Истинный убийца

24 ГЛАВА — Малыш, тебе удобно? Чонгук поворачивается боком, чтобы Тэхён улёгся максимально комфортно. Они обнимались так долго, что спины и руки затекли, мальчишка всхлипывал каждый раз, когда Чон прикасался губами к его. Мягким, нежным, пухлым. Хотелось просто быть здесь. С ним. С этим чудом. Здесь. Сейчас. Навсегда. Они перебрались на кушетку Чона, она больше и шире, легли полубоком, лицами друг к другу и сплелись, как лианы, спутывая свои ветви, цепляясь ими в остром желании никогда не разъединяться. Им не нужны лишние слова. Им нужны они. Друг другу. Они как две параллельные из разных миров, но вопреки всем законам физики, пересеклись… Кажется, что помешай им сейчас хоть что-то малейшее из вне и они просто взорвутся эмоциями, сгорят в одночасье. Они хотят лишь одного. Вот так. Цельно. Воедино. На всю оставшуюся жизнь. Мальчишка лежит под боком, слабенький, тихий и такой тёплый, податливый, что у Энигмы в груди всё сжимается от переизбытка тех чувств, что он раньше не знал никогда. Это любовь? Разве можно назвать всё то, что у него в груди, в сердце, в голове одним словом? Разве можно обозначить это лишь в слово ЛЮБОВЬ. Это не просто любовь… Это бесконечность. Это вихрь. Это томящаяся, ноющая боль под рёбрами от мысли, что этого чуда у него могло бы не быть. Это разрывная пуля, попадающая чётко в цель, разносящая черепную коробку от ужаса, представляя, что омега мог не полюбить, не принять. Мог просто уйти. Ведь его никто и не держал. Не заставлял. И это его робкое, такое тихое, шёпотом. — Чонгук… Мне так хорошо с тобой… Энигма взлетает, летит и парит. Мысленно. Он сейчас готов достать любую звезду с неба. Он поверить не может, что это всё происходит. Они прикасаются друг к другу почти невесомо, слегка дотрагиваясь кончиками пальцев. Проводят ими по коже на шее, на груди, по рукам и ладошкам, возвращаются снова вверх и уже изучают лица. Дотрагиваются до губ, кончика носа, им щекотно, они оба хихикают, утыкаясь носами и снова проваливаясь в ласковый поцелуй, они нежатся и наслаждаются этой негой. Они так много хотят познать. Им так необходимо быть сейчас вдвоём. Их ароматы возвышаются над потолком, витают, как облачко, смешиваясь воедино. Их губы находят друг друга и они утопают в поцелуях. Энигма дрожит всем телом, укрывая собою своего малыша, обнимая его и нежа в своих объятиях. Чонгук никогда доселе и не знал, что может вот так любить… Вот так пылать… Вот так изнемогать от лавины, бушующей в нём. Омега никогда не задумывался, что такое любить. Что можно ТАК любить. Но сейчас, в эти долгие минуты и скоротечные часы, что им всегда будет мало, они укутывают друг друга трепетом, лаской, взглядами полного обожания. Пальцы переплетаются в тысячный раз, носы соприкасаются в миллионный. Их шёпот неги и тепла сцепляются воедино и навечно. Они снова целуются. Губы уже горят от постоянного трения, но им всё мало. Почему им кажется, что они потеряли вечность? Пухлые губы омеги снова в захвате мощного, любящего доминанта, страсть прорывается наружу, её не затмить. Их исступленные вздохи, полустоны, срывающиеся на хрип, блуждающие руки по телам, снова и снова прижимающиеся друг к дружке, поближе. Отчаянные полутона, говорящие нежности и глупости на ухо, утыкаясь по очереди в тёплую шею, вдыхая природный аромат, протяжно втягивая его носом. Это такая эйфория. Это наркотик. Это неотъемлемая их часть. Это их общая вселенная. Чонгук целует омегу, каждый раз заглядывая ему в карамели напротив, словно боясь отказа. Тэхён каждый раз смущённо улыбается, выдыхая в поцелуй, скрепляя свои ладошки на загривке своего Энигмы. Каждый раз их поцелуй божественный, такой сладкий. Ниточка слюны тянется от губ к губе, когда они отстраняются, но стоит лишь взглянуть в глаза друг другу, поднимая взгляд и снова проваливаясь в любимые глаза напротив, они припадают к устам, не в силах оторваться и лишиться наслаждения. Их чувства обоюдны. Их чувства взаимны. Их небеса сошлись над головами. И тихое «Люблю» повторяется из поцелуя в поцелуй, глаза в глаза. Ведь у Энигмы существовали разные пути. Разные пространства. Где омега не встретился бы. Либо Тэхён просто не полюбил бы. И он навсегда остался бы один… Но сейчас всё иначе. Всё совсем по-другому. Всё настолько важно и всеобъемлюще, что мысли вихрем летят в голове. Чон не сможет промолчать. Он Энигма. Он прямолинеен и немногословен. Он задаст свой вопрос… — Тэхён, ты мой? — шёпотом, почти не дыша, на столь волнительном моменте отказывают все рецепторы. — Навсегда, Чонгук. — омега улыбается, утыкаясь лицом в широкую, крепкую грудь, снова покрываясь милейшим румянцем. — Малыш, я хочу, чтобы ты стал моим мужем… Хрип такой резкий, режущий по ушам, выдох и тишина. Чонгук замирает, словно все конечности разом парализовало. Он ждёт ответа, не отдавая себе отчёта в том, что не дышит и почти умер от ожидания вердикта. Он по другому не умеет. Ему нужно здесь и сейчас. — Чон… гук… Да… — выдох тихий, прерывистый, волнение такое адское сковало, что мальчишка просто не в силах вынести столько всего за столь короткий срок. Его трясёт и слёзы брызнули из глаз совершенно неожиданно для обоих. — Да, Чонгук, Да… Энигма сам шмыгает носом, вжимаясь лицом в белокурые вихри, такие мягкие и блестящие на солнце, забавляющееся в кудрях омеги своими лучиками, переливаясь в волосах золотыми искринками, проскальзывая полосками в окно. — Я не умею красиво говорить, малыш. Но обещаю, кольцо и преклонённое колено, всё это будет, как только мы с тобой выйдем из этой палаты. — Чон добродушно хмыкает, когда слышит звонкий смех своего мальчика. Он как колокольчик, звенит и игриво переливается, зажимая исцелованный рот ладошкой. — Какой же ты дурачок, Чонгук. — и снова хихикает. — Но ты лучший дурачок в моей жизни. И Тэхён уже не сдерживаясь, запрокидывая голову, закатывается в самом милейшим на свете хохоте. Он настолько заразительный и потешный, что Чон смеётся вместе с ним своим басистым и снова припадает к губам любимого мальчишки, не давая ему отдышаться от смеха. — Я так сильно… тебя люблю, мой маленький… — между поцелуями слова звучат рвано, отрывисто, но это так важно им обоим. — А я люблю тебя ещё сильнее, мой Энигма… — и смех затихает, поднятые вверх карамельные глаза впиваются цепким взглядом в родные и важные напротив. — Очень сильно, Чонгук. — Я хочу тебе кое-что сказать важное, малыш. — Чонгук притягивает мальчишку ещё ближе к себе, вжимая его хрупкое тельце в себя, чтобы ни на секунду не ощущать даже миллиметра между ними. — Важное для меня. От их шутливого перешёптывания и смеха не осталось и следа. Оба дышат часто, прерывисто, хватая воздух жадно, вдыхая его раздувшимися ноздрями. Коньяк и ландыш настолько сплотился, что поглотил всё пространство вокруг, заполоняя собой весь воздух в палате, сплетающимся клубком витая вокруг. Это гремучая смесь Энигмы и омеги. Их истинность связывает их в единое. Долгожданное. Ведь судьба нетерпеливая штука. Преподнесла. Бери… Или она вильнёт хвостом и переиграет все свои начинания. С ней так нельзя. Энигма к этому привык. Малыш лишь познаёт. — Что такое, Чонгук? Ты меня тревожишь. — омега облизывает опухшие после поцелуев губы и смотрит внимательно, проваливаясь своими карамелями в иссиня-чёрные обсидианы. — Я хочу сделать кое-что очень важное для меня, но не знаю, как ты к этому отнесёшься, мой маленький. Омега поднимает свою ещё слабую руку и дрожащей от волнения ладошкой нежно проводит по лицу Энигмы, касаясь в искренней поддержке. — Я сделаю для тебя всё, что хочешь. Обещаю. — омега тянется к губам Чона, но не целует, а лишь обжигает тёплым дыханием. — Говори. Чонгук млеет каждый раз, когда малыш проявляет такую стойкую черту своего характера. Он малыш лишь на языке, от неслыханной нежности хочется его так называть, само сердце подсказывает горячему мужчине это милейшее прозвище. Но на деле малыш самый стойкий, крепкий, смелый, отчаянный мальчишка. — Я хочу познакомить тебя со своей мамой, Тэ… Хочу отвезти тебя туда, где она крепко спит. Хочу показать тебя ей. Хочу просить твоей руки у неё на могиле… Ты позволишь мне это?