(не)уязвимые

— Хейнрикс, как… Тело реагирует раньше, чем до разум понимает, что опасности нет. Вспышки боли простреливают от затылка вниз, вдоль позвоночника, когда Хейнрикс вскакивает, чтобы развернуться и увидеть… …вскинутые в воздух ладони и растерянную улыбку Изабеллы. — Всего лишь хотела узнать, как ты. — Прости, — он вздыхает и трет переносицу пальцами. — Это место действует мне на нервы. Проклятый город… кажется, что за тобой все время кто-то следит и только и ждет момента, чтобы наброситься. — Ты поэтому ушел подальше ото всех? Облегчить друкари работу? Теплота в голосе Изабеллы смягчает насмешку, но Хейнрикс остается серьезен. — Я посчитал, что остальным не стоит видеть меня в таком состоянии, — он запинается на мгновение, потом признается: — И не хотел, чтобы ты видела. Но мне уже лучше. Изабелла щурится, будто это поможет поймать его на вранье, но Хейнрикс говорит правду. Да, остаточные эффекты еще дают о себе знать, но, по крайней мере, он смог восстановить большинство нервных связей. А еще он снова способен видеть, и его челюсти сводит от злости, когда он замечает следы, которые оставил на Изабелле Темный город. Она выглядит изможденной. Даже в иные, лучшие дни печать псайкерского проклятия отмечает ее лицо бледностью и тенями вокруг глаз, но сейчас ее кожа туго натянута на скулах, а на висках проступают темные вены… …которые тянутся к толстым дискам контактов импланта-преобразователя, охватывающего ее голову будто венец. Хейнрикс знает эту модель: трубки импланта уходят под кожу и кость, соединяются под затылком и выходят наружу портом для подключения посоха. Остриженные волосы больше не скрывают и темные борозды в центре ее головы, и еще один диск, который Хейнрикс раньше принимал за украшение в ее прическе. Пси-ингибитор? Нет, не ингибитор — усилитель. Причем, без системы экстренного отключения импланта, которая полагается по протоколу на случай, если псайкер потеряет контроль. Хейнрикс ловит себя на том, что анализирует Изабеллу, будто она потенциальный противник. Любой псайкер — угроза, и думать о ней так вполне естественно для человека его профессии, но Хейнрикс чувствует подступающую тошноту и отводит взгляд. Впрочем, не похоже, что Изабелла что-то заметила. — Тебе правда лучше? — уточняет она. — Не сомневаюсь в твоих способностях, но когда тебя вытащили из той машины… — Физически я почти в порядке, — он отвечает слишком поспешно и пытается скрыть это за неловкой шуткой: — Не так уверен насчет… ментального состояния. Все еще сомневаюсь, вдруг ты — всего лишь видение? — Это можно проверить. Видение может вот так? Руки смыкаются за его спиной, и из груди невольно вырывается полувздох-полустон. Но прежде, чем Изабелла успевает отреагировать, Хейнрикс прижимает ее к себе. — Не может, — говорит он. — Спасибо. Изабелла тихонько смеется и прислоняется щекой к его груди. Она кажется такой маленькой — особенно сейчас, без привычной высокой прически, которая, что ни говори, добавляла ей роста. Ее голый череп выглядит мучительно хрупким и уязвимым. Импланты Изабеллы кажутся нетронутыми, это мало что значит — у Хейнрикса тоже не было внешних повреждений. Лишь Трону известно, зачем Тервантиас копался у нее в голове. Что добавил, что изъял или изменил. Хейнрикс осторожно проводит пальцами вдоль линий имплантов, потом касается губами макушки Изабеллы и шепчет: — Я убью его. За все, что он с тобой сделал. — Не выйдет, — Изабелла сильнее прижимается к его груди, ее голос звучит почти мечтательно. — Абеляр уже отрезал ему голову. — К-когда? — На арене. Еще до того, как Тервантиас позволил тебя забрать. Хейнрикс повторяет про себя ее слова, но они никак не желают обретать смысл. Он чуть подается назад, спрашивает: — Абеляр… убил гомункула перед тем, как он меня отпустил? Изабелла поднимает на него взгляд. — Гомункула? Я имела ввиду Маражая. Она смотрит на Хейнрикса, хмурится. Потом проводит пальцами по своим остриженным волосам в точности повторяя траекторию его прикосновения, и ее глаза расширяются от внезапного понимания. — Подожди, ты… ты подумал, что это гомункул остриг мне волосы? Чтобы порыться у меня в голове? О, Трон! Изабелла смеется — неожиданно громко и так самозабвенно, что Хейнрикса, который все еще прижимает ее к себе, снова простреливает болью. — Если мы… — она на миг запинается. — Когда мы выберемся отсюда, я первым делом отыщу Калькасара и скажу, что его лучший агент — полный профан. Не заметил, что женщина, за которой он приставлен следить, носит парик. Я потеряла его, когда меня… Изабелла замолкает — и замирает, кажется, даже дышать перестает; лицо ее абсолютно спокойно, но Хейнрикс чувствует ее пульс, быстрый, как у испуганной птицы. Он осторожно касается ее щеки и спрашивает так мягко, как только может: — Когда тебя… что? Я так и не знаю, что с тобой было после похищения. Изабелла вздрагивает, потом едва слышно выдыхает и качает головой. — Не будем об этом, хорошо? Все уже позади. Неправда, хочет ответить Хейнрикс. Даже если Он в своей милости ниспошлет чудо и позволит нам выбраться из Комморры, то, что сделали с нами здесь не исцелить ни аугментациями, ни биомантией. Мы заберем Темный город с собой. К счастью, в отличии от Идиры Тласс, он умеет держать язык за зубами — тут достаточно мрачно и без его прогнозов, и Хейнрикс не говорит ни слова. Должно быть, молчит он слишком долго: Изабелла отстраняется от него, отступает на шаг назад, и от ее отсутствия его облает таким холодом, будто снова погасло солнце системы Райкард. — Я устала, — говорит Изабелла, и Хейнрикс склоняет голову. — Конечно. Спасибо, что пришла. Ты не была обя… — Хейнрикс. Он смотрит на нее как раз вовремя, чтобы увидеть, как она расстегивает застежку плаща и расстилают его на земле. Потом устраивается на нем и небрежно хлопает по ткани рядом с собой. Уголок ее рта чуть приподнят — недостаточно для того, чтобы обвинить Изабеллу в самодовольстве, но в самый раз, чтобы явно его обозначить. Когда он опускается рядом с ней, Изабелла придвигается ближе и кладет голову ему на плечо. — Так намного лучше. Хейнрикс разрешает себе такую же тень улыбки: это игра, которую они начали даже раньше, чем партии в регицид. Изабелла — санкционированная телепатка, одна из немногих, кого Хейриксу трудно читать, но и его ментальные блоки непроницаемы для нее. Остаются едва заметные жесты и мимолетные взгляды, ускользающие улыбки, оттенки голоса… Изабелла права, он и правда профан, раз позволил ей так хорошо себя изучить. Она считала верно: Хейнрикс смертельно устал. Он тяжело приваливается к стене и молчит, вслушиваясь в отголоски боли и в тепло, разливающегося по телу там, где Изабелла его касается. — Я рада, что ты в порядке. — Буду, — зачем-то уточняет Хейнрикс и тут же жалеет об этом, когда пальцы Изабеллы машинально сжимаются на его предплечье. — Не волнуйся, я уже справлялся с подобным. — И с чем-то похуже? — догадывается она. Хейнрикс молчит, молчит, и еще немного молчит — а потом принимается говорить. Может быть, оттого, что он снова пережил все это, и воспоминания слишком свежи, или оттого, что Изабелла раз за разом умудряется видеть в нем не агента всемогущей Инквизиции, а человека, но он рассказывает ей все — без подробностей, но и не смягчая деталей. Изабелла слушает, не перебивая — только ее пальцы все сильнее сжимаются на его руке, но Хейнрикс не собирается говорить ей, что теперь она причиняет ему боль. — Вот как… — голос Изабеллы звучит глухо. — И после всего этого ты все еще предан Империуму. Это не вопрос, но Хейнрикс чувствует необходимость ответить. — Разумеется. Меня сочли достаточно полезным, чтобы сохранить мне жизнь, и я обязан выплатить этот долг так хорошо, как только могу. — Им всегда будет мало, — Изабелла так старательно на него не смотрит, что Хейнрикс едва удерживается от того, чтобы взять ее за подбородок и аккуратно развернуть к себе. — Все, что они сделали с тобой… все эти мучения и пытки — только из-за того, кем ты родился. Ты не думал об этом? Конечно же, он думал об этом, но давно уже знал ответ. — Я опасен. Мы опасны, Изабелла, — Хейнрикс целует ее в висок возле импланта, будто это может смягчить его слова. — Я знаю, что ты считаешь иначе, но я не раз убеждался, что законы Империума придуманы не просто так. Если бы все следовали догме… — Если бы все следовали догме, — очень спокойно говорит Изабелла. — Меня бы сейчас здесь не было. Молчание окутывает их тяжелым облаком, оседает на лицах липкой противной росой. — Спроси, — наконец говорит она. — Я знаю, ты хочешь. Хейнрикс произносит всего два слова: — Черный корабль. — Конечно, — Изабелла шумно втягивает воздух. — Псайкер спрашивает псайкера о Черных кораблях… мне следовало быть осторожнее, но они всегда вызывали у меня болезненный интерес. Ее очередь молчать, и она делает это так долго, что Хейнриксу кажется, что она уже не ответит. Потом она говорит: — Не бойся самого страшного, я дейсвительно санкционирована, — голос ее звучит спокойно, но слишком уж отстраненно. — Я знаю, ты видел мое досье, но Терра далеко, и даже Инквизиция может не знать всего. Рада, что они не обманули меня, когда говорили как это все секретно… Изабелла встряхивает головой — видно, заметила, что речь ее стала бессвязной. — Черные корабли идут долго, — продолжает она. — Очень долго, Хейнрикс. Иногда годами, и за это время может случиться… много всего. В масштабах Империума ничто не невозможно, и почти на каждое событие есть свой пункт в протоколе. Теперь он слушает, не перебивая; Изабелла облизывает пересохшие губы и говорит словно о ком-то другом: — Меня назвали в честь корабля, на котором я родилась. “Изабелла Лорнийская”, Черный корабль флота Астра Телепатика. Ее слова растворяются в воздухе вместе с паром ее дыхания. Проводив его взглядом, Изабелла продолжает: — Империуму нужны только те мутанты, что приносят пользу, и протокол вполне однозначен когда дело касается случаев, подобных моему… но мне повезло. Потому что в то время группа людей внутри Астра Телепатика думали… неортодоксально, и их влияния хватило, чтобы получить разрешение для своего эксперимента. Ничего особенно ужасного: они искали способ контролировать момент пси-прорыва и уровень способностей, и дети ведьм подходили для этого лучше всего. То, что она говорит… не невозможно. В конце концов, псайкеры необходимы Империуму. У Адептус Астра Телепатика свои подходы — и свои секреты. — Из некоторых правил допускаются исключения, — замечает Хейнрикс. — Если того требует благо Империума. Тут нет нарушения закона, если проект был должным образом санкционирован. — Я и забыла, с кем говорю, — смешок Изабеллы звучит беззлобно, но как-то… обидно. Как будто Хейнрикс чего-то не понял, но именно этого от него и ожидали. — Это… не единственный раз, когда я проскочила между шестеренок Империума. И в конце-концов нашла себе место, крохотное пространство, в котором можно было не выживать, а жить — а потом меня вытащили из него на свет. Но знаешь что? Я не отдам им себя, и… Она замолкает, а у Хейрикса пересыхает во рту, и желудок ухает вниз, как будто она не сказала сейчас что-то очень важное, не произнесла в слух того, что уже решила для себя и от чего не намерена отступать. Изабелла тоже позволила ему хорошо себя изучить, и он знал, насколько она упряма. — Все, — резко выдыхает Изабелла. — Хватит историй. Когда выберемся отсюда, расскажу про остальную… — …ересь? — подсказывает Хейнрикс, но за свою помощь получает только фырканье и косой взгляд. Впрочем, по тому, как Изабелла не может подобрать другого слова, он понимает, что угадал. — …про остальные абсолютно легальные случаи отступления от суровых законов Империума, — торжественно заканчивает она, и оба смеются. Хейнрикс притягивает Изабеллу к себе и закрывает глаза, надеясь вернуть чувство покоя, но покой не приходит. Ее слова — “не выживать, а жить” — крутятся у него в голове, будто это не аморально для таких, как они, желать чего-то большего, чем служение. Как будто у них есть право требовать для себя даже той малости, которая есть других. Как будто… Изабелла трется скулой о его плечо, потом вытягивает руку и смотрит на пустое запястье, как будто там все еще есть хронометр — и недовольно хмурится, не найдя его. — Тебе не обязательно оставаться со мной весь вечер, — замечает Хейнрикс. — Возвращайся к остальным, я подойду как только… — К остальным? — переспрашивает Изабелла. — Но в лагере никого нет, ты разве не заметил? О, Хейнрикс хорошо знает этот тон, эту едва заметную разницу с ее обычной интонацией. Так она говорит прежде, чем забрать его фигуру с доски, или прежде, чем пригвоздить партнера по торговым переговорам каким-нибудь ужасным условием. Этот тон говорит: ты в ловушке. Это свершившийся факт. Все, что Хейнрикс может теперь сделать — выяснить, во что именно он угодил. У него есть… определенные подозрения, но он не собирается лишать себя радости открытия. — И куда они могли уйти? Тем более, все одновременно? — Абеляр решил устроить общую тренировку, — говорит Изабелла, перекидывая колено через его ноги. — И, зная как ответственно он относится ко всему… думаю, никого не будет еще часа полтора. Хейнрикс отвечает улыбкой на ее улыбку, но продолжает подыгрывать: с его губ срывается очень тяжелый вздох. — И почему меня не покидает ощущение, что ты все это подстроила? — Подстроила? — Она прижимает руки к груди, изображая праведное возмущение, но почти сразу подается вперед. — Всего лишь увидела возможность и воспользовалась ей, я же оппортунистка. Ты ведь видел меня в бою, — шепчет Изабелла почти касаясь его губ своими. — И ты видел меня на переговорах. Неужели ты думал, что получишь что-то меньшее в постели?