— — —
Первое, что сделал Пёрплд, когда узнал Квакити – вмазал ему по лицу. С воплем парень отлетел назад, больно ударившись о землю, а затем со стоном поднялся на локтях, держась за болящий, и, очевидно, сломанный нос. – Ладно, – сказал он, – я это заслужил. – Я сначала хотел пнуть тебя между ног, но решил побыть вежливым. Ты же был так одержим оставляемым наследием. – Мои яйца тебе благодарны, – съязвил Квакити. Пёрплд смотрел на него с отвращением, скрестив руки на груди. – Если ты хочешь ещё раз взорвать мой дом, действуй. Теперь он застрахован и я точно не промолчу в полиции. Так что, как только так сразу ты будешь числиться подозреваемым номер один. Может быть, я даже навещу тебя в тюрьме. Один раз. – Я не хочу взрывать твой дом, – вздохнул Квакити. Ебать. И вот как им теперь разговаривать? – Мы можем поговорить? – Лучше мне акула руку откусит… хотя, знаешь что, так уж и быть. Валяй. – Пёрплд прислонился к стене и выжидающе посмотрел на него. – Постой, здесь? – вскрикнул Квакити и огляделся. Темный заплёванный переулок, две настолько переполненные мусорки, что пакеты вонючими кусами сваливались вокруг, какие-то бутылки. Похоже, Пёрплд тоже узнал его в «Ла Брюжуле», и специально, заметив что бывший наниматель следует за ним, завёл их в безлюдное место. Он знал, что Пёрплд будет мягко говоря не в восторге при новой встрече. И конечно, тот, оправдывая звание одного из лучших наёмников системы серверов, в два счёта обнаружил слежку. А дальше только дело техники: он неторопливо, как будто бесцельно гуляя, завёл соперника на своё поле, достаточно пустое, чтобы никто не помешал, а именно прямо в самый тёмный, самый холодный и самый отвратительный переулок на свете. Отчаянно захотелось вымыть руки, до крика хотелось. После этого разговора он очень долго простоял под горячим душем и сжёг этот комплект одежды. Оставшиеся после переулка на рубашке пятна выглядели очень сомнительно и он ну очень не хотел знать от чего они. – Не хочу проводить с тобой больше времени, чем строго необходимо, – откликнулся Перплд и ударил его ногой в живот. – Ак-окей, окей, чувак! – Квакити отполз назад. Уж больно ему не понравилась зловещая ухмылка Пёрплда. – Я просто хочу поговорить, клянусь! Никаких гнусных планов, никаких уловок, никаких манипуляций, обещаний и тому подоб- – Так говори. У меня, знаешь ли, время не бесконечное. И Квакити заговорил. О времени, проведенном во власти Шлатта, о полной беспомощности, которую чувствовал каждый проклятый день. О насилии, издевательствах и побоях, и о том, как он поклялся сделать все, чтобы никогда больше не чувствовать себя так…так… Как в бесконечной переросшей в маниакальную погоне за контролем всего и вся вокруг потерял не только человечность, но самоё себя. Жалкие нападки на окружающих его людей – таких же изгоев как и он сам – помогали самовыражению, «учили» тех насколько жесток на самом деле мир, «привязывали» их к его цели. Квакити рассказал своему бывшему подчинённому о своих последних мгновениях, с лозами в голове, в одержимости и беспомощности, о существовании безвольным отчаявшимся наблюдателем за мытаниями собственного, но не своего тела. Он рассказал ему о своей жизни в этом новом мире, о рождении в большой и скромной семье, где все любили друг друга за просто так, без условностей. Где ему не нужен контроль. Он рассказал ему о работе в ресторане, которым владели его родители, о том, как он и его братья и сёстры когда-нибудь возьмут на себя управление, как он доволен этим насле… Пёрплд застонал, и Квакити поднял глаза. Подросток всё ещё стоял, прислонившись к стене, засунув руки в карманы фиолетовой куртки. – Блин, вот только не говори мне, что это «Ла Брюжула». Не говори мне, что придётся искать другой ресторанчик мексиканской кухни! Блееен, и где мне найти заведение, которое будет хотя бы на уровне?! – Оооу, спаси- – Это не комплимент, придурок. – …но ты можешь остаться. Знаешь что, я дам тебе купон на следующие пятьдесят обедов на дом, ну, знаешь, для твоего космического корабля. – Родители поймут. Тем более, технически он даже не соврёт, просто немного приукрасит, дескать Пёрплд – бедный несчастный ребёнок в тяжёлой жизненной ситуации… пока тот не будет одеваться в «Supreme», всё будет в порядке. – Двести обедов, и мы в расчёте. Квакити проглотил испуганный крик. – Это грабёж! Пёрплд не впечатлился. – Это был дорогой космический корабль. Ты его взорвал. У меня на глазах. – Да, да, ладно! Вот что: ты получишь двести бесплатных обедов, если скажешь маме, что ты бедный сирота, который каждый день ложится спать голодным. Пёрплд пожал плечами. – Ага. Эх, а сколько слов то было, мол, «Я изменился!», «Я всё осознал!». И теперь ты хочешь, чтобы я солгал твоей матери. Это по-свински, знаешь? – Нет, подо- но я… – Он запутался в своих словах, прежде чем заметил озорной блеск в глазах собеседника. – Хорошо, это справедливое замечание. Но я изменился – тут я тебе не вру. В нашем старом мире я как закусивший удила конь нёсся к какой-то эфемерной цели и лишь в конце осознал, что это была всего лишь пустышка. Стремился оказать влияние, оставить след, сделать что-то такое, чтобы меня запомнили. И это желание не знало насыщения… Я до сих пор порой спрашиваю себя: «Какого чёрта мы творили все эти мерзости, Квакити? Какого же чёрта»? Много чего было сделано, Перплд, и большей частью навороченного гордиться никак нельзя. Пёрплд какое-то время просто смотрел на него – словно что-то искал – и Квакити изо всех сил старался выдержать этот взгляд. Затем подросток кивнул, – Ну окей, – и оттолкнувшись от стены, направился из переулка. – Что?… «Окей»?! Это единственное, что ты собираешься сказать после всего этого? Подросток раздражённо вздохнул. – Жди меня завтра. Я закажу самое дорогое блюдо из вашего меню. Я, нахрен, обанкрочу твою семью. Квакити оживился. В груди расцвела надежда. Пёрплд его не избил и не убил, даже не поиздевался, а наоборот, выслушал его исповедь, и, похоже, хорошо отреагировал на его извинения, сменив гнев на неохотную милость. Пёрплд не хотел полностью исключать Квакити из своей жизни. Бывшему владельцу казино дали шанс восстановить то, что было разрушено в первой жизни. – Кстати, на твоём месте, я бы поскорее оттуда встал. Там где ты лежишь вчера вырвало одного пьяницу. – ВАШУ Ж МА-— — —
Ничего не помогало. Ни обжигающе горячая вода. Ни мыло. Ни трение до волдырей и слезающей кожи. Они. Всё. Равно. Оставались. Грязными. Парень зарычал. Надо купить губки получше. Эти отстой.— — —
Первое, что сделал Фулиш, когда узнал Квакити – ударил его по лицу. Сильно ударил. Застонав, он приподнялся на локтях и посмотрел на другого. – Да, – прохрипел он. – Это я тоже заслужил. – Квакити?! – вскрикнул от удивления Фулиш, прежде чем встревоженно оглядеться по сторонам. Его коллеги в шоке уставились на представшую их глазам сцену. Если удар – первая и неосознанная реакция на его лицо, то чёрт возьми, возможно не стоило окликивать старого знакомого на его работе. Хотя это очень многое говорит о том, что о нём думали в прошлом мире… Не слишком церемонясь, Фулиш схватил его за рубашку и потащил через бесконечные коридоры, пока наконец не остановился у двери со своим именем. Фулиш Тотем. Даже в этой второй жизни ему никуда не убежать от своей тени как бога возрождения и нежити. У некогда бога так дрожали руки, что открыть дверь стало целым испытанием. Толкнув неожиданного посетителя внутрь, он выдохнул. Дверь хлопнула. Всё, теперь можно поговорить без чужих любопытных ушей. – Чего ты хочешь? – Фулиш старался говорить холодно, но был не способен скрыть нервы. Квакити неловко потёр шею. В этой современной, аккуратной, чуть ли не стереотипной офисной комнате он чувствовал себя не в своей тарелке. Вокруг места Фулиша было разбросано множество бумаг с набросками. Большое светлое окно, один вид из которого пробуждал желание творить. Рядом обнаружился кульман с проектом в работе – на подставке ровно лежали углы, карандаш и ластик. – У тебя... хороший офис? – Фулиш взирал на него со сложным лицом, скрестив руки на груди. – Ну, то есть, тебе как никому другому подходит роль архитектора. Это здорово. – Что? Пришёл снова называть мои постройки бесполезными? Или издеваться и унижать? А может смотреть, как меня убивают, только для того, чтобы заставить меня впасть в божественную ярость? Квакити кашлянул, спрятав руки в карманы. – Ну, видишь ли... Вообще-то я пришел извиниться. Фулиш недоверчиво прищурился. – ... в чём подвох? То, что все сразу подумали, что извинения – часть очередного плана, действительно многое говорило о его старой жизни. – Никакого подвоха. Правда. Я просто хотел извиниться перед всеми, кому причинил боль. И если ты захочешь, я больше никогда не появлюсь в твоей жизни. Так что… прости меня. За то, что не вмешался, когда тебя убивали. И за остальное тоже. Это всё, что я хотел сказать. Мужчина встрепенулся. – Другие тоже здесь? Кого ещё ты нашёл?! – Только Пёрплда, – признался он, и плечи Фулиша разочарованно опустились. – Пока. Но я уверен, что раз мы трое переродились, остальные тоже могли! Я вышел на тебя всего лишь немного покопавшись в интернете, так что думаю я смогу найти бывших обитателей Эсемпи. Фулиш кивнул. – Хорошо. Тогда я принимаю твои извинения. И ценю их. Но… не думаю, что хочу когда-либо снова иметь с тобой что-то общее. Ты позволил мне умереть, просто чтобы доказать свою точку зрения и пробудить во мне то, что я с таким трудом задавил. И теперь… я просто хочу как можно сильнее отдалиться от нашего старого мира. Надеюсь на твоё понимание. Квакити кивнул. Ещё один груз упал с его плеч. – Спасибо, – сказал он с неуверенной улыбкой. – Можем обменяться номерами, на случай, если я найду кого-нибудь еще. Только ради этого, честно. От искреннего облегчения в глазах бывшего божества засосало под ложечкой.— — —
Он снова моет руки. Порой ему кажется, что если он когда-нибудь станет лунатить, то первым делом пойдёт в ванную. Сестра однажды с отвращением на лице спросила, что он по полчаса делает в ванной, и не поверила, когда он просто честно ответил, что моет руки. – Угу, сказала она. – То есть это теперь так называется. Новый эвфемизм? – Я тебя ненавижу, – пробормотал он. – Мы работаем в ресторане, а мои руки всегда ужасно грязные. Мы Санпином обязаны их мыть! – Придурок, ты носишь перчатки во время работы! Решив, что с него хватит, парень прыгнул на неё и начал до потери пульса щекотать. Сестричка смеялась так сильно, что вскоре молила о пощаде, позабыв про шуточные обзывательства. Они долго вместе лежали на полу, запыхавшиеся, но счастливые.— — —
Первое, что сделал Сэм, когда узнал Квакити – ударил того по лицу. Прохожие вокруг испуганно схлынули в стороны. Кто-то поскорее достал телефон. Даа, блять, рука у бывшего подельника поставлена что надо. КейОу нахер. Раньше он хотя бы подняться мог, а сейчас… – Так. Ладно, – прохрипел он. – Здесь не на что смотреть, господа нью-йоркцы, проходим, не задерживаемся. Всё в порядке! – Толпа как послушное стадо уже двинулась дальше по своим делам. Да, пусть бедняга продолжает лежать на земле. Кто-нибудь ещё ему может быть поможет. Эффект свидетеля, мать его. – Ах, чёрт, извини, – зачастил Сэм, в волнении опустившись на колени рядом. – Это был рефлекс! – Обычно у людей совершенно противоположная реакция, когда они видят моё красивое лицо, – сказал Квакити, подмигнув. Учитывая текущую кровь и теперь уже трижды сломанный нос картинка была существенно подпорчена. Поджав губы, Сэм смотрел на парня настороженными глазами. – А ты, я смотрю, всё такой же. Чего ты хочешь? Квакити подскочил, позабыв о боли. – Я изменился! Да, на это ушло несколько лет, но я изменился! И поэтому я ищу всех, кому причинил боль в прошлом, и хочу извиниться. Взгляд Сэма стал пытливым. Он протянул Квакити руку, которую тот с радостью принял. Чёрт, ноги совсем не держат. Похоже, вся та чушь в интернете про частые удары головой является правдой. – Кого ты нашёл? – пробормотал бывший Страж, немедленно отпустив руку, как только парень более менее твёрдо встал. – Только Пёрплда и Фулиша, – вздохнул он. – Хотя должен признаться, сначала я просто искал в Интернете знакомые лица. Ясное дело, таким образом много найти не удалось, но думаю, что Уилбур Сут тоже здесь. – И с чего ты это решил? – Ну, скажем так, слышал ли ты о постановке «Гамильтон»?— — —
В конце концов, они перешли в кафе и спрятались в самом дальнем углу, подальше от посторонних ушей. Два человека, когда-то сведённые миром и им же сломленные. Два убийцы, которым понадобилось умереть и снова воскреснуть только чтобы вспомнить, что значит «быть человеком». Квакити рассказал Сэму историю своей жизни, своих осознаний и сожалений, рассказал ему о кошмарах и кровопролитии, в которых они оба играли главную роль. Когда же настала очередь Сэма… Сэма понесло. Как на духу Страж Пандоры рассказал ему о своей жизни в этом мире. Как он вырос под присмотром строгих до жестокости родителей, как пришлось в срочном порядке отделять себя от личности Стража. Как конфронтация с здешними отцом и матерью достигла апогея и как пришлось брать своего младшего брата в охапку и бежать. Рассказал, что вот это полуголодное выживание на двоих стало самым счастливым периодом в их жизни, а в его случае – в обеих. Рассказал, как через множество трудностей смог в некотором роде примириться с собой и принять свои деяния и деяния, совершённые при его сознательном попустительстве. («Знаешь, – прошептал Сэм, – в один ужасный день в Пандоре я посмотрел в зеркало… и не смог узнать отражения. Это не я как «Сэм», но я как «Страж» заточил человека в камере с варварскими условиями содержания. Не я как «Сэм», но я как «Страж» позволил посетителю – подростку – умереть, просто чтобы не дать заключённому ни единого шанса на побег. Я… боялся запятнать, – мужчина горько улыбнулся, – роль и миссию, которую на меня возложили».) Рассказал, как докатился до разрешения пытать человека, некогда почти младшего брата и ближайшего друга («Я даже одолжил для этого собственное оружие»). Как, когда через несколько лет в этом мире наконец пришло осознание, у него было такое чувство, словно его голову несколько раз подряд погрузили в в ледяную воду. («...Несмотря на гложущее чувство вины и осознания своих деяний, я продолжал жить. Ради брата. Ради собственного исправления»). В какой-то момент бывший Создатель и Бессменный Страж Пандоры вскочил и начал нервно вышагивать у столика. С большим трудом обуздав эмоции, мужчина остановился и сверху вниз уставился на бывшего «коллегу». – Квакити, вот что я скажу тебе, как бывший союзник и враг. – Голос его был суров, взгляд отягощали большие бессонные мешки, а усталость пригибала к земле тяжёлым плащом. – Мы не просто «облажались». То, что мы сделали, это не «ошибка», «оступка» или «недоразумение», о нет. Знаешь, что такое «ошибка»? Это бездумно спустить последние кровные на дорогой чайный сервиз, не заплатив при этом квартплаты за месяц. Это случайно оговориться, назвав кого-то не тем именем. Это объесться жирной тяжёлой пищи, запить всё это холодной водой, а потом мучиться животом. Три месяца пытать и без того измученного и больного человека – это не ошибка. Это даже не «проёб», как сказал бы наш общий белокурый знакомый. Это жестокая, бессмысленная и пиздецки кровавая кампания по низведению человека до скулящего жалкого животного. Мордование. Экзекуция. Казнь. Называй как хочешь, смысл от этого не измениться. Если бы остальные обитатели сервера бросили нас в камеру рядом с Дримом, они поступили правильно. Квакити сглотнул. Во рту ощущалась неприятная горечь. Он думал также, но услышать это вслух было совершенно новым опытом. Так его действия не просто были где-то там, далеко, в другом времени и мире, но приобретали реальный, неприподъёмный вес. Разумеется, парень знал, что поступал неправильно – не то чтобы пытки вообще были чем-то «правильным» – но тогда,как он думал, у него было достаточно весомое оправдание для этих мерзостей. Ведь иначе злодея всея сервер не исправить, верно? Он изо всех сил старался забыть, что заключённый перед «злодеем» является «человеком», что у него есть имя, есть мысли и чувства. Всё это время он терял свою человечность и прекрасно это осознавал. Осознавал, что для него уже всё кончено и поздно давать по тормозам, что придётся отдалиться от Карла и Сапнапа, защищая, как последнее, что осталось дорого его очерствевшему сердцу. Вот почему, в попытках заглушить боль, больше не желтокрылый авис тогда бросался в омут азартных игр, алкоголя и дури. Вот почему превратился в очередного злодея, которого не уничтожили только потому, что Яйцо добралось раньше. – С тех пор, как я получил свои воспоминания, я не перестаю задаваться вопросом: А заслуживают ли подобные мне второго шанса? Дрим был злодеем. Он натворил много разного дерьма. Его надо было наказать. И я использовал это как предлог, чтобы не чувствовать себя плохо, пока он слёзно умолял меня остановиться. «Я в своём праве» – думал я тогда, отчаянно оправдываясь перед давно сдохшей совестью. Я знаю, каким ебаным куском дерьма я был. Но, Сэм… – И Квакити соскрёб в голос всю возможную искренность. – Прости меня если сможешь. За то, что шантажом заставил тебя пустить меня к Дриму. За то, что сделал тебя соучастником пыток. За то, что сделал тебя злодеем. Не думаю, что когда-нибудь смогу стать хорошим человеком после всего… всего, и я… и… Да, Дрим тоже не безвинная овечка, но то, что совершил я было бесчеловечно. Однако, это мой крест и только мне одному его нести и держать за грехи ответ тоже только мне. Твоей вины в том, что я держал оружие, нет. – Но вложил это оружие в руки я, – отозвался Сэм. Мужчина обессилено опустился на стул, враз постарев лет на десять. – Не то чтобы я был хорошим человеком до того, как ты пришёл. Блять, я покалечил человека, которого любил, просто потому, что тот случайно взял не те ключ-карты и мог неосознанно нарушить работу тюрьмы. Нарушить мою работу как Стража. Я запер жертву с обидчиком, опасаясь побега заключённого, и допустил её смерть. Я убил другого пацана не желая допускать даже замышляемого побега. Бывший получеловек-крипер поскрёб стол ногтями. Хорошая скатерть, крепкая. – Не ты меня извратил, Квакити, а тюрьма. Власть. Эта скользкая дама своими тонкими ядовитыми пальчиками толкала меня на такие деяния, что до сих пор, при воспоминании о том времени у меня волосы встают дыбом. Теперь у меня есть младший брат. От самой мысли, что если тот совершит какое-то преступление, с ним обойдутся также, как и мы с Дримом… Я… просто… не могу. Ад начался задолго до твоего прибытия. Пандора изначально строилась не для искупления и исправления, и уж точно не для выпуска несчастных, попавших под её мрачные своды. Нет, единственная её цель и назначение – наказать. Сломать, физически и морально. Невыносимо горячая камера. Лава. полная изоляция. Никакого досуга, никаких контактов. Из относительно живого только ты да сырая картошка. Он уже жил настоящей пыткой задолго до твоего первого визита. И мне было плевать, ничего не ёкало даже при мысли, что моему некогда самому близкому другу придётся всё это пережить. В этом мире я стал адвокатом, ты знал? В этой мирной реальности есть целая система по борьбе с преступностью. Да, местами она далека от идеала, но она работает. Никто не может быть судьёй, присяжным и исполнителем наказания одновременно. Любой преступник – какой бы мразью от не был – прежде этого человек, который имеет право на справедливое разбирательство в суде. И ни один, слышишь, ни один преступник, из тех, кого мне доводилось защищать в практике, не получил то, на что мы осудили Дрима. Ни в одной уголовной системе мира нет такой кары, через которую прошёл Дрим. Морение голодом, отказ дать хоть какое-то представление о времени, путём незамены часов, установление дозатора с едой для сведения любых контактов заключённого к минимуму, лишение кровати, предоставление тебе любых пыточных инструментов, сознательное игнорирование абсолютного произвола в сторону заключённого и равнодушие к его страданиям. Всё это – моих рук дело. Мы не «злодеи», Квакити, они существуют только на страницах книг и экранах медиа. Мы не заблудшие души, трагическим мановением пера вынужденные своротить на тёмную дорожку. Мы просто преступники, за душой которых множество зверств. Мы убийцы. Мучители. Сэм откинулся на спинку стула и запустил пальцы в волосы, блуждая мыслями где-то очень далеко. Внезапно он выпрямился и вперился взглядом в бывшего подельника. – Ты не можешь освободить меня от моей вины, не тебе её прощать. Сам я тоже не могу дать тебе этого прощения. То, что мы натворили, Квакити, будете вечно тянутся за нами из теней, в непреодолимом желании утащить запачканную душу в тартар. Уж не знаю, почему Бог решил дать нам ещё один шанс, но я готов воспользоваться им и творить добро, и, надеюсь, что Дрим тоже. Квакити нахмурился. Сегодня он впервые задумался о том, что Дрим тоже мог прийти в эту вселенную. Со стыдом он осознал, что когда обдумывал список людей, то даже не подумал включить туда Дрима. В конце концов, как вообще можнопросить прощения у человека, которого месяцами пытал? Какие слова подобрать и будет ли их вообще достаточно? И всё это ведь ради чего было? Ради треклятой книжонки. Ради к н и г и, нет, конечно чрезвычайно могущественной, но просто нескольких десятков листков бумаги. – Положа руку на сердце, надеюсь, Дрим не переродится. Спокойно жить после всех истязаний и унижений?… Нужна воля исключительной твёрдости и у Дрима была такая. Людей подобных нашему бывшему Администратору невозможно согнуть, только сломать. И я своими действиями… – Во рту пересохло. Квакити передёрнулся и сделал глоток горячего какао. Право, неужели сегодня так холодно? – Надеюсь, его душа обретёт покой. Потому что иначе где-то там находиться маленький десятилетний ребёнок явно не готовый за минуту пережить недели измывательств. Квакити дрожаще рассмеялся. О, он сейчас должно быть выглядел как сбежавший из психбольницы пациент, с этими судорожно вцепившимися в шевелюру пальцами, сбитым, всхлипывающим дыханием, перекошеным лицом и дикими глазами. Его руки по локоть в крови. Сколько бы он их ни тёр, сколько бы ни держал руки под горячей водой, кровь не сойдёт. – Сэм, – всхлипнул он. – Сэм, почему… что мы наделали?— — —
С ладоней под струей воды сошёл первый слой кожи, а боль превратилась в тупую пульсацию. Может быть так правильно? Ведь именно этим рукам было больше знакомо ощущение секатора, чем нежное прикосновение другого человека. Этим руками, которые рвали, царапали и терзали человека до тех пор, пока на земле не остался только скулящий окровавленный скелет, в котором едва ли можно было узнать человеческое существо. А ведь так легко было творить всё это удобно забывая, что Дрим тоже человек. В запотевшем от пара стекле было невозможно узнать отражение. По ощущениям, по лицу снова стекала брызнувшая кровь, оставляя после себя вязкие горячие дорожки. Не окунуть ли под воду и голову, чтобы её смыть? Пятна никуда не делись – прилипли к костям ещё в прошлой жизи. Но может, если немного потереть, вот тут, совсем чуть-чуть... – Кариньо? Ох… – Мать возникла в двери в ванную. Закрыв руками рот, она печально глядела на жалкое состояние сына. – О, маленький мой… Медленно приблизившись, она медленно забрала губку из его руки и выключила кран, после чего повернулась и нежными пальцами стёрла со щёк слёзы. Когда он успел запл- Ах. Так вот что это были за горячие следы. – Мама… – выдавил он, и она, шикнув, аккуратно прижала его к груди. Как будто он снова ребёнок, а не высоченный лоб выше неё самой. Квакити всхлипнул и зарыдал. Вцепившись в его рубашку окровавленными пальцами парень проскулил. – Мама, она не сходит, она не… А она держала его до тех пор, пока слёзы не иссякли, а с ними и силы оставаться в сознании. И всё это время она нежно гладила его по волосам и шептала утешения. – Всё хорошо, Кариньо, всё будет хорошо.— — —
Первое, что сделал Чарли, когда узнал Квакити – поднял руки и с восторженным криком… – Ох, блин, и ты тоже… – …обнял его. Ой. – Ты тоже здесь! – прокричал бывший слизью парень, сжимая его изо всех сил. Квакити неловко застыл, только потом догадавшись положить руки на спину своего бывшего союзника, уткнувшись лицом в изгиб его шеи. Было так странно обнимать кого-то, кто не был частью его семьи. Но Чарли был тёплым и твёрдым – резкий контраст с холодным желе его старого тела. Квакити никогда и никому в этом не признается, но он скучал по слайму. Получеловек был единственным, кто правда хотел находиться в компании хозяина Казино, и единственным, кто не смотрел на него, как на отрыжку земли. Даже после того, как чуть не умер от его руки, даже после того, как узнал о его планах уничтожения. Он был единственным, кому Квакити не причинил вреда. – Смотри, Квакити! Я теперь настоящий человек! Самый-пресамый настоящий! – протрубил Чарли, разрывая объятия. Парень демонстративно пошевелил абсолютно точно человеческими пальцами. А он ничуть не изменился: всё также размахивает тонкими руками и громко говорит. Широкая улыбка нового старого знакомого подстухла и обычная щенячья радость сменилась неуверенностью. – Просто я больше не могу быть для тебя шпионом, как человек. Закатив глаза, Квакити снова притянул его в кольцо рук, положил подбородок ему на плечо и на этот раз не отпустил. Он просто наслаждался теплом, ощущением объятий другого человека, чувством доверия и любви, которые постоянно исходили от Чарли. – А как насчёт друга? Чарли ахнул и сжал его сильнее, слегка подпрыгивая на цыпочках от волнения, а Квакити никогда не признаетлся в улыбке, которая просто не хотела сходить с его лица. – Это я могу!— — —
– Мама, я привёл друзей! – Назови меня другом ещё хоть раз, и я тебя убью, – бесцветно отозвался Пёрлд. – Я здесь только ради еды. – Я бы назвал нас знакомыми, – Сэм, видимо, тоже решил прыгнуть в поезд «Давайте-буллить-Квакити». – В худшем случае деловой партнер. – Да, давай не будем об этом, – пробормотал Квакити. – Я друг! – крикнул Чарли. Хорошо. Один из трёх. Уже прогресс и, по крайней мере, на одного друга больше, чем было у него за всю его печальную жизнь без друзей после того, как он получил свои воспоминания. Трудно подружиться с детьми, когда ты на девятнадцать лет старше и каждый раз, открывая глаза, видишь на своих руках кровь. Мама вышла из кухни, широко ухмыляясь, а он проводил своих товарищей к свободному столу. – Пёрплд, дорогой, как я рада тебя видеть! Как учёба? Все экзамены сдал? – пропела мама, обнимая высокого мальчика и притягивая его вниз, чтобы поцеловать в щёку. И тот спокойно это принял, как будто привык. И стоп, с каких это пор его мама и Пёрплд из всех людей разговаривают?! Он только что посоветовал подростку солгать, а не ладить с ней! Раздраженное выражение лица Пёрлда исчезло и сменилось приятной улыбкой, которую Квакити у него никогда раньше не видел. – Всё прошло хорошо, спасибо, что спросили, мисс Рапидс! Сияя, она повернулась к Сэму и Чарли и взволнованно обняла обоих, поцеловав каждого в щёку. Сэм просто смиренно стерпел, напряжённый и прямой, в то время как Чарли ответил на поцелуй в щеку с такой же энергией. – Я так рада вас здесь видеть. Квакити никогда раньше не приводил друзей. Я уж думала, что у него их нет! – Мама! – От удушливого смущения голос дал петуха. Пёрлд в голос заржал, стуча кулаками по столу, а Сэм неловко потирал шею, неуверенно примостившись на самом краешке скамьи. – Ты никому не нравишься, Квакити! – провыл Пёрплд, выглядя слишком угрожающе со столовым ножичком в руках. – Мы большие поклонники вашего детища, мэм! – воскликнул Чарли, как сделал бы любой грёбаный нормальный человек, и Квакити закрыл голову руками, застонав. На губах играла широкая улыбка. Банда из Лас-Невадаса вернулась. И на этот раз они были с ним по собственному желанию.