Предатель... Так люди часто называют тех, кто остаётся верен своим идеалам. Альбер Камю
Иллидан Стормрейдж [8] никогда никому бы в этом не признался, но после поглощения Черепа Гул'дана его самочувствие было преотвратным почти постоянно. Его тело и без того сильно страдало от постоянных серьёзных физических нагрузок, навалившихся на него после веков почти полного бездействия. И это без возможности нормально расслабиться и отдохнуть! А тут ещё прибавились непривычные трансформации тела: полудемонические – в константной (повседневной отныне) фазе и полностью демонические – в краткосрочной боевой. И те, и другие доставляли ему массу проблем, но большую часть нервотрёпки вызывали первые. От тяжести рогов ныла шея, боль терзала мышцы спины – и крылья после полётов, изменённой формы ноги сводило судорогами при неправильном напряжении мускулов. Нет, охотник на демонов, ещё недавно бывший ночным эльфом, ни на мгновение не пожалел о происшедших с ним метаморфозах – так он чувствовал себя сильнее и защищеннее, – но разум его никак не мог научиться адекватно управляться с преобразованным телом. И если в бою он отдавался инстинктам, не чувствовал никакой неловкости, был стремителен и грациозен, как всегда, то в быту нововведения причиняли ему множество хлопот и неприятных ощущений. Кир'элима Флегонта к будущему Владыке Аутланда привела Ваэшж, хотя был тот полуэльфом-син'дореем из свиты принца Каэль'таса Санстрайдера. "Очень умелые руки, – шепнула нага господину, с которым порой позволяла себе фамильярность благодаря их весьма давнему знакомству. – Попробуй! Уверяю, не пожалеешь." Он принял совет и действительно не пожалел. Может быть, благодаря вливанию человеческой крови данный конкретный полуэльф был довольно силён физически, и потому мог действенными растираниями и разминаниями принести облегчение затекшим или натруженным, а порой и словно окаменевшим мышцам полудемона. Приёмы поглаживания и выжимания, вибрации и поколачивания, умело применяемые и вовремя чередуемые между собой, весьма скоро принесли существенные улучшения самочувствию Иллидана в целом, оптимизировав его кровообращение, повысив мышечный тонус и сухожильные рефлексы и даже сказавшись на состоянии нервов, серьёзно истрёпанных постоянными испытаниями как физическими, так и душевными. Сеансы массажа стали регулярными, и пусть не сразу, но довольно быстро повелитель эльфов, бежавших из Азерота, начал во время них беседовать со слугой. Расспрашивал о предводителе кровавых эльфов и уничтоженном нашествием Плети королевстве высших, интересовался вспышками провидческого дара Флегонта, о котором ему рассказала леди Ваэшж. Охотник на демонов, определённый период своей юности проведшей при дворе королевы высокорождённых эльфов, придворные манеры знал хорошо, но не органично и легко отбрасывал их при желании. Он чтил субординацию, но не любил чванства, и поэтому всегда легко сокращал дистанцию с заинтересовавшими его представителями челяди. Это и стало причиной того, что с тем безобидных и праздных они с массажистом постепенно перешли на вопросы острые и злободневные: социальные, политические, мистические и даже философские. – Милорд Иллидан, позволите задать вам необычный вопрос? – спросил как-то Кир'элим, проводя вереницу лёгких постукиваний костяшками пальцев. – Ну, попробуй, – лениво отозвался совершенно расслабившийся и близкий к задрёмыванию полудемон. – Почему вы сражаетесь с Пылающим Легионом? – И что в этом вопросе необычного? – короткий хмык. – Разве ответ не очевиден?.. Потому что он разрушает мой мир. Мой родной мир. Мой новый мир. И другие миры. – А если бы не разрушал? – Это невозможно. Разрушение – суть Пылающего Легиона. – Большинство считают, что предательство – это ваша суть. Иллидан поперхнулся. – Это не одно и тоже! – поражённо, почти возмущённо возразил он. – Да, конечно. Прошу простить мою дерзость, – с неясной еле заметной улыбкой на губах, которую его пациент не мог видеть, повинился слуга. – Но прошу: просто представьте себе то, что я предлагаю. Пожалуйста! Что было бы, если бы Легион не разрушал? Если бы он имел обычные, понятные, обозримые для представителей остальных рас цели? Вы бы сражались с ним? Тишина перед ответом была долгой. Флегонт продолжал свою работу в обычном темпе, ожидая, но очевидно не слишком надеясь на ответ лидера завоевателей Аутланда. – Нет! – вытолкнул, однако, из себя некоторое время спустя древнейший охотник на демонов. – И для чего ты хочешь это знать? Что будешь делать с этим ответом? Пытаешься мне что-то им доказать? Кир'элим покачал головой и ответил в голос: – Ничего. Пока – ничего. Просто прошу вас запомнить этот разговор. Возможно, когда-нибудь будет иметь смысл вернуться к этой теме… Полудемон усмехнулся, шевельнув крыльями, оттолкнул руки массажиста и сел, чтобы видеть его глаза. Не завязанные сейчас как обычно в высокий хвост иссиня-чёрные волосы рассыпались по плечам и мускулистой груди в узорах магических татуировок. Полуэльф выдержал не больше минуты встречи со взглядом повелителя, полыхавшим огнём Скверны сквозь повязку, и опустил глаза, щёки его чуть порозовели, а дыхание слегка сбилось. Только ханжи-калдореи, в своей глупости не признавшие истинное совершенство лучшим, что было рождено их расой, могли игнорировать поразительную притягательность Иллидана Стормрейджа, спаянную из харизматичности, силы и красоты – среди иллидари [9] таких дураков не было. Здесь все были влюблены в своего господина: в большей или меньшей степени; чаще всего, платонически, но не всегда, поскольку как высокорождённые эльфы до превращения в наг, так и высшие эльфы до становления кровавыми были известными гедонистами - и оставались такими. – Не хочу умалять твоих провидческих способностей, Кир, о которых мне Ваэшж все уши прожужжала, но сомневаюсь, что подобное когда-нибудь произойдёт, – намёк на улыбку на губах полудемона был снисходительным, но всё же довольно мягким, чтобы не казаться обидным. – Впрочем, если ты хотел узнать, ненавижу ли я демонов как таковых, не применительно к их поступкам, то мой ответ нет. Я нашёл бы себе занятие помимо войны, если бы миры не нуждались в моей защите. Можно отыскать множество интересных дел, когда не ограничен необходимостью выживания. Одним из таких интересных дел оказался спонтанно возгоревшийся в период затишья, предшествовавшего атаке армий Иллидана на Чёрный Храм Магтеридона, и сразу заполыхавший вовсю роман с молодым золотоволосым предводителем эльфов крови – принцем Каэль'тасом Санстрайдером. …Чудесно, когда утро начинается с ласки любящего тебя существа. И непременно нужно подарить ответную нежность без задержек и отвлечений… За всю многовековую, безрадостную по большей части, жизнь Иллидана Стормрейджа с ним впервые происходило такое, и тем Каэль'тас был особенно ценен, что сам искал внимания своего повелителя и был абсолютно искренен в своей безоглядной влюблённости. Такое доверие, такую преданность нельзя было обмануть. Да и не хотелось ни в коем случае! Не верилось в неё порой, как в невозможное чудо, но огненный маг не стеснялся доказывать свои чувства раз за разом. И сомнения уходили, страхи рассеивались, а привязанность становилась всё крепче. А что же Тиранда Виспервинд? Та самая великая жрица Элуны, неизбывную безответную любовь к которой приписывали Предателю легенды? Невозможно десять тысяч лет любить женщину, не ответившую тебе взаимностью. Да даже ответившую, но далёкую – невозможно. Время стирает из памяти всё – образы: линии и цвета, вкусы и запахи; мысли, слова, желания, страсти. Как выглядит Тиранда, Иллидан забыл ещё в первую тысячу лет… Или в первую сотню? Он не помнил точно [10]. Оказавшись после веков заточения на свободе, оставалось только изображать любовь. Во-первых, потому что не наработано было иных шаблонов поведения с бывшей возлюбленной, своим соперником и их окружением, потому что так вести себя было проще, потому что и от него никаких изменений не ждали. Во-вторых (и главных), потому что нельзя было показывать своим первейшим врагам истинного к ним отношения. Имитировать любовь несложно: "После веков кромешной тьмы этот голос – словно лунный свет…", "Что ж, я буду сражаться с демонами – ради любви к тебе, Тиранда. Но уж никак не ради своего народа!", "Я всегда… заботился о тебе, Тиранда." и " Кем бы я ни был или стану в этом мире – знай, что я всегда буду искать тебя, Тиранда." Да, можно изображать любовь, но нельзя любить того, кого не помнишь. Впрочем, и ненавидеть – как когда-то: болезненно и яростно безысходно – тоже. Возможно, именно отсутствие в его сознании даже угольков давно прогоревшей ненависти к Тиранде Виспервинд помогло Иллидану обмануть даже Элуну, бдительно хранящую свою главную жрицу от бед. Впрочем, это не значило, что он простил жену брата или самого своего близнеца за всё то, что они не сделали для него как для близкого и сделали с ним как будто с чужим – или врагом, если точнее. Он помнил до сих пор, как его заклеймили преступником без разбирательств – помнил, что о его мотивах даже не спрашивали, его аргументы даже не выслушали. Такое невозможно было простить. Но изобразить, что простил – а точнее: забыл, а ещё лучше: проникся их правотой и раскаялся в своих (великих, с точки зрения других существ) деяниях – было можно и нужно. Необходимо, чтобы жить и оставаться на свободе. "Между нами есть соперничество, брат. Я помню только то, что ненавижу тебя. Но я хочу, чтобы это закончилось. С этого дня пусть между нами наступит мир." На полноценную высшую форму лжи – игру в раскаянье – у Иллидана не хватило сил, но оттенки её он всё же умудрялся порой вживлять в роль забывчивого, всё прощающего идиота. Во всяком случае, Тиранда и Малфурион в такую полуправду поверили. Но этот обман существовал только для них, а собственных союзников Спаситель Магии, прозванный Предателем, обманывать не собирался; впрочем, и вопроса истинных чувств своих по отношению к кому бы то ни было обычно не поднимал, поэтому Каэль и Ваэшж по этому поводу могли пребывать в заблуждении. Принц эльфов крови, наверняка, неоднократно слышал, что любовь Иллидана Стормрейджа к правительнице ночных эльфов Тиранде Виспервинд неизменна, непоколебима и бесконечна как река времени, да и сам был свидетелем события, которое такой постулат должно было подтвердить. Верил ли он в это, тревожился ли, ревновал ли, было неизвестно. В некоторых вопросах будучи весьма практичным молодым эльфом Каэль'тас полагал, что поскольку он находится рядом с Иллиданом, а соперница неизмеримо далеко, у него есть преимущество – и спокойно, уверено этим преимуществом пользовался. Возможно, он не считал себя вправе тревожить господина своими сомнениями и справлялся с ними сам, а, быть может, и интуитивно ощущал, что вероломная интриганка, много веков успешно скрывающаяся под маской святоши – соперница ему лишь по названию. Син'дорей, вообще, отменно чувствовал настроения полудемона, а иногда даже, казалось, считывал мысли того раньше, чем они оказывались произнесены. Причиной этого могло быть удивительное сходство строя их душ. Возраст живого существа определяется не столько прожитыми годами, сколько, в первую очередь, накопленным жизненным опытом. Несмотря на прожитые тысячи лет, жизненный опыт Иллидана Стормрейджа был узко направленным, весьма и весьма специфическим, если не сказать ограниченным – стенами тюрьмы и окружением тюремщиц. В некоторых отношениях он был также молод и непосредственен в своих реакциях, как и Каэль'тас Санстрайдер. Их роднили увлечённость и энтузиазм легко вспыхивающих и долго полыхающих натур, а также немного то, что у Каэля следовало, наверное, считать остатками юношеского максимализмома, а у Иллидана?.. Неизбывным идеализмом, пожалуй. Неудержимый авантюризм юности десятитысячелетнее заключение не смогло истребить в нём, потому что жизнь не дала ему выработать более расчётливый и уравновешенный способ действий. Пламя Скверны заставляло пылать его не менее ярко, чем стихийный огонь – мага кровавых эльфов. Они замечательно подходили друг другу и вовсе не чувствовали между собой разрыва в века и поколения, пока кто-то неосторожно не напоминал им об этом. Тогда Каэль куксился, припоминал титулы сюзерена, брал придворный тон речи, опускал глаза долу и прекращал вести себя вольготно и дерзко. Впрочем, стоило им остаться наедине, как внутренний огонь взаимно подпитывал чувства, и всё возвращалось на круги своя. Иллидану нужен был не просто слуга, ученик, помощник; он искал единомышленника, наперсника, партнёра – того, кто в перспективе сможет стать равным. И рождённый квел'дореем принц был именно таким. Несмотря на разницу происхождений и возрастов, они мыслили настолько схоже, что большую часть времени понимали друг друга с полуслова, подхватывали мысли друг друга на лету и приходили к согласию даже без специального обсуждения вопросов. Потому, возможно, и сошлись они быстро, просто и естественно настолько, что это сложно было зафиксировать во времени как протяжённый роман. Можно сказать: потянулись друг к другу, шагнули навстречу, прикоснулись – и больше не смогли разомкнуть объятий. Никто из эльфов крови никаких протестов против любовного выбора своего предводителя не имел – или не показывал. Принц умел был жёстким и даже безжалостным, когда это ему требовалось, и уж в мстительности-то его никто не сомневался. Лезть в свою личную жизнь он не позволял даже ближайшему окружению, умело при необходимости ставя наглецов на место. Так было когда-то, ещё в его юности, в Даларане, но здесь и сейчас, у Аутланде, вразумления приближённых не требовалось. Они и сами смотрели на утолившего их жажду магии полудемона как на божество, и воспринимали неформальный аспект союза между ним и их лидером как должное. На взгляд большинства выживших, едва ли в мирах существовало существо, более достойное внимания последнего представителя королевской династии высших эльфов, чем легендарный сильнейший маг, несправедливо прозванный своими сородичами ночными эльфами Предателем. Некоторые син'дореи даже в какой-то момент стали припоминать, что на заре времён Иллидан Стормрейдж, вроде бы, имел дружеские отношения с основателем рода Санстрайдер и даже дал ему фиал с сохранённой водой Колодца Вечности для создания Солнечного Источника, ставшего в результате новым родником магической силы высших эльфов. В некотором роде вся история квел'дореев-син'дореев была связана с этим демонизировавшимся охотником на демонов. Без него их – такими, как они есть – не существовало бы. И это не пугало выживших мстителей Квель'Таласа [11] – напротив, стимулировало на свершения, восхищало и дарило надежду. Таким образом, не только взаимное влечение и удивительное родство характеров и душ скрепляли союз Владыки Аутланда и его правой руки, но и всеобщее одобрение этого партнёрства добавляли ему гармонии. Практически идиллия! Увы, говорят, что таким завидуют даже боги, потому они не длятся долго. Поражение в Нортренде стало началом конца. Почти смертельное ранение проклятым мечом, пьющим души. Сам факт невыполненного задания – приказа, отданного генералом Пылающего Легиона, за что тот рано или поздно захочет наказать заключившего с ним договор полудемона и всех его подданных. Потеря веры в самого себя. Невообразимо долгое выздоровление и бездеятельность, сводящая с ума. Уход всё глубже внутрь себя и вскоре появившееся желание не возвращаться. Зачем, если он так бесполезен и слаб? Зачем, если не смог принести никому никакой пользы? Зачем, если проигранного боя не переиграть, а впереди лишь новые поражения?.. Тоска Иллидана, близкая к отчаянью, была настолько всеобъемлющей и неизбывной, какая не приходила к нему уже много веков, с первых лет заключения. Разумом он понимал, что надо бороться с ней, надо сопротивляться, брать себя в руки и начинать что-то делать. Да, он проиграл сражение за Ледяной Трон, но кто не проигрывал в своей жизни? Надо было собраться с силами и попробовать снова. Начавшиеся вскоре после возвращения в Аутланд и всё нараставшие по мере его восстановления после тяжёлого ранения, яркие и подробные, почти ощутимые грёзы, по сути своей являющиеся кошмарами, месяцами преследовали охотника на демонов неотступно. Одним из первых магических умений, приобретённых в юности, было умение защищать свой разум от чуждых воздействий, поэтому он не сомневался, что никто посторонний не причастен к появлению этих ночных видений: снов о заключении в некой цитадели владыки демонов, о собственной беспомощности и быстро приходящей покорности – почти рефлекторной памяти даже не разума, а тела, знающего, как надо поступать, чтобы уменьшить боль, чтобы выжить; снов о лупцеваниях и других истязаниях – недолгих и даже не особо болезненных – приходилось ему терпеть и похуже, но всё же мучительных тем, что возвращали его к окончательно оставленному им позади, как он надеялся, прошлому; снов о насилии, которые не могла сотворить с ним Майев Шадоусонг в силу своего пола, хотя порой и подходила очень близко к этому – сновидениях настолько же постыдных, насколько экстатически приятных. Просыпаясь на мокрых скомканных простынях, независимо оттого был Каэль с ним или отсутствовал, Иллидан и негодовал на самого себя, и ужасался тому, насколько реальными казались эти сны, как прогоняли они тоску и расцвечивали мир вокруг, возвращая вкус жизни. Он и дичился, и смущался производимого ими эффекта, однако не мог не признавать, что они разгоняют пустотную серость, утешают тоску, смывают отчаянье и рассеивают апатию, побуждая бороться – хотя бы для того, чтобы не допустить подобного в реальности. Иллидан не знал, как Кил'джейден захочет наказать его, но, похоже, подсознательно боялся, что сексуально. И чем дольше продолжались сны, чем большими особенностями и деталями они наполнялись, чем достовернее напоминали реальность, тем сильнее полудемон подозревал, что эредар [12] может пожелать сделать с ним в действительности всё то, что представлялось со снах. Конечно, это были почти беспочвенные опасения, так как ранее генерал Пылающего Легиона никогда не показывал, что контрактник интересует его с подобной стороны… Но можно ли было иметь полную уверенность, что теперь всё не изменится, и архидемон не захочет наказать его за неисполнение приказа именно так: сладостно для себя, болезненно и унизительно – для своей жертвы? Можно ли было предотвратить это, избежать наверняка, как-то защититься? Иллидан не знал, но понял, что может ослабить эффект подобной пытки, если нижняя сексуальная роль будет для него не нова. Каэль'тас определённо хотел и даже порой предпринимал осторожные попытки доминировать в постели. Надо было просто ему это позволить. Надо было просто довериться… И тогда Кил'джейден никогда не сможет взять над своим проштрафившимся слугой такую власть, как в ночных кошмарах, потому что всегда можно будет напомнить себе, что первый раз с ним сделал это не враг, а возлюбленный. Притухший, казалось, костёр взаимной страсти разгорелся жарче на время, подпитанный новыми дровишками. Тоска, безразличие и параноидальные страхи начали отступать, словно сожжённые пламенем феникса Санстрайдеров. Владыка Аутланда и его первый помощник были счастливы, почти как в период завоевания Аутланда. Однако дни и ночи сменялись, новизна ощущений приедалась, шрам от Фростморна всё также тянуло холодом, и начали возвращаться страхи. "То ли преданы друг другу, то ли преданы друг другом [13]," – напевал детский голосок в одном сне. "Будь готов к предательству любого из своих людей, но особенно того, кому ты доверяешь больше всех [14]," – сообщал мужчина человеческой расы, одетый в странный невзрачный серый костюм, назидательно грозя пальцем, в другом. Если не делать усилие, и не прерывать этот сон, дальше приходилось выслушивать целую лекцию об опасности доверия к кому бы то ни было и о том, как следует обращаться с подчинёнными. "Удары в спину чаще всего наносят те, кого защищаешь грудью [15]," – угрозой, наваждением звенела кровавая капель о полные воды подземных бассейнов осквернённого храма дренеев в очередном дремотном видении. Без ссор и явных конфликтов, без треволнений и даже обсуждений, молча, Иллидан и Каэль'тас всё больше и больше отдалялись друг от друга, дистанцируясь в собственных делах и мыслях. Всё реже делились друг с другом планами, почти перестали обсуждать совместное будущее. Порой между ними даже начали возникать разногласия при планировании военных компаний: например, из-за нападения на город Шаттрат. И в один обычный день – не прекрасный, но и не предвещающей непогодой разлада в душах и отношениях – принц ушёл в недавно захваченную эльфами крови Крепость Бурь, чтобы никогда оттуда не возвращаться. Это был удар, мгновенно пробудивший Владыку Аутланда от апатии. Сны оправдались, худшие из страхов сбылись. Нет, даже не так… Паранойя, подтачивавшая душу, заставляла полудемона бояться предательства, но даже в худшем из кошмаров она не касалась его возлюбленного. Кто угодно, но только не Каэль! Даже в состоянии спутанного замутнённого сознания Иллидан не мог, не хотел в это верить. Но произошло немыслимое – и именно своей нежданностью оказался так страшен этот удар. Ночь издевалась над ним очередными узнаваемыми сравнениями: "Когда ты любишь кого-то... По-настоящему любишь, друг то или любовник, ты полностью открываешь для них свое сердце. Ты даришь им часть самого себя, которую не дарил никому другому, и позволяешь им видеть твою суть, и только они могут изранить твое сердце и душу так глубоко. И когда они делают этот порез, это жестко – тебе больно так, словно твое сердце вырывают. И ты остаешься голым и беззащитным, гадая, что заставило их сделать тебе так больно, когда ты делал все, чтобы любить их. Что с тобой не так, если никто не может бороться за тебя? Это значит, что никто тебя и не любил? Достаточно одно такого раза, чтобы запомнилось навсегда... но может ли это повториться? Кто в здравом уме пойдет на это еще раз? [16]" Прозванный Предателем не хотел больше слушать об изменах, обманах и вероломствах – его жизнь и без того всегда была переполнена ими, – но как от самой реальности, так и от косвенного отражения её во снах ему было негде спрятаться. Сейчас, ещё больше, чем когда-то с Тирандой, Иллидан не понимал, как такое могло случиться: почему против него повернул вернейший, казалось бы, из его союзников – тот, кому он, несмотря на предупреждающие сны, доверял полностью и безоглядно; тот, кого он рискнул полюбить, и кто, казалось бы, любил его в ответ не менее искренне? Больше силы, больше магии для всех эльфов крови и их принца лично?.. Разве это мотив для предательства?! Какая-то чушь! [17] Если Каэлю казалось, что ему дают мало, он мог попросить больше – Иллидан бы не отказал. Жажда магии свела син'дорея с ума? Но ещё накануне его ухода никаких следов болезненной зависимости в принце заметно не было… Что мог посулить ему Кил'джейден, чтобы эльф поверил в это и обманулся?.. Иллидан не представлял. И всё больше боялся, что был предан не по какой-то серьёзной причине, а просто так – просто потому что его судьба быть вечно предаваемым самыми дорогими. Возможно, никакой любви со стороны молодого аристократа к полудемону, рождённому простолюдином, никогда и не было? Что если Иллидан лишь обманывался самим для себя придуманной иллюзией любви и преданности? Тогда Каэль'тасу не стоило никакого труда, переступив через своего любовника, встать на сторону его врагов… В полное отчаяние, ещё более беспросветное, чем то, что поглощало его после поражения у Ледяной Короны, впасть Владыке Аутланда не дали сны – очередные реалистичные сновидения, похожие на прежние кошмары сексуального толка – те, что предваряли период дрём, наполненных шуршанием сентенций о предательстве. Только главным героем – объектом сексуальных истязаний – на этот раз был не он сам, а подлый золотоволосый перебежчик. Место действия сохранилось прежнее – большая полутёмная камера в инфернальной тюрьме. Каэля никто не пытал обычными способами – вокруг него вовсе разумных существ не наблюдалось: ни демонов, ни каких-либо иных. Только тентакли – многочисленные, разноразмерные: одни – толстые, мощные и мясистые, другие – тонкие, как лианы или даже усики насекомых; одни – гладкие, другие – шершавые; одни – покрытые пупырышками, другие – присосками, а третьи – колючими ворсинами. Всех было не перечесть. Поначалу они лишь поверхностно трогали пленённого эльфа, обвиваясь вокруг его рук и ног, присасываясь к его к коже, словно приучая к эффектам своего воздействия. По реакциям беглого любовника Иллидан понял, что большинство прикосновений щупалец были в большей или меньшей степени болезненными, и по пробуждении мысленно отругал себя за странные фантазии. Он всерьёз полагал, что смоделировал в своём спящем разуме эту картину сам, с целью наказать изменника хотя бы так, хотя бы мысленно. Но последующие сны заставили его усомниться в этом. Уже на вторую ночь тентакли нашли для себя входы в тело принца. Всё возможные входы. Когда тонкое жгучее щупальце ткнулось и с толчком поникло ему в уретру, Каэль тонко мучительно завизжал, забился в прочих удерживающих его тентаклях и не удержал бессильных слёз, давно скапливавшихся в уголках глаз, а теперь потекших по скулам и щекам к подбородку. Иллидан видел, как двигались искусанные губы молодого эльфа, беззвучно шепча "Хватит, пожалуйста, хватит!", и хотел прекратить эту пытку – разбить сон. Однако у него не получалось. Всё, что он смог, это проснуться, да и то не сразу. И чувство жалости к Каэлю, принесенное из сна, и желание защитить его, оградить от страданий, ставшее почти рефлекторным за последние годы, ясно показывали, что подобное наказание не могло быть порождено собственным разумом Иллидана. Или нужно было признать, что он ни в малейшей степени не контролировал свои страсти. Следовало отвлечься, забыться, прочистить мозги. Очередной сеанс массажа пришёлся очень кстати, помог расслабиться, но всё же не до конца. Требовалось нечто больше. Когда Владыка Аутланда поймал Кир'элима, собиравшего рабочие принадлежности в свою сумку, за узкое запястье и дернул на себя, в широко распахнувшихся глазах плеснулся мимолётный испуг, но тут же пошёл на убыль, сменённый понимающим выражением с оттенком сочувствия. – Если подумать, что ты до сих пор делаешь здесь? – резко спросил Иллидан, быстрыми движениями раздевая полуэльфа. – Разве тебе не следовало сбежать вслед за своим принцем? – Я иллидари, мой господин, – твёрдо отозвался Флегонт, отыскивая взгляд полудемона, – пусть и син'дорей. Я клялся вам в верности и никогда вас не покину. – Каэль тоже так говорил, – горько усмехнулся охотник на демонов. – И где он сейчас? – Всё может быть не так просто, как кажется на первый взгляд, – возразил слуга и задохнулся стоном, когда ввинтившиеся в него когтистые пальцы без какой-либо осторожности стали готовить его к принятию большего. – Увы, но часто всё оказывается именно настолько примитивно, как кажется, – не согласился Иллидан, после ещё нескольких резкий фрикций убрал руку и потянул полуэльфа на себя, заставляя сесть и опуститься, принимая на всю длину. Кир'элим не сопротивлялся, но и восторга не выказывал. Он дал оттрахать себя и даже сам кончил без помощи, однако оба партнёра испытали лишь краткую физическую разрядку по завершении акта. Покоя и довольства не было в душе ни у одного из них. – Я – неподходящая замена принцу, милорд, – ровным тоном, и всё же довольно дерзко по сути заметил массажист, натягивая узкие брюки и застёгивая тунику. – Если вы позволите, я помогу вам другим способом… – И каким же? – с вялым интересом усмехнулся Иллидан. Он не верил, что кто-нибудь способен ему помочь. Он не верил, что разорванное можно склеить, поломанное – исправить, разрушенное – восстановить. – Я стану вашим шпионом в Крепости Бурь, если разрешите. Пойду туда прямо сейчас. Можно? – Иди, – махнул рукой полудемон, то ли давая согласие, то ли просто отпуская слугу. Он сомневался, что от этих визитов будет какая-то польза. Он был почти уверен, что Флегонт и без того был шпионом – своего настоящего лидера, Каэль'таса, но если он хотел поиграть в двойного агента, то почему бы ему не позволить? В конце концов, известный враг куда как лучше нежданного отступника, подобного удару в спину от того, кто её прикрывал… И кто знает, сколько ещё вокруг тех, кому доверять самоубийственно опасно? Под чьими масками скрываются предатели?.. Паранойя вернулась и стала нарастать с новой силой. И тогда время тентаклей во снах закончилось – к Каэль'тасу пришёл Кил'джейден. Помня не такие уж давние видения о собственном сексе с архидемоном, Иллидан ожидал, что и эльфа крови тот станет терзать сладостной мукой, заставляя наслаждаться принятием и презирать за это самого себя. Но на этот раз эредар поступил иначе. Во-первых, он увеличился до размеров чересчур крупных, для того чтобы эльф смог принять его без травм. Во-вторых, проявлял жестокость большую, чем в каком-либо из случаев с Иллиданом. Каэль рвался, скулил от боли и захлёбывался рыданиями, а Иллидан метался внутри себя, не зная, как спасти его или хотя бы прервать этот сон – он пытался, но раз за разом не получалось; что-то не пускало его наружу. …Ещё несколько глубоких грубых толчков, и архидемон излился в мускулистое, но кажущееся рядом с ним очень хрупким тело. Пара движений рукой на готовом взорваться аккуратном члене, который невольный наблюдатель так хорошо знал, и Каэль кончил тоже. Эредар перестал удерживать его на весу, отпустил, и эльф рухнул на чёрные булыжники пола, разбивая колени в кровь. Впрочем, это была не первая и не единственная кровь на его теле: ягодицы и бедра его были в кровавых следах и разводах, спина, бока и шея – в кровоточащих царапинах и ссадинах. – Ну, что, мой маленький принц? – насмешливо пророкотал голос Кил'джейдена. – Что надо сказать? Голубые, но отсвечивающие зеленью Скверны, глаза были тут же вскинуты вверх и сверкнули решимостью. – Делай со мной, что хочешь, но Иллидана ты не получишь! – тихо, но яростно прошептал син'дорей. И архидемон улыбнулся, стал чуть меньше в размерах, присел на корточки рядом со своей жертвой. – Вот, молодец! – ладонь ман'ари скользнула в растрёпанные, спутанные золотистые волосы и удивительно мягко по сравнению предыдущими действиями погладила их. – И стоило ли так противится этому признанию? Помни, для чего ты здесь. Как можно чаще произноси это вслух – но только здесь. Здесь можно. Напоминай себе постоянно о своей цели – той, что привела тебя ко мне. Только это ты можешь противопоставить тем, кто имея над тобой абсолютную власть, переписывают сейчас твою душу. Что-то удерживавшее Иллидана в этом сне внезапно словно разомкнулось – исчезло, выпуская его наружу, в бодрствование. Он попытался удержать в памяти странное восклицание Каэль'таса и загадочный ответ Кил'джейдена – дословно, но детали таяли и ускользали, как обычно и бывает, если просыпаешься слишком резко. Конкретики не осталось, но ощущение, что слышал и забыл что-то очень важное не отпускало Владыку Аутланда все следующие дни. В следующих сновидениях Кил'джейден уже не был так жесток с Каэль'тасом, как в видении первого своего появления, но умеренную боль продолжал причинять и даже пояснял почему. – Зачем нужно страдание? Чтобы ты не забывал, почему пришёл ко мне; чтобы помнил, что это не просто сон. Эту и подобные фразы эредар повторял часто, но никогда не конкретизировал, зачем же всё-таки Каэль пришёл – это оставалось между ними. Иллидан подозревал, что ответ был в том, частично забытом им сне, но как не старался, не мог его припомнить. Тогда он попытался проанализировать другую часть высказываний Кил'джейдена. "Он говорил, что это не просто сны?" Как же так? Иллидан проверил щиты своего разума: они были на месте, не тронутые. Владыка Аутланда сомневался, что Кил'джейден стал бы насылать на него эротические кошмары безо всякой причины – даже если бы смог, даже если бы пробрался, просочился под его защиты и захотел использовать сны как новую форму манипулирования. Какая у подобных видений могла быть цель?.. Как не размышлял – не находил стоящего ответа. Получалось, это всё-таки его собственное подсознание играло с ним шутки, самообманом пытаясь утишить боль от предательства любовника... И пусть это были всего лишь сны, но Илллидан понимал, что ничто не может помешать генералу Пылающего Легиона проделать с принцем эльфов крови в реальности всё явленное во снах – теперь, когда Каэль находится в его полной доступности и непосредственном подчинении. Наблюдать насилие над Каэль'тасом, мучиться вопросами, реально оно или нет – это было горько и сложно. Призрак ревности стоял у порога ещё не успевшей разлюбить души, а непонимание ситуации, глубинных причин поступка Каэля пробуждали сочувствие к нему и желание обмануться, поверить в возможность возвращения потерянного. Только гордость и понимание глупости такого шага удерживали Иллидана от того, что броситься в Крепость Бурь, схватить син'дорейского принца в охапку, притащить его обратно в Чёрный Храм и никогда больше не выпускать отсюда. Пусть шумит и возмущается, пусть осыпает проклятиями и обвиняет в слабости, пусть даже пытается драться, главное – чтобы был недоступен лапам Кил'джейдена, был защищён. Порой, между видениями фантомных или настоящих терзаний Каэль'таса, ночь нашёптывала Иллидану новые нравоучительные сентенции. "Хуже, чем любить безответно — продолжать любить того, кто предал, при этом осознавая, что обиды прошлого не позволят вам быть вместе. [18]" Наверное, он когда-то от кого-то слышал такое высказывание, и теперь, пробуждённое происходящими событиями, оно всплыло на поверхность. И не оно одно… Предательски прозванный Предателем самыми родными людьми, вероятно, Иллидан неосознанно накопил множество мнений и изречений о предательстве, как полагал он сейчас сам – слишком значимой для него была эта тема. И вот теперь они вспоминались невольно, возвращались во снах, подхлёстываемые болью от очередного вероломства. Что ему было делать? "Когда тебя предали, а ты, несмотря ни на что, хочешь общаться с этим человеком и желаешь ему только счастья, то ты или святой, или дурак." [19] Святым Иллидана не считал никто, и он сам, в том числе, а дураком он быть не хотел… И всё же готов был совершить глупость. На протяжении многих дней он часто ловил и останавливал себя на попытке открытия портала в Крепость Бурь. Он простил, уже почти простил Каэль'таса, и, возможно, кинулся бы если не спасать, то, по крайней мере, вразумлять его… И требовать нормальных объяснений, но мягкий шелест стихов во снах отговаривал его делать это, а Кир'элим, возвращаясь в очередной раз из нового поселения кровавых эльфов, рассказывал такие вещи о клятвопреступнике-ренегате, что общаться с тем на какое-то время пропадало желание. Не роняйте себя, если вам изменили, Если жгучий обман, вас хлестал по щекам... Не роняйте себя, если вас опалили Клеветою, связав по ногам и рукам... Не роняйте себя, если вы оступились, И никто не успел вам подставить плеча. Не роняйте себя, если вы заблудились, И не светит в ночи ни звезда, ни свеча. Не роняйте себя, если вас позабыли, Если ваше тепло не смогли оценить. Не роняйте себя, если вас раздавили, И надежду порвали, как тонкую нить... [20] – Дурные стихи, – бормотал в полусне охотник на демонов, ворочаясь с боку на бок. – Звёзды – ещё ладно, но зачем в ночи свечи? Наверняка, это придумал какой-то человек… И разве может обман хлестать, а клевета опалять?.. Ну, ладно, могут. И всё равно: дурные формулировки! Свербящие… Он ворчал на форму и исполнение, но сердцем принимал суть. И не ронял своего достоинства. Он так и не пошёл к принцу син'дорей, не написал даже письма ему, которое мог бы передать с Кир'элимом Флегонтом, невозбранно перемещающимся между двумя военными лагерями. А потом в Чёрный Храм пришли наёмники, возглавляемые Майев Шадоусонг, и история Владыки Аутланда закончилась. Последним произнесённым им словом было имя "Тиранда", и сказители далеко разнесли романтическую историю о том, как Предатель умер с именем отвергшей его жрицы Элуны на губах. Но правда была в том, что совершенно не это имя он хотел произнести – и абсолютно не женский образ видел в последние мгновения жизни перед собой. Безумие достигло наивысшей точки, личность раскололась на две спорящие друг с другом составляющие, и тайная, но искренняя, спрятанная в глубине его существа часть звала Каэль'таса и сожалела, что не предприняла попытки устранить возникший между ними разлад. -----------------------------------------------------------------------ПРИМЕЧАНИЯ:
[8] Конечно, фамилии большинства персонажей Warcraft'а говорящие, а их переводы красиво звучат и легко запоминаются, но это всё-таки родовые имена, переводить которые я лично считаю дурным тоном. Поэтому предлагаю просто помнить, что Стормрейдж (Stormrage) – это Ярость Бури (или Шторма), Санстрайдер (Sunstrider) – Солнечный Скиталец (Странник), Виспервинд (Whisperwind) – Шёпот Ветра, Шадоусонг (Shadowsong) – Песня Тени, а писать я буду всё-таки оригинальные фамилии. [9] Термин "иллидари" имеет два значения. В узком смысле: это воспитанные Иллиданом охотники на демонов, в широком: все армии Иллидана – представители всех рас, присягнувших ему. Я использую это слово именно в широком смысле. С точки зрения внутренней логики Warcraft'а это оправдано тем, что во времена правления Иллидана Аутландом все его подданные являлись иллидари, но, когда он был убит, большинство из них погибло или рассеялось, и такое наименование сохранили только воспитанные им охотники на демонов, создавшие позднее одноимённый классовый орден. [10] И не надо мне говорить, что у эльфов память иначе устроена, чем у людей! Да также абсолютно, поскольку все расы Варкрафта по своему психическому строю абсолютно человекоподобны. Я и без того делаю скидку на эльфийскую натуру, когда пишу "первую тысячу лет" и "первую сотню". Про людей бы я написала "первые десять лет" и "первый год". [11] Квель'Талас (Quel'Thalas) – королевство высших (высоких), а позднее кровавых эльфов со столицей в городе Сильвермун. В русскоязычной традиции обычно именуется Кель'таласом. (Честно говоря, я не понимаю переводчиков, которые все сложные гласные созвучия пытаются свести к букве "е"! :(( Как они сами во всех этих многочисленных "келях" не путаются, интересно?.. О.О) [12] Здесь и далее речь идёт о Кил'джейдене. По новому канону эредары (eredar) – это общее первое название расы могущественных магов с планеты Аргус, многие из которых были завербованы Саргерасом на заре существования Пылающего Легиона. После раскола не поддавшиеся "светлые" эредары стали называть себя дренеями (draenei), т. е. изгнанниками, а демонизированных Скверной "тёмных" собратьев – ман'ари (man'ari), что означало "неестественные существа". Кроме Кил'джейдена, вторым по силе и известности эредаром ман'ари является Архимонд Осквернитель. [13] Из песни "Объятья" группы "Несчастный случай". [14] Из книги "Менеджер мафии. Руководство для корпоративного Макиавелли" автора V. [15] Из романа Эльчина Сафарли "Мне тебя обещали". [16] Из романа Шеррилин Кеньон "Дьявол может плакать". [17] У близардовцев какие-то странные представление о верности и соблюдении договорённостей (в частности, политических). Они, вообще, понимают, что вассальная клятва не имеет обратной силы, что она – не пустые слова, которые можно раздавать по много раз и отбрасывать, когда вздумается? Каэль'тас разозлился на Иллидана за то, что тот отказался ему дать свои элитные войска для самостийно затеянного исключительно эльфами крови мелкого похода – и предал сюзерена из-за этого. Вы понимаете, как это звучит? Генерал попросил у главнокомандующего гвардию для сомнительной авантюры, тот отказал, и генерал обиделся настолько, что дезертировал вместе со своей армией. О.О Или губернатор затеял личную интригу и, разозлившись на отказ президента поддержать его, предал государство. Смеяться хочется, потому что это бред на уровне логики детского сада. Плакать – потому что разработчики Warcraft'а, похоже, всерьёз считают это весомой мотивацией для предательства государственного уровня. [18] Автор данной фразы – Александр Уваров. [19] Широко распространённое высказывание, автор которого, однако, неизвестен. [20] Из стихотворения Ларисы Галдеевой "Не роняйте себя!".