Предательство уже указывает на любовь. Нельзя предать знакомого. Марина Цветаева
Впервые к услугам Кир'элима Флегонта принц кровавых эльфов Каэль'тас Санстрайдер прибег в Нортренде по совету леди Ваэшж. За считанные часы пребывания на морозе его кожа обветрила так, что это было не только неприятно, но и довольно болезненно. Ощущалась она как наждачная бумага, да и корябалась аналогично. Отдельного чувства неловкости на грани со стеснением добавляло то, что повелитель это заметил. Невесомые, еле ощутимые, почти порхающие прикосновения тонких пальцев приносили облегчение, несмотря на то что наносимая ими на лицо эльфа субстанция казалась слишком жирной. Но Каэль не привередничал, ведь она ослабляла боль, а легкое пощипывание, в которое та превратилась вскоре, было в чём-то даже приятно. – Больше не царапаешься всем, чем можно, – сонно отметил Иллидан тем же вечером, укладывая на себя разомлевшего после тура согревающих постельных упражнений Каэля. – Славно! Еще не полностью пришедший в себя после восхитительного оргазма огненный маг отметил, тем не менее, кому он обязан довольством и благодарностью в голосе своего сюзерена. И это стало лучшей оценкой мастерства косметолога. Ведь хотя по внешнему виду полудемона и нельзя было такого предположить, а из-за тёмного оттенка его кожи сложно заметить, чувствительна она была не меньше, чем у любого квел'дорея, ощущая малейшие шероховатости. Сам Иллидан не страдал от холода (видимо, Скверна в крови не давала ему мёрзнуть), но состояние любовника заметил сразу и, не выражая своего неудовольствия прямо, слегка тревожился. Подобной чуткости никто, смотрящий со стороны, не мог и заподозрить в брутально выглядящем Владыке Аутланда, но молодой эльф уже успел узнать, насколько заботливым тот может быть, если ему позволить. И Каэль позволял – сначала с удивлением и неверием, потом – с постепенно всё крепнущим восторгом от своей причастности к чуду. Ещё в ранней юности, переживая подростковый бунт против канонов и правил, Каэль'тас Санстрайдер искал идеал, на который мог бы ориентироваться, которому мог бы подражать. Вблизи никого достойного, на его вкус, никак не находилось. И тогда он, как бывает нередко, нашёл себе кумира в старых книгах и устных преданиях своего народа. Иллидан Стормрейдж, прозванный Предателем. Древний колдун, казавшийся самим олицетворением свободы, силы и магии. Пугающий, трагический, но и, несомненно, романтический герой. Двойственный образ преступника и спасителя. Даже от сухих пересказов связанных с ним исторических событий захватывало дух, а противоречивость мнений о нём и загадочность его дальнейшей судьбы интриговала. Юношеский идеал – то, что формирует личность, переходящую из детства во взрослость. Полезный образ, но редко связанный с реально достижимой персоной. И принц квел'дореев никак не мог подозревать, что годы спустя он столкнётся с героем своих дум во плоти. Однако, когда это произошло, он не растерялся и мгновенно произвел переоценку тех, чьим союзником оказался по воле случая. Не растерялся – только показалось, что кровь в жилах стала почти обжигающей, а жажда магии притупилась от одного только взгляда на полудемона. Он не мог и помыслить о том, чтобы осознанно стать противником своего кумира, оставаясь на стороне его врагов, хулителей и преследователей. До встречи с Иллиданом он не осознавал до конца, о ком идёт речь, слишком погруженный в рефлексию горя и ярости, терзавшую его с момента известия о падении Квель'Таласа. Но увидел – и осознал. И в этот момент ответ на вопрос "Что делать дальше?" был им однозначно найден. Дар судьбы или богов, или священных сил, или кого-то там ещё – невероятное чудо – спаситель вод Колодца Вечности стоял перед ним, ещё более сверхъестественный, восхитительный, могущественный, чем в старинных преданиях. Каэль не мог спасти свой народ и, отлично осознавая, мучался этим. Но мог Иллидан Стормрейдж, ведь он уже спас однажды – всех эльфов без исключения, а значит, мог спасти и сейчас – хотя бы только потерянных, истощённых, отчаявшихся син'дореев. Главным было – не потерять, не упустить, не дать отнять у себя это возникшее неизвестно откуда как по волшебству диво. Каэль'тас Санстрайдер стал союзником Предателя не в тот момент, когда освободил его из клетки лживой и безумной в своём фанатизме тюремщицы на пустошах Аутланда, и не в тот, когда, присягнув, услышал от него в ответ: "Тогда вставай, Каэль. Ты станешь моей правой рукой и предвестником моего гнева.", а много раньше. Это случилось в то мгновение, когда, обратившись к верховному друиду, осыпавшему проклятиями своего близнеца и готового перейти от словесного конфликта к вооружённому, озвучил долго утаиваемую Майев Шадоусонг правду: "…Жрица должна была остаться в живых! Ее просто унесло течением, и преждевременно будет предполагать..." Казалось, что он всего лишь придерживается справедливости, сообщая настоящую судьбу Тиранды Виспервинд, и тем предотвращая усугубление конфликта между братьями Стормрейджами, но, на самом деле, он сделал выбор. И все последующие поступки его были лишь пролонгированием желаемых событий – прокладыванием пути к новой встрече с Иллиданом. Когда же они, наконец, встретились повторно, никто не помешал им отдаться взаимной симпатии. Каэль'тас с радостью и надеждой присягнул легендарному представителю их расы – магу, более знающему и могущественному, чем он сам. Эльф крови не складывал на полудемона ответственность за свой народ, но испытал глубокое облегчение, оттого что не должен был больше в одиночку искать замену утраченному и невосполнимому. Принц так долго обманывал своих подданных маской ложной уверенности в возможности выживания уцелевших крох их расы, что забыл уже, как дышать полной грудью, не прятать взгляд от внимательных глаз и засыпать спокойно, с уверенностью в завтрашнем дне. Всё это дал ему Иллидан – всё это он любил в своём господине [21]. Любовь Каэль'таса Санстрайдера к Иллидану Стормрейджу в немалой степени состояла из почтения, уважения и восхищения, а физическим влечением лишь дополнялась. Если бы повелитель не показал, что хочет его, сам бы Каэль первого шага не сделал, хотя и ловил себя на непристойно пылких желаниях и фантазиях. Но осквернённый ночной эльф однозначно продемонстрировал свои стремления, и поэтому собственные чувства к нему принц не стал утаивать тоже. Поначалу было немного страшно: всё-таки преобразованное полудемоническое тело бывшего калдорея было значительно крупнее обычного эльфийского, да и распределение ролей в постели не вызывало сомнений. Каэль считал себя универсалом, ценящим красоту представителей многих рас. Он с юности заводил романы как с женщинами, так и с мужчинами, и с последними хотя и предпочитал доминантную роль, всё же уступал её порой, под настроение. Он не знал, чего ждать от древнего колдуна, проклятого собственными сородичами, и был приятно удивлён настолько деликатным обращением с собой, что ему пришлось провоцировать партнёра и даже буквально просить его о более интенсивном, жёстком взаимодействии. Иллидан настолько великолепно умел контролировать свои страсти, что принц син'дореев впервые в жизни начал ловить себя на острых раздражающих переживаниях, вероятно, являвшихся ревностью. Каэль'тас порой задавался вопросом "И как же он достиг подобного мастерства, будучи в заключении?" [22], но подавлял эти мысли. Если бы господин хотел, чтобы он знал это, то рассказал бы ему сам – любопытствовать по такому поводу было недостойно и оскорбительно. Из них получилась весьма гармоничная пара. Намного более согласованная, дружная и – да, да! – счастливая, чем когда-либо могла быть у Иллидана с Тирандой Виспервинд, как полагал Каэль. Конечно же, он прекрасно знал легенды о вечной неразделённой любви Предателя к величайшей жрице Элуны, но не очень-то верил в них, потому что не видел им почти никаких подтверждений. Кроме стремления спасти калдорейку, свидетелем чего Каэль'тас был при первой встрече с Иллиданом, тот не демонстрировал никаких особых эмоций по поводу неё – даже не упоминал. И огненный маг не ревновал к ней. Почти. На самом деле, его намного больше волновала Майев Шадоусонг – раздражала, нервировала, бесила даже. Стоило лишь на мгновение представить, что Иллидан находился во власти этой женщины веками, и принц вспыхивал так, что долго не мог успокоиться. Порой он ловил себя на желании отправиться к камере бывшей тюремщицы и… Что "и"? Он и сам не понимал до конца, но опасался, что ничего хорошего. Хотелось ли ему пытать её, насиловать? Он не знал сам. Только чётко понимал, что желает возмездия для неё за все страдания своего господина и возлюбленного. И поэтому, конечно же, навещать пленницу никогда не ходил – боялся, что не сдержится и сотворит с нею что-то, и придётся потом объяснять Иллидану причину своего поступка. Это было бы стыдно. Нетактично, навязчиво. Впрочем, следующие одна за другой военные кампании не давали особого простора и времени для любовных эскапад. Победа над Магтеридоном с захватом Чёрного Храма не дала ожидаемой передышки, как предполагалось. Приказ архидемона Кил'джейдена уничтожить Короля-Лича бросил иллидари обратно на Азерот, в Нортренд. И поражение, подкараулившее их здесь, едва не стало фатальным для всех, но, прежде всего, для едва только ставшего Владыкой Аутланда полудемона. Сложно было поверить в то, что десятитысячелетний боевой маг мог проиграть в поединке не разменявшему и полусотни лет, почти не знающему магию рыцарю смерти. В том ли было дело, что все способности Иллидана были заточены против демонов, а не нежити? Или исход решила чудовищная сила проклятого рунного меча Фростморна? Или вмешались какие-то неблагосклонные боги? Так или иначе, Артес Менетил выиграл сражение и, оставив Иллидана истекающим кровью умирать от раны пьющего души клинка, поднялся на пик Ледяной Короны, где, слившись с Нер'зулом, стал новым Королём-Личом. Мир Каэль'таса пошатнулся. Его идол оказался вовсе не так совершенен и неуязвим, как ему казалось до этого. Да, Иллидана удалось спасти и доставить обратно в Аутланд, но ранен он был очень тяжело, почти смертельно, и выздоровление заняло долгие месяцы, в течение которых принц кровавых эльфов оказался предоставлен сам себе. Всё это время он планировал и принимал решения сам, не советуясь с сюзереном и к помощи леди Ваэшж прибегая лишь изредка. Возвращение к полной самостоятельности дисбалансировало. С одной стороны, Каэль понимал, что это лишь временное явление, что господин скоро поправится, и всё станет, как прежде; но с другой он перестал себя чувствовать полностью защищённым и обнадёженным под властью Иллидана, напротив – ему стало казаться, что тот сам нуждается в неусыпной защите. Когда Владыка Аутланда физически, наконец, оправился, стало ясно, что его душевное состояние далеко от нормального. Апатия, частые уходы в себя и беспрестанная паранойя чередовались с приступами трудоголической активности, изматывающими тренировками подразделения охотников на демонов, какими-то тайными проектами и самоубийственно самоотверженными вылазками в миры Пылающего Легиона. Цели правителя и его первого помощника всё больше разнились между собой: Иллидан был ориентирован в космос, к планетам Легиона и войне с ними, Каэль'тас же хотел созидать – закрепиться в Аутланде, расширить границы, устранить мятежников; повелитель не препятствовал ему, но и не помогал. Трещину, пробежавшую между ними, никак не удавалось срастить – напротив, она становилась всё глубже и шире, постепенно превращаясь в овраг, в пропасть. Но так было только в сферах социальной, военной и политической, в быту же или в постели они легко возвращались к интуитивному пониманию друг друга, в считанными минуты восстанавливая разорванный, казалось, безвозвратно контакт, и общались с прежними взаимными сердечностью, чуткостью и теплотой. Этот странный парадокс их изменившихся отношений создавал у них самих ложную иллюзию того, что всё в порядке. Рабочие разногласия множились, но оба предпочитали не замечать этого, словно прячась от возможных невзгод под своей любовью. Регулярные визиты косметолога были чуть ли не единственным отвлечением от дел, которое Каэль позволял себе в то время. Засушливую атмосферу Аутланда и сравнивать было нечего с благоприятным воздухом Восточных Королевств Азерота. Здесь, конечно, его чувствительная кожа страдала не так сильно, как на морозах Нортренда, и всё же уход и питание ей требовались. Будучи аристократом, пусть и проведшим большую часть жизни в чужой стране, золотоволосый маг не считал, что забота о своей внешности – исключительно женский удел. У него имелась обязанность всегда и везде, при любых обстоятельствах выглядеть представительно и привлекательно, и косметолог в этом деле был незаменим. Забросив уход за собой в период после разрушения Квель'Таласа Плетью – не столько по собственному почину, сколько в силу обстоятельств, ведь обслуживавший его специалист был человеком и остался в Даларане, – квел'дорей, ставший син'дореем, вернулся к обыденным ритуалам при первой возможности. И надо признать, что бывший косметолог нынешнему и в подмётки не годился! Флегонт не только был исключительным знатоком всевозможных кремов, умелым специалистом масок и лечебного массажа, искусным визажистом, виртуозно маскирующим дефекты кожи, мешки под глазами и трещины на губах, но и неплохим бытовым магом, способным применять электричество, сжатый воздух и холод в терапевтических целях. Теперь Каэль удивлялся, как мог проглядеть такое сокровище среди своих слуг, и даже потратил время на сбор сведений о его биографии. Кир'элим оказался сыном виноторговца из Сильвермуна, потерявшим всю семью при разрушении города нежитью. Это объясняло, почему принц, бывший в то время членом Совета Шести в Даларане, не помнил его. Простонародье, в основном, не допускалось в окружение представителей династии Санстрайдеров, но Каэль, с юности много общавшийся с людьми, был склонен показывать порой широту взглядов, делая исключения для некоторых слуг. В настоящем таковым – после соответствующей проверки, конечно – стал Кир'элим Флегонт. …Странные, чужеродные, неизвестно откуда берущиеся мысли начали одолевать Каэль'таса вскоре после захвата орбитального корабля, называемого Крепостью Бурь. Они бы напугали его подозрением в том, что кто-то пытается управлять им, прорвавшись через ментальные защиты, если бы не одно "но" – вместе с ними появились ещё и сны, неизменно выставлявшие в ночи контраргументы дневным безумным идеям. Днём ни с того, ни с сего ему вдруг могло взбрести в голову, что Иллидан ослаб после поражения в Нортренде, и, возможно, пришла пора оставить его – ради спасения своего народа. "Нельзя предавать одного, чтобы защитить многих [23]," – в ту же ночь нашептала тьма в его снах. Наблюдая днём за поглотившим Владыку Аутланда равнодушным оцепенением, перемежающимся спонтанными вспышками лихорадочной деловитости, принц ловил себя на мысли, что оба они – только мошки, которые будут раздавлены в кулаке Кил'джейдена, как только архидемон вспомнит о них. Но ночь предостерегала от отчаянья: "Причиной, по которой люди предают друг друга, является разница в их силе. Если они не верят в собственные силы, как они могут верить в других? [24]" Днём Каэль'тас порой думал: если уж связываешь свою судьбу с демонами, то к чему останавливаться на половинчатом решении? В ответ сны раздражённо насмехались над ним: "А рядом с силой присядет и предательство — слабость, которая ради того, чтобы примазаться к силе, готова топтать ногами ещё более слабых. [25]" Порой син'дорей припоминал днём ужасающие демонстрации мощи Кил'джейдена, которым был свидетелем, и говорил себе: "У кого больше власти и магических сил, тот и дать сможет больше." И обрывал сам себя с испугом, потому что думать так, значило уже почти что предавать сюзерена. "Тот, кому кажется, что предательство оплачивается, живет в мире иллюзий [26]," – согласно шелестели ночные грёзы. И подливали масла в огонь противоречий: "Ни один умный человек никогда не считал возможным верить предателю. [27]" И смеялись: "Предателей презирают даже те, кому они сослужили службу. [28]" А когда днём разочарование во многих идеалах и приобретённый за последние годы цинизм внушали Каэль'тасу, что личные привязанности – это лишь связывающая свободу решений требуха, от которой надо очиститься как можно скорее, ночь возражала: "Лучший способ сохранить своих друзей — не предавать их. [29]" Откуда брались в его голове все эти афоризмы и апофегмы молодой эльф не знал. Возможно, он вычитал их когда-то в библиотеке Кирин-Тора [30]?.. Точно не припоминалось, но несомненным благом было то, что эти сентенции составляли отличный баланс дневным безумным идеям, и так удавалось сохранять собственную внутреннюю стабильность. Хотя в иные ночи шёпот назидательных изречений исчезал, зато снились возбуждающие и ужасающие одновременно реалистичные видения наказаний и изнасилований Иллидана в неком тёмном загадочном месте, напоминающем инфернальную тюрьму. Принц кровавых эльфов гнал такие сновидения прочь и убеждал себя с искусственным смехом: "Нервы, это всё нервы! Надо просто побольше отдыхать." И переключился на более значимые проблемы – например, на никак не улучшающееся душевное состояние своего сюзерена, на попытки вернуть ему вкус к жизни и стремление к достижениям. Однако здесь таилась новая угроза его душевному спокойствию – основная угроза, если вдуматься… Тяжело раненный, так до сих пор и не восстановившийся окончательно полудемон был уязвим перед генералом Пылающего Легиона, с которым заключил договор. Разумом Каэль всегда понимал, что герой его юношеских грёз отнюдь не непобедимая бесчувственная глыба, но когда любовник начал иногда отдавать ему главенство в постели, проникся этим окончательно и бесповоротно. Понимание того, что стал первым и единственным, кому это могущественное, буквально пронизанное магией существо, этот древний прекрасный представитель их расы, добровольно отдался, доверился в полную власть, кружило голову и превращало веру в свои силы в хлещущую через край самоуверенность. Иллидан не сказал, но показал – ему, Каэлю, – что он тоже уязвим, что ему тоже нужна защита. Иллидан защищал всех, кого признал своими подданными, но кто заботился о нём, кто защищал его самого? Только Ваэшж, быть может. И Каэль – в боях, по присяге и от влюблённости, но теперь ему стало казаться, что этого недостаточно. Требовалось найти долговременное решение, которое обезопасило бы Владыку Аутланда от гнева Кил'джейдена. И тогда принц кровавых эльфов понял, что должен делать – понял, для чего ему во снах так долго подсознание нашёптывало изречения о предательстве; понял, как он может защитить любимого, пока тот слаб. Надо было всего лишь занять его место перед ман'ари и выполнить всё требуемое архидемоном вместо него. Просто всё казалось только на словах. – Сперва Альянс подвел мой народ, потом иллидари. Неважно. Я все равно живу, для того чтобы мстить. Кровь – эльфам крови! Солнце – Солнечному Королю! Энергия… сила… Мои люди без них не могут. Он знал, как готовить речи и произносить их, по харизматичности лишь немногим уступая в этом своему учителю и господину. Ему не нравилась декларируемая им ложь (особенно часть, касавшаяся принятия короны), но должен же он был представить на суд общества хоть какие-то объяснения своим поступкам! По крайней мере, от него не требовалось в открытую обвинять и ругать Владыку Аутланда. Язык не поворачивался. Хотя, конечно, заявление, что иллидари подвели кровавых эльфов, отдавало абсурдом, этаким массовым раздвоением личностей: в конце концов, син'дореи сами только что были частью войск Иллидана, и, следовательно, подвели сами себя. Впрочем, логику в провозглашениях причин раскола искали немногие. Каэль'тас опасался того, что Иллидан не поверит в его измену и готовился его переубеждать, а также задействовал все свои тщательно оттренированные в юности навыки по сокрытию своих истинных чувств, чтобы достоверно играть роль ренегата перед возможными шпионами Легиона, но ничего этого не потребовалось. Покинутый любовник не пожелал ни увидится с ним, ни поговорить. И это было безусловно к лучшему, хотя и вызывало горечь и боль. Роль предателя быстро стала принцу син'дореев тяжела, почти непосильна. Многие эльфы крови не поняли поступка своего предводителя; нашлись и те, кто откровенно роптали. Мысли самого Каэль'таса странно путались, и теперь он нередко начинал верить в то, что предал сюзерена ради более верного исцеления своего народа от жажды магии. В другие моменты он вспоминал, кто обещал ему этот "верный" способ, и до слёз смеялся над самим собой. А ещё были сны – кошмары о пытках и сексуальном насилии, творимых по воле Кил'джейдена или им самим – но теперь уже не с Иллиданом, а с самим Каэлем. Огненный маг не знал, чем считать эти видения – воплощением своих неосознанных страхов или предостережением судьбы, но он радовался тому, чему можно было – тому, что Иллидана он больше не видит там, в застенках инфернальной тюрьмы. А он сам… Ну, что ж! Сам он потерпит. Тем более, что хотел именно этого – заменить Иллидана собой во всей зоне доступности Кил'джейдена. И, кроме того, порой, думая о том, какую боль, должно быть причинил возлюбленному своим уходом, полагал также, что заслужил наказание. Небольшое облегчение приносили регулярные визиты Кир'элима Флегонта. – Успокойтесь, ваше высочество, – увещевал полуэльф, лёгкими массирующими движениями втирая крем в ладони принца, как и всегда к концу дня пересохшие и огрубевшие. – Вы делаете это для него. Когда время придёт, вы расскажите ему, почему так поступили. И он непременно поймёт, не сомневайтесь! – Но простит ли? – прошептал скорее сам себе, чем собеседнику Каэль'тас. – Можно ли простить предательство? Особенно такое: грубое, жестокое и беспринципное! – Предательство всегда жестоко для предаваемого, а беспринципность – это не то, что для вас характерно. Об этом известно всем, это помнит и он, даже сердясь на вас. Грубость? Забудьте про неё. Лорд Иллидан – не изнеженная придворная девица. Если он узнает, что все ваши претензии в его адрес – ложь, что они не идут от сердца, он тут же забудет про них. Его поносили словами и похуже ваших… – Вот именно! – син'дорей оттолкнул слугу, взвился на ноги и заметался по комнате. – И теперь я уподобился всем тем, кто, не понимая его подвига и жертвы, хулил его веками! Это сводит меня с ума! Кир'элим подошёл, мягко ступая по тонкому тканому ковру, и, осторожно взяв принца за плечи, направил его обратно к столу и стулу. – Успокойтесь, ваше высочество, – повторил он. – Всем сейчас тяжело. Вы знали, что так будет. Укрепите свой дух и держитесь. Ведь вы… – Ведь я делаю это ради него, – выдохнул золотоволосый эльф, падая обратно на стул, занимаемый во время косметологических процедур. – Верно. Для всех нас, но для него – в первую очередь. Потому что без него нам не достичь былого величия. Потому что ему мы обязаны всем достигнутым – всем, что имеем. Потому что он нужен нам, – и чуть слышно: – Потому что я не могу без него… Больше не смогу! Проклятие или благословение моей расы – так глубоко влюбляться?.. В этом смысле тебе повезло, что ты полукровка, Кир. – Вы справитесь, мой принц, – уверил Флегонт, возвращаясь к делу. – Вы спасёте его, как запланировали. Враги не получат его, не нанесут ему невосполнимого урона. Верьте в это, повторяйте себе это постоянно, и успех непременно будет сопутствовать вам. Резко сглотнув, Каэль'тас перехватил руку полуэльфа и несколько мгновений удерживал её, глядя в голубовато-серые глаза поверенного своих тайн. – Спасибо, – сказал он. – Спасибо за то, что ты здесь, Кир. И спасибо за то, что вскоре сходишь к нему и принесёшь мне о нём вести… Ты ведь сходишь? Кир'элим кивнул и пошевелил запястьем, намекая, что не прочь бы освободиться из захвата. Принц отпустил его. – Он не возбраняет тебе перемешаться между Чёрным Храмом и Крепостью Бурь? – Он, как и вы, считает меня источником полезных сведений. – И не пытается добиться ответа, кому ты верен? – Я – син'дорей, – улыбнулся красноволосый мужчина. – Я – иллидари. Он не заставляет меня выбирать. Как и вы, выше высочество. – Но я-то знаю, что у нас с ним, по-прежнему, общий путь, единые цели, пусть так уже и не кажется со стороны, а он считает, что я его предал… – Я не знаю, что считает лорд Иллидан, и вы не спешите делать скоропалительные выводы об этом. Он – загадка. Могущественная, прекрасная, великолепная загадка, не правда ли? Поэтому мы ценим его, поэтому хотим защитить. Повторяю: не спешить судить, не спешите отчаиваться. Сбитое тревогами дыхание молодого эльфа постепенно выравнивалось. – Хорошо, – пообещал он. – Спешить я не буду. Несмотря на данное обещание, незаметно для себя Каэль'тас днём всё чаще погребал под сторонними мелочами, выбрасывал из сердца, стирал из памяти причины, приведшие его на службу к Пылающему Легиону, но ночь напоминала ему об этом раз за разом вместе с похотью, вынужденным возбуждением и болезненным краткосрочным удовлетворением от развратных игр в недоступной, а, может, и вовсе несуществующей цитадели краснокожего эредара: "Помни, для чего ты здесь. Как можно чаще произноси это вслух – но только здесь. Здесь можно.", "Забудешь – станешь предателем взаправду. Тогда всё сделанное окажется напрасным. Дороги назад не будет. Хочешь попробовать?.." и " Зачем нужно страдание? Чтобы ты не забывал, почему пришёл ко мне; чтобы помнил, что это не просто сон.". "Вспоминай правду о том, что было! Вспоминай первоначальную реальность!" – нередко твердил знакомый голос в его снах. Он сохранялся в памяти недолго по пробуждении, постепенно удалялся, утекал, рассеивался, оставляя после себя недоумение с привкусом горечи. Если в первые недели после своего "предательства" огненный принц едва удерживался оттого, чтобы не броситься обратно в Чёрный Храм – к возлюбленному господину, всё объяснять и вымаливать прощение, то чем дальше, тем больше он допускал и даже начинал верить, что решение бросить сюзерена ради более могущественно покровителя было настоящим и единственно правильным. Остывающее сердце не могло припомнить прежних горячих чувств. И только назойливые сны не позволяли уверовать в хитросплетение новых хладнокровно-циничных дум окончательно. "Что может быть унизительнее для предавшего, чем сознание того, что его предательством не сумели как следует воспользоваться. [31]" Эта фраза, ночным шорохом проникшая в сны Каэль'таса, стала анонсом событий в Змеином святилище водохранилища Койльфанг. Ваэшж пала. На печаль по погибшей боевой подруге, не раз спасавшей ему жизнь, времени не было. Принц кровавых эльфов понимал, что враги скоро придут и за ним, но это его не смущало – только вводило в ступор осознанием того, что он, как и леди нага – всего лишь проходные фигуры для мотивированных жаждой наживы и пропагандой наёмников, промежуточные цели на пути к Владыке Аутланда. И какое-то удушающее предчувствие заставляло вспомнить Нордренд, не позволяло поверить в возможность победы. Страх за возлюбленного и ожидание крушения всего, что строил, погрузили син'дорея в алый туман ярости и отчаянья. Он не мог, не хотел верить в то, что Ваэшж мертва. Желание сделать хоть что-то, чтобы компенсировать её смерть и предотвратить гибель ещё более страшную, потерю ещё более значимой жизни, оборачивало его жажду разрушения на всё, до чего он мог дотянуться. Собственные сородичи стали мало чего стоить в его глазах. Зачем они оставались здесь, если должны были защищать Иллидана в Чёрном Храме?!.. Мысли путались. Порой ему казалось, что ради них он пожертвовал своим возлюбленным сюзереном, и тогда ненависть к ним сжигала его почти реальным огнём. Но в другие моменты он вспоминал, что никакого предательства не было, а жертвовал он до сих пор только собой, и мог лишь тоскливо вопрошать звёздную тьму, когда и почему всё так запуталось, что он не способен теперь отыскать даже причин собственных поступков. Это продолжалось недолго – ровно до тех самых пор, когда и за его головой пришли пресловутые наёмники [32]. …Двойственное понимание собственных мотивов – или точнее: почти полное его отсутствие – практически парализовало Каэль'таса Санстрайдера. Тактический талант и опыт боевого мага подсказывали ему, что атаковать надо всей массой, противопоставляя количеству количество. Однако почему-то он совершал несвойственную себе вопиющую глупость – и неподвижно стоял на месте, выплёскивая на пришельцев бессмысленную словесную шелуху и посылая на смерть одного за другим своих советников поодиночке. Он хотел сам вступить в сражение, пытался даже, но что-то ему не давало – его тело просто не подчинялось желаниям и даже прямым приказам разума, оставаясь на месте. Когда же оцепенение спало, и ему позволено было, наконец-то, вступить в бой, поражение было уже неизбежным. Победив и разграбив крепость, наёмники убрались восвояси. Умирая, Каэль думал, что потерял всё, что только можно было, так и не достигнув ни одной из поставленных целей, и просил прощения у Иллидана, к которому сейчас приближались враги – просил хотя бы мысленно, потому что иной возможности уже не оставалось. Но генерал Пылающего Легиона не дал ему умереть. Кил'джейден воспользовался ситуацией в свою пользу и прислал своему новому слуге саргерасову жрицу, чьё колдовство сохранило тому жизнь, но взамен постепенным ходом превратило в полуразумное существо, своеобразного голема Скверны – того, кто больше ни на что не претендовал, не мог ни в чём обвинять, не думал протестовать или возмущаться, а послушно и даже с восторгом выполнял приказы хозяина, готовя попытку его проникновения в Азерот. Впрочем, один бунт эльфийского принца архидемону всё же пришлось выдержать. Агония Каэль'таса была длительной, выжившие син'дореи подтянулись к нему после ухода захватчиков, подняли его, перенеси в личные покои, раздели и уложили в постель, а косметолог, бежавший из Чёрного Храма, успел донести до него весть о гибели Владыки Аутланда. В изменённом состоянии сознания, на грани смерти отчётливо вспомнилось всё: ночи в призрачной темнице, жадные щупальца, терзавшие тело, руки ман'ари, его когти и его вторжения, и посулы, обещания, заверения Кил'джейдена в том, что спасти Иллидана Стормрейджа можно, лишь досконально следуя плану… А ещё вдруг вспомнилось о наличии магического канала связи с эредаром, имеющегося у принца кровавых эльфов с тех самых пор, как он пришёл на поклон к генералу Легиона. Воспользовавшись им, несмотря на своё самочувствие, син'дорей бросился на встречу буквально стремглав – отделяя свой эфирный образ и посылая его вперёд, едва только ощутив искомое присутствие где-то вдали карманного пространства. – Обманщик [33]! – пусть это слово и являлось титулом Кил'джейдена, сейчас оно было произнесено, как обвинительный эпитет. – Ты обещал мне, что так я спасу Иллидана! – Ты и спасёшь. Мы просто не обговаривали сроки и то, от чего именно его нужно спасать. – Как можно спасти мёртвого?! – Можно подумать, он станет первым демоном, вернувшимся из Круговерти Пустоты [34]. Безумная надежда: – Ты можешь поклясться мне, что он вернётся?! Душная тишина, словно в дыму прогорающего костра. – Нет. Возможно, он слишком эльф, чтобы возродиться как демон. – Тогда к чему были эти слова? – Над возрождением эльфа властны боги. Подумай от этом, маленький принц. Есть разные пути возвращения в мир живых, и пока ты будешь ждать Иллидана, он не будет для тебя потерян... Архидемон явно собирал добавить что-то ещё, но обезумевший от боли умирающего в материальной реальности тела, от горя и терзающего чувства вины Каэль'тас не желал его слушать дальше. – Ложь, всё ложь! – выкрикнул он. – Каким же я был дураком, что позволил себе обмануться твоими словами! Никогда… никогда-никогда… Никогда больше не стану тебя слушать! И действительно зажал себе уши руками, словно это могло помочь в мире фантомов. И Искуситель отступил, оставив в этот раз син'дорея наедине с его отчаяньем – у него было ещё достаточно времени впереди, чтобы переубедить огненного мага и восстановить над ним контроль, чтобы тот об этом не думал. Вернувшись из своего краткого мистического путешествия, Каэль долго лежал в постели, бездумно глядя в потолок. Горе пролилось дорожками слёз, гнев прогорел, неослабевающая боль терзала, грозя потерей сознания. Всё лишилось смысла, силы кончались. Он хотел умереть – как можно скорее. Он даже не понимал, не помнил уже, почему находится здесь. Жить исключительно ради своего народа он не умел, хотя пытался и даже научился маскировать свою неспособность к этому. Политика никогда не привлекала его, только бои и магия горячили кровь… А Иллидан – самое яркое и прекрасное пламя, которое ему довелось увидеть в своей жизни. И если это пламя погасло, то имело ли смысл поддерживать своё? Пусть прогорит до углей и померкнет тоже. Син'дореи справятся и без него. Свято место пусто не бывает: правитель всегда найдётся. И, возможно, окажется лучшим, чем Каэль'тас. Династии на троне должны порой сменяться – спросите у людей, и они подтвердят это. Санстрайдеры не справились. Пора сдаться и отступить. Уступить корону, ведь недаром он не принял её ещё на руинах Сильвермуна… [35] Да и нечего было принимать, честно-то говоря. Король нужен лишь при наличии королевства, а если такового больше не существует, то и монарший титул – бессмыслица, а корона – атрибут несуществующей власти, пустое украшение. Он не желал становиться правителем даже с поддержкой Иллидана – не чувствовал себя достойным, не считал себя в праве. Кроме того, не хотел нагружать сюзерена дополнительной ответственностью и снова сталкивать его лбами с теми, кто запретил ему возвращаться в Азерот. Впрочем, если бы Иллидан сказал ему надеть корону, он сделал бы это – но только ради него… Наверное, государственным деятелем нельзя родиться; воспитание и образование, но, прежде всего, целеполагание и основные устремления определяют его. Каэль стремился к магии, самосовершенствованию и личному счастью – три эти ценности стояли на первом месте, как бы он не изображал иного. Отец и маги Кирин-Тора не смогли воспитать в нём ответственного наследника. Он был готов сражаться за свой народ, вести его в боях и поисках, но не чувствовал себя способным править им. И если сосредоточение его главных устремлений – лорд Иллидан – был мёртв, то обесценивалось и всё остальное, и не оставалось сил притворяться, что оно значимо… Он всё-таки попытался встать, потребовал домашнюю мантию, но слуги поспешно уложили его обратно – слабого, беспомощного, и позвали Кир'элима Флегонта. Едва ли косметология была тем самым искусством, что требовалось умирающему принцу прямо сейчас. Просто больше никого из его доверенного окружения вокруг не осталось: одни обернулись против него, другие умерли за него, третьи сбежали, и полуэльф оказался чуть ли не единственным, чьим присутствием верные син'дореи надеялись успокоить своего предводителя. Кир'элим появился вскоре. Расставил свои баночки на столе, одну взял в руки, присел на край кровати и приступил к работе. Молчал после приветствия, словно давеча ничего не случилось. Его господин тоже не говорил ничего, и только его тяжёлое дыхание нарушало тишину. Однако через четверть часа, обихаживаемый умелыми руками Флегонта, золотоволосый эльф всё же бессильно прошептал тоже самое, что с яростью выкрикивал во снах. Потому что не только архидемон, но и втёршийся в доверие провидец-полуэльф пообещал ему когда-то спасение Иллидана, как результат мнимого предательства. – Вы спасёте его, – тут же отозвался Кир'элим. – Не сомневайтесь. Непременно спасёте! Позже. Я говорил вам, что чётко видел это. Не забывайте, что он наполовину… а, возможно, уже и больше, чем наполовину, демон, а всех демонов, убитых вдалеке от Круговерти Пустоты, она возрождает рано или поздно. Не спешите отчаиваться. Дороги судьбы загадочны, и всё ещё может… – Он мёртв! – выдохнул Каэль'тас и набрался сил оттолкнуть успокаивающе порхающие по его телу руки. – Я больше не верю тебе, лживый наушник. Уходи. И не возвращайся, иначе узнаешь на своей шкуре, какова может быть месть, – ядовито-горький смешок, – демонического принца!.. …Каэль'тас Санстрайдер находился на грани забытья последних стадий предсмертной агонии, когда шиварра вживила ему в грудь – прямо в смертельную рану – камень, наполненный энергией Скверны. Учитывая его состояние в этот момент, возможны были галлюцинации. Быть может, это был лишь морок, но ему казалось, что рядом с Делриссой в течение всего процесса стоял настороженный и чем-то недовольный, но бестрепетно самоуверенный полуэльф с ализариново-сияющими волосами и нежным голосом обещал оторвать демонице руки, если она сделает хоть что-то не так. А потом потянулась бессмысленные дни, наполненные рутинными неинтересными делами. Стоящим внимания был только зелёный камень в собственной груди, исходящее от него тепло и необъяснимое ощущение любимого присутствия. Каэль беспрекословно выполнял все пожелания Кил'джейдена, стремясь лишь к одному – поскорее уединиться с самим собой и полностью отдаться обмену энергиями с вросшим в него артефактом. Он даже без возражения согласился принять титул Солнечного Короля, хотя много лет противился этому. Только малая часть личности принца син'дореев, сохранившаяся в неприкосновенности (как казалось ему самому, в странном месте – между магическим камнем, поддерживающим в нём жизнь, и едва бьющимся сердцем), заставляла задаваться вопросом, что значил тот мираж командующего высшей демонессой Кир'элима, да и наваждение ли это было, вообще. Но то бывали лишь минутные отвлечения – большую часть времени неизменённая часть личности огненного мага дремала, прижавшись к камню, купаясь в источаемом им уюте. Опытный волшебник, Каэль не смог бы объяснить ни себе, ни окружающим (да и не слал бы пытаться сделать это), почему похожий на октаэдр многогранник дарует ему ни с чем несравнимое чувство умиротворённости, защищённости и покоя, какое прежде он испытывал только рядом с Иллиданом Стормрейджем. Объяснить не мог – но это было. И заставляло критичную часть его личности впадать в сладкую дрёму – мечту о потерянном и невозвратимом, оставляя тело на милость самых примитивных страстей, почти животных инстинктов и затуманенного Скверной разума, которые и привели его, в конце концов, в родные мир, страну и столицу, где он был назван, наконец, Королем-Солнце, хотя так и не был коронован – привели к Солнечному Колодцу, очередному поражению и… теперь уже не отменимой смерти. -------------------------------------------------------------------------------------ПРИМЕЧАНИЯ:
[21] Напомню, что в третьем Warcraft'е Каэль, в основном зовёт Иллидана "Мастером", но поскольку многозначность этого слова в русском языке почти не проявлена, напрямую его использование зачастую смотрится неуместно. Переводить как "Учитель"? Слишком много ненужных ассоциаций это бы вызывало, по-моему. Переводить как "Хозяин"? Ну, совсем никуда не годится – особенно из уст принца высших эльфов! Поэтому я остановилась на более далёком от буквального, но спокойно-нейтральном варианте "господин". [22] Просто попытайтесь отстранённо представить себе ситуацию: законопаченная подземная тюрьма, десятки женщин-стражниц и один узник-мужчина (молодой, здоровый и красивый, кстати) – и так навечно по приговору. Вы вправду думаете, что тюремщицы не пользовались своим положением?.. Ну, хорошо, предположим, что большинство из них были невероятно морально устойчивы и воздерживались от покушений на доступный объект сто, двести, пятьсот лет. Но десять тысяч?! Все без исключения?! Не верю. Теперь представим обратное. Десять тысяч лет удовлетворять толпу… пардон, орду женщин по их первому пожеланию и теми способами, которыми им заблагорассудится?.. Честно говоря, у меня, вообще, есть большие сомнения, что после такого марафона Иллидан может испытывать произвольное влечение к женщинам. [23] Из романа Мариам Петросян "Дом, в котором...". [24] Слова персонажа Хао Асакура из 59 серии аниме "Король шаманов" (Shaman King). [25] Из повести Кира Булычева "Последняя война". [26] Из романа Дмитрия Емеца "Первый эйдос" серии "Мефодий Буслаев". [27] Изречение Марка Туллия Цицерона. [28] Сентенция Публия Корнелия Тацита. [29] Мысль авторства Уилсона Мизнера. [30] Кирин-Тор или Кирин'Тор (Kirin-Tor или Kirin'Tor) – это совет волшебников (или сенат магов) королевства Даларан, центр обучения всех чародеев Восточных Королевств Азерота. Предположительно, написание его названия через дефис характерно для людей, а с апострофом – для эльфов. [31] Цитата Фазиля Искандера. [32] Когда я пишу "наёмники" у меня иногда возникает чувство сюрреалистического абсурда. Впервые я его испытала, ещё когда писала "Истории" по Neverwinter online, а здесь оно усугубилось. Попытайтесь немного отстраниться и взглянуть на искорёженные онлайновками истории игровых миров со стороны. Вам не кажется бредовым, что какие-то *наёмники* (так называемые герои, странники – приключенцы) проносят всё и вся и в итоге решают судьбы Вселенных? Я понимаю, что игрокам, погруженным в WoW выше маковки, это сделать трудно, и всё же попытайтесь – очень советую! Возможно, ощутите себя Алисой, вокруг которой рассыпается карточный домик. Потому что так не бывает – во всяком случае, в нашей реальности. (Может быть, только потому что наша реальность – это игра более достоверная, более тщательно проработанная, чем Warcraft?.. И тем не менее!) [33] Вообще-то, это основной дескриптивный титул Кил'джейдена – "the Deceiver", то есть дословно Обманщик. В русскоязычной традиции его обычно переводят как Искуситель, но, на самом деле, Обольститель более точный перевод. А уж для контекста моего фанфика ещё и более уместный. :) Поэтому я использую все три варианта – на выбор в зависимости от контекста. [34] "Круговерть Пустоты" – это креативный перевод названия Twisting Nether. Я бы даже сказала весьма креативный, учитывая то, что дословный перевод будет "скрутка (или скручивание) нижнего" или, если более литературно, то "извилистый нижний" ("мир" – подразумевается). Дословный перевод довольно бессмысленно звучит, поэтому на русском языке это место фактически переназвали, следуя определению: "Извилистый Нижний (также известный как бесконечная пустота, Нижний и нижний мир) – это астральный план между мирами, описанный как линия между приливами Света и потоком Пустоты. В начале был Свет, и была Пустота, и давным-давно они столкнулись, создав параллельные царства Великой Тьмы Запредельной и Извилистого Нижнего. Нижний — это эфирное измерение хаотической магии, которое соединяет мириады миров Вселенной." Не слишком удачная, на мой вкус, попытка воспроизвести пирамидальную структуру нашего мира согласно эзотерическим воззрениям. Почему не слишком удачная? Да потому что Круговерть Пустоты – это параллельный план существования, место, физически проявленное в космосе Warcraft'а, хотя и названо астральным. Впрочем, учитывая то, что канон WoW'а постоянно дописывается, вероятно, разработчики скоро придумают, как это исправить. :)or:( [35] Вообще, перемещения Каэля во время нашествия Плети на Лордерон выглядят очень странно: побежал туда, побежал сюда, потом опять туда – и умудрился ни разу не столкнуться с движущимся в тех же направлениях Артесом. Исходя из диалогов Warcraft III, у меня есть сильное подозрение, что первоначально ни о каком возвращении принца в Квель'Талас речи не шло, и разрушенного Сильвермуна он не видел, и остатки осквернённого Солнечного Колодца, соответственно, не уничтожал (поэтому даже и не знал причины возникновения своей жажды магии), а всё время находился где-то около Даларана (понятное дело, не в нём самом). И тогда, кстати, становится совершенно ясным, почему Каэль'тас остаётся принцем, а не становится королём к началу кампаний "Ледяного Трона". (Эх, всё-таки WoW местами очень исказил первоначальную логику событий! :((() Склоняясь к этой версии, я полагаю, что воспоминания Каэль'таса о его родине были сильно изменены, о чём он сам на данном этапе повествования ещё не подозревает.