Долгая дорога

      В конверте был простой лист бумаги с напечатанной длинной цепочкой цифр и точек. Очень точные координаты неизвестного Баки места и надпись «Крыло бабочки». А вместо подписи был совершенно дурацкий скетч обезьяны на одноколесном велосипеде, одетой в костюм со звездой на груди. В тощей лапке обезьяна держала разукрашенный в цвета флага щит.       В груди внезапно заболело так сильно, что пришлось сильно растереть ее рукой. Баки уже видел этот рисунок, давным-давно, целую жизнь назад. Стив накидал его в блокноте перед той самой проклятой миссией в Альпах. Он тогда сидел на промерзшей земле в одном тонком форменном пальто, а в золотых волосах путались редкие хрусталики снежинок. Баки ругался на дурака, но Стив только смеялся и смотрел просяще и виновато, закусывая губу.       Письмо было либо очень изощренным издевательством авторства кого-то слишком хорошо посвященного в историю их жизней, либо это была своеобразная подпись Стива. Но Стив ушел и не вернулся, бросил Баки гнить в одиночестве. Выбрал что-то в прошлом, что было важнее лучшего друга.       Баки аккуратно расправил листок, который до этого в порыве чувств смял в кулаке, и вернулся на матрас. Голова слегка кружилась, то ли от голода, то ли от нервов.       Было абсолютно точно, что Роджерс остался в прошлом, потому что вернуться он мог только на платформу. Но тогда история должна была пойти по иному пути, верно? Баки не очень хорошо разбирался в этих мудреных хитросплетениях теорий времени. То есть они все уже живут в новом ответвлении реальности, не осознавая этого? Заметили бы они изменения, если бы Стив изменил прошлое, или их сознания просто сразу стерли несостыковки? И, главное, если Роджерс до сих пор жив, то сколько ему сейчас лет? Около ста пятидесяти? Может ли даже суперсолдат прожить столько?       Когда голова перестала болеть и кружиться, Баки открыл ноутбук и вбил координаты. На карте высветилась точка на острове Мадрипур, известном на всю планету королевстве беззакония и преступности. «Крылом бабочки» оказался один из ночных клубов, во множестве раскиданных по городу. Баки даже отыскал в сети меню бара и расценки приватных комнат на ночь. Если Стив и был как-то связан с этим местом, то, должно быть, очень опосредованно. Было сложно представить правильного кэпа среди пьяной и обкуренной толпы людей, уходящих на второй этаж ради короткого прилива удовольствия.       Баки окинул взглядом гостиную и решил, что терять ему все равно нечего. Нью-Йорк стал просто одним из миллионов земных городов, когда его покинул Стив. А если окажется, что письмо не от него, то найти шутника и оторвать пустую голову будет вопросом чести.       Барнс закинул в рюкзак разработанный в Ваканде костюм, пачку наличных разной валюты и поддельный паспорт на имя румына Себастьяна Стэна, аккуратно положил скетчбуки. Ботинки от формы надел на себя, понимая, что, скорее всего, обычная обувь развалится в путешествии. Тактические штаны на ремне, серый лонгслив и кожаная куртка дополнили облачение.       Ставить в известность разваливающуюся по кускам команду о том, куда направлялся, он не собирался. В конце концов, свои долги Родине он отдал еще во Вторую Мировую, когда умер ради захвата Золы, которого позже Говард и Пегги притащили в Штаты и позволили возродить Гидру. Прощать такое он не собирался даже несколько десятков лет спустя.       Путь до Мадрипура уже сложился в привычной к многоступенчатому планированию голове. Ехать легально Баки не планировал, во-первых — чтобы бывшие соратники не отследили, во-вторых — рука будет звенеть на досмотре. И нет, это не шутка.       Баки решил себя побаловать и не переться через Атлантику по воде. Плавание могло растянуться на несколько недель, если торговый корабль будет заходить сначала в порты у континента. С самолетами было комфортнее: отсидеть десяток часов в грузовом отсеке Барнсу, привычному к многочасовым вылетам на миссии, ничего не стоило. Равно как и пробраться в этот грузовой отсек незамеченным.       Десять часов полета Баки честно проспал, привалившись к боку коробки со сникерсами. Марракеш встретил влажным густым воздухом с запахом цветов и кофе со специями. В Марокко Барнсу не доводилось бывать ни в зимнесолдатскую эпоху, ни во время более-менее свободной жизни после нее. Можно сказать, Марокко повезло, что Кулак Гидры обошел его стороной.       До Турции легче всего было добраться по Средиземному морю на одном из торговых судов. Баки был уверен, что вечная нехватка в грузчиках присутствовала что в том веке, что в этом. Тогда нужно будет добраться до ближайшего портового города на побережье и наняться на работу. Или, если не получится, опять пробраться зайцем, хотя прятаться несколько дней по всему кораблю не хотелось.       Или, выбирая наземный вариант, можно было доехать на машине до Алжира, пересекая две реки на пароме, либо на автобусе до ближайшего к границе населенного пункта. Оттуда в Ливию и до Египта, и уже тогда в Турцию через Израиль и Сирию. Это займет намного больше времени, но запутает следы. Правда, Баки не был уверен, что кто-то станет его искать.       Искать и арендовать машину было проблематично, угонять особо не хотелось, так как Баки пытался по возможности вести себя законопослушно. На легальность перемещения это не распространялось — возиться с визами времени не было. Да и мало кому они были интересны на черном континенте, вопросы по большей части решались наличными и силой.       Баки нашел автобусную остановку, где ему сообщили, что автобус на восток уйдет только утром, приблизительно в семь, а до портового… — в два пополудни. Так что надо было найти, где провести ночь, и неплохо было бы поесть. От запахов уличной еды сводило живот. Барнс подтянул лямки рюкзака и поспешил убраться из центра города, напрягавшего шумом и толпами людей.       На окраинах было намного спокойнее. Казалось, что небо отражалось в Марракеше: дома были раскрашены белым и голубым. Стены зданий, сплетенные из тонкой арабской вязи и геометрических фигур, дарили тень, спасающую от обжигающих лучей солнца. Баки с удивлением понял, что, вообще-то, на улице была поздняя весна. Апельсиновые деревья, растущие прямо на пешеходных улицах, белели крохотными ароматными соцветиями. Под их ветвями сидели женщины с детьми, что-то мастеря и громко болтая. На порогах домов устраивались больше мужчины в возрасте. Они пили терпкий сладкий чай из маленьких высоких чашечек и играли в шахматы, кто-то читал газеты и курил. Двери лавочек со всякой всячиной были распахнуты настежь, изнутри доносилась музыка. Прилавки с фруктами и пряностями были выкачены прямо на мостовую.       Баки натянул кепку на глаза и проверил, плотно ли сидит перчатка на железной руке. Он болезненно сильно ощущал себя лишним на этой картине мира и света.       — Эй, парень! — раздался громкий голос, ужасно коверкающий английский. — Стой!       Барнс удивленно повернулся, интуитивно ожидая неприятностей. Но спешащий к нему седой марокканец широко улыбался и махал рукой.       — Парень, английский? — спросил он.       — Не только, — ответил Барнс по-арабски.       Марокканец радостно хлопнул в ладоши и огладил длинную белую бороду.       — Это же отлично! — он улыбался так широко, будто обрел давно потерянного друга, не меньше. — Хочешь чаю?       Баки собирался было отказаться, но потом подумал и кивнул. Все равно надо было искать ночлег, а этот старик, возможно, мог помочь.       Марокканец завел его в свою лавку, заполненную коврами всех цветов и размеров, усадил на подушки в углу и подал чашечку с ароматным напитком. На низком столике мгновенно появились тарелочки с баклавой и рахат-лукумом. Баки сделал глоток и зажмурился от удовольствия. Тепло прокатилось по горлу и осело в животе.       — Пей, парень, пей, — велел марокканец. — Ты устал.       Барнс послушался и с удовольствием выпил три чашки и съел все сладости. Этого, конечно, было совсем не достаточно, чтобы насытить суперсолдата, но все равно было хорошо. Марокканец сидел рядом и преспокойно покуривал трубку, не торопясь говорить о деле.       — Как мне тебя называть, почтенный? — нарушил наконец тишину Баки, потому что опасался вовсе уснуть в уютном тепле.       — Меня зовут Мухаммед Аль-Саддин, — хозяин лавки огладил бороду и улыбнулся, показывая крепкие белые зубы.       — Благодарю тебя за угощение и гостеприимство, Мухаммед Аль-Саддин, — наклонил голову Баки в знаке почтения. — Меня зовут Джеймс.       Марокканец кивнул и снова вдохнул терпкого табачного дыма с примесью трав. Казалось, он совершенно никуда не спешил и просто пригласил прохожего в гости ради приятной беседы.       — Как я могу отплатить тебе за доброту? — спросил Баки, не любящий неизвестности даже в мелочах. Сказывалось беспокойное прошлое, да и настоящее было далеко не скучным.       — Не обижай меня, Джеймс, — неодобрительно покачал головой Мухаммед. — Я пригласил тебя к себе не для того, чтобы обязать что-то сделать. Но у меня есть предложение, которое может показаться тебе интересным.       Баки приподнял брови, показывая, что внимательно слушает.       — Мой племянник Али, который помогает мне в лавке, заболел, а через пару часов привезут новую партию ковров. Я уже стар и не могу поднимать тяжести. Если ты поможешь мне, я буду благодарен и заплачу либо деньгами, либо ужином.       — Я также ищу ночлег, — неловко признался Баки, обдумывая предложение.       — В моем доме полно места, а жена все равно готовит на десятерых, — закивал Аль-Саддин. — Так ты согласен?       — Согласен, — кивнул Баки и пожал протянутую смуглую руку.       Пока ждали доставки, Аль-Саддин и Баки успели дружелюбно поговорить ни о чем, выпить еще чаю, сыграть три партии в шахматы и покурить. Мухаммед, видимо, чувствовал, что Барнс не хочет говорить о себе, и потому не задавал никаких вопросов. Потом хозяин предложил гостю подремать прямо на стопке ковров, все равно в такую жару посетителей не бывает.       Барнс устроился на коврах, положил под голову расшитую подушечку с золотыми кистями и уплыл в блаженную дрему. Впервые с момента ухода Стива ему не снилось ничего дурного, впрочем, как и хорошего. В полусне Баки слышал, как Аль-Саддин выходил на улицу поговорить со знакомыми и как он обслуживал таки забредших в лавку туристов, но звуки эти были такими мирными и безопасными, что проснуться до конца у него не вышло.       Когда к задней двери подъехал грузовичок и громко просигналил, на улице уже сгустились сумерки. В темноте запах апельсиновых цветов стал еще слаще, а шум голосов сменился пением цикад.       — Джеймс, — аккуратно потряс Баки за плечо Аль-Саддин. — Товар приехал, вставай.       Баки проснулся, когда марокканец только встал и направился в его сторону, но не стал резко открывать глаза, чтобы не создавать вопросов. Он неторопливо сладко потянулся и упруго вскочил на ноги. Тело пело так, будто он проспал сутки, хотя на деле — всего часа три.       Тяжелые тубы ковров действительно было бы не по силам перетаскать старику, но для Баки это было легкой разминкой. Проблем больше возникло с тем, чтобы пролезть с ношей в дверь и распихать товар по всем доступным закуткам.       Аль-Саддин и водитель, оказавшийся старым другом хозяина лавки, поначалу пытались помогать, но больше мешались, чем действительно приносили пользу. Баки вежливо попросил их сесть и ни о чем не волноваться. Только после этого двое мужчин уселись за стол и теперь вслух восхищались его силой и ловкостью. Аль-Саддин даже шепотом посетовал другу, что такой отличный малый не был мусульманином. Баки это расслышал и с трудом сдержал улыбку. Опять же, это был первый раз с ухода Стива, как ему захотелось улыбнуться. Даже если письмо окажется обманкой, уже ради этого дня в Марракеше стоило уехать из Штатов.       Когда Баки закончил работу, Мухаммед многословно его поблагодарил и начал готовить лавку к закрытию. Водитель уже уехал, когда Аль-Саддин закрыл дверь на замок и позвал гостя за собой.       Идти было недалеко, всего минут десять по петляющим узким улочкам, окутанным сумраком. В окнах домов горел свет и мелькали человеческие силуэты. Люди ужинали со своими семьями или уже готовились ко сну. Во дворах лаяли собаки, а кошки шныряли в тенях, охотясь за удачей.       Мухаммед вошел в один из дворов, укрытый резной крышей на тонких столбиках, и открыл дверь в дом, похожий на все соседние. Внутри гремела посуда и пахло готовящейся едой.       — Хюрем, я вернулся! — сообщил Аль-Саддин и скинул с ног туфли. — У нас гость!       В коридор вышла женщина с покрытой платком головой. Ее круглое лицо, тронутое печатью времени, было разукрашено улыбчивыми лучиками морщин.       — Представь нас, муж мой, — велела она, подходя к Мухаммеду и беря его за руку.       Аль-Саддин поцеловал жену в лоб и жестом подозвал Баки ближе.       — Это Джеймс, — марокканец посмотрел на Баки с такой гордостью, будто тот был ему родным сыном. — Он очень выручил меня сегодня в лавке, и я пригласил его остаться у нас на ночь.       Хюрем покивала, окинула Баки любопытным лукавым взглядом и поманила обоих мужчин за стол. Угощение было без излишней роскоши, плотным и сытным. Рассыпчатый рис, тушеная баранина с овощами, лепешки и хумус. Барнс ел и не мог наесться, настолько все было вкусно и сильно отличалось от дешевого фастфуда, которым он питался в США, когда вспоминал о еде. Только прикончив третью глубокую тарелку, он понял, что, наверное, объедает хозяев, не отличающихся богатством, и виновато посмотрел на Хюрем.       — Извините, госпожа, — выдавил он.       Хозяйка рассмеялась и махнула на него рукой.       — Кушай, мальчик, — велела она. — Ты такой худой, что смотреть больно. Уж не разоримся на лепешках с рисом, — и положила ему еще баранины.       Баки опустил глаза, чувствуя, как жарко краснеют щеки. Было неловко и одновременно до сладости приятно от такой заботы со стороны совершенно незнакомых людей.       Баки упрямо настоял на том, чтобы помочь хозяйке убрать со стола и помыть посуду, чем вызвал искреннее недоумение и смех с ее стороны. Но, видя его решимость, Хюрем позволила мужчине пройти на свою вотчину. В обмен на помощь она дала ему на один кусочек лукума больше, чем мужу. По смеющимся глазам Аль-Саддина было понятно, что он это заметил.       Спать Барнса уложили в пустующей детской. Дети Мухаммеда и Хюрем давно выросли и разлетелись кто куда. По тому, как аккуратно была прибрана комната, и по расставленным на полочках игрушкам было видно, что супруги скучают по временам, когда дети были маленькими и жили вместе с ними.       Хюрем застелила постель и показала, где можно было помыться и привести себя в порядок. Потом она ушла спать, а Аль-Саддин позвал Баки на улицу, пить чай и смотреть на звезды.       Мухаммед набил трубку вишневым табаком. Баки достал потрепанную пачку сигарет, на что марокканец неодобрительно покачал головой и принес из дома еще одну трубку с длинной изящной ручкой и крошечной чашечкой для табака, инкрустированную перламутром.       — Досталась от отца, — пояснил Аль-Саддин, погладив трубку.       Баки пытался было отказаться, боясь испортить драгоценную вещь, но Мухаммед не стал его слушать и самолично забил ее табаком и прикурил.       Разошлись по комнатам мужчины уже в глубокой ночи. Спалось Баки спокойно и сладко, и только под самое утро пришли смутные серые образы, в которых он с трудом различил очертания гор и до боли родные глаза.       Раньше всех, еще до рассвета, встала Хюрем, чтобы приготовить завтрак. Вставшие с первыми лучами солнца Аль-Саддин и Баки вышли ко столу позже. Мухаммед обстоятельно съел свою порцию и с удовольствием запил густым, как смола, кофе с кардамоном. Баки последовал его примеру, наслаждаясь простой пищей и божественным напитком.       — Пора идти в лавку, — сообщил наконец Аль-Саддин, отставляя пустую чашечку. — Проводишь меня, Джеймс?       Баки и не подумал отказать. На пороге дома он простился с Хюрем, в порыве чувств поцеловав мягкие, пахнущие специями руки. Хюрем звонко рассмеялась и махнула на Баки длинным рукавом.       Аль-Саддин неторопливо шел по улицам, здороваясь со знакомыми. Из-за разговоров с почти что каждым встречным путь в десять минут растянулся на полчаса, но Баки никуда не торопился. Все равно автобус отходит только в два. Поэтому он слушал вежливые разговоры и кивал, когда его представляли.       — Ну что же, Джеймс, — остановился у лавки Аль-Саддин. — Наши пути, волей Аллаха, расходятся так же внезапно, как и сошлись. Я был рад познакомиться с тобой.       — Я тоже, — сглотнул внезапный комок в горле Баки и пожал протянутую руку.       — Пути судьбы неисповедимы, мальчик, — сообщил Мухаммед. — Возможно, они переплетутся вновь, а возможно и нет. Но как бы то ни было, я хочу, чтобы ты принял от меня подарок, — и он протянул Баки деревянную коробочку.       Барнс аккуратно открыл шкатулку. Внутри лежала перламутровая курительная трубка и мешочек табака.       — Я не могу принять такой дар, почтенный, — протянул обратно шкатулку Баки.       Аль-Саддин уверенно остановил его руку.       — Я решил, что в твоих руках этой вещи будет хорошо, Джеймс, — сказал он почти строго. — Не обижай меня отказом.       Несколько минут они мерялись упрямыми взглядами, и в итоге Баки сдался первым.       — Ты очень щедр, Аль-Саддин, — благодарно сказал он. — Я никогда не забуду твоей доброты и заботы прекрасной Хюрем.       — Да поможет тебе Аллах, мальчик, — похлопал его по плечу Мухаммед, ничуть не удивившись твердости железного плеча, и зашел в лавку, не оглядываясь.       Баки проводил старика взглядом и убрал драгоценную шкатулку в рюкзак. Теперь пора было идти на вокзал и узнавать, как во всеобщем хаосе купить билет до Танжера.