Додекаэдр Warcraft: грани предательства

Худшее из злодейств — даже не погубить живую душу, а душу умершую к жизни воскресить и потом снова, уже окончательно, уничтожить. Борис Акунин "Пелагия и чёрный монах"

Преданный одними ради всеобщего блага, проклятый и непрощённый другими, снова используемый для великой цели – словно сломанный меч, который был перекован. Его воскресили – для того лишь чтобы не позволить тёмному титану занять его сохранённое безумной тюремщицей тело. И снова потребовали убивать – как всегда, демонов. Его не спрашивали хочет ли он этого. Его, вообще, не спрашивали ни о чём. Как и всегда, у благочестивых праведников имелись для него слова о долге и необходимости искупления вины. Он не помнил за собой никакой вины… И даже долга. Но только поначалу. Чем больше прояснялся разум от умиротворённого марева спокойствия и тишины смерти, тем чётче проступали в памяти директивы, от которых невозможно было сделать ни полшага ни вправо, ни влево. Как и всегда, он не мог отказаться. Уничтожить Пылающий Легион. Во что бы то ни стало. Любой ценой. Память подсказывала ему, что такова его собственная цель – основной жизненный приоритет, выработанный ещё в ранней юности. Память подсказывала… Но он больше не верил памяти. Он слишком устал. (Возможно, просто не выспался за краткий период смерти?..) Однообразность опостылила, и даже азарт для боя приходилось брать из желания поскорее заснуть снова. Идею переродиться в Свете, превратившись в какого-то там Избранного, каким он якобы должен был стать изначально, если бы не пошёл к Саргерасу, Иллидан отверг со скепсисом и возмущением, которое пришлось взвинтить в себе до уровня освободительного гнева, чтобы победить навязывающую ему свою волю наару. Недолгая вспышка живых чувств, быстро угасших в рутине. На Виндикааре, когда он не сражался и не обсуждал тактические планы, он уходил в себя. В состоянии транса или полудрёмы его обступали странные видения. Порой он видел Каэль'таса, обустраивающего какие-то огромные покои в незнакомом дворце – сияющего хорошим настроением и красотой Каэля, не обезображенного ещё жаждой магии и Скверной, каким он был в последние дни жизни по воспоминаниям син'дореев. Порой тот обсуждал что-то с Ваэшж – расслабленной, безмятежной и какой-то домашней, представавшей то нагой, то высокорождённой эльфийкой. Она улыбалась Каэлю, и тот порой даже смеялся в ответ на её слова. О чём они говорят, видения не доносили, но было примерно ясно и так: принц выбирал расцветку для декорирования помещения – кирин-торский фиолетовый, квел'дорейский синий или син'дорейский алый. Он, очевидно, собирался здесь жить. Или готовил комнату для какого-то гостя?.. Иллидан знал, что всё это нереально, но отдавал предпочтение этим видениям перед окружающей действительностью. В них были мир и уют, каких он никогда не знал, в реальности же – бесконечный бой и отчуждённость, а то и ненависть со стороны окружающих. В другом видении комната была уже почти готова – оформлена с использованием всех трёх цветов, – и эльф препирался с нагой по поводу размещения фонариков, напольных ваз и нескольких довольно откровенных статуй… Резанувшая тоска была одновременно горькой и сладкой. Что-то похожее на ревность шевельнулось в душе, но надежда на то, что Каэль где-то может быть жив, беззаботен и счастлив, была сильнее. Иллидан не надеялся на встречу. Просто не смел. Он не верил ни в благосклонность богов, ни в свою удачу. Лишь наблюдал видения то ли желаемого, то ли действительно где-то происходящего, позволяя себе испытывать эфемерные отголоски быстро ускользающей, но оттого не менее ценной радости – и находить в них силы проживать очередной день в действительности кровавой и… бессмысленной, как ему порой начинало казаться, бойни. Память – или нечто иное? – в его голове тут же возражала: "Победа в этом бою – смысл твоей жизни. Ты всегда этого хотел. Ты отдал всё для этого. Ты живешь ради этого. Ты создан для этого." Вот в "создан" почему-то верилось, а во всё остальное – уже почти нет. Когда он видел Каэля и Ваэшж во снах и медитативных грёзах, их жизнь и благополучие казались ему высшим и лучшим смыслом. А Легион… "Ну, что Легион? Не ты, так другой – рано или поздно, так или иначе, но кто-то сделает это – неизбежно. Победит их. Не нужно думать, что без тебя не справятся. Иначе зачем было отказываться от избранничества? Тогда надо было принять его – и сражаться в одиночку. Но раз уж не принял, отступи на задний план, дать победить другим. Они и без тебя обойдутся." Однако с такими мыслями нечто внутри него неустанно и властно боролось. Память, вообще, говорила ему много чего… помпезного, патетичного, обязывающего к действиям. Он не спорил – но и не соглашался. Уже на первой фазе масштабной войны миров собственное раздвоение личности, впервые застигшее его перед смертью, стало для него очевидным. Впрочем, оно никак не беспокоило его. "Правильный" Иллидан – такой, каким требовала от него быть память – сражался, убивал и был готов жертвовать собой без колебаний. "Неправильный" Иллидан жил только видениями о новой жизни своих погибших соратников и не желал от окружающих ничего, кроме того, чтобы его оставили в покое – дали заснуть… Или умереть. Отдохнуть, так или иначе. Даже победа над Кил'джейденом почти не затронула чувств. Только напомнила, что "порой руку судьбы нужно направить", и подала идею не закрывать разлом между Аргусом и Азеротом – потому что он не хотел больше ждать. Потому что эта война должна была закончиться – раз и навсегда. …В период отдыха перед последним боем ему приснилось и вовсе нечто несусветное. [36] Невообразимо огромный зал с амфитеатром по всем четырём стенам. Постамент или, скорее, движущаяся платформа посреди лавы. Он сам на ней в сопровождении Каэль'таса, незнакомого эльфа крови в одеждах целителя и Ваэшж с мирмидоном. Кил'джейден, провозглашающий его признанным правителем Аутланда и Лордом Предательства, в окружении десятков высших демонов всевозможных родов, в том числе, и нескольких эредаров. Сомнение с оттенком горечи в шепоте Каэля: "Лорд Предательства?.. Я хотел бы услышать нечто другое... Кто-то предавал его, мы были ему преданы, но..." Утешительные нотки под флёром немного нарочитого веселья со стороны целителя-син'дорея: "Смотри на это проще, кузен! Преданность и предательство – стороны одной монеты. Одно от другого не отделимо, а потому, дав повелителю титул Лорда Предательства, Кил'джейден одновременно нарек его и Лордом Преданности...", и ответ немного взбодрившегося принца: "Я не смотрел на дело с такой стороны... Возможно, ты прав!" Вмешательство прежде молчавшей Ваэшж: "И награда заслужена, а титул справедлив! Предавший лишь однажды, делая выбор между своей семьей и своей королевой, преданный неоднократно – кто знает о предательстве и преданности больше милорда Иллидана?.." Затем заговорил мирмидон… Диалог продолжался. Вокруг как будто бы трубили фанфары. Зубастая улыбка Кил'джейдена была пугающе дружелюбной, и архидемон, кажется, даже подмигнул ему, прежде чем вид зала ухнул куда-то вниз и размылся пепельной дымкой. …Долгий бой закончился закономерной победой, в которой давно уже ни у кого не было сомнений, потому что муравьи, если их много, могут съесть и слона. Иллидан оглянулся на отступающих к кораблю героев Армии Света: лица и фигуры, латы и мантии, разнообразное оружие. Толпа. Ему больше нечего было делать там, со всеми прочими. Свою задачу он, наконец-то, выполнил. А те, кем он дорожил, давно были мертвы. – Иллидан, мы сделали, что смогли, – провозгласил очевидное эредар-дреней Велен, пристукнув посохом. – Каждый шаг, каждая жертва – всё ради того, чтобы приблизить этот момент. Это был не ответ. Просто размышление вслух. Констатация факта. Попытка найти в себе восторг, радость, удовлетворение, хоть какую-то живую эмоцию, которая должна была бы сопутствовать пониманию того, что цель жизни достигнута. Но внутри пусто: нет даже отголосков подобных чувств. – Ты не вернёшься с нами… – Охотник ничто без охоты, – Иллидан смотрел то ли в небо, то ли вглубь себя, но теперь решил всё-таки бросить прощальный взгляд на последнего из праведных манипуляторов, общением с которыми изобиловала его жизнь; и в голос прокрался отголосок насмешки: – Разве не в этом моя судьба, пророк? – Судьба… – протянул тот и выдал престранный ответ: – Наше будущее от неё никогда не зависело. "Начало вечности проведший как узник, весь её бесконечный унылый остаток я буду тюремщиком. Это ли не судьба? – мысленно усмехнулся самый известный охотник на демонов. – Если нет, то подскажи, что это такое!" Но вслух он не стал поднимать риторических вопросов, а, отвернувшись от эредара, направился к центру Пантеона. Хотел он того или не хотел, ему всё-таки навязали избранничество. Виндикаар отчаливал в космос, когда Иллидан Стормрейдж был подхвачен бесцветно-сияющим потоком магии титанов и перемещён в созданную ими для Саргераса тюрьму. Он оказался там даже на несколько мгновений раньше побеждённого основателя Пылающего Легиона. Когда же появился и тот, полыхающий белым барьер окружил его. Грядущая вечность забвения здесь обещала бесконечный сон (или, быть может, даже смерть), если суметь ею воспользоваться. – Наконец-то, – с хищным, пусть и нерадостным торжеством усмехнулся Иллидан и шагнул в ослепительный пожирающий свет…