Разрубите наши сердца

«Это история о том, как я умер… Ну, или перестал хотеть умереть. Шучу! На самом деле, это очень весёлая история и она не то чтобы обо мне. Ну, насколько вообще может быть весёлой история о прекрасном, неповторимом, сильнейшем, хитрейшем Дазае Осаму… Ай, да понял я, понял! Это история об Осаму Дазае и его возлюбленном, Чуе Накахаре. Настоящем принце и наследнике трона, заворожённом своим женихом до сжимающегося от любви сердца… Ой, да молчу я, ха-ха!..»

***

Открыть глаза у Дазая получается с трудом. Пространство вокруг него позволяет глазам привыкнуть приглушённым светом, обдаёт затуманившийся разум приятной спокойной дымкой. Ненавязчиво заволакивает. Она нередко была с ним, дымка эта, он привык к этому чувству. Будто старая подруга, которую не очень-то и хочется видеть. Знать о ней Дазаю тоже не хотелось. Его утягивает вниз, в темноту, и он знает, что выбраться оттуда будет трудновато. Ну, он в принципе привык. Сравнительно. Головная боль не приходит резко: она вздувается пузырями, искрится будто на заднем плане, но всё это — приглушённо. Не по-настоящему. Дазай открывает глаза. Это даётся с трудом. Но когда у него получается сделать это хотя бы наполовину, он видит вокруг себя совершенно незнакомое место, место, которое ему даже в кошмарах не могло приветливо улыбнуться: «Хей, всё хорошо, слышишь?» «Слышишь ведь?» И вот тогда Дазай понимает: грёбаный, чёртов конец. Вокруг темно, и Дазай не сразу может определить, что где находится. Оглядывает выделяющийся светлым пятном манекен, большое зеркало, лестницу, ведущую в чёрную темноту. Все стены изукрашены — спускаются нарисованные листья, лианы, разрастаются деревья, на потолке изображены звёзды. Зелёный стул, к которому он сам и привязан какими-то странными верёвками. И волосы. Много волос. Они выделяются рыжим, несмотря на закрытые ставни окна и потушенные свечи. Дазай ясно видит их — и, Боже, как же их много. Они уходят наверх, оплетают балки под потолком, вновь успевают спуститься вниз и закрутить пару оборотов вокруг комнаты и него самого. Так он связан волосами?! Найти их начало трудно, но через пару секунд Дазай устремляет взгляд на рею, скрытую в темноте шторы. И знает — нельзя, нельзя туда смотреть. Ни за что нельзя. Но смотрит. Ровно в момент, когда глаза успевают привыкнуть к темноте, попытаться углядеть за шторой хоть что-то, Дазай видит, чувствует насквозь осторожное движение. — Кто ты такой? — вкрадчиво произносит низкий, перекатывающийся голос. И Дазай — всего лишь на какие-то несколько секунд, подумаешь, — западает на эти расчерченные паузы между словами. Как клавиши пианино расстраиваются, как они западают, заламывают что-то внутри, так и Дазай неосторожно залипает на эту звонкую угрозу в голосе. Видя движущуюся во тьме фигуру, Дазай сразу же напрягается и дёргает руками, стараясь ослабить опутанные вокруг него волосы. — Сопротивление… — угрожающе произносит голос. Впрочем, неуверенно как-то получается. — Сопротивление бесполезно. Дазай выгибает бровь и чуть усмехается. Настолько, насколько вообще можно усмехаться в такой ситуации. — Я знаю, почему ты здесь, — более смело продолжает голос. Фигура ловко спрыгивает вниз, и Дазай щурится в тщетных попытках разглядеть её. — И я тебя не боюсь! — А у меня-то как ноги дрожат, — смешком заявляет Дазай, щурясь на непонятную фигуру. Недоверчиво смотрит на сковородку, выставленную вперёд. Единственное, что он сейчас видит, что выставлено на свет. И лучше бы так оно и оставалось. Лучше бы мир оставил всё на своих местах — Дазаю продолжает угрожать сковородка, он обмотан в кучу рыжих, никому не принадлежащих волос. Лучше бы мир… О, Боже… Боже блять… Дазай не художник. Он не поэт, не танцор, на скульптор — не может запечатлеть то, что увидел сейчас. Но, возможно, он сможет стать исследовательским достоянием — остановки сердца от увиденного чрезвычайно редки среди молодых людей. И он уверен, в исследовательских трудах по нему написали бы, что не было ещё более жалких случаев. Из темноты появляется лицо, обрамлённое рыжими волосами, теми самыми, которые уже успели въесться в сердце Дазая, отразиться на сетчатке глаз. Лицо, которое заставляет мозг остановиться, задуматься, обдумать: «А, может, и не нужно нам это воровство? Перед тобой кандидат получше». И решить — нужно бежать. Нужно валить как можно быстрее. Это «Рай и Ад» Босха, и две половины картины никогда не смешаются в одну. Это «Ромео и Джульетта», и никому, никогда, ни за что не быть вместе. Это «Вечер» Шиллера, в котором Бог спустился, манит, но не даёт — нет, ни в коем случае, как так можно? И Эрот держит уздцы. — Кто ты такой? — вновь размеренно произносит парень перед ним. Его голубые глаза — это предвестник бури, которая снесёт Дазай с ног. Которая не оставит другого выбора, как соскабливать с пола его жалкие внутренности. — Я… — осторожно начинает Дазай, смотря на направленную на него сковородку и делая вид, что совсем не замечает отчаянно бьющееся сердце. — Говори, — угрозой звучат слова юноши. Он яростно смахивает со лба длинную прядь и выжидающе смотрит на Дазая. — Кто ты такой и как нашёл меня? Дазай моргает, стараясь смахнуть видение, и прочищает горло, стараясь убрать въедливый, застрявший внутри комок ступора. — Я не имею понятия ни кто вы такой, — вдохновенно начинает он, въедливо удерживая паузы. — ни как я здесь оказался. Возможно, это было притяжение высокой башни, с которой можно будет долго лететь вниз? А, может быть, чьё-то ещё? Но, прекрасный, позвольте сказать лишь только… Здрасьте, — по-уёбски говорит он, натягивая на губы улыбку. — Как делишки? Моё имя Сюдзи Цусима, не против вместе сойти с карниза этой башни? Он видит, как на пару секунд это выбивает рыжеволосого из строя. «Мы потеряли солдата!». Он устремляет вновь собранный взгляд на Дазая, хмурясь. — Шутить не смей, — шипит. — Кто ещё знает, где я нахожусь, Сюдзи? — Оу, ну я отвык от такой фамильярности, конечно… — весело бормочет Дазай, вовсю рассматривая подкоптившиеся края сковороды и ни за что, никогда, ни за какие короны не смотря в глаза незнакомцу. — Отвечай, — рыжий подходит близко, так, что Дазай чувствует палящее от него напряжение. Чувствует: сожжёт. — Слушай, котёнок, я не… — Чуя, — коротко сообщает парень. — Прикрывай рот когда чихаешь, пёсичек. Я бежал, споткнулся, полетел вниз, побегал ещё немного и набрёл на твою башню, ладно? Я не знал, что место занято. Не резервировал заранее. — По делу, — презрительно выплёвывает Чуя. — …меня преследовали, зайка. Мне нужно было спастись. Схорониться — хотя, это я могу приберечь на потом… Я забрался сюда и… Стоп. Где моя сумка?! Парень усмехается, складывая руки на груди. Мотает головой, гордо скидывая лезущие в глаза волосы, и смотрит на Дазай в упор. — Ты никогда не найдёшь свою сумку, — с ухмылкой говорит он. — Можешь и не пытаться. — Она… — Дазай критично осматривает комнату, а его взгляд останавливается на цветочном горшке. — Здесь. Следующие два часа Дазай вновь проводит в сковородочной отключке, ставшей уже родной. Привычной. И просыпается так же — от мерзкого, липкого ощущения в ухе, вызванного зелёной ящерицей, запустившей свой язык не куда надо. — Да ладно, хватит уже! — возмущается он, стараясь вытереть ухо о плечо. Руки, ноги — всё тело связано так же, как и было до этого. И можно было бы и схорониться, раз уж не в первый раз отключается. — Не-а, — хмыкает Чуя, и Дазаю хочется стереть эту ужасную, вдохновенную гордость на его лице. — Это весело даже, — пожимает плечами. — Теперь сумка спрятана там, где ты её никогда не найдёшь. Никогда, понял? — Да до меня и с первого раза дошло, — закатывает глаза Дазай. — Так что же ты тут делаешь? — повторяет вопрос парень, направляя раздражённый взгляд прямо навстречу взгляду Дазая. Произошла связь. Дружба установлена. — Я? — хмыкает Дазай. — Да ниче… — Тебе нужны мои волосы? Продашь их? Будешь использовать? Отрежешь? — Что? — морщит нос он. — Да зачем мне… По-твоему самое страшное, что я могу сделать с тобой — это волосы отрезать? Несколько секунд Чуя молчит — думает. Дазай видит, как напряжённо двигаются шестерёнки в его голове, как они крутят работу, раздумывают. Видит, как в нерешительности закусывается губа — о нет, нет, он не смотрит… — Врёшь, — заявляет он. — Я — нет, — отвечает Дазай. — Точно? — Тебе не совру, котёнок. Рыжий скашивает глаза, смотря себе на плечо, на котором сидит зелёная ящерица. Шепчет ей что-то, и ящерица… Отвечает ему в ответ?.. Ладно, Дазай решил, что в этом цирке лучше не участвовать. Представление на одного пройдёт как-нибудь без него. И, кажется, короткое сумасшедшее завещание завершилось — трудно сказать, насколько успешно, судя по взгляду парня. Парня, который явно что-то хочет от него. — Мы с Акутагавой решили… — наконец говорит Чуя, смотря в глаза Дазаю открытой неприязнью. Насквозь пронимает. — Смотри сюда. Потянув за свои волосы, Чуя резко поворачивает стул Дазая в более освещённую солнцем сторону. И, пока Чуя открывает шторы, чтобы показать скрытое, Дазай успевает развернуться на стуле и начать падать вниз. И успеть оказаться прижатым стулом — лицом в пол. Теперь нос будет точно как на объявлениях о розыске. — Ау, чёрт! Можно было бы неж… — Эти огоньки, — перебивая его, начинает Чуя. Отодвигает ткань как можно дальше, чтобы Дазай смог увидеть нарисованное на стене ночное небо, которое осветляет множество жёлтых пятен. И Дазай, еле скашивая глаза, пялит на эту стену. — Ты знаешь, что это такое? — Ты имеешь в виду фонарики, которые запускают в память о пропавшем принце? — Так значит… — явно воодушевлённо бормочет рыжий. Взгляд его вдруг становится решительным, губы сжимаются в тонкую полоску. — Ты отведёшь меня к ним, — заявляет он. — Подожди, чт… — Завтра ночью… — вкрадчиво начинает объяснять Чуя. — сотни этих фонариков озарят небо, как и все прошлые года. И ты отведёшь меня к ним. — Ха-ха, нет, — чуть посмеивается Дазай. — Твой план немного не рабочий, видишь ли, я… — Ты отведёшь меня к месту, где их запускают и проведёшь обратно сюда, — заключает Чуя. — Только тогда ты получишь свою сумку с круглой штукой. Только тогда, ты меня понял? Дазай тихо вздыхает, понимая — будет тяжело. Непробиваемо. — В данный момент мы с королевством немного… Не в ладах, — пускается в объяснения он. — Меня там не жалуют. Не любят. Не принимают. Понимаешь, что я имею в виду, котик? Я не смогу провести те… — Слушай сюда, — шипит Чуя, подходя к Дазаю. И тот понимает — тигры так крадутся к своей добыче. Шансов сбежать у добычи нет. — Если ты не понял, то я полностью серьёзно. — Так я тоже. — И мне без разницы, где ты так отшиб себе мозги, что не понимаешь моих слов: ударился может, поскользнулся или об асфальт ушибся. — Или сковородку. — Но, раз уж до тебя не дошло, то я решил тебе довериться. — Ужасное решение. Серьёзно, не пытайся делать так даже в параллельной вселенной. — Но я предложил тебе сделку, — угрожающе заключает Чуя, приближая лицо Дазая к своему за воротник. Смотрит своими голубыми глазами прямо в его и не оставляет надежды на спасение. — И если ты не понял, то она разовая. Другой не будет. И так нельзя. Нельзя так — без предупреждения. Без обсуждения условий контратаки, потому что Дазаю ответить совершенно нечем. Все мысли вышибло. — Дай уточнить, — ведёт плечами он, отчаянно надеясь, что это заставит парня отпустить его ворот. И ведь срабатывает. Чёрт, зачем?.. — Я провожу тебя к, э-э, фонарикам и обратно? И ты отдаёшь мне сумку? — Да,— выдыхает Чуя. — И я должен тебе верить? — Когда я говорю, что я выполню сделку — это значит, что я выполню, — презрительно щурит глаза рыжий. Хватка его ослабевает, и Дазай возвращается в привычное, связанное положение. Можно выдохнуть. Можно не задерживать сбивающееся дыхание. — Ну раз так, то… — вздыхает Дазай. Вдруг он склоняет лицо и выжидает пару секунд. Понимая, что всё внимание рыжего безраздельно принадлежит ему, он поднимает взгляд, смотря ему прямо в глаза. Наперёд зная, что получится так же навылет, как получилось у Чуи только что. Он соблазнительно дует губы и приподнимает брови. Губу можно ещё и прикусить, но это, наверное, будет слишком для такого не привыкшего мальчика, как Чуя. Тот и так не переживёт. Проходит секунда. Две. Спустя несколько мгновений недоумённого взгляда, Дазай выдыхает и бормочет: — Что ж… Видимо, сегодня не мой день, — закусывает губу он. Может, остался хоть один шанс?.. — Да ладно, ну это ведь моська! Хорошо, я отведу тебя! Доволен? И понимает, что шансов нет.