*
— Мить, его нельзя упокаивать, — тут же заявил Ингвар, едва за Митей прикрылась дверь. Митя вскинул бровь, даже не приложив к сему действию особых усилий. Лицо само по себе крайне изумилось заявлению Ингвара. — С чем связано подобное заявление, боюсь спросить? — Он же плохого ничего не сделал. — Ингвар рванул манжеты, поправил воротник… Сердце его заколотилось, как после бега, в лицо бросился сочный красный цвет. — Нельзя за то убивать. У него и так жизни нет здесь. Питается зверьми, а просится-то к крови. Вы, Моранычи, сами переживали страсть к живому. Чем он хуже?.. — Вы полагаете, что подобное более не повторится? Ручаетесь за то, Ингвар, что он не наброситься на живую девушку? — Ручаюсь, — упрямо выдохнул Ингвар. — За наше короткое знакомство я узнал его достаточно, так что — ручаюсь. Митя нахмурился. Злоба, скрежеча зубами, утробно зарычала. Она окутала грудь, сковала тошнотой горло. Плотоядно улыбнувшись, Митя шагнул ближе. — Вы, никак, чему-то злитесь, Ингвар. Откуда, поведайте мне на милость, взялась в вас это самоотверженное рвение к защите убогого? Ингвар выдохнул ему в лицо клуб пара, будто Митя вместо слов ударил его под ребра. Растерянные, светлые глаза с минуту выискивали что-то в лице Мити. — Не надо, — попросил Ингвар. Так просто — но Митя отшатнулся. Вся злоба выветрилась, сменившись шоком. — Пожалуйста. — Ингвар… Природа ваших отношений… — Не надо, — Ингвар сморщился, как от боли. — Что у вас произошло? — прошипел Митя — и сжал руку рванувшемуся прочь Ингвару, развернул его к себе. — Сейчас же ответь!.. — Когда мы перешли на ты? — выдохнул ему в лицо Ингвар и отвел взгляд, сказал тоном уже совсем, совсем иным, тихим и спокойным: — Мне… было хорошо, Митя. — Вы провели ночь вместе? Ингвар кивнул. — Да, и я отчаянно желаю, чтобы с ним все было хорошо. — Ты влюбился. — Не знаю. Митя сжал его ладонь. — Ингвар, пожалуйста, я надеюсь, вы оба не натворили глупостей… — Я сам не уверен. Митя… — Ингвар дернул головой и зажмурился. — Умоляю, не говори ничего никому. Я прошу тебя. Если Свенельд узнает — я не жилец. Связался, и с кем? С юношей, со слугой, с упырем… — Сердцу не прикажешь. — Не смешно. — Я не смеюсь, — серьезно сказал Митя. — Никто не узнает, клянусь. Мне не к чему такое болтать. Я и рад, что ты наконец открылся. Это полезно. — А что у тебя вышло с Кириллом Андреевичем? Митя расплылся в улыбке, вспомнив и мягкие губы, и откровенные речи, и мокрые простыни, и утреннюю ванну… — Мы как-нибудь все-все обсудим, Ингвар. Раз уж перешли на ты и обозначили общие склонности друг друга. Ингвар залился краской и кивнул. Вернулись они успокоившиеся и прямиком в эпицентр ссоры. Марина Павловна и отец о чем-то спорили на повышенных тонах, нетерпеливо перебивая друг друга, Свенельд отчаянно старался сохранять спокойствие, а Кирилл поднял на Митю взгляд столь умоляющий, что Митя тут же ощутил в груди пушистое чувство любви. — …Ваше отчаянное желание прикрыть совершившего преступление упыря кажется крайне, крайне странным и личным событием, из-за которого на вас я могу с легкостью повесить ярлык сообщницы, — ледяным, звенящим тоном держал речь отец, и его голос заволок весь кабинет хлеще холода кровного Мораныча. — У мертвой, как вы сами обмолвились за завтраком, ваш лакей выдрал кусок с шеи. Как нам известно, именно в этом же месте находятся нужные вампирам для питания артерии. Иное — меж грудей, которую лакей ваш, мне думается, также не обошел вниманием. Марина Павловна была в яростном бешенстве. На лице, побледневшем выше нормы, пылающими каменьями обозначились светло-карие глаза. — А на вашего юного спутника немецких кровей в случае разбрасывания грехов следовало бы повесить обвинение в содомии! На миг воцарилась тишина. Митя ощутил загустевающую в комнате истерику и уже стал думать, как и чем спасать приятеля, но Ингвар вместо изумления или испуга выказал совершенно иные эмоции. Он вскинул брови и оправил манжету: — Ежели я вам приглянулся, то вовсе не обязательно выказывать влечение к моей персоне подобными обвинениями, любезная. — И с упырем своим делайте, — заторопился Митя, — что хотите, дело ваше, личное. Раз так дорожите им — то ничего страшного, желания сердца соблюдать просто-напросто необходимо… — Сестра, ты опять превратила все в грязный, пошлый пафос, — устало вздохнул Кирилл. — Аркадий Валерьянович, Ингвар Карлович, я прошу прощения за эту сцену! Дмитрий, Ингвар, прошу вас, присядьте… Симпатия, высказанная вами, Аркадий, и моей сестрой друг другу вчерашним вечером, обернулась излишним желанием пощеголять умами. Пускай мы кажемся юными, но возраст наш опережает ваш жизненный опыт. Мой лакей, Демьян, верно служил нашей семье последние тринадцать лет. Еще ни разу он не совершал ничего, что могло бы попортить мое к нему отношение. — Кирилл поднялся со стула. — Демьян ни разу не питался человеческой плотью — я клянусь вам в этом памятью своей покойной матушки, пускай клятва и кажется напрасной. Узнав о гибели той девушки, он вымолил у меня дозволения вырыть могилу и испробовать мертвой плоти. Моя вина в том, что дело обрело такой оборот. Признаться, я не думал, что покойница восстанет и — более того — родит. Демьян испугался, искренне пытался помочь ребенку, но тот просто-напросто замерз на морозе. Моя вина в этом деле составляет несоразмерно большую долю. Позвольте мне загладить ее, поставив на могилу мертвой каменный постамент и назначив Демьяну пятьдесят ударов плетью. — Славно. — Отец тяжело вздохнул. — Вопрос решен. Господа… — Вы разве не останетесь еще на пару дней?.. Митя взглянул на Кирилла с выражением плаксивости — тот показался ему столь очаровательным, что пожелалось не лечь с ним, а целовать-целовать-целовать его руки и мягкое лицо.*
— Никогда не наблюдал подобное, честно признаться. — Митя потуже закутался в пальто. Плеть раз за разом ударяла по тощей спине упыря. Парень крупно вздрагивал, сжимая скамью. По двору разнесся стон, ногти зацарапали по дереву. Митя почувствовал, как у стоящего рядом Ингвара участилось биение сердца. Взглянув, Митя увидел румянец, блестящие глаза и прикрытые ресницы. — Идемте, Ингвар. — Я постою еще, — хрипло ответил Ингвар. Митя не стал смущать его еще сильнее. Его дожидалась его мертвая причина задержаться в поместье генерала Попова еще на лишнюю неделю. Побаловаться мужеложством — не грех. Так, шалость.