Бал у Берии

      После этого Ховрин провёл Бориса по коридору, на этаж ниже, всё так же освещая путь чёрной свечой. К темноте Борис уже привык, поэтому вполне мог разглядеть всё. Надо же, как Лубянка изменилась внутри! Подумать только... Так непривычно видеть место, куда приезжаешь каждый день и находишься в нём с утра до вечера, в таком необычном виде! Потолок большой напоминал готические своды замков, которые поддерживались могучими чёрными колоннами. Наконец Ховрин открыл дверь, и на пол хлынул поток тусклого света. Борис смутно узнавал в комнате гардеробную, где чекисты оставляли верхнюю одежду, прежде чем разойтись по кабинетам. Только теперь гардеробная, прежде в коричневых и бежевых тонах, выкрасилась в расцвеченный тусклым светильником золотисто-бронзовый, а в центре стоял постамент, окружённый свечами. У шкафов и вешалок стояла госпожа Берия, владеющая, видать, даром мгновенного перемещения в пространстве. Около неё, в совершенно раболепной позе, на полу пристроился тот рыжик, облика своего не переменивший. Бориса несколько этакое поведение забавляло. В быту, конечно, он майор и даже начальник, но кто он здесь? Упырёныш на побегушках у Князя Тьмы, его жены, демона чуть помельче и говорящего кота? Прислуга, которая, со слов Берии, «прекрасно вас обслужит, при чём так, как вы того пожелаете»? Всего-то! Зато гордости хватит на десяток Люциферов, полк демонов, армию чёрных магов, Генсека ВКП(б) и три королевских семьи впридачу! Пожалуй, упырь и в самом деле красив, скорее даже очень красив. Действительно, его внешность не портил даже ужасный шрам, почти наполовину пересекающий хрупкую шею. Своим миловидным личиком, почти белой идеальной кожей и рыжими кудряшками он напоминал какую-нибудь прелестную, ещё дореволюционную куколку, глаза имели насыщенный и удивительно необычный цвет, да и в фигуре его не замечалось практически никаких изъянов, разве что для юноши он выглядел слишком миниатюрным, худым, даже несколько хрупким. Впрочем, женщины наверняка бы этот факт проигнорировали и оценили бы его сильно выступающие рельефные ключицы, особенно бросившийся самому Борису в глаза подтянутый впалый живот, узкие бёдра и стройные — стройнее, чем даже у многих дам! — ноги. При этом был в нём ещё и какой-то шарм даже при его абсолютно наглом и неприличном поведении — впрочем, может быть, в этом он и заключался. Чего стоила лишь одна манера соблазнительно проводить языком по своим острым клычкам… Но это, впрочем, было лишь объективное суждение, а уж если говорить о субъективности… Бориса от прелестей и обаяния этого безусловного красавца подташнивало. И подташнивало во многом именно потому, что в голову вообще полезли мысли о том, что он действительно привлекателен, о том, что интересно, какова будет наощупь его бледная кожа, каково было бы касаться его пухлых аккуратных губ своими и при этом ласкать руками его живот, дразнить, мучить, доводить до предела… Но всё это Борис мог бы истинно пожелать и даже применить только в том случае, будь Илья девушкой. Тогда, безусловно, он был бы очаровательной юной нимфой, но сейчас, пока он был юношей, пусть и чуть женственным, и абсолютно прекрасным, все такого рода вещи были неприемлемы и отвратительны. Борис старался даже не смотреть в его сторону, однако тот словно специально привлекал своим практически обнажённым изящным телом и такими взглядами, от которых кого угодно бросило бы в жар. Да, раньше, пожалуй, Борис никогда такого и даже ничего хоть бы мало-мальски подобного не испытывал — одновременно и восхищение красотою, и отвращение. К тому же, второе он в себе сознательно всё сильнее развивал, с упорством толковал самому себе, что Илья ему крайне неприятен во всей глубине своей порочной и развращённой сути откровенной и даже несколько показательной содомии. Именно это, признаться, и держало его на плаву — похоже, чёртов упырь обладал, помимо прекрасных внешних данных, какими-то весьма сильными чарами и таким образом преспокойно внушал самые ужасные и грязные желания. Если бы не способность Бориса к самоконтролю, совершенно неизвестно, что он сделал бы с рыжим развратником. Госпожа Берия прервала натянувшееся молчание: — Как меня и рекомендовал мой муж, я помогу вам с гардеробом. Не беспокойтесь, я разбираюсь и в мужском, и в женском платье. Борис скинул с себя кожаную куртку, нисколько не смущаясь присутствием госпожи Берия, и повесил её в ближайший шкаф. В руках этой демонической женщины между тем возникла сантиметровая лента, и она принялась делать беглые замеры обхвата плеча, груди и талии. Типичная процедура при пошиве одежды... К себе эта женщина располагала: и внешне красива, и добра... Госпожа Берия жестом отослала Илью вон, и Борис поинтересовался: — Простите, а вы всех гостей так измеряете? Госпожа Берия улыбнулась, поправила на себе воротник: — Только хозяев бала, милорд. Уж они достойны того, чтобы их гардеробом руководила сама Княгиня Тьмы. Повернитесь... — руки у неё тёплые... Странно для такой женщины... Но так даже легче. — Вот так... Какой размах плеч... — Вы очень интересная женщина... — попытался начать разговор. — Мне говорили это тысячу раз, милорд, но это не страшно... Так... Руку... Длина рукава... Отлично. Мужчины во все времена такие скучные... Помню, была знакома с одним куртуазом: он всё говорил о возвышенности своих чувств, дарил десятки роз, распинался о своей преданности... А его сюзерен... Послал его в крестовый поход! — под конец рассказа госпожа Берия даже уронила пару слезинок на лиф платья, но вмиг привела себя в порядок: — А, смотрю, вы не заинтересованы... Или... Вот! Так, пройма... Ага... Прикинулась я однажды папой римским со скуки... Борис застыл как вкопанный. Женщина прикинулась папой римским? Госпожа Берия поймала его шокированный взгляд и рассмеялась: — Вы не читали о папессе Иоанне? Простая девушка, которая, переодевшись мужчиной, дошла аж до папской тиары... Признаюсь, это было нелегко, но я этого и добивалась. Я хотела, чтобы мне было нелегко, чтобы было где проявить смекалку... И как назло, меня роды подвели, представляете! Вам фалды подлиннее или покороче? — Какие будут... — сквозь зубы пробормотал Борис, всё ещё осмысливая сказанное... Женщина... Папа римский... Вот так история! — Мальчик или девочка? — А? — госпожа Берия уже успела погрузиться куда-то в себя. Очнулась и ответила: — Мальчик... Мгновенно с ним унеслись с той улицы... Мой малютка, мой Серго... Потом она отложила ленту, что-то записала на листе и начала искать вещи среди шкафов и вешалок. Позвала Илью, и в комнате резко возник тот рыжик. — Пока я ищу фрак, проведи-ка нашего гостя на омовение... Борис рассудил логически: не просто сидеть сложа руки и ожидать, а заняться чем-нибудь ещё... Душ принять... Неслыханное гостеприимство! С другой стороны, да... За время полёта и поджогов к нему наверняка прилипла копоть и кладбищенская трава. Вышел вслед за Ильёй, оставив госпожу Берия при гардеробе. На рыжего упырёнка, шедшего впереди, поглядывал с опаской. Вдруг решит что непотребное учинить... Или это он сам загоняется, сам себе напридумывал... Нет, тот пронзительный взгляд ясно дал знать о его намерениях! Отвратительно, мерзко, гадко! Отступил на пару шагов назад, наращивая расстояние между собой и рыжим.       Оба вошли в чёрную комнату без окон, едва освещённую тусклыми свечами. Борис напрягал память, пытаясь вспомнить, что за комната здесь на самом деле, но в голову упорно лезли мысли про какой-нибудь маленький архив. Осознал, что находится с этим похотливым рыжиком один на один, и похолодел. Оглянуться на него не смел, словно тот зелёный взор мог убить его. — Не стесняйтесь, милорд, — плавно, но с оттенком холода пропел Илья. — Не забывайте, что вся эта пиздопляска затеяна исключительно в вашу честь! У Бориса аж глаза на лоб полезли. Нет, он уже, конечно, догадывался, что от Ильи, как и вообще от всей свиты, ожидать можно было чего угодно, но вот что этот рыжик, женственный, жеманный и похотливый, так нецензурно выражается, было достаточно шокирующим. Хотя... Борис припомнил своё амплуа исполнителя из десятого отделения — человека в какой-то степени эпатажного, с призрачным налётом того самого жеманства... Но меткое словцо он умел припечатать, как и в обычной жизни, к месту и вовремя. Усмехнулся, пока рыжик отвлёкся: да, Готтфрид Генрихович, да вы тот ещё матершинник! Спокойно... Спокойно... Нужно как можно скорее избавиться от него. Оглядел стену. Всё по классике: полотенца и прочее. Сердце бешено колотилось где-то в горле, перед глазами замелькали красные круги. Нервы. Да, херово стало... Ничего, похоже, в данной ситуации надо просто вести себя достойно. Бесшумно двигаясь, подошёл к полотенцам и взял одно. Отвернулся к стене и закрыл глаза. Никогда не комплексовал по этому поводу, всегда держался с достоинством — и сейчас, хотя ситуация была премерзкая. Спокоен. Сердит. Сдержан. Твёрдо уверен в себе. Закрыл глаза, полностью сосредоточившись на дыхании. Постепенно успокаивался. Рефлексы подвели — обернулся, услышав сдавленный голос рыжика: «Вот и прекрасно, давайте я вам спинку...». Ни в коем случае нельзя было поддаваться. Выиграть время любой ценой. Вдох. Медленный выдох. Дыхание... Дыхание... Кислород... Кислород... Дурно стало... Полотенце сжал в окаменевших руках, не думая даже приступать к каким-либо процедурам, пока этот рыжик здесь. Настойчиво колотится: тебя гнать пора уже давно, иного просто не дано! Его прогнать! Прогнать! — Давайте я вам помогу... — снова этот рыжик. — Мы с вами можем так провести время, что вы даже его не заметите. Я, знаете ли, крайне хорош в утехах и умею многое, что может не всякая женщина. Позвольте мне доставить вам удовольствие, милорд… А не переступает ли он границы приличия? Борис мгновенно отшатнулся куда-то к стене, вскипая от злости. Тёмная сторона психики тоже как будто взбесилась, подкидывая картины жутчайшей расправы. Да, товарищ Мюльгаут ревнив до чёртиков... Никому не позволит на себя посягнуть! Всё яснее думал, чтобы послать его тем же весёлым направлением, не стесняясь в выражениях. Рискнуть? Ещё как рискнуть! В крови кипел адреналин, его тянуло на безумства. Выпалил: — А не пойти ли вам, сударь, нахуй? — Только на ваш, — усмехнулся Илья и прикусил клыками нижнюю губу. — Я же вижу ваши чувства… Признайте вы наконец, что я нравлюсь вам, милорд… Вы хотите меня. Не отрицайте, я вижу всё… Что мешает вам… Однако договорить Борис ему не дал. Уходи отсюда, ты, извращенец рыжий! В голове настойчиво кипела, билась мысль: врежь ему полотенцем, врежь! Так пульсировала, так чётко обозначилась... Врезать... Врезать! Ах, врежет, сейчас врежет! Рука сама схватилась за полотенце, и Борис только через пару секунд услышал смачный хлопок. — Милорд... — услышал то ли всхлип, то ли ещё что. Открыл глаза: на скуле у упырёнка алело огромное пятно. Вмиг заулыбался, словно ничего и не было. Борис похолодел снова: неужели не берёт его ничего... Адреналин всё жёг ему кровь, заполнил грудь, стал мутить голову. Броситься на него сейчас, прямо здесь, накинуться, всадить ногти в тонкую шею? Уходи, проваливай! Но уж больно наглый тип. Видать, сообразительный. А ведь и вправду мысли читать может… Пусть убирается… Вампир снова подошёл к нему, перекидывая злополучное полотенце через плечо. Борис попытался прикрыться руками от его наглого и будто бы липкого взгляда. Илья явно оценивал его, и оценивал именно в таком смысле, как будто Борис был каким-нибудь предметом. Именно предметом, способным удовлетворить, даже не партнёром для утех… Впрочем, ему это, может, и казалось на почве нарастающих воспоминаний о домогательствах медсестры-белячки, но это было совершенно неважно. Хотелось закрыться от оценивающего взгляда, спрятаться, и он для этого пытался сделать всё, что разве что мог. Да и шрамы начинали смущать оттого, что на них смотрят так открыто, с таким если уж не восхищением, то как будто бы с животным желанием. Отвратителен, уродлив, ужасен... Изранен, болен... — Да вы-таки что, стесняетесь? — иронически протянул Илья. — Все свои... Чего я не видел, подумаешь! — Ты не понимаешь, — шикнул на него Борис. — Я выгляжу отвратительно! — А, вы про штыковые и от кнута? — понимающе протянул Илья. — Про исколотые и изрезанные руки? Поверьте, я видал и хуже... — Куда уж хуже... — хмыкнул. — Четыре века назад, помнится, я переспал с одной женщиной, у которой не было левого глаза, — задумчиво сказал Илья. — Да вы посмотрите хоть на мою шею, милорд… На самом видном месте! Разве же не хуже? Но ведь это отнюдь не портит моей красоты… — Утюгом ошпарили, да! — Борис тотчас вспомнил слухи о происхождении этого шрама. — В том-то и дело! Тебя не портит, а мне невозможно даже глянуть на себя в зеркало без отвращения! — Какой ещё утюг?.. — чуть удивлённо спросил вампир. — Никакого утюга не было, милорд. Меня пытались сжечь церковники в тысяча пятьсот… — тут он сделал задумчивый вид, но тут же встряхнул головой и заразительно рассмеялся. — Впрочем, неважно, утюг так утюг, если вам так угодно! Лучше скажите, вы и впрямь считаете меня привлекательным? — Вот мне интересно, — начал Борис и тяжело вздохнул, — если бы я был одет, ты бы лез ко мне так бесстыдно? — Даже не знаю, — протянул Илья и снова окинул его оценивающим взглядом. — А почему спрашиваете, милорд? — Смотрю, какое ты неуправляемое животное, — отозвался Борис. — У тебя нет никакого самоконтроля... — Отчего сразу животное, милорд? — чуть обиженно хмыкнул Илья и встряхнул рыжими кудрями. — Разве вы не слышали, что сатана олицетворяет потворство, но не воздержание? Да и дело всё, спешу заверить, — тут голос его сделался, подобно мёду, тягучим и сладким, — не во мне, а в вас… Вы ведь так прекрасны, — коснулся кончиками пальцев его плеча, нежно поглаживая, — вы само совершенство! Вы такой мужественный с вашими шрамами, что от вас начинает кружиться голова! А ваши сильные руки! Я так хотел бы ощутить их на своей талии или, скажем, на животе… А это клеймо! Нет, милорд, видит дьявол, нет моей вины в том, что вы… — Ужасная пошлость, — перебил его Борис, стряхивая со своего плеча его кисть. — Прекрати это немедленно… Ты изъясняешься как буржуазная дама! — А ведь вам понравилось, — усмехнулся вампир, оскалился и окинул Бориса двусмысленным взглядом. — Вы бы хотели продолжить. — Пошёл вон отсюда... — прикрикнул на него Борис, под конец переходя на ультразвук. — Я сам справлюсь... Кувшин сюда! — Как знаете, милорд, — Илья изобразил обиженное личико, развернулся и исчез за дверью. — Обидчивый какой... — пробормотал Борис, откидывая с лица волосы. — Слишком обидчивый для прислуги...       Как хорошо, что здесь нет проклятых зеркал... Стены выложены чёрным камнем, но это выглядит очень даже уместно. Прохладно, причём холодом веет и от стен, и от пола. Стены глухие, никаких окон. Оно и к лучшему. Борис огляделся: свечи горели ровно, но не освещали комнату полностью. Ванна из чёрного камня мгновенно бросилась в глаза. Уже наполнена чем-то алым. Борис рукой зачерпнул содержимое. Кровь! Эта нечисть хочет, чтобы он принял ванну из крови... Ну что ж... Здесь удивляться, кажется, уже нечему. И лучше не думать, как и откуда они её добывали... Нет, конечно, про Эржебет Батори читал, но чтобы побывать на её месте! Была не была! Скинул с себя всё, что оставалось, и осторожно забрался внутрь ванны, наблюдая, как руки и ноги мгновенно окрашиваются в тяжёлый цвет. Погрузился по шею и понял, что за алым наполнением тела не видно вообще... Странные ощущения... Вроде бы и как-то противно, а вроде бы и всё равно. Кровь тёплая, от неё жутко разит железом... И как же с этим взаимодействовать... Натереться ей, что ли, ополоснуться? Конечно, Берия дал неограниченное время на процедуры, но тянуть их огромного кошару за причинное место тоже как-то не хочется... Ради интереса облокотился обеими руками о бортики, приняв расслабленную позу, и увидел, что руки до плеч окрашены красным, словно только что с расстрела пришёл. Кровь причём шумит не как вода, она будто несколько гуще... Ладно, Эржебет Батори в какой-то степени была права. От крови мускулы словно наливались силой, вены крепли. Борис попробовал втереть кровь в предплечье, вдруг убыстряя движение кисти, потом в руку до плеча. Рука превратилась в подвижную конечность, сгибающуюся лучше обычного. Быстро и с наслаждением помассировал другую руку, плечи, шею, затылок, закрыл глаза и словно увидел себя со стороны — как в иллюстрациях к историям о графине Батори. Может, так и есть, кто ж его знает. Он был возбуждён, без остановки чувствовал на теле капли крови. Наверное, не зря так медлит с началом Лаврентий Павлович... Борис приподнялся, попробовал сполоснуть кровью грудь и живот, огляделся по сторонам в поисках полотенца. Сложены стопкой рядом... Принялся водить пальцами над поверхностью, зачёрпывая густую тёмно-красную жидкость ладонью. От крови чувствовал себя крепче, словно готов был горы свернуть, движения стали сильными и чёткими. Даже страшно, особенно если сравнить со вчерашним. Или не сравнить? Да, этой ночью ему точно было не до страхов. Кажется, с ночью было что-то связано — из какой области у него это чувство, Борис не мог взять в толк. Было ли это тенью, игрой воображения или просто, выражаясь по-научному, озарением, — кто их теперь разберёт. Так или иначе, сегодня он был готов на всё. Не стал долго испытывать возможное терпение товарища Берии, выбрался из ванны, вытерся насухо, насколько это было возможно при ваннах из крови, оделся и вместо отсутствовавшей рубашки накинул длиннющий чёрный халат. Едва завидев, как по коридору медленно плывёт в чёрном шлейфе госпожа Берия, поспешно спрятался в нише у двери. Услышал бегущие шаги: рыжий наглец вмиг кинулся к ней. Выглянул снова. — Что с тобой, Илюша, мальчик мой? — участливо спросила госпожа Берия, глядя на несчастного вампира, который с драматическим выражением на лице прикладывал лёд к щеке, на которой красовался еле заметный след от полотенца. — Мне совсем не нравится наш король бала, миледи, — наябедничал Илья, томно закатывая глаза и изображая, что сейчас упадёт в обморок. — Он разбивает сердца? — с улыбкой спросила Нина Теймуразовна. — Он разбивает лица... — хмуро буркнул Илья и отвернулся. — О, — Нина выгнула тонкую бровь. — Что же вы с ним не поделили, мой мальчик? — Я просто хотел его ласки, миледи, — продолжил ябедничать вампир. — Но, как видите… — Приласкал? — Ага… По лицу полотенцем! Подходящий момент, чтобы выйти... Борис открыл дверь и появился перед ними обоими. Свысока поглядел на Илью, перевёл взгляд на Нину: — Госпожа Берия, не буду защищаться, пожалуй. Я ему врезал за то, что он вёл себя слишком бесстыдно. Окуните его в борщ с чесноком, чтобы не приставал больше. — Не обращайте внимание, милорд, — улыбнулась та мягко. — Илья очень игривый, милый и ласковый мальчик, он, скажем, забавляется таким образом… Да, забавы у него своеобразные, конечно, но… В общем, он без царя в голове, поэтому вам следовало бы быть осторожнее с ним. Сами понимаете, чей он любовник и как он поэтому зазнаётся… А несчастный Анатолий внимает каждому его слову… Да и борщ с чесноком тут бессилен, поверьте. Единственное, что я могу порекомендовать… Относитесь к нему… Ну, скажем, как к котёнку. Так себе рекомендация... Еле держался, чтобы не свернуть ему шею здесь и сейчас. Пока уходил из коридора в сторону гардеробной, услышал следующий разговор, не понимая, ушла ли госпожа Берия или нет: — Милорд изволили прогнать меня, словно облезлую кошку… — кому ещё жаловаться вздумал? Прислушался: кошачье фырканье и тягучий мяукающий голос: — Полегче насчёт кошек… Сплетники... Лишь бы кости перемыть вместо того, чтобы делать, что приказано! Ещё и кота приплёл... Борис ускорил шаг, почти бежал. По пути наткнулся на Ховрина и тут же сделал вид, будто бы ничего и не было. Хотя... Наверное, бесполезно, раз он читает мысли. Попытался расфокусировать рассудок, не думать ни о чём. Спокойно... Спокойно.... Ничего не было. — Ну что, милорд, как ощущения? — Ховрин нарочито приветлив. Неожиданно... Борис съязвил: — Моложе не стал, да и куда мне дальше молодеть... После вашей ваксы...— вдруг всполошился: — Анатолий, чья это кровь? Если это кровь младенцев или неопытных девушек, меня сейчас стошнит. — Это кровь церковников, которых вы расстреляли, — коварно ответил Ховрин. — Другой разговор... — Борис чувствовал, как губы растягиваются в безумной улыбке, и видел, как Ховрин так же безумно улыбается ему в тон. — В подвале я, как автомат, работаю часами... Видал забиватель свай? По мне чертёж писали!       Вместе с Ховриным вернулся в гардеробную, где их уже ждала госпожа Берия с готовым фраком на манекене. От её вида все дурные мысли как рассеялись, аж дышать легче в её присутствии... Подошёл к манекену, и госпожа Берия хорошенько прикинула, как он сядет ему по фигуре. Довольно кивнула и снова одела манекен. Поправила выбившиеся из кос прядки: — Разрешите вам дать последний совет, милорд. Среди гостей будут различные, ох, очень различные, но никому никакого преимущества! Если кто-нибудь и не понравится... Я понимаю, что вы, конечно, не выразите этого на своем лице... — протестующе закивала: — Нет, нет, нельзя подумать об этом! Заметит, заметит в то же мгновение... И ещё: не пропустить никого. Хоть улыбку, если не будет времени бросить слово, хоть поворот головы. Всё, что угодно, но только не невнимание. От этого они захиреют... Борис принял совет во внимание и решил, что уделит дольку себя каждому, сколько сумеет. Нина Теймуразовна снова позвала Илью, и пришлось окончательно смириться с тем, что этот рыжий придурок не оставит его в покое. На вытянутых руках он нёс странные золотые цепи, на вид очень тяжёлые. Нина предупредила: — Так нужно, милорд, — и та почтительность, которую она к нему проявляла, словно сгладила всё напряжение, вознаградила за причинённые неудобства. Госпожа Берия вышла снова, как назло, и Борис даже не успел попросить её остаться, лишь бы не быть с этим рыжим упырём наедине. А этот придурок точно попыток не оставит. Хорошо-хорошо... А вдруг это какое-то испытание на верность любимой? Если так, то он должен выдержать его с титаническим достоинством. Быть верным ей одной, не отдаваться больше никому... Хорошо, пусть будет так... В голове пронзительно зазвенело. Илья ловким движением расстегнул карабинчик на золотой цепи весьма внушительного размера. Хм, с такими длинными и тонкими пальцами он вполне бы мог стать пианистом... Подошёл почти вплотную, вкрадчиво завёл руки Борису за шею, под концы волос, и принялся наощупь застёгивать украшение. А с застёжкой-то не справляется, и не поймёшь, умышленно ли он или действительно неудобно... Как же близко ты стоишь, рыжий, как близко... Ладно, так можно и замок повредить, а чужое имущество портить... Тот же Толя производил впечатление личности совершенно непредсказуемой и неконтролируемой, да и его хозяин мало чем от него в этом плане отличался. Мало ли, что пришло бы им в голову, сломай он эту злосчастную цепочку… Нет, он их не боялся, пусть уже и принял тот факт, что они являют собою нечто первородное, могущественное и хтоническое и явно не представляют добрых волшебниц из детских сказок. Страх заключался скорее в другом — в том, что любое неверное действие окончательно отдалит его от Ангелины и Аннушки. Разве что поэтому он стоически терпел столь наглое нарушение своего личного пространства. Нет, ну этот рыжик совсем не его типаж... Слишком тонок, слишком худ, словно жертва поволжского голода... Слишком развратен, чёрт возьми... Такой нападёт где угодно, ведь аппетит его точно неистощим, а случайные прикосновения к спине и рёбрам во время возни с цепью напрягают до потемнения в глазах. Цепь тяжеловата... Круглая пластина давит на грудь. Были вещи и потяжелее... Застегнул наконец-то, упырь рыжий... Холодные пальцы Ильи коснулись уже его шеи совсем не случайно, медленно заскользили вниз, изучая. Наверное, никто и никогда не сумел бы касаться более нежно и в то же время умело, как делал это он, и практически ни от кого не помутился бы рассудок. Разве что Ангелина… Но их ведь нельзя сравнивать! Нет, точнее, даже нельзя ему вообще позволять такое… Однако тело постепенно начинало неметь от прохлады рук и жара в венах, где словно бы находилась кипящая огнедышащая лава, а рассудок отключался, и Борис не мог теперь даже слова против сказать. Ледяные чужие руки тем временем скользнули по ключицам, опустились на голые плечи. Что делает, что творит... Перепутался с ним взглядом: Илья томно выдохнул, закусил нижнюю губу, так глядел, что от него появилось ощущение, что огонь скоро захватит полностью, начнёт нещадно расплавлять кожу и плоть. — Вы сводите меня с ума, мой господин, — мурлыкнул Илья, сильнее прижался, и Борис ощутил его пронзительный холод, его лёгкую трупную дрожь, каждый изгиб словно бы выточенной из мрамора фигуры. Кладбищенской статуи, блять! К горлу подступил ком. Настойчиво запульсировала мысль: прогнать, прогнать, прогнать! Рассудок уже отключался, всё яснее вырисовывался образ Ангелины. Всё ярче на него смотрели разъярённые синие глаза. Слух тоже как запечатало, слышались лишь высокие распевы голоса, похожие на церковный хор. Гнев этих глаз сжигал, испепелял, сковывал похлеще цепей, что на него пытались надеть... Прогневал её, свою любовь, уже тем, что позволил всё это. Позволил... Сам позволил! Руки этого упыря обводили уже рёбра, скользили по диафрагме, снова что-то непонятное вырисовывали... Изрезать бы сейчас этого придурка, вспороть ему вены, выпустить кровь... Лишь бы исчез, лишь бы перестал делать... Это. Всё сильнее кричал церковный хор, всё громче голос, но слов не разобрать... Лишь одно слово разобрал: «Сохрани...». И снова раскатистый напев сопрано. Как отрезвило... Не трожь, не трожь, уходи! Илья снова облизнул клычки и осторожно подался ему навстречу, в то же время проскользил рукою вниз и обжёг ледяным касанием живот… Так уже было... Так уже было когда-то давно... Было не здесь... На пепелище войны! Словно ледяной водой окатило. Всплыл мгновенно кошмар юности, ужасный госпиталь, домогательства медсестры-белячки, что тоже касалась его живота холодными руками… Жуткие слова... «Чем больше трупной крови, тем лучше... Руки давай...». Он оттолкнул рыжего и резко отпрянул, почти даже отскочил, назад. Ради неё пришёл... Ради неё одной... Голос как надрывался: очнись, мать твою, очнись! Этот рыжий идиот, блять, всё портит! Прогнать его, прогнать к чёрту, избить, ударить метким ударом туфли... Сделать хоть что-нибудь! — Милорд? — чуть удивлённо спросил Илья. — Вы в порядке? — Нет... — Борис сорвался на изломанный голос, хриплый и жутко высокий. Прописать скорее... Скорее, блять... А, к чёрту... Сейчас! Прогремел: — Отойди... Отойди вон и не прикасайся ко мне... Вообще! Я сам справлюсь... Куда лучше, чем ты... ВОН ОТСЮДА, А ЕЩЁ ЛУЧШЕ ОДЕНЬСЯ! СМОТРЕТЬ, ПРАВО, НА ТЕБЯ СТЫДНО! — О, как скажете, милорд, — подобострастно пролепетал Илья, снова обдал полным похоти взглядом, плавно повёл плечом и исчез в тумане. Цепи оказались очень тяжелы: натирали шею, давили на плечи, стискивали грудь и рёбра. Тянули согнуться и упасть. Кажется, такими цепями себя изнуряли аскеты... Не помнил их названия, но полагал, что такие штуки точно вызывали заражение крови и скорую смерть. Да, хороший способ умереть! Умереть, зная, что твоя кровь отравлена, и ты сам её отравил во имя высшего сверхсущества! Снова возникший Илья теперь нёс на бархатной подушке что-то золотое. Подошёл поближе, и удалось явственно разглядеть драгоценные камни. Поклонился, всё равно сохраняя надменный вид, и вдруг так плотно надел Борису на голову широкий золотой обруч, что всякому стало бы больно. Сам же не проронил ни слова, только опасно блестели хищные зелёные глаза. Борис оскалился, будучи уверен, что сейчас сверкает взором ничуть не хуже. — Поберегите нервы, милорд, — прошелестел рыжий и исчез в вязком тумане. Борис встал на небольшой постамент, окружённый свечами, и тут до него дошло, что стоит около зеркал. Зеркала... За блеском свеч этого совсем не заметил. Только теперь уловил своё многократное полуобнажённое отражение. В пылком порыве хотел прикрыть сплетёнными руками грудь, но тут же рассудил: теперь стыдливость уже ни к чему. — Я не могу вам не нравиться, милорд… Я ведь знаю, насколько красив… — Ты в зеркалах не отражаешься, придурок… — шепнул хрипло. — Милорд, но может быть, у нас с вами всё же что-то получится? — снова замурчал Илья, и Борис очень некстати вспомнил его восхищение человеческими внутренностями. — То же полотенце, чем вы меня огрели, мы могли бы применить его более интересным образом… Так, полотенцем, значит, больше не бьём, а то у мальчишки бешенство задницы, ещё напридумывает себе чего… Так и запишем… Но ведь что-то надо сделать! Как там говорила госпожа Берия? Как к котёнку… А что там делают с назойливыми котятами? Хватают за шкирку! Борис с натиском вдавил вампира лопатками в стену, накрепко вцепился пальцами в пламенно-рыжие локоны, оттянул, обнажая при этом шею и отгоняя мысли о том, что неплохо было бы чего с ней сотворить. Илья смотрел откровенно издевательски из-под томно прикрытых ресниц, и ясно было, что боли он как данность не испытывает, просто придуривается. Борису невыносимо хотелось придушить наглеца, при этом в каком именно контексте, не понимал, и оттого злился ещё сильнее. — Слушай, херобес, — он цедил шёпот из глотки и имитировал блядское недовольство, когда сам как-то насмешливо улыбался, — давай по-хорошему разойдёмся? Я тебе не стяну физиономию, а ты пойдёшь дрочить на вашего кота. Договорились? — Отчего же именно на кота, милорд? — фыркнул Илья и скривил кукольные губы. — Толя не в пример привлекательнее, да и мессир в целом ничего… — Не посвящай меня в подробности, — зашипел Борис и резко выпустил его. — Пошёл вон! — Ну, вон так вон, — спокойно сказал Илья и будто бы невзначай облизнул острия клыков. — Сами дальше справитесь? — Ты… — начал было Борис, но злость закипела с такой силой, что сказать было нечего. — Уже ухожу, — усмехнулся вампир, окинул Бориса пронизывающим до костей взглядом и добавил вкрадчиво: — И напоследок дам вам один дружеский совет. Не забывайте, кто я и на что я способен. Мне плевать на приказания мессира, и если я захочу, я сделаю всё, что угодно. — Пустые угрозы, — раздражённо цокнул Борис. — Я же велел тебе уходить. — Мои угрозы далеко не пусты, герр Мюльгаут, — ласково прошелестел Илья. — Мне ничего не стоит как минимум оставить вас без того, за чем вы пришли сюда. Думаете, я ничего не знаю? Я вижу каждую вашу мысль… Вижу, как вы хотите меня убить, прикрывая этим другое желание. Не тратьте нервы, это бесполезно. Смиритесь с тем, что я буду делать всё, что мне вздумается, потому что хочу этого. И даже не пытайтесь ещё каким-либо словом, делом или даже мыслью оскорбить меня, иначе последствия будут для вас необратимы. Вы, конечно, и так кончите плохо, потому что пошли на сделку с дьяволом, но… Если, повторюсь, я захочу, а я наверняка захочу, если ещё хоть раз вы попытаетесь меня оскорбить, я лично уничтожу вас. Это ничего не изменит, ведь ваша душа уже всё равно принадлежит нам, — и рассмеялся: — Тише, тише, милорд, я вижу, что вы уже хотите приложить меня головой об стенку. Успокойтесь и не забывайте о том, что я могу немедленно устроить войну или, скажем, какой-нибудь ничтожный и совершенно беспричинный взрыв. Я не угрожаю, я всего лишь вас предупредил. Борис не знал, что ему и ответить, Илья же смотрел на него с причудливой смесью коварства и ласки, демонстративно закусив нижнюю губу, а потом сказал будто невзначай: — Хотя о чём можно с вами говорить... О чём мне говорить с вами, если вы пережили казнь! Вы ведь знаете о смерти не понаслышке, верно? Вы её не боитесь? А зря, очень зря, право же, милорд! Но ведь я знаю, что для вас хуже смерти, не забывайте об этом… Он нежно улыбнулся, подмигнул Борису ярко-зелёным глазом и пошёл, демонстративно покачивая бёдрами. Угрожать вздумал… Да ещё так открыто! Борис так и смотрел ему вслед, опасаясь даже думать что-либо в его адрес. Точно, как же он мог забыть, что имеет дело с натуральным психопатом… «Какое из всех существующих орудий убийства тебя привлекает больше всего?» — «Бомбы, мессир. Но неплохи ещё гранаты или динамит»… Забыл слова Берии о том, что война в Испании — его невинные забавы. Забыл предупреждение Нины… Не поплатиться бы теперь за это! Ошибка многих стратегий — недооценивать противника. Этот проклятый Илья ведь не просто развращённая шлюшка, которая так и тянется к всякой пакости, он ведь… А кто он, собственно? Кто? Именно, наверное, настороженность Борису помогла, потому что в этот самый момент сбоку от него раздался ужасающий грохот, и шкаф, который там находился, вмиг разнесло в щепки. Бориса взрывной волной аж в сторону снесло, но не зашибло обломками шкафа. Теперь сомнений не было — Илья действительно не просто пугал, а вежливо предупреждал о своих возможностях… Уж пожалуй, чего доброго, думать про него придётся вежливо и по имени, а то мало ли, что взбредёт в его бедовую голову! Приходилось также признать, что победа в первом тайме осталась за рыжиком. Конечно, он не добился своего, но теперь Борис был уверен — если не добился, значит, не больно-то и хотел. Если для него война — весёлое развлечение, что говорить о домогательствах! За дверью слышал, как Илья снова жаловался: — У него было такое лицо, как будто он сейчас в табло мне даст.. Разъярённый, злой мужчина... — Мне кажется, он разочарован... — промяукал Барсик. — Тогда это какое-то слишком злое разочарование.. Мне кажется, он готовит план мести. — Нет, Илья, я порой поражаюсь, насколько ты раз за разом тупеешь! Чем он может отомстить тебе? Он простой смертный, а ты князь ада! Соображай, что ты вообще несёшь, и не говори такой смехотворной чепухи! Отомстить? Хорошее решение... Только как, учитывая взорванный шкаф как вежливое предупреждение? Должна же на него быть какая-то управа! Пока думал, дал госпоже Берия застегнуть поверх цепей рубашку и жилет. Щёки горели от прилива крови, хотелось кричать, материться, проклинать... Неужели он действительно сам всё это позволил... Да. Сам виноват, сам позволил... Не смог предотвратить, хотя возможность была. Он мог позвать Нину, но не сделал этого. Сам позволил. От этого стало ещё стыднее перед этой доброй женщиной, и Борис потупил взгляд. — Герр, — замурчал где-то рядом Барсик, — уверяю, вы ни в чём не виноваты. Это наш рыжик, как бы выразиться помягче… Ебанутый, извините за мой французский! Да, да, именно ебанутый! Говорящий кот ещё было полбеды, но кот, что выражается матом!.. Впрочем, Борис признал, что кот этот, похоже, единственное адекватное создание во всём сборище, и даже благодарно почесал его за ухом. Госпожа Берия тоже сочувственно провела по плечу. Когда оставался только фрак, в гардеробной появился Ховрин, справился о том, как всё идёт. Обмолвился о том, что ведьм и колдунов очень тяжело одевать, а шампанское уже киснет. Нина Теймуразовна только шикнула на него, и он умолк. Борис всё приглядывался к фраку, брал его за плечи, а надеть всё не решался. — Товарищ Мюльгаут, неужели вы не носили подобного? — спросил Ховрин. — Ну хоть раз, на каком-нибудь приёме вы его надевали? Надо же... Сокрушаются, мол, как так можно? Надевать это невесть что с длиннющими хвостами... Так себе покушение на моду... Борис не упустил шанса позлорадствовать, ответив нарочно хрипло и громко, давая оттяжку в насмешливое безумие: — НИКОГДА! — Ах, я вас так понимаю, товарищ Мюльгаут… Сам бы в жизни не надел никакого фрака! — осклабился внезапный рыжий упырь. Борис шикнул на него, и тот вмиг умчался к двери. — Да ты бы, если мог, ничего бы не надел! — крикнул вслед Ховрин, после чего принялся застёгивать на шее Бориса стоячий жёсткий воротник. — Не очень накрахмален... Герр, вы помните, как он называется? — Vatermörder... Борис, едва воротник был застёгнут, в полной мере осознал все мучения женщин, которые веками заковывали себя в корсеты... Вмиг стало как-то неудобно, вены сжаты, кровь перекрыта... Хорошо, что Ангелина тогда сняла его, хотя и не надевала, как она тогда выразилась. Придётся предельно владеть собой — поворачиваться всем корпусом, лишь бы не изранить себе шею. Поверх фрака ему накинули длинный чёрный плащ на одно плечо. Как бы на него не наступить... Ховрин оглядел его с ног до головы, указал на руки: — Товарищ Мюльгаут... Перчатки... Борис покосился на свои руки: снять перчатки? Последние пятнадцать лет не мог без них обходиться, а тут... Что ж... Первый и последний раз. Осторожно стянул обрезанные на пальцах перчатки, обнажив правую руку, а вместе с ней и давно отболевшее клеймо из букв «АД». Рыжий наглец, так и не покинувший гардеробной, сразу проявил интерес: — Сами себя клеймили? В качестве наказания? Не смел отвечать. Это слишком личное, сейчас как платяной шкаф нараспашку. Вся душа наизнанку, кровоточит красно-чёрным, в груди хохочут инквизиционные костры.       После этого Борис в компании свиты и Нины Теймуразовны вышел из гардеробной, прошёл на третий этаж Лубянки. Нина открыла дверь, сама куда-то исчезла. Борис, Ховрин и Барсик вошли в полную темноту. Хоть Борис и привык к мраку, здесь разглядеть не мог ничего, как бы ни напрягал глаза. — Я, я, — слышался мяукающий шёпот Барсика где-то у бедра, — я дам сигнал! — Давай! — ответил в темноте прокуренный голос Ховрина. — БАЛ! — пронзительно визгнул Барсик, и тотчас Борис вскрикнул и на несколько секунд закрыл глаза.