Долгая дорога

      Дорога до Турции заняла три с половиной дня неторопливого хода по Средиземному морю. Баки повезло найти в порту контейнеровоз, идущий без остановок до самого Стамбула.       Барнс проник на судно и устроился в одном из контейнеров, расположившись на мешках с кофе. В темноте контейнера возвращались кошмары. Баки часами метался в поту, видя то Альпы, то Кресло, то надгробный камень, на котором было имя Стива, хотя на самом деле его никто не хоронил. Иногда мелькало лицо последнего хендлера, Брока Рамлоу, оно скалилось, а в глубине желтых глаз стыла тоска. Только по ночам, когда Баки выбирался на крышу контейнера и раскуривал подаренную Аль-Саддином трубку, становилось легче.       В порту Стамбула Баки сошел еще более измученным, чем раньше. Он опять забывал есть и пить, и тело, не понимающее высоких душевных страданий, мстило тошнотой и слабостью. От одежды пахло старым потом и кофе, и поэтому Баки первым делом, сразу как обменял деньги, нашел прачечную, а сам напросился к хозяину, жившему на втором этаже, в душ.       Босфор ударил в лицо запахом моря и криками вечно чем-то обеспокоенных чаек. Баки облокотился на поручень моста, наблюдая, как добрые два десятка рыбаков пытаются что-то поймать в мутной воде. Удочки покачивались в воздухе, как усы неведомого чудища.       Уходить далеко от порта вроде бы не было смысла. Его путь лежал дальше на север, в Россию, куда можно было добраться прямым паромом от Стамбула. Ходили даже туристические лайнеры, но это было не про Баки, выбравшего путь нелегала.       Красное закатное солнце высветило силуэт величественной Айя-Софии. Баки закусил губу, раздумывая. Все равно ему надо как-то провести время до отхода парома, назначенного на десять утра. Ночевать в клоповнике, где не спросят документы, не хотелось, хоть ему доводилось спать и в намного более плохих условиях. Барнс все для себя решил и пошел прогуляться по набережной.       Вдоль воды тянулся бесконечный ряд крошечных магазинчиков. Торговцы стояли у дверей и голосисто зазывали покупателей. Некоторых даже хватали за руки, но с Баки такого провернуть не посмели, оценив хмурое лицо и широкие плечи.       — Специи, специи!       — Самый сладкий рахат-лукум в Стамбуле!       Специи и сладости не вызывали любопытства, а вот вывеска «Ножи» над одним из магазинов заинтересовала. К тому же продавец не стоял в дверях, крича как резаный, что показалось Баки признаком здравого ума и чувства собственного достоинства. Он отвел в сторону занавесь, служившую вместо двери, и зашел в лавку, тускло освещенную лампами из разноцветного стекла.       Торговец сидел за прилавком и расслабленно читал книгу. Казалось, он настолько привык, что в его магазин не заходят покупатели, что даже удивился появлению Баки.       — Здравствуйте, — поздоровался Баки с ним по-турецки и отошел к стене, сплошь увешанной холодным оружием.       Торговец поздоровался в ответ, но вставать и навязываться не стал, давая гостю самому все рассмотреть.       Баки долго ходил вдоль прилавков, с позволения хозяина трогал и рассматривал выставленное оружие, проверял остроту лезвия и баланс. Чего только не было в этой лавке! Казалось, было представлено все, от простых утилитарных ножей с пластиковыми рукоятками до изукрашенных драгоценными камнями и золотом кинжалов длиной с предплечье.       Холодный блеск граней завораживал, и Баки все больше уходил в себя, находя в тяжести оружия умиротворение. Было много неплохих по показателям и просто красивых вещей, но не было той, которую бы он не смог выпустить из рук.       — Кхм, — привлек к себе внимание через почти час хозяин. — Вижу, что вы разбираетесь в оружии и умеете ценить его красоту. Думаю, у меня есть что предложить. Оставьте эти игрушки и идите сюда.       Баки послушно отложил очередной нож и подошел к прилавку. Продавец жестом попросил его подождать и ушел в подсобку. Баки с некоторым удивлением различил звуки открывающегося сейфа.       — Вот, — положил на прилавок коробку вернувшийся продавец. — Его сделал мой знакомый мастер незадолго до смерти. Я всегда думал, что это его лучшая работа.       — У меня не так много денег, — признался Баки, с сожалением понимая, что торговец уже пробудил его любопытство.       — Этот нож стоит дешевле золоченых игрушек, что развешаны по стенам, — махнул рукой продавец. — Он ценен скорее качественной работой для вас и памятью о своем создателе для меня. В конце концов, вы можете просто посмотреть и не покупать.       Он снял крышку и развернул бархатную тряпицу. Идеальная узорчатая сталь подмигнула Баки голубым отблеском, и он понял, что пропал. Чуть подрагивающими руками Барнс взял клинок и погладил угольно-черную рукоятку, провел пальцами по набалдашнику в виде оскаленной волчьей морды. В глазницы волка были вставлены синие камешки. Цветом прям как глаза у Стива.       Барнс прокрутил нож между пальцами, сделал пару простых выпадов с перехватами. Оружие слушалось идеально — казавшийся немного массивным набалдашник прекрасно уравновешивал широкий клинок.       — Черное дерево, сталь и серебряное покрытие, — с почти благоговением сообщил торговец, впечатленный талантами гостя. — Ножны в пару с рукоятью.       — Сколько? — спросил Баки, понимая, что готов отдать все деньги и даже грабануть ближайший автомат, если понадобится.       — Отдам его тебе за те деньги, что получил, — ответил продавец. — Душа не лежит продавать, а вот чтобы он приносил пользу смыслящему и умелому человеку — это другое дело.       Баки без споров выложил на прилавок деньги, часть местной валютой, часть долларами. Новую драгоценность он на месте устроил в креплении на икре. Такие крепления обычно рассчитаны на тонкие боевые клинки, но не пихать же в карман?       В Айя-Софию Баки проник около часа ночи, успев перед этим плотно поужинать в местном ресторанчике. При входе сидел один полусонный охранник, второй бродил по этажам, подсвечивая путь фонариком. Легко преодолев мощную охрану, Барнс остановился в центре зала. Благо суперсолдатскому зрению не было нужно яркое освещение.       Сочетание золотой византийской мозаики и зеленых полотен с надписями из Корана было почти сюрреалистичным. На главном куполе вилась тонкая вязь, славящая Аллаха.       Баки поднялся на второй этаж, разглядывая мозаики, пока не остановился у одной из них. Иисус, смотрящий на него, казался каким-то мягким в серебристом сиянии луны. Апостолы и ангелы чуть заметно улыбались или хмурились, указывая длинными перстами на Спасителя.       Вытянутые строгие лики пробуждали давно забытые воспоминания. В католической и протестантской традиции не было ничего подобного. На западе предпочитали рисовать сцены из Завета в намного более реалистичной манере, да и создавались те неосвященные картины или статуи через много веков после строительства Софии, тогда еще главного храма православного мира.       А вот как раз в православии традиция иконописи не только осталась, но и стала одной из основ, и догмы ее не менялись веками. Было ощущение, что Баки уже видел эти лица, хотя точно не был в Айя-Софии раньше. Только почему-то еще казалось, что кругом должны гореть тонкие свечи, пуская блики.       Баки бросил последний взгляд на Иисуса и пошел дальше. Многие элементы не прошли испытания временем, и между изображениями зияли дыры пустой побелки.       Свет луны блеснул на красных и синих камешках. На очередной мозаике была изображена Богородица с младенцем на коленях, а по бокам стояли неизвестные Баки люди в богатых одеяниях. Должно быть, одни из императоров и императриц Византии. Баки всмотрелся в лицо Девы и вздрогнул. Как возможно, что схематичное смуглое лицо напомнило ему другое, тонкое и белое, принадлежавшее Святой Саре Роджерс? Должно быть, из-за одинакового чувства в глазах.       Баки помотал головой и поспешил уйти. Чего только не примерещится в ночной темноте.       Рассвет Баки встретил чашечкой кофе и огромной вазочкой вкуснейших профитролей, которые подавали в одном из работающих всю ночь кафе. На клумбе неподалеку цвело поле фиолетовых и белых гиацинтов, и от их запаха тепло щекотало в груди. Можно было просидеть так вечность, но пора было возвращаться в порт и пробираться на паром.