайся от них во время волшебства. Подойдет что-то, связанное с твоей пиро-стихией, я сейчас поищу. - Лиза поднимается из своего удобного глубокого кресла, поправляя платье с длинным разрезом у бедра, исчезает в закрытой части библиотеки на пару минут, которые Дилюк тратит на ленивое рассматривание бесчисленных книжных полок вокруг себя, и возвращается уже с потрепанной папкой, хранящей в себе старые отчетные листы. Осторожно кладет на стол между ними, уместив рядом с чайником и чашками, поднимает верхний, самый светлый и новый, лист, украшенный желтыми узорами по краям, и передает его Дилюку. Узнать отчет от Миллелитов довольно просто - он видел с десяток таких же раньше, всегда на одной и той же плотной бумаге, но без узоров. - Скрытый дворец Уван. Много слаймов, пара пиро магов бездны и хиличурлы. - Лиза берет со стола блокнот и перо, переписывая точные координаты места и подробности для Дилюка. Закончив и передав ему листок, она кокетливо прикусывает кончик пера, оглаживая свои пухлые губы, но в глазах у нее горит исследовательский интерес ученого, мысли которого уже отчасти не здесь. Это могло бы выглядеть соблазнительно - но Дилюк вновь видит Кейю, чье поведение часто выглядело как флирт, но не являлось им на самом деле. Словно птица, привыкшая использовать для полета крылья, он искал ветряные потоки, не задумываясь над тем, для чего и зачем он это делает, но точно зная, какое впечатление при этом производит. Имея красивое, обворожительное оперение, Кейя любит пушить хвост - точно так же, как Дилюк знает и любит использовать свою разницу в размерах, нависая над слишком громкими посетителями в баре или валяющимися в дорожной грязи разбойниками. Он всегда был больше, шире и сильнее их, и иногда подобное действительно происходило само собой. Поэтому он даже не отводит глаза - просто смотрит, тоже думая о своем, вспоминает другие подобные храмы, таящие в себе артефакты под охраной из различных монстров, и приходит к логичному выводу: - Подобное притягивается к подобному. – В отчете были указаны только враги с пиро элементом. Ни одно из известных Дилюку на данный момент подземелий не могло похвастаться артефактами, подходящими именно его стихии, на всех доступных для путешествий землях, и новый дворец мог стать действительно хорошей находкой. Тем более он был достаточно близко от них - в горах Ли Юэ, и, судя по дате отчета, еще не был до конца исследован. Возможно, им с Кейей действительно стоило наведаться туда ближе к зиме. Лиза, отложив перо в сторону, забирает у Дилюка отчет, пряча обратно в папку, и надежно перевязывает ее лентой, пряча к себе в стол. Съедает печенье, возвращаясь к чаепитию, и продолжает задумчивые рассуждения: - Верно. Я слышала о старом ритуале, с помощью которого давным-давно это место было запечатано одной сильной колдуньей. История места всегда перекликается с содержимым, знаешь. Про нее говорили, что она была будто ураган - горящая алая ведьма. - Лиза обрисовывает пламя, чертя затянутыми в перчатки пальцами по воздуху, и огонь вспыхивает внутри Дилюка в ответном узнавании. Он даже хмыкает, удивив этим Лизу, но чужой секрет выдавать не спешит, ограничившись коротким ответом: - Она и осталась. *** Сбор урожая проходит в суматошном мельтешении - из Спрингвейла приходят свободные от охоты женщины, старики и подростки, помогая днем, все работники тоже заняты сверх меры, оставив на время привычные дела, и обычно тихая и спокойная винокурня наполняется гомоном десятка голосов, постоянным мельтешением и перекрикиваниями. Это утомительно – приходится постоянно быть в курсе происходящего, следить за разными группами людей, раздавая указания, и подчас находиться в пяти местах одновременно. Но даже так Дилюк чувствует небывалый подъем воодушевления, занимаясь тем, что давно знает. Не нужно сражаться или выслеживать врагов - сборщики поют громкие песни, гуляя меж рядов виноградников с большими корзинами, Кейя следит за давкой и перегонкой, практически не поднимаясь из подвалов, а Дилюк берет на себя все, что связано с тасканием тяжелых ящиков, переносом бочек и перемешиванием сусла в больших резервуарах. Будто бывалый конь, повидавший сотню сражений и списанный по старости для того, чтобы возить на себе детишек и помогать зеленым рыцарям привыкнуть держаться в седле, Дилюк забывает про магию, глаз порчи, двуручник, одевает удобную одежду, которую не страшно запачкать, заплетает волосы, чтобы не лезли в глаза, и с головой уходит в простую и понятную работу. Переключиться получается почти сразу - только в начале первого дня он неприкаянно бродит по винокурне, напоминая о том, что тоже может помочь, а потом работники привыкают к его присутствию, переставая осторожничать, и до самых сумерек у Дилюка не остается даже минуты свободного времени на то, чтобы присесть. Он вытаскивает пустые бочки и ящики из одного подвала, помогает расчистить второй, носит воду, раскладывает вымытую тару на постеленные простыни для просушки, перекладывает виноград из корзин, относит отжатые отходы на кучу в саду, мельком проверяет документы, отправляет большую поставку в город, освобождая больше места под новые бутылки, проходя мимо Кейи, успевает только в пару касаний огладить его сгорбленную над очередной бочкой спину, передвигает несколько тяжелых деревянных стоек для созревания вина, день заканчивается, и вслед за ним тут же начинается новый. Первые два дня Дилюк справляется своими силами, но потом начинает заметно уставать. Не желая тратить время на отдых помимо необходимого сна, Дилюк пристегивает глаз бога обратно на пояс, смотрит на яркое солнце, ощущая, как сила вливается в него пьянящим горячим потоком, и с благодарностью забирает с большого блюда кусок мясного пирога утром третьего дня. Ловит подмигивание от Кейи, улыбается в ответ и спешит к новой партии свежезакатанных бочек. За завтраком они тоже разговаривают только о работе, поэтому Дилюк уже знает о том, что бочки нужно перенести в нижние подвалы. В тихую тьму, где всегда держится одинаковая температура благодаря редким сумерским грибам руккхашава, не создающим влажность, а, напротив, впитывающим ее, и воздух там постоянно сухой и не содержит опасных вину примесей. Изучив и поняв все принципы работы внутри Ордо Фавониуса, раскрыв по меньшей мере половину запутанной иерархии фатуйцев и за год точно выучив, кто действительно занимает свои кресла не зря в Организации, Дилюк с живым интересом погружается в полный процесс производства вина, не смотря на него со стороны, помогая лишь изредка, а, наконец, участвуя во всем от начала и до конца. То и дело выгребая из карманов штанов давленные ягоды, а из волос паутину, Дилюк работает, ест и спит, являясь частью общего дела, и ему действительно нравится. Намного сильнее вечной возни с документами, и, еще не закончив этот сбор, он уже думает о том, как бы упростить часть работ для будущего сезона. Сил хватает на то, чтобы работать даже после захода солнца, когда все собираются у общего костра, разделяя сытный ужин, Аделинда со служанками выносят длинный стол прямо в сад, выставляя с десяток стульев на траву, но Дилюк почти никогда не ест вместе со всеми - он хочет сделать максимум, будто компенсируя то время, когда сбор проходил без него, и работает до изнеможения. К концу первой недели они успевают собрать большую часть урожая, подгоняемые начавшими гулять по небу пухлыми, темными облаками. Дилюк привыкает ходить в полусогнутом состоянии и больше не бьется лбом о низкий потолок подвалов, пригибаясь уже по привычке, и ставит ящики почти не глядя. Учится брать сразу две бочки вместо одной, свежие бутылки складывает сразу на стойки, не дожидаясь советов от Эльзара, приходит за отходами быстрее, чем они заполняют бочку до краев, пробует как минимум десять свежих выжимок сока, не морщась от концентрации вкуса, отставляет в дальний угол одну емкость с молодым вином для дальнейших экспериментов, поддавшись чутью, и уже не чихает от сахарной пыли, которая пляшет в воздухе белым туманом, не желая опускаться к полу. Поджигая самокрутку кучера щелчком пальцев, проходя мимо, Дилюк слышит удивлённую благодарность уже спиной, спеша вновь вернуться к делам, и не видит, какими взглядами его провожают отдыхающие после окончания рядов сборщики, но чувствует это в общей атмосфере. Ему чаще улыбаются, то и дело хлопая по плечу, в течении дня кто-то приносит ему еду или лимонады, напоминая о приемах пищи, а Кейя перед сном тратит пару секунд, на которые у них обоих еще хватает сил, чтобы долго и нежно целовать его, в изнеможении лежа на соседней подушке. Они почти не видятся, занятые каждый своим делом, но чужой синий образ всегда существует, по ощущениям Дилюка, где-то поблизости, за парой стен и дверей, в его сердце, и это ощущается чем-то правильным, монументальным, за пару месяцев превратившись из радостной сбывшейся мечты в привычное, спокойное знание. Уверенность. Дилюк так рад тому, что больше не один. На более глубокие размышления у него все равно не хватает времени - волнения, хорошие или плохие, все равно вытесняет из головы бесконечный подсчет разномастных бочек, бутылок, ящиков, стеллажей, пустых и заполненных мест под вино, оставшихся рядов с виноградом, обобранных деревьев и кустов, Дилюк, кажется, еще вчера только начинал работу, а сегодня сборщики уже обсуждают планы по работе на девятый по счету день. Как бы Дилюк не храбрился, усталость поет в мышцах все громче, спина ноет теперь не только по вечерам, а сразу после пробуждения, но даже это не портит его настроя. Вместе с прилипчивыми мотивами барных песен, эхо от которых отлично долетает с виноградников, низкими туманами по утрам и любопытными пчелами, пирующими остатками сладкого сока на куче с выжимками, Дилюк дышит, работает, живет, все чаще и чаще сравнивая себя с винной бочкой, наконец-то наполненной до краев. Позабыв о своем старом недовольстве слишком мягкой кроватью, все это время он спит крепко и спокойно. Постепенно его тело остывает до обычной температуры, но и Кейя заметно теплеет - он устает так же, как и Дилюк, тратя свой мороз на заготовки вишни в сидр и подготовки отдельных помещений для фруктов, не прошедших отбор в выжимку. К утру они неизменно оплетают друг друга руками и ногами, запутавшись в одеяле, Дилюк встает раньше, спеша вернуться к работе, но всегда целует Кейю в теплые, расслабленные губы перед уходом, получая в ответ сонный выдох куда-то в щеку, и все внутри него тлеет в довольстве, счастливом и ярком. *** Обычно на сбор урожая тратится от четырнадцати до восемнадцати дней, после которых часть ягод уже начинают слегка кислить. Они заканчивают за рекордные десять. - Точно? - Дилюк щурится от яркого света свечей, выбравшись из подвалов, вновь и вновь перечитывая длинные списки заготовленных сортов вина и сидра, бросает усталый взгляд за окно, словно пытаясь рассмотреть со своего места все близлежащие земли, проверить, не упустили ли они что-то, не висят ли где-то яблоки с вишнями, позабытые в суматохе, но видит только густые осенние сумерки и отражение собственного бледного лица в оконном стекле. - Клянусь своими доспехами. Это все. Теперь пару дней на отдых, потом праздник, и сезон можно официально считать законченным. - Кейя сидит, втиснувшись с ним в одно кресло, с трехдневной щетиной на лице и писчим пером, заправленным за ухо. От него удушающе пахнет виноградом и морозом, запахи, ставшие за последние дни настолько привычными, что Дилюку кажется - они будут преследовать его всюду до конца дней, а стоит порезать кожу, то из раны потечет уже не алая кровь, а розоватый сладкий сок. - Верю. - В Дилюке сил - на три глубоких вдоха и два выдоха, если он расслабиться, то рискует заснуть прямо тут, в неудобном кресле, но нужно проследить за тем, чтобы всем сборщикам выплатили чуть больше моры в благодарность, а еще было бы неплохо помыться и съесть хоть что-то горячее и жирное. - Иди провожай всех. Деньги у Эльзара. Аделинда почти закончила готовить ужин. Пойду попрошу нагреть воду для душа. - От усталости Кейя говорит короткими рубленными фразами, хриплыми после целого дня разговоров, и Дилюк с удивлением узнает в этом свою манеру речи. Звучит не грубо, но непривычно, хотя и думать об это серьезнее сил нет тоже - он согласно кивает, со вздохом поднимаясь из кресла, слышит довольное сопение Кейи, который теперь занимает все мягкое пространство и может насладиться им еще пару минут, раздавая указания внутри дома, и бредет на улицу. Сборщики, ждущие у крыльца, тут же обступают его со всех сторон, закрывая обзор, подходят близко, вплотную, Дилюк тратит миг на то, чтобы прислушаться к себе, и с легкой, усталой радостью понимает, что не чувствует дискомфорта. Только, возможно, желание выдать всем курящим по мешку нормального табака, но на этом все - он жмет темные от виноградного сока и земли руки, выдает оплату, не скупясь, и улыбается так много, что начинают болеть щеки. - Хорошо, что вы вернулись, мастер Дилюк! Мы управились так быстро! - Бойкая женщина из Спрингвейла, поющая песни чистым, громким голосом, вновь пожимает ему руку, отходя в сторону. Остальные сборщики согласно кивают, пестрые, разновозрастные, Дилюк почти запомнил каждого по имени, но сейчас у него попросту нет на это сил - нужно стоять на ногах и не выглядеть, как мороженная рыба с пустым выражением лица. - Урожай очень хорош в этом году. - Он говорит первое, что приходит на ум, мысли вялые, перед глазами все еще стоят ровные ряды бочек и ящиков, гудящие вокруг люди так похожи на шкафы с бутылками, что под кожей чешется привычное желание передвинуть их с дороги или проверить наличие пустых мест для новых бутылок. - Вы отлично потрудились. Дилюк кивает на похвалу, передавая последние стопки с морой, машет рукой, провожая телегу, на которую усаживаются, перешучиваясь и запевая новую песню, возвращающиеся в Спрингвейл сборщики, выдыхает, и хмыкает в ответ на крик, долетевший уже из-за ворот: - Хорошенько отдохните, а весной уже попробуем новый сбор в баре! Ждем с нетерпением! - Раскат общего смеха взлетает в темное низкое небо, с Хребта дует холодный, по-осеннему сильный ветер, Дилюк зачесывает назад просоленную потом челку и довольно прикрывает глаза. На то, чтобы вернуться в дом, быстро поесть и принять совместный с Кейей душ, в котором они то и дело тормошат друг друга, разморенные от тепла воды, уходят последние силы, и в кровать они падают будто собранный, чистый и готовый к выжимке виноград в очередную корзину. Одеяло тяжелым прессом опускается на них сверху, вдавливая в матрас, смешивая друг с другом, Дилюк закрывает глаза и оседает на дно бочки, густой, сладкий и терпкий, готовый бродить и зреть в темной тишине, превращаясь из сока в первоклассное вино, до самого рассвета, и, возможно, еще на пару часов подольше. *** Следующие сутки они спят, проснувшись лишь три раза - для того, чтобы выпить воды, по очереди сходить до ванной и потом, уже под вечер, поесть, почти не открывая глаз, в спокойной сонной тишине, и вернуться обратно в кровать. Ветер треплет штору сквозь открытое окно, циклон накрывает поместье плотными низкими облаками, но дождь моросит совсем легко, не принося ощутимой прохлады, воздуха не хватает, и Дилюк спасается благодаря прохладной коже Кейи. Тот все это время спит позади него, обняв со спины, и Дилюку хорошо настолько, что он не планирует просыпаться и вылезать из кровати в принципе. Окончательно приходят в себя они только в середине ночи. Дилюк просыпается первым, слушает пару мгновений мерное глубокое дыхание позади себя, ощущая его шеей, лениво потягивается, решая поспать еще, но руки Кейи уже ползут по его широким бокам, переходя на бедра, а переплетение ног становится плотнее. Прохладный и плавный, Кейя прижимается к нему плотнее, притираясь пахом к ягодицам, вопросительно бодает носом шею, и Дилюк согласно коротко мычит, выгибаясь навстречу. Грань между сном и явью все еще настолько нечеткая, пышность подушки зовет его в себя, Дилюк чувствует слабое возбуждение, все, на что хватает сил сейчас - прижаться к Кейе сильнее, глубоко вздохнуть, лениво приоткрыв глаза, и чувствовать, как по голой коже спины скользят поцелуями шершавые сухие губы. Кейя мерно трется об него, надвигаясь и отступая, будто волна на мокрый, тяжелый песок на побережье, обнимая Дилюка поперек груди, и от этого удивительно спокойно и правильно. Возбуждение тихо тлеет, разгораясь под кожей, Дилюк, наконец, поднимает пудовую руку, вытаскивая откуда-то из одеял, скользит под пояс нижнего белья, лениво поглаживая себя по всей длине, и на следующие долгие минуты пространство смазывается, наполненное звуками далеких раскатов грома, их общим сбитым дыханием и шорохом одеяла. Дилюк то проваливается в сладкую, наполненную негой полудрему, продолжая ощущать, как твердый член Кейи трется о его ягодицы, то выныривает обратно в реальность, когда по телу прокатываются особенно сильные волны удовольствия. Спустя два раската грома и одну молнию, близкую и яркую, а также короткий перерыв чтобы выпить воды и смочить горло, Кейя все же подает голос: - Кошмар, мы такие жалкие, как будто нам по сотне лет каждому. Трепыхаемся тут как непонятно что. - Кейя выдыхает холодом Дилюку в затылок, от чего тот недовольно дергает ногой, прогибается в талии сильнее, вжимаясь в возбуждение позади себя, и ворчит, получив довольный низкий стон в ответ: - Если бы я так работал в сто лет, я бы сдох. - Выходит хрипло и грубо, но это все, на что сейчас способен мозг Дилюка. Он и так чудом понимает, в какую сторону нужно двигать бедрами и старательно пытается не сбиться с ритма. На то, чтобы двигать еще и собственную ладонь на члене, у него концентрации уже не хватает, но общий плавный ритм их тел делает всю работу за него. Кейя позади него громко фыркает, а затем коротко, но громко смеется, толкнувшись особенно сильно, Дилюк сглатывает накопившуюся во рту слюну, жмурясь от удовольствия, и ведет плечами, силясь прогнать тянущую боль в шее. - Ну какой ты потрясающий по утрам. - Кейя сладкий, будто сироп, даже в момент сонливой усталости умудряется играть голосом, на что Дилюк только и может, что закатить глаза под закрытыми веками и продолжить отвечать довольно односложно: - Сейчас еще ночь. Кейя отвечает довольным гудением, вжимает ему пальцы в бока сильнее, беспорядочно целует в затылок и кожу шеи, шепчет искренние, нежные признания, пряча их среди волос, и у Дилюка окончательно сбивается дыхание. В спальне темно, поэтому, даже открыв глаза, он не может определить, где верх, а где низ, не видит ни подушки, не стены позади кровати, только ощущает возбужденную потребность, тяжесть тела, постепенно наваливающегося сверху, твердый член между ягодиц, и хочет еще. Сжимает свой член в ладони, двигаясь по инерции, беззвучно стонет, снова зажмурившись, дышит ртом и находит в мыслях позабытое желание - ощутить Кейю в себе, внутри, почувствовать, как он двигается, горячий, растягивающий, быстрее, теснее, глубже. Достаточно только фантазии - о тяжелом теле Кейи сверху, накрывающего его, твердого члена, толкающегося внутрь, влажной тесноты собственного кулака, и Дилюк уже так близко, еще совсем немного, пара движений, и тянущее, колкое возбуждение перерастет в оргазм. - Глубже! – Он рычит на выдохе, извернувшись, скользит свободной рукой по заду Кейи, сминая одну из его ягодиц в ладони, вдавливая в себя изо всех сил. Даже через слои белья, которое им не хватило сил снять, он чувствует, как объёмная головка члена проезжается по входу, и это оно, да, то, что нужно. Поясницу простреливает болью, он недовольно и коротко мычит, выгибаясь сильнее, гонясь за удовольствием, давится накатывающим жаром напополам с головокружением, сжимает ладонь на своем члена плотнее, резко двинув пару раз, и наконец кончает, протяжно выдохнув при этом. Оргазм ворует все оставшиеся силы, но приносит такое яркое, удивительное ощущение освобождения, что Дилюка несколько раз крупно потряхивает. Будто сквозь водную толщу он чувствует, как Кейя, отстранившись, доводит себя рукой, чтобы потом кончить горячими вязкими каплями прямо ему на спину. Уткнувшись ему в шею, Кейя тихо шепчет его имя, снова и снова, от чего у Дилюка запоздало начинает печь щеки. Мысль о том, что следует воплотить пришедшую на ум фантазию в жизнь, проскальзывает в сознание, с комфортом устраиваясь среди прочих, и Дилюк сжимает пухлую ягодицу Кейи в ладони напоследок, наслаждаясь ощущениями. Стоит ему упасть лицом в подушку, протяжно выдыхая, мир тут же глохнет - так сильно начинает стучать в ушах сердце, даже от такой незначительной смены положения. Темнота слепит глаза, Дилюк с силой моргает, заставляя себя держаться в реальности, не отключаться, но это действительно сложно - ему безумно хорошо, тело расслабляется само собой, истратив все силы. Кейя по-прежнему рядом, тяжело дышит, устроив голову на плече, и этот миг, теплую тяжелую негу, растекающуюся по телу, усталое, но довольное молчание, чувство комфорта, хочется растянуть на бесконечные минуты, часы, дни, закольцевать и оставить, чтобы все повторялось до бесконечности, потому что все действительно хорошо. Идеально. - Поспишь еще? – Кейя гладит его по спине, убирая длинные волосы Дилюка наверх, за подушку, чтобы не запачкать, возится, садясь на кровати, матрас слегка прогибается под его весом, и Дилюк вновь думает о мокром песке и морских волнах. Сил хватает только на то, чтобы согласно кивнуть, зарываясь при этом еще глубже в спасительную прохладу подушки. Чужое присутствие на пару минут пропадает, возвращаясь ощущениями влажного холодного полотенца, обтирающего пот и сперму с его кожи, затем Дилюка накрывают одеялом, сжав напоследок в крепкие объятья, удивительно сильные и бодрые, он довольно выдыхает носом и расслабляется окончательно. Ему так хорошо, так спокойно, что следующие слова он слышит уже через дымку накатывающего сна, где-то рядом, окруженный этими ощущениями и уплывающий из реальности: - Спи, душа моя, а я уже встану. Пойду всех проверю. Дилюк силится промычать что-то согласное, но засыпает быстрее, чем успевает произнести хоть один звук. *** Дождь льет весь следующий день, но потом тучи уходят, оставляя после себя пасмурную серость и удивительно свежий, сладкий воздух, которым Дилюк все никак не может надышаться. Ему действительно есть, с чем сравнивать: на побережьях Снежной вечно пахло горькими водорослями и солью даже в морозы, пустыни Сумеру почти выжгли ему всю глотку своим иссушающим жаром, Монштандт же по праву называется страной ветров - здесь хочется дышать полной грудью, воздух, с каждым временем года неуловимо разный, всегда удивительно чистый. Праздник в честь окончания сезона планируется на вечер, и всю первую половину дня Дилюк помогает перетаскивать столы и стулья, выставляет пару шатров на случай непогоды, то и дело заглядывает на кухню, но все работники винокурни уже успели вернуться к своим прямым обязанностям, поэтому помощь никому не требуется. Но Дилюк не прекращает попыток, вновь бодрый и полный сил, и только когда уже даже Аделинда начинает поглядывать на него с налетом усталости, все же разрешает себе передохнуть. Он берет охапку не пошедших на производство яблок с помятыми боками, прячет часть в карманах и находит на конюшнях Кейю - тот вычесывает гривы тяжеловозам, переговариваясь с конюхом о новых подковах, и тоже пытается скоротать время, заняв себя легкими и незначительными делами. Дилюк подает ему руку, вкладывая во вторую пару яблок и зовет за собой: - Идем. Познакомлю тебя кое с кем. Кейя только согласно кивает, не задавая вопросов, идет следом, рассматривая яблоки, и от всего этого Дилюку как-то по солнечному спокойно и счастливо. Проводить время вот так, вместе, очень драгоценно для него, за совместными делами или отдыхом, и он бы действительно ни на что не променял это. Пройдя весь основной сад и обильную поросль кустов, теперь кажущихся слегка голыми без гроздей ягод, висящих на ветках, они заходят в высокую траву, которую сильные дожди уже успели прибить к земле, превращая в сплошной разноцветный ковер, волнообразный и мокрый. Их штаны тут же вымокают, прилипнув к бедрам, но они не обращают на это внимание. Дилюк идет первым, притаптывая длинные стебли сорной травы тяжелыми ботинками, а Кейя ступает за ним след в след, двигаясь тихо и ловко. - Это кто-то из деревни? - Помолчав с десяток минут, Кейя, как обычно, первый заводит разговор, но Дилюк только загадочно выгибает бровь, обернувшись к нему, и щурит глаза: - Почти. И они такие же рыжие, как я. Кейя оглаживает взглядом его длинные, пока еще распущенные алые волосы, спадающие по спине, и уже собирается выдать какую-то явно пошлую шутку, но потом слышит первые звуки мерного перезвона, на секунду замирает и тянется к ножу, спрятанному в голенище сапога. Дилюк только улыбается уголком губ и качает головой - даже спустя несколько лет их первая реакция на этот шум поразительно схожа, словно они оба - две половины одного целого, идеально подходящие друг под друга. После звона слышится длинное, ленивое мычание, Кейя поднимает брови, поравнявшись с Дилюком, а потом они доходят до вытоптанной поляны и Дилюк уже привычно тянет руку, зарываясь в мягкую теплую кучерявую шерсть на коровьем боку. - Как и обещал. - Он вытаскивает из кармана яблоки, скармливая первое самой любопытной корове, ласково поглаживая ее по розовому носу и морде с большим белым пятном. Кейя фыркает от тихого смеха, держась немного поодаль, но от него тоже пахнет яблоками, поэтому уже буквально через пару минут толстобокие коровы обступают его, тыкаясь мокрыми носами в ладони, выпрашивая угощение, и он делится со всеми по очереди. - Ты не соврал. Они такие же красавицы! - Кейя осторожничает, не привыкший к тому, что животные не видят в нем угрозы с самого начала, в отличии от Дилюка, поэтому он становится позади него, наслаждаясь их легкой разницей в росте, прижимается к спине, кладет руку поверх его ладони и опускает на рыжую холку, показывая, как лучше гладить. Корова косит на них голубым глазом, обрамленным белым веером ресниц, утробно мычит, переступая с ноги на ногу, Кейя шумно выдыхает, и Дилюк не может не поцеловать его в голый участок кожи на шее. - Нашел их в первые дни после возвращения. Но яблок тогда с собой у меня не было. Кейя отвечает ему теплой, искренней улыбкой, в которую Дилюк целует его, закрыв глаза на пару долгих, мягких мгновений. Потом его слабо бодает в спину все та же любопытная корова, выпрашивая добавки, и он смеется, легкий, светлый, абсолютно счастливый, улыбаясь в ответ. Следующий час они гладят коров, чешут им бока, находят самую главную, с массивным медным колокольчиком на шее, Кейя заплетает ее длинную гриву в косу, продолжая нахваливать рыжий цвет, то и дело хитро поглядывая на Дилюка, ветер разгоняет серую массу облаков с неба, и закатное солнце высвечивает его темные синие волосы в богатую бронзу. На винокурню они возвращаются к началу праздника. Дилюк зажигает огонь в фонарях и факелах, рыжие блики тут же расползаются по начищенным бокалам, перемешиваясь с вином и сидром, голубые элементальные бабочки слетаются на кувшины со свежим соком, столы заставлены тарелками с разными угощениями, и в одном из приглашенных из города бардов, играющих быстрые, веселые песни, Дилюк узнает смутно знакомый образ, который видел в глубоком детстве, совсем мельком, но отчего-то запомнил на всю жизнь. Низкий и молодой, с нездешними, горящими голубым огнем, глазами, бард играет лучше всех и поет звонким, сильным голосом, но не зовет к себе, только кивает, приветствуя, и Дилюк решает не думать об этом сегодня. Все, что он хочет, все, что ему нужно - веселый смех довольных людей вокруг, взмахи пестрых юбок, перезвон лиры, Кейя утягивает его в танцы, простые, деревенские, без скованных движений и бальных реверансов, ветер теплой волной оглаживает ему плечи, и Дилюк ухает в кружащий голову ритм, забываясь. Сегодня это удивительно просто - не думать о стопках документов, новом письме от Организации, пришедшем еще утром, тревожных новостях из Ордена, которые коротко передал Кейе рыцарь Гай, приехавший навестить старенького отца, все это будет потом, завтра, послезавтра, у Дилюка есть все время мира для того, чтобы разобраться с делами позже. Сегодня он хочет хлопать в такт музыке, заставлять пламя свечей плясать, развлекая детишек из Спрингвейла, наслаждаться терпким виноградным соком и танцевать, пока не закружится голова. Он дома - здесь нет ни одного человека с серыми глазами, не нужно выбирать выражения и всматриваться в лица, следить за чужими движениями, подслушивать разговоры, ему ничто не грозит. Осознавать это - удивительно, Дилюк уже почти привык, расслабился, вечер быстро перетекает в ночь, песни становятся медленными, тягучими, словно патока, и бурное веселье успокаивается, тлея углями в центре большого костра. Люди разбиваются на группки, обсуждая последние сплетни, барды добираются до вина, начиная слегка фальшивить, и, поймав момент, Дилюк зовет Кейю в дом, где сейчас не осталось даже прислуги. - Хочешь продолжить танцы, но в другой плоскости? - Кейя встрепанный, в распахнутой на груди белой рубахе и румяный, но не от вина, а от танцев, вьется за ним до спальни, норовя залезть холодными пальцами то под черную рубашку, то под пояс штанов. Дилюк ловит его руки, прося подождать, целует в центр ладони и кивает в сторону своей кровати, которая после всех совместных проведенных здесь ночей уже давно стала общей для них двоих: - Да. Мне нужно как следует подготовиться. Глаза Кейи жадно загораются, он кивает в ответ и падает на кровать, распахнув руки, будто птица в свободный полет, отдавшись на волю ветряным потокам. Рубашка хлопает белыми крыльями, Дилюк прикрывает глаза, заставляя себя сдвинуться с места, а не стоять, наслаждаясь видом, и отправляется в ванную. *** У Дилюка нет богатой практики, но есть старые воспоминания, поэтому часть, предшествующую основному удовольствию, он знает досконально, и проводит в ванной больше часа. К концу пара в воздухе становится так много, что у него начинает слегка кружиться голова, но стоит приоткрыть дверь, и сквозняк тут же заставляет кожу покрыться мурашками. Выжимая влагу из волос, которые не получилось сохранить сухими в процессе бесконечных купаний, Дилюк со спокойном принятием понимает, что немного размяк - раньше он мог сутки пробираться по снегам в промокшей, смёрзшейся и твердой, будто доспехи или панцирь, одежде, почти не ощущая на себе перепады температуры, но стоило ему вернуться и пробыть здесь, в спокойной сытости, пару месяцев, как тело постепенно разнежилось. Не до крайности - он все еще ежедневно тренируется с мечом и зачищает лагеря, не потеряв ни ловкости, ни сноровки, но уже успел наесть пару фунтов, окончательно залечил самые старые, капризные раны, не дававшие покоя месяцами и перестал состригать колтуны с волос. Когда Кейи целует его в шею, плечи или мышцы груди, каждый раз Дилюку хочется вспыхнуть, будто стог сухого сена, но, возможно, это происходит потому, что это именно Кейя, а не от вернувшейся чувствительности. Впрочем, Дилюку не на что жаловаться - его жар отлично разгоняет холод Кейи, нагревая, превращая и его следом в кого-то, кто крупно вздрагивает от легких прикосновений к голой коже, и ох, как же это сводит с ума. Даже сейчас, вспоминая, как Кейя тихо довольно вздыхает под ним, выгибаясь, как напрягаются литые мышцы его пресса, становясь еще более отчетливыми, Дилюк тут же чувствует, как член быстро твердеет под полотенцем. Он замирает на пару секунд, прислушиваясь к непривычному ощущению абсолютной, чистой пустоты внутри себя, завязывает волосы лентой и наконец покидает ванную, накинув поверх халат на всякий случай. Кейя ждет его уже лежа в кровати, без повязки, раздетый и лениво поглаживающий свой член. Дилюк заползает на мягкий матрас, оставив легкое, пузырящееся волнение на стуле вместе с полотенцем, накрывает Кейю собой, зная, что тот тоже любит чувствовать тяжесть веса, утягивает в голодный, глубокий поцелуй и скользит горячими ладонями по бокам, согревая. Кожа под пальцами тут же становится мягкой, гладкой, будто шелк, Дилюк ведет пахом, притираясь, толкается языком в горячий рот, сглатывает остатки сладкого молодого вина, перемешанного со слюной, кусает нижнюю губу, оттягивая, и Кейя громко стонет в ответ. Они переплетают ноги, постепенно заваливаясь на бок, Дилюк оглаживает ладную спину широкими кругами, чертит полосы короткими ногтями, мнет ягодицы, вжимая в себя ближе, сильнее, ловит воздух влажными губами, и коротко дергает головой, пытаясь скинуть с лица мешающиеся алые пряди. Кейя помогает, зачесывая его волосы, вплетает пальцы в длину на затылке, сжимает в кулак, оттягивая до слабой боли, и Дилюка вдруг наотмашь бьет осознанием того, насколько сильнее они оба стали за последние годы. В юности было не так, Дилюк отчасти осторожничал, вечно сравнивая себя, широкого и высокого, и Кейю, ниже его на голову, выбравшего одноручник, быстрого, ловкого, но не полагающегося на мышечную массу. Теперь Кейя вытянулся, почти сравнявшись с Дилюком в росте, замерз, став прочным, смертоносным, ядовито-кобальтовым, встретил его, равный, готовый, знающий даже больше самого Дилюка в чем-то, и от этого внутренности пропекает ярким, жарким возбуждением. Хочется всего и сразу. Будто подтверждая его мысли, Кейя кусает Дилюка в шею, широко зализывая кожу после, постепенно укладывая его на спину. Заглядывает в глаза, и Дилюк тонет в черной склере, голубом, чистом льде, медовом золоте, зрачки острые, колются и режут: - Как ты хочешь? - Кейя шало улыбается, облизывая губы, и Дилюк, не сдержавшись, обнимает его за плечи, вновь целуя. Без языка и более нежно, чем до этого, он заставляет себя немного замедлиться, хоть член и пульсирует от возбуждения. С Кейей хочется быстро, брать и отдавать, но сегодня, сейчас Дилюк хочет чувствовать, осознавать и наслаждаться им минута за минутой. Потому что внутри Кейи бьётся родное, милое-милое сердце, и Дилюк слышит его эхо внутри своей грудины, под мясом, мышцами и рёбрами, в местах, где они соприкасаются телами друг с другом, чувствует, как оно бьётся в такт, искреннее, преданное, взаимное. Его кидает по крайностям - от голодной жажды трогать, гладить, осязать, подаваясь навстречу, до сентиментальности, от которой болит и колет что-то большое, эфемерное и невидимое, переполняющее его до краев. Кейя отвечает на поцелуи медленно, сбавив темп, лаская губы губами, Дилюк раскрывает глаза, рассматривая его спокойное лицо, алый румянец щек, слегка нахмуренные брови, и любит его так сильно, что хочется вжать, вдавить в себя, схоронить внутри, не отдавая и не делясь больше никогда и не с кем. Кейя мягко гладит его щеки большими пальцами, отпустив волосы и положив ладони на лицо, Дилюк знает - Кейя тоже любит его, и знание этого слаще крови и виноградного сока, громче шепота магии и ярче элементального света их стихий, потому что это настоящее, и большего Дилюку и не нужно. Глубоко вдохнув и расслабившись, Дилюк первым углубляет поцелуй, постепенно наращивая силу прикосновений, теплоту своих ладоней, подтаскивая Кейю на себя все больше, и все, наконец, приобретает нужный темп. Хаотичная качка, будто в шторм, всего его тела и мыслей, успокаивается - волны и мокрый песок, мерное пламя огня внутри, разгорающееся с каждым вдохом, Дилюк понимает, что так и не ответил на заданный вопрос, который прозвучал, кажется, вечность назад, возится под Кейей, переворачиваясь, и широко раздвигает ноги, прогибаясь в пояснице. Кейя хлопает ему по бедрам, просовывая под живот пухлую подушку, скользит поцелуями по позвоночнику вниз, пересчитывая позвонки, лижет крестец, стараясь прикусить, но только вдавливает зубы в кожу. Дилюк довольно дышит через рот, вытянув руки, волосы лезут в глаза, вьются крупными кольцами, но ему не до этого - краем взгляда он следит за выражением лица Кейи, ловя каждую эмоцию, запоминая, выжигая внутри себя, и это так просто, так естественно, что кружит голову. Обильно смазав пальцы маслом, Кейя ведет ими по складке между ягодицами, смазывая вход, но пока что не проникая внутрь. Вместо этого он грудью ложится на спину Дилюка, скользит прессом, дразнясь, расслабляется, вдруг став удивительно тяжелым, и выдыхает совсем близко с ухом: - Та твоя просьба все это время не выходила у меня из головы. Знатно ты меня зачаровал. Он не зачаровывал. Тогда - нет, это были просто слова, исступленная потребность, Дилюк знает это, и Кейя знает это тоже, но его голос, то, как он построил фразу, и как она шершаво стекает по шее Дилюка прямо в ухо, тут же окрашивая мысли сотней оттенков, заставляет его громко застонать. Дилюк представляет, как Кейя вспоминает этот момент вновь и вновь, за завтраком, в конюшнях, проверяя почту, обходя виноградники, расчесывая Дилюку волосы перед сном, целуя его, танцуя на празднике, дожидаясь его возвращения из ванной, лежа голым в кровати, и это так горячо. Его член, зажатый между животом и подушкой, весь мокрый от естественной смазки, ощутимо вздрагивает, реагируя на удовольствие, и Дилюк пару раз двигает бедрами, наслаждаясь влажной сдавленностью. Кейя возвращает пальцы к его входу, проникая вначале одним, а потом двумя, и продолжает лежать сверху - да, Дилюк в восторге, и он хочет ощущать это снова и снова. Помимо разнотонных стонов ничего связного сказать не выходит, но Кейя, кажется, и не ждет от него ответа. Поэтому Дилюк молчит, не доверяя собственному голосу, подаваясь под пальцы, привыкая вновь, и терпеливо ждет, пока мышцы расслабятся достаточно, чтобы принять сразу четыре. Кейя растягивает его осторожно, но настойчиво, не заводя пальцы глубоко внутрь, кружа совсем рядом со входом, и это хорошо - если он начнет ласкать Дилюка активнее, тот попросту кончит. Когда неприятные ощущения уходят окончательно, Дилюк раздвигает ноги шире, уткнувшись лбом в сложенные перед головой руки, насаживается на пальцы особенно сильно, глотает стон и ведет плечом, прося без слов, и Кейя понимает его, наконец вынимая пальцы. Он вжимает свой член между ягодиц, притираясь, вытягивает ноги, ложась сверху полностью, и шепчет заполошно и хрипло: - Ты просил глубже, помнишь? Дилюк беспорядочно кивает, член дразнит вход, проходясь твердым стволом вновь и вновь, и это уже почти невыносимо. Он стонет громче, забывшись, выгибает спину под невообразимым углом, напрашиваясь на трение, и Кейя понимает его правильно - приподнимается, пристраиваясь, ведет влажной от масла головкой Дилюку между ягодицами, плавно двигает бедрами, втискивается, проезжаясь по коже, наконец давя и открывая, так, как нужно, и Дилюку приходится закусить костяшки пальцев, чтобы сдержать особенно громкие звуки. Кейя входит постепенно, медленно, но сразу до самого конца, чтобы затем замереть и перестать двигаться вовсе. Давая ему время привыкнуть, Кейя гладит Дилюку спину - обходит кончиками пальцев каждый шрам, бугристые провалы на коже, неровные полосы, оставшиеся после швов, и Дилюк будто впервые осознает, насколько на самом деле на его теле заживших ранений, вынырнув на мгновение из горячего, душного возбуждения - кожа там нежная, тонкая, поразительно чувствительная. Дилюк никогда не думал об этом слишком долго, привыкнув и перестав замечать свои шрамы так же быстро, как и то, что Кейя в принципе носит повязку - это все еще были они, форма не имела особенного значения, Дилюк в любом случае нашел бы в Кейе сотню вещей, которые можно было любить. Но сам Кейя, видимо, думает иначе - он глубоко вздыхает, следуя по дорожке из шрамов губами, целуя каждый, у Дилюка по позвоночнику простреливает горячая волна удовольствия, а за ней еще и еще, и он глухо стонет, первым подаваясь вперед, соскальзывая с члена на половину, чтобы затем насадиться вновь. Он чувствует его внутри себя - твердый плотный жар, заполняющий его, сильные пальцы, сжимающие бедра, вес тела сверху, ведет бедрами вновь и вновь, вспомнив, каково это, сколько наслаждения приносит, чувствует встречные движения Кейи и жмурится, проталкивая одну из рук к своему члену и пережимая его у основания - он слишком близко, но кончать не хочет, еще слишком рано. Кейя меняет угол, попадая по особой точке внутри, которую Дилюк так долго искал, подготавливая себя в ванной, но так и не смог найти, и удовольствие вспыхивает, искрясь. - Да-да-да, двигайся, еще. - Дилюк сам начинает подмахивать активнее, напрягая мышцы пресса для того, чтобы поднять вес обоих их тел над матрасом хоть немного, вжаться теснее, чувствовать такое нужное скольжение твердого члена внутри, его бедра дрожат от напряжения, а ступни сводит судорогой, но он не обращает на это внимание. Кейя держит часть своего веса на руках, уместив их по обе стороны от головы Дилюка, то и дело наклоняясь ниже, целуя и облизывая влажную от пота кожу, шепчет что-то невнятное, но бесконечно личное, искреннее, голая кожа громко шлепается друг об друга, встречаясь, и в какой-то момент Дилюк не выдерживает, отнимая ладонь ото рта, находит чужие пальцы, накрывая сверху, и переплетает их вместе. Продолжает ощущать тяжесть тела сверху, движения, заикающийся ритм, ставшее ледяным дыхание, холодящее кожу, следом чувствует крупную дрожь, пробегающую по всему телу Кейи и рваные короткие стоны, которые становятся громче и громче с каждым движением. Кейя впивается пальцами в бедра особенно сильно, входит на всю длину, ныряя лобком в ягодицы, и протяжно стонет, утыкаясь лбом в его спину. Дилюк сыто улыбается, ощущая чувствительными мышцами пульсацию его члена, представляет, как семя растекается внутри, толчками, горячее, вязкое, чувствует мокрые, тягучие поцелуи на своей горячей коже, его трясет, потому что это Кейя, это его Кейя, Кейя Кейя Кейя. Он кончает следом - беззвучно, но очень сильно. Мышцы пресса сводит, он притирается еще плотнее, горбится, трет головку члена в кулаке, сходя с ума от сверхстимуляции, продлевая яркое, мощное наслаждение, и его сердце бьется так часто, что, кажется, сейчас остановится. Оргазм, кажется, длится несколько минут - волна накатывает за волной, шелестя, пенясь, Дилюк только и может, что дышать ртом, напряженный и расслабленный, абсолютно потерянный в своих ощущениях. Затем его мышцы, наконец, расслабляются, ноги тут же разъезжаются в стороны, Кейя, чьи руки все это время ласково гладили Дилюка по спине, валит их обоих на бок, так и не вытащив член, и они замирают вновь, тяжело дыша. - Давай полежим так еще. - Кейя втирается пахом в ягодицы Дилюка, его полутвердый член влажно скользит по сперме внутри, от чего Кейя довольно и протяжно выдыхает носом, замирая вновь и затихая позади. Дилюк вместо ответа находит его руки, закидывая к себе на талию, кладет свои ладони сверху, переплетая пальцы, и прикрывает глаза. Им обоим нужно немного времени на то, чтобы прийти в себя. Ночь только начинается, до утра - еще целая вселенная, восходы и закаты бесчисленных солнц, и лежать в кровати вот так - тесно прижавшись, соединенными в одно целое, слушая единый стук сердец, это то, что он готов сделать снова и снова. *** В ноябре трава по утрам покрывается толстым, пушистым слоем белого инея, и блестит на солнце так ярко, что Дилюку постоянно приходится щуриться. Кейя от холода расцветает пуще прежнего - он все еще ходит в распахнутой на груди рубашке и жилетке капитана поверх, любовно запуская пальцы в волчий мех на плечах, не боится стужи и шутливо намораживает целые полосы идеально гладкого льда тут и там, прикрываясь местной детворой и их страстью к катанию на катках. Вот только делает он это почему-то чаще всего прямо под ногами у тех, кто так или иначе не угодил ему по рабочим вопросам, отчего Дилюк, действующий по инерции, уже несколько раз умудряется спасти чужие задницы от встречи с каменной кладкой, чтобы потом стоять и отмалчиваться в ответ на вздохи, причитания и неловкие благодарности. К концу месяца подобные случайности приносят ему двух новых информаторов и одного картежника, который промышляет отличными чертежами контрабандной техники и свежими картами в свободное от пьянства и игры время, поэтому Дилюк и не думает жаловаться. Кейя живет и работает в своем, удивительно-хаотичном стиле, не позволяя заскучать, и Дилюк рад быть рядом. С каждым месяцем он открывается ему все больше. Показывает скрытый от глаз в отдалении Пика Буревестника крохотный лагерь с более разумными, спокойными хиличурлами, приглашает в гости на Хребет, знакомя с живущим там алхимиком и шебутной девчушкой, одаренной пиро так же, как и сам Дилюк. С радостью соглашается отправиться в короткую вылазку для исследования храма в Ли Юэ. Дилюк в ответ вкладывает в его ладони травы, уча не смотреть, а слушать их, коротко и рвано рассказывает о том, как уничтожал лаборатории в Снежной, но ярко и красочно - про маленькую, всего на пару домов, деревеньку с деревянными заборами и низкими домами, в которой провел свои самые спокойные короткие летние дни в чужой стране. Мысль о том, что они оба, храня тайны и переживая по отдельности и хорошее, и плохое, по-прежнему переплетены друг с другом, повязаны уже больше десяти лет, не отпускает Дилюка ни на секунду. Ища синий взгляд и прохладную ладонь день за днем, себе, для себя, он чувствует, что Кейя тоже хочет быть рядом, вместе. И вот так, находя из раза в раз, их сердца бьются в унисон, сердце Дилюка - у Кейи в руках, сердце Кейи - у Дилюка в груди, странно, волшебно, и, Дилюк знает, чувствует это в небесных созвездиях, это у них продлится до самой глубокой старости. Думать так, слушая тихий шепот магии, в чем-то наивно, шатко, будущее все еще туманно, но он готов сделать все что угодно, пройти, проплыть, пережить, научиться и услышать, чтобы все это обязательно сбылось. Постепенно он знакомится и с другими людьми, появившимися в жизни Кейи за последние годы, в каждом из них узнавая свои черты, и в этом есть что-то прозаичное. Они столько лет были вместе, перенимая привычки друг у друга, врастая, притираясь и обтачивая острые края, что это вовсе не удивительно. Ведь он тоже искал Кейю во время путешествия - но не в людях, потому что тогда не до конца доверял даже самому себе, а в окружающих событиях и вещах. И всегда кобальтово-синий находил его в ответ - красивая серьга с большим, чистым камнем, обрамленным в золото, лежит у него в кармане весь вечер празднования дня Рождения Кейи, который Дилюк проводит за барной стойкой, вызвавшись на разлив напитков. Весь второй этаж занят шумной компанией из рыцарей, охотников, бардов, приехавших с разных уголков континента дальних друзей, парочкой сомнительных личностей и даже одной хмурой монахиней. Дилюк почти никого из них не знает, и не хочет мешать пьяному веселью, поэтому тоже присутствует, не вместе, но поблизости. Он часто поднимается вверх по лестнице, быстро запомнив чужие предпочтения в алкоголе, мешает вкусные, красивые коктейли, делает третий за вечер заказ всевозможных закусок и горячих блюд у Сары, следя за тем, чтобы всем было весело и сытно, и каждый раз, когда Кейя кладет руку на его талию или плечо, накрывает своей ладонью сверху, переплетая пальцы. Во время вручения подарков Дилюк протягивает серьгу на ладони, уже зная, что ее, яркую, привезенную еще из Сумеру, ледяную и огненную одновременно, Кейя захочет надеть сразу, получает в ответ благодарный поцелуй при всех, прямо в губы, довольно алеет ушами и затем вновь спускается вниз, чтобы через пару часов наливать Кейе сок со льдом, когда тот решит сделать небольшой перерыв и отдохнуть от громких песен. Кейя сидит на высоком стуле, оперевшись о барную стойку локтями, оглаживает пальцем серьгу, вдетую в ухо, и смотрит на него таким глубоким любящим взглядом, что у Дилюка губы сами собой растягиваются в ответную тихую улыбку. Хотя бы частично держать лицо удается только потому, что столики на первом этаже все же заняты обычными посетителями, среди которых то тут, то там пестреет фиолетовая фатуйская форма. Но сегодня - особенный вечер, поэтому Дилюк, заразившись хорошим настроением, вместо подозрительных взглядов и внимательного подслушивания, выбирает другую стратегию. Ему удается, наконец, провернуть то, что он давно мечтал сделать: поворчать у всех на виду и не выдать себя при этом. Выходит это абсолютно по детски и глупо, но как нельзя вовремя - очередной фатуец среднего звена, надутый от важности и трех бокалов сидра, выпитых почти залпом, стоит перед Дилюком в ожидании столовых приборов к своей закуске, педантично отказавшись есть руками, и развлекает себя, маслянисто поглядывая в вырез на груди у Кейи. - Вот бы что-то из этого воткнулось ему прямо в зад. - Задумчиво бросает словно в никуда Дилюк на смеси хиличурского и магов бездны, наполняя кружку сидром, а затем, будто случайно коснувшись, пододвигает пустую тарелку с вилкой, ножом и ложкой в сторону ожидающего фатуйца. Кейя, к своей чести, почти не реагирует, но Дилюк со своего места прекрасно видит, как его голубой глаз зажигается серебряным весельем, искренним и ярким, прямо как в детстве. Дождавшись, пока ничего не подозревающий фатуец отойдет, Кейя наклоняется над стойкой, серьга блестит синим камнем, поймав блик от свечи, и шепчет на том же наречье. Выходит у него в сотни раз мелодичнее, чем у Дилюка, певуче и низко: - Надеюсь, ты не вложил в слова намерение? Дилюк в ответ загадочно хмыкает, а потом довольно слушает громкий звонкий смех, любуясь широкой улыбкой.