Бал у Берии

      Дверь раскрылась. Кабинет на Лубянке был небольшой, но Борис, к величайшему своему удивлению, увидел в нём широкую дубовую кровать, что была безукоризненно застелена отглаженным бельём. Перед кроватью стоял дубовый на резных ножках стол, на котором помещался канделябр с гнёздами в виде когтистых птичьих лап. В этих семи золотых лапах горели толстые восковые свечи. Кроме этого, на столике была большая шахматная доска с фигурками, необыкновенно искусно сделанными. На маленьком вытертом коврике стояла низенькая скамеечка. Был ещё один стол с какой-то золотой чашей и другим канделябром, ветви которого были сделаны в виде змей. В комнате пахло серой и смолой, тени от светильников перекрещивались на полу. Войдя в комнату с Борисом вместе, Толя вмиг уселся в мягкое кресло, стоявшее рядом с кроватью, расслабленно закинул ногу на ногу. Уже буквально через секунду Борис увидел у него в ногах малознакомого ему молоденького парнишку, который уже дослужился в МУРе вроде бы до майора. Он оказался на деле удивительно хорошеньким рыжим упырёнком, которого не портил, впрочем, даже шрам от утюга на шее. Насчёт этого шрама ходили слухи, мол, он был ещё подростком, случайные грабители его этим самым утюгом пытали. А уж как на самом деле обстояли дела, раз уж он нечистая сила… Чёрт возьми, дошло до Бориса, так ведь это же и есть Селигеров, начальник ОБХСС!.. Да, натурально он! Но обыкновенно Борис видел его в подобающей форме, сейчас же он был только в белом передничке, какие обыкновенно носят буфетчицы в столовых, и больше совершенно без ничего. «Срамота какая у этой нечисти!» — подумал про себя Борис и аж передёрнулся от этакого вопиющего разврата и безобразия. Молоденький упырь, пристроившийся на полу в ногах у Толи, оторвался от перемешивания бог весть чего с резким серным запахом, коварно улыбнулся, показывая клычки, и хитро подмигнул Борису развратным зелёным глазом. На краю кровати разместилась миловидная белокожая женщина лет тридцати с небольшим с тонкими бровями и прямым носом. Губы её, тоже тонкие и изящные, были оттенены алым, а тёмные волосы замысловато заплетены на затылке. Глаза тёмные, спокойные. Поверх чёрного строгого платья накинута расшитая пелерина, словно выскочившая из прошлого века. Кроме этих был ещё в комнате сидящий на высоком табурете перед шахматным столиком громаднейший чёрный котище, тот самый, которого видел Борис во время своего отдыха. Он держал в правой лапе шахматного коня. Рыжеволосый вампир приподнялся и, впрочем, без особого, как показалось, почтения поклонился Борису, имея при этом выражение непоколебимой гордости на лице. То же сделал и кот, соскочивши с табурета; шаркая правой задней лапой, он уронил коня и полез за ним под кровать. Всё это замирающий от страха Борис разглядел в коварных тенях от свечей кое-как. Да и дела ему особого не было, хотя он отметил кота весьма приятным, хоть и необычным, а парочка в виде Толи и Селигерова внушала ему некий страх. Но более всего взор его притягивала постель, на которой сидел тот, кого наверняка называли дьяволом, — Борис это сразу понял. Пусть он и убеждал раньше Мишку, что сатаны не существует. Этот самый несуществующий и сидел на кровати. Два глаза из-под очков в толстой оправе упёрлись Борису в лицо. Левый с ядовитой зеленью на дне, сверлящий любого до глубины души, и правый — пустой и чёрный, вроде как узкое игольное ухо, как выход в бездонный колодец всякой тьмы и теней. Лицо Берии было спокойно и монументально, практически ничего не выражало и ещё испещрено было кое-где тонкими морщинами. Берия широко раскинулся на постели, был одет в торжественный фрачный костюм, но при этом одна его штанина была закатана, и он между тем натирал себе колено, до которого не доходила застёжка белого гольфа, какой-то мазью. Она-то как раз и разила смолой и серой, а рыжий упырь, похоже, химичил над такой же мазью. Рядом с Берией на постели, на тяжёлом постаменте, стоял странный, как будто живой и освещённый с одного бока солнцем глобус. — Долго же будет продолжаться этот балаган под кроватью? Вылезай, окаянец! — крикнула вдруг женщина в чёрном, наклоняясь к полу. Голос её был чуть низковат, но в целом приятен. — Коня никак не найду, — задушенным и фальшивым голосом отозвался из-под кровати кот, — ускакал куда-то, а вместо него какая-то лягушка попадается. — Не воображаешь ли ты, негодный кот, что находишься на ярмарочной площади? — притворяясь рассерженным, спрашивал Берия. — Никакой лягушки не было под кроватью! Оставь эти дешёвые фокусы для Варьете. Если ты сию же секунду не появишься, мы будем считать, что ты сдался, проклятый дезертир. — Ни за что, мессир! Русские не сдаются! — заорал кот и в ту же секунду вылез из-под кровати, держа в лапе коня. — Рекомендую вам… — Берия обратился было к Борису, но сам себя перебил: — Нет, я видеть не могу этого шута горохового. Вы только посмотрите, во что он себя превратил под кроватью! Стоящий на задних лапах и выпачканный пылью кот тем временем раскланивался перед Борисом. Теперь на шее у кота помещался серебристый фрачный галстук бантиком, а промеж ушей торчала фуражка образца НКВД с кокардой. Кроме того, усы у кота были облеплены крупными золотыми блёстками. Рыжий упырь от этого зрелища не сдержался и фыркнул, но тут же зажал себе рот рукой, чтобы не смеяться. Борису тогда тоже стало немного смешно. Женщина же прикрыла лицо крохотным веером — ни дать ни взять дамочка! — Ну что же это за безобразие! — всплеснул руками Берия. — Ни дня спокойствия с этим паскудником! И на кой чёрт тебе, проказа мохнатая, нужен галстук, если на тебе нет штанов? — Штаны коту не полагаются, мессир, — с большим достоинством отвечал кот. — Но вот вы мне скажите, видели ли вы когда-либо кого-нибудь на балу без галстука? Таким образом ведь можно оказаться в центре просто чудовищного скандала и быть вытолканным с бала взашей! — А зачем ты фуражку у Толи спёр, охламон? — жутким голосом, от которого пошли у Бориса мурашки, вскричал Берия. — Или же без фуражки, по-твоему, тоже не пускают на бал? — Для форсу! — гордо изъявил кот и добавил: — Так он всё равно её не носит, мессир! — А усы чем накрасил? — продолжал допытывать Берия. — Блёстками из гримёрки Варьете! — похвалился кот и даже ударил себя в грудь лапой. — Больше, больше гламура… — обречённо сказал Берия и стукнул себе ладонью по лбу. — Лжёт! — выпалила женщина, тряхнув парой выбившихся из кос прядок. — Это блёстки из моей косметички. — Право, мессир, — оскорбился кот, — а почему вот Илье и госпоже Берия можно использовать всякие блёстки, а мне нельзя? Это крайне обидно! Оттого, что я кот, мне уже и запрещаются, видите ли, блёстки! Форменное безобразие! И кот от обиды так раздулся, что казалось, ещё секунда, и он лопнет. — О, мохнатый подлец! — покачал головой Берия и объяснил Борису: — Видите ли, каждый раз, как партия его в безнадёжном положении, он начинает заговаривать зубы, надеясь при этом чёрт знает на что! Право же, с Толей играть гораздо приятнее, если не учитывать, что он вечно меня обыгрывает! — и обратился к Ховрину: — Скажи мне, почтенный, когда ты в последний раз проиграл мне партию? — Триста шестьдесят пять лет назад, мессир, — с излишней скромностью ответил Толя. — Ровно через три года после того, как в последний раз обставил Илью в покер. — Вот-с, товарищ Мюльгаут, видите, — сказал Берия и развёл руками. — Если вдруг вы захотите сыграть в шахматы — все мы к вашим услугам! А ежели вам захочется перекинуться в карты на интерес, то можете проэксплуатировать для этого Барсика, но никогда не садитесь за стол с этим рыжим шулером! Вообразите, около четырёх веков назад он выучился каким-то пакостнейшим штучкам, и играть с ним в карты теперь стало совершенно невозможно! А ведь это ему, паскуде, Николай Второй проиграл победу в Русско-японской войне! — Вот-вот! — заябедничал и Барсик. — Ах, никто, никто в этом доме не любит несчастного кота, милорд! Все только и норовят непременно меня во что-нибудь обыграть! Вот лет пятьсот назад я однажды имел удачу обыграть его, — при этом он кивнул на рыжего вампира, — в «дурака» на кружку баварского пива! Так что вы думаете, мало того, что он никакого пива мне не предоставил, да ещё и дёрнул меня за хвост! А дёрнуть за хвост, знаете ли, есть величайшее оскорбление! Возмутительно! Просто возмутительно! — Прекрати же мне напоминать про твой дурацкий хвост! — грозно зашипел вампир и хотел было запустить в кота банкой с мазью. — Барсик, действительно, перестанешь ты наконец припоминать Илье, как он дёрнул тебя за хвост пять веков назад?! — ужасно возмутился этой перепалке Берия. — Садись немедленно и прекрати эту словесную пачкотню. — Я сяду, — ответил кот, садясь, — но возражу относительно последнего. Речи мои представляют отнюдь не пачкотню, как вы изволите выражаться при госте, а вереницу прочно увязанных силлогизмов, которые оценили бы по достоинству все величайшие философы, начиная даже с самого Конфуция! — Шах королю, — сказал Берия. — Пожалуйста, пожалуйста! — обиженно отозвался кот. — Каждый, простите меня, дурак, даже если он совершенно безмозглый наподобие нашего Ильи, может обыграть несчастного кота! — Ах ты сволочное животное! — возмутился вампир и снова вознамерился швырнуть мазью в кота, но Толя не дал этому совершиться и мазь немедленно отобрал. — Итак, — обратился к Борису Берия, — рекомендую вам, товарищ Мюльгаут, мою свиту… Эта женщина — моя жена, Нина Теймуразовна, женщина образованная, эрудированная, увлечёт разговором любого, вам же поможет по части подготовки к балу. Тонкости обращения с дамами — её конёк… Этот гороховый шут с позолоченными усами — Барсик. Пользы он вам вряд ли принесёт, зато рассмешить вполне может. С Анатолием вы уже, конечно, знакомы, и, смею заверить, это знакомство будет для вас особенно приятным — Толя обладает исключительным талантом находить подход к любому и может помочь вам с каждой вашей просьбой. Наконец, рекомендую вам, — тут он протянул руку и фамильярно потрепал по голове рыжего парня, — Илью, он у нас исполняет функции наподобие прислуги. Расторопен, понятлив и, уверяю вас, сможет обслужить вас на высшем уровне в любом смысле этого слова. Основным его плюсом является, как вы уже поняли, величайшая покорность, поэтому можете распоряжаться им как угодно и делать с ним всё, что пожелаете — в этот вечер он полностью предоставлен вам. Представленный Ильёй юноша снова окинул Бориса скользким взглядом, в невыносимо блудливом жесте облизнул острые клыки, и Бориса аж передёрнуло. Во-первых, Илья совсем не выглядел покорным, во-вторых, в словах Берии будто бы была некая неоднозначность, и, ежели эту неоднозначность взять в расчёт и присовокупить к абсолютно неприличному поведению означенного упыря, то можно было бы сложить из этого весьма милую картину — похоже, он имел вместо выделенной Берией величайшей покорности величайшую склонность к содомии и помимо основной функции прислуги выполнял к тому же, наверняка совершенно добровольно, функцию бесплатной проститутки для всех, кому не лень. Госпожа Берия поднялась с кровати и оглядела Бориса с головы до ног. Он от пронизывающего взгляда этой женщины ничуть не смутился, в краску не бросило даже от последовавших слов: — Хм-м, а сложен недурно… Не дресс-код, но каков! — и дерзкой улыбки вслед. Борис между тем бесшумно подобрался к глобусу и, не решаясь прикоснуться, начал его рассматривать. Океан шевелился мелкими волнами, с горных склонов сыпался снег, словно крупинки в стеклянном шаре, в пустыне выли песчаные бури. Хм… А что, если именно с его помощью князь Тьмы влияет на мир… Ткнуть пальцем здесь — извергнется вулкан, махнуть над Уралом — пролетит ураган… Надо же, что может быть, с одним только шаром управлять всем миром! Борис вспомнил вдруг увещевания учителя в гимназии, преподававшего закон божий. Тот распинался, что обитаемость многих миров — ересь, иначе кто бы мог их крестить… — Кровь — великое дело, — неизвестно к чему весело сказал Берия и прибавил: — Я вижу, что вас интересует мой глобус. — О да, — согласился Борис, потому что необычный глобус его и впрямь заинтересовал. — Я никогда не видал такой занятной вещицы. — Хорошая вещица, — подтвердил Берия. — Я, откровенно говоря, не люблю слушать новости по радио. Сообщают о них всегда какие-то девушки, так невнятно произносящие названия мест, словно бы во рту у них находится своего рода каша. Кроме того, каждая третья из них немного косноязычна, как будто нарочно таких подбирают. Мой же глобус гораздо удобнее, тем более что события мне нужно знать точно. Вот, например, видите этот кусок земли, бок которого моет океан? Смотрите, вот он наливается огнём. Там началась война. Если вы соизволите посмотреть на него поближе, то сможете увидеть детали. Борис наклонился к глобусу, повнимательнее пригляделся и впрямь увидел, что квадратик земли расширился, многокрасочно расписался и превратился как бы в рельефную карту. Затем видна стала и ленточка реки, и какое-то селение возле неё. Домик, который был размером в горошину, разросся и стал как спичечная коробка. Внезапно и беззвучно мелькнула в небе похожая на гигантскую птицу тёмная тень, и крыша этого дома взлетела наверх вместе с клубом чёрного дыма, а стенки рухнули, так что от двухэтажной коробки ничего не осталось, кроме кучечки, от которой валил всё тот же густой дым. Ещё приблизившись к глобусу, Борис разглядел маленькую женскую фигурку, лежащую на земле, а возле неё в луже тёмной дымящейся крови разметавшего руки маленького ребёнка. Приглядевшись ещё, увидел достоверно, как изуродованы взрывом тела, на лицах плотным слоем застыла кровавая маска, у ребёнка отсутствует на нужном месте одна ножка. — Кошмарно! — воскликнул Борис и отвернулся от глобуса. — И отчего людям не живётся мирно, и бывают между ними войны! — Церковники говорят, что это бывает оттого, что люди забывают бога, — заметил Берия, — но это, конечно, натуральное суеверие… А виноват в этом, между прочим, один паскудник, который учинил там чёрт знает что! — и покосился на Илью, того самого полуголого рыжего вампира, что был отрекомендован как понятливый, покорный и исполнительный. — Ну знаете, мессир! — немедленно возмутился тот. — Я же сделал это шутки ради и, к тому же, был пьян! — Про то, как ты швырнул в Барсика этим глобусом, — зловеще заговорил Берия, — мы поговорим в другой раз и не при госте, Илья… Да, подумалось, сомнительные же, однако, шутки у рыжей бестии, что аж страх берёт от одного присутствия создания, у которого этакое на уме! Берия как будто эту мысль услышал и сказал задумчиво, обращаясь уже к Борису: — Да, представьте, он на протяжении веков живёт таким! Именно он обучил людей держать в руках оружие и убивать друг друга, он одним-единственным словом или даже жестом развязывает меж людьми самые жестокие и кровопролитные войны, а сам между тем предаётся разврату и пьянству… Изобретатели сидят над чертежами новых губительных бомб, а он стоит где-то за плечом и нашёптывает, как сделать эти смертоносные игрушки ещё страшнее. Работа его крайне грязна, но ему отчего-то, вообразите, доставляет удовольствие всё то, что для людей неприемлемо и даже противно! — и снова обратился к своему слуге: — Вот скажи мне, Илья, какое из всех существующих орудий убийства тебя привлекает больше всего? — Бомбы, мессир, — вкрадчиво промолвил Илья и при этом сверкнул зелёными глазами с некой пугающей восторженностью. — Но неплохи ещё гранаты или динамит… — И отчего ты так считаешь? — ещё раз спросил Берия. — О, так ведь это же прекрасно! — с необычайным воодушевлением заговорил Илья. — Вы только вообразите, мессир! Чего лишь стоит один внешний вид! Облака дыма, кровь брызжет во все стороны, тела рвутся на мелкие кусочки, и вместо приятной оболочки обнажается истинная человеческая суть! Люди лишь пытаются строить из себя существ высокоморальных и духовных, по сути же своей мало чем отличны от животных, когда от них остаются одни куски обгоревшей плоти да какие-нибудь там кишки или селезёнки! Ах, мессир, мне всегда так нравилось, как человек выглядит изнутри, в самой своей сути!.. — Хватит, — прервал его пугающее словоблудие Берия, заметив, видимо, в глазах Бориса затаённую опаску. — Вот видите, Мюльгаут! Что и требовалось доказать… Борис и слова вымолвить не мог, всё-таки весьма потрясённый. Думал ведь, что больше никто и ничего на этом свете не удивит и не напугает, пока не побеседовал с Ховриным в Александровском саду и не очутился здесь! Берия между тем снова его замешательство заметил и задумчиво сказал: — Да, грязно работает, грязно! Не люблю я, знаете, эти кишки и оторванные конечности… Да, пожалуй, Анатолий работает куда более утончённо!       Да уж, чего доброго! Борис сразу же вспомнил первый год своей работы в НКВД. Это был двадцать восьмой год… Одним из первых его знакомцев по работе был как раз майор Ховрин. Борис пытался вспомнить теперь, каким он был тогда, и осознавал, что за десять лет Ховрин, теперь уже комиссар, не сильно поменялся внешне. Тогда он был почти таким же, жилистым, подтянутым и по-своему красивым мужчиной с жестоким и угрюмым взглядом, разве что стрижку носил другую, и его длинные тёмные волосы выглядели так, как обыкновенно изображают на иконах у Иешуа. Да, пожалуй, его тонкие, иконописно заострённые черты и впрямь добавляли ему сходства… Борис однажды, уже давно, видел на Хитровке колдовскую икону церковного беса Абары, и он до невозможности походил лицом на Ховрина, был даже на полотне иконы таким пугающим и мрачным, что хотелось поскорее скрыться подальше… Тогда он работал около трёх месяцев и ещё не успел до конца понять принципов и сути некоторых своих коллег. В тот день его подловил в коридоре майор Ховрин. Подкрался сзади, опустил на плечо тяжёлую руку, и Борис от неожиданности чуть не подскочил. Майор по-доброму улыбнулся и совершенно просто сказал: — Здравствуйте, товарищ Давыдов. — Здравия желаю, товарищ майор, — отозвался Борис, не понимая пока, чего хочет от него Ховрин, бывший вообще в другом отделе. — А вы мне очень нужны, Борис Васильевич, — задушевно сказал майор, но глаза его сверкали при этом недобрым огнём. — Зачем? — с замиранием сердца спросил Борис, прокручивая у себя в голове между тем все моменты, в которых мог сделать что-то не то и за что мог бы поплатиться. — Вам следовало бы поприсутствовать со мною на допросе, — невозмутимо продолжил Ховрин. — Вы работаете всего ничего, многого ещё не видели и не знаете, и присутствие это будет вам очень полезно. К тому же, я уверен, что вы заинтересуетесь конкретным случаем в силу вашей специализации! — Хорошо, — без особой уверенности отозвался Борис и пошёл за майором, прокручивая при этом мысль, что ощущение такое, словно его на убой ведут. — А что за дело, товарищ Ховрин? — спросил он, когда они уже спустились в подвал, и подкованные железом сапоги комиссара гулко застучали по бетонному полу, эхом отзываясь в сводах потолка. — Занятное дело, — усмехнулся Ховрин. — Если говорить в двух словах, некий поп из церкви на Ваганьковском кладбище дал разрешение каким-то полоумным произвести эксгумацию одного из захоронений и пустить, не поверите, на мощи! Захоронение не такое уж и новое, двадцать второго года, молодая мать, умершая при родах, и с нею же её мёртвая дочь. Однако неким изуверам для чего-то, представьте, понадобилась именно их могила! А паскуде попу, насколько мне удалось узнать, эти поскоты дали на лапу, и он таким образом дал разрешение на вскрытие могилы и изъятие останков. Давеча ещё и в МУРе поганца прижучили, экспроприировали ценности из церкви, а эту гадину за яй… причинное место крепко схватили. Взяли его тёпленьким, дело передали нам. Попа этого теперь расколоть — и всё, дело с концом. «Бедная та женщина! — подумал Борис. — Ведь даже после смерти не дадут ей покоя… А вдруг это моя Ангелина?» Постарался отогнать от себя мысли и проследовал за майором в допросную. Было темно, горела лишь тусклая лампа, они с Ховриным сидели вдвоём, пока двое конвойных не привели моложавого попа с ярко-рыжим тщедушным хвостиком на затылке и хилой бородёнкой. Попа приковали наручниками к стулу, конвойные вышли, и осталось их трое — майор Ховрин, Борис и поп. Задержанный никаких толковых ответов не давал, блажил, вопил что-то про кару божью и ад на земле, Ховрин то держал лицо, то говорил мягко и ласково, то давил и срывался на крик, Борис наблюдал за происходящим и удивлялся между тем про себя, как же это Ховрин так быстро, словно по щелчку пальца, меняет настрой. В театре бы работать с таким талантом, а не пропадать в застенках НКВД! Однако дальнейшее ещё более его поразило. В один момент, когда особо заблажил о боге поп, Ховрин выдвинул ящик стола и достал из него немалых размеров золотой крест, какой обычно целуют в церкви прихожане. — Вы об этом боге говорите, гражданин, верно? — слащаво спросил он и повертел при этом крестом у попа под самым носом. — Об этом, начальник! — снова заверещал поп. — Так другого и нет! — Его и этого нет, — спокойно отозвался Ховрин и внезапно обратился к Борису. — Ну-ка, товарищ Давыдов, отстегните его немножко, чтобы встать мог. Кинул ключи от наручников, и Борис молча расстегнул один из них, уловил одобрительный кивок Ховрина и затем снова его приказ: — А теперь к столу его… Вот к этому… Ко мне спиной. Да, вот так, товарищ Давыдов. И штаны ему спустите, вот. — А штаны зачем? — переспросил Борис, брезгливо морщась, и не удержался от шутки: — Пороть, как в дореволюционной гимназии, собираетесь? — Может быть, — неопределённо сказал Ховрин, лениво встал и развязной походкой двинулся в сторону Бориса и попа, которому велено было снять штаны. Плавный, неспешный, опасно красивый, как тигр, майор подобрался к попу сзади, занёс руку с крестом и с размахом всадил этот самый крест попу точно в то самое место, на котором сидят, по самые его перпендикулярные перекладины. Борис, едва догадавшись, что будет происходить дальше, предпочёл отвернуться к стене и зажмуриться. Вот зачем Ховрину нужен был крест! Нет, конечно, и сам мог что-то жестокое учинить, — так распалился во время допроса, твёрдо уверенный в том, что эта мразь раскопала тела его милых девочек, — но не это… Даже думать не хотелось о том, что творит сейчас майор, но забыться не давали всхлипы и крики попа, перемежающиеся прокуренным голосом Ховрина: — Видишь, выблядок, как любит тебя твой боженька? Очень любит… Да, сучья падаль, просто обожает! Потом Ховрину эта вся история с крестом, видимо, надоела, он велел его изъять, штаны на попа надеть и усадить на место. Борис старался не смотреть на кровавые разводы на кресте и потоки по коже, а также и на самого комиссара с его методами. Надеялся было, что вся мерзость такого рода закончена, однако майор, похоже, распалился, вошёл во вкус, попросил конвойных принести кипятку. Глаза его при этом сверкали садистским удовольствием. — Удобная штука крест, — потешался он, ожидая, покуда конвойные принесут кипяток. — Ах, право, очень удобная! Майору принесли эмалированный ковш с длинной ручкой, он поблагодарил конвойных, снова встал с насиженного места, подошёл к попу и ласково спросил: — Пить хочешь, агнец божий? — Вы же жаждой морите, дьявольское отродье! — проныл задержанный. — Всё бы отдал за воду… — Хорошо, — сказал майор и улыбнулся. — Ты мне скажешь, кто тебя подбил на это, а я тебе тотчас чаю организую, не то что воды. Идёт? — Не по-божески это рассказывать! — вяло возмутился поп. — На святое ведь дело пошли бы останки! — Не по-божески так не по-божески, — рассудил Ховрин. — Пожалуй… И с совершенно спокойным видом лёгким движением выплеснул весь кипяток из ковша задержанному в лицо. Борису заложило уши от его криков, вид облезающей кожи засел в подсознании нудной картинкой, к горлу подступила тошнота, но он стерпел. — Что нынче невесёлый, товарищ поп? — едко полюбопытствовал Ховрин и смешливо фыркнул. — Это я только начал… В столе у него обнаружилась ещё и игольница, похожая на ощетинившегося ежа. Борис сразу догадался, к чему это, и заставил себя даже смотреть на то, как майор методично вгоняет эти иголки под ногти задержанного одну за одной, постепенно выпытывая таким образом, что и к чему. — Кто третий? — зловеще шипел Ховрин, выскребая огромными ржавыми иглами ногти попа из надлежащих мест. — Кто третий? Кто надоумил тебя на это бесчинство? — Всех знает только товарищ Васнецов… — выдавил наконец поп. — Васнецов, значится… — голос Ховрина принял нечеловеческий тембр. — Молю вас, товарищи, — заверещал поп, чувствуя, видимо, как вырываются его ногти, — молю вас, мне кажется, я умираю… Отпустите меня, товарищи, я молю вас! Товарищ майор брезгливо поморщился, оглядев изуродованное и обваренное кипятком поповское лицо с облезшей кожей, откинул с лица упавшие на глаза тёмные пряди, провёл зачем-то по собственной скуле рукой, оставляя кровавые бороздки на коже. Борис смотрел на него с выжиданием — интересно было, чего ещё выкинет этот странный мужчина с несколько пугающим видом. Майор словно услышал его мысли, повернулся к нему и одарил внезапной доброй улыбкой. Удивительно, что человек, который только что с величайшим удовольствием пытал другого, вгоняя под кожу иглы, выдирая ногти и обдавая кипятком, мог улыбаться так тепло, словно по-домашнему… Майор подмигнул Борису хитрым болотным глазом и тихонько сказал вдруг, обращаясь именно к нему: — Ну что, парень, сволочной же народ эти попы, а? И подустал я от него малость… Добей его сейчас. Боевое крещение тебе будет…       Из мыслей выдернул голос Ховрина: — Мессир, — вмешался вдруг Толя, — разрешите мне сказать. У нас двое посторонних: юноша, который умоляет, чтобы его оставили при господине, и кроме того, с ним, прошу прощения, его свинья. — Странно ведут себя юноши, — заметил Берия. — Это Гоцман, Гоцман! — воскликнул Борис. Гоцмана ввели в комнату. Его уже, судя по всему, приготовили к балу, вырядили в чёрную двойку. Ховрин пояснил, что в костюмы-двойки и тройки переодели всех колдунов и ведьм с Лубянки. Мишка заозирался по сторонам, наткнулся взглядом на Берию и пробормотал, запинаясь: — Погоди… Это же вы! Вы убили Хомякова! Вы кинули его под трамвай! — О-о, какой вздор… Товарищ Карасёв, предлагаю забыть об этом недоразумении. Как вы догадались, я вовсе не артист… — улыбнулся Берия, очки его сверкнули. — Борька, он убийца и шпион! — запротестовал Мишка, кидаясь к Борису и загораживая его собой, словно Берия собирался стрелять в них. Но тот только приподнял брови: — Помилосердствуйте… — А кто тогда убил, если не вы? — пламенно воскликнул Мишка, готовый на Берию накинуться. — Ну, положим, я убил, — послышался ленивый прокуренный голос сбоку. — Дальше что? Тут Мишка обернулся и увидал Толю, что сидел, вальяжно растёкшись по креслу, и наглаживал ярко-рыжие локоны приютившегося у его ног Ильи. Мишка их обоих узнал, в Толе — поганого чернявого чекиста с Патриарших, в Илье — очаровательного майора из МУРа, хотел что-то сказать, покосился на знаки отличия у Толи на форме и разгневался пуще прежнего. — Так это вы убили Хомякова! — гневно вскричал он. — Что же такой достойный гражданин плохого вам сделал?! Нет, вы полный мерзавец! — Хомяков, Хомяков… — задумчиво изрёк Толя и даже чуть не зевнул со скуки. — Христофор, блять, Херимонович… Ну так ведь и правильно, что убил, товарищ Гоцман. С таким именем ему лучше будет на том свете. — Откуда же вам известно, что я Гоцман? — немного растерялся Мишка. — От верблюда, — лаконично ответил Толя и потерял всякий интерес к беседе. — Вы… Вы… А я так и знал, что вы в этом замешаны! Негодяй! А ещё и чекист! — жарко воскликнул Мишка, совершенно бледный от гнева. — Ага, как есть негодяй! — поддакнул Барсик и важно шевельнул позолоченными усами, отчего Мишка попятился. Ховрин же сидел с непроницаемым лицом, разве что губы ему искривила ухмылка. — Вы человека убили! За что? Что он вам сделал? — Мишка продолжал допытываться, в своей речи всё сильнее распалялся. — Человека убил? Так и что же? Тоже мне, проблема! — фыркнул Ховрин. — Как вы можете! — Мишка совсем вышел из себя. — Вот так вот могу. Успокойтесь, товарищ. Я ещё и с мальчиками сплю… — усмехнулся Ховрин, и Мишка от этих слов упал в самый настоящий обморок. В чувство его привела госпожа Берия, всегда хранившая при себе коробок с нюхательной солью. Борис этот запах знал не понаслышке: как сын московского мелкопоместного князя Василия Давыдова, хоть и внебрачный, он в детстве однажды был на светском приёме, где благополучно упал без чувств. Именно этот коробок, разивший нашатырём, и привёл его в сознание. Мишку усадили в кресло, где прежде сидела госпожа Берия, и накрыли тёплой шалью. — Пусть придёт в себя, а потом пойдёт веселиться. А свинку отправьте на кухню, — распорядился Берия. — Помилуйте, зачем на кухню? — запротестовал Миша. — Не нужно её резать! Это же ведь тёща товарища Давыдова! — Так её никто и не собирался резать, — заверил Берия. — Пусть посидит, пообщается с поварами… Право, товарищ, ну не в зал же её в таком виде? — Лучше прирежьте, товарищ Берия, — ненавязчиво посоветовал Борис под одобрительный смех Ховрина.