Бал у Берии

      А бал между тем продолжался, играла музыка, Толя по-прежнему сидел подобно каменному сфинксу, а рядом с Борисом находилась любимая жена, несколько хмурая, Анна же резвилась с Серго и Барсиком, стреляя из арбалета. Настроение портилось не на шутку, хотелось бы наконец провести время с Ангелиной наедине, а великолепие бала казалось уже жутким мещанством. Скорее бы это всё уже закончилось... Проклятый Илья тоже немного подпортил это самое настроение, повертелся вокруг Давыдовых, предложил Борису крови, потом винограду, потом ещё чёрт знает чего, а потом вздумал поправлять ему украшение в волосах, на что Борис как можно вежливее попросил его сгинуть. — Я не понимаю, почему вы отталкиваете меня, герр Мюльгаут! — с лёгким оттенком обиды мурчал вампир. — Ты — отрава, Илья, — ответствовал на это Борис. — Самая настоящая. Ну, вроде как мышьяк или цианид… — И как вы прикажете это понимать? — любопытствовал Илья, сверкая глазами. — Пошёл отсюда, говорю… После этого вампир смылся в неизвестном направлении, но осадок своего рода всё же остался. Мучали мысли и про него, и про то, что дальше будет, и наслаждения атмосфера уже не приносила. — Прошу прощения, милорд, — сказал вдруг Борису Толя, вырывая из мыслей, — вы не сильно возражаете, что я сейчас вас покину? Борис в ответ лишь пожал плечами. Пусть покидает, что ж… Какая вообще разница ему, будет Толя следовать за ним немой тенью или не будет? Это его присутствие даже, признаться, уже несколько напрягало. Комиссар НКВД, да ещё и сам по себе мужчина настолько гордый, что убить вроде бы за свою эту личную гордость готов, пресмыкается перед ним подобно униженному слуге… Не слишком приятно… И самое главное — какова причина? Из-за чего? Из-за того, что он явился на этот трижды клятый бал, на Лубянку, которая превратилась в этот вечер в притон некоторой буржуазной развращённости, ради того, чтобы вернуть своих любимых? Да, впрочем, к чему ему разбираться в мотивах и причинах?.. Не детей же ему крестить с комиссаром Ховриным и прочей его чудесной шайкой… Проследил за Толей взглядом — да, так и подумал сразу, он направлялся к Илье, что стоял, оперевшись о столик, на котором стояло блюдо с головой Троцкого, и пил шампанское из узкого фужера. А манеры у него всё-таки крайне вульгарные… Наверняка ведь воображает, что оттопыривать мизинец при питье — это признак некой аристократии или в этом роде! Нет, это ужасная пошлость, просто невозможная, такая, что от этого аж сводит скулы неприятным холодным спазмом… Толя к нему подошёл совершенно по-хозяйски, отчего тоже стало даже несколько противно, развернул силой лицом к столу, заставил нагнуться своим давлением, упереться локтями, и слова его были не слишком объяснимы и отдавали такой кошмарной похабщиной, что спазм уже перешёл в горло: — Ну что, Азазель, демон похоти, тебя сейчас разнесут по полной за то, что пытался соблазнить нашего короля... — Так я не знал, что он женат! — не слишком внятно запищал Илья. Оправдывается, конечно… Но ещё сильнее прогибается в пояснице, жмётся к столу, словно намекая всем видом, чего желает… Натуральная блядь, да такая, что от его развращённости противно, даже не хочется смотреть в его сторону… Церковники демонизируют женщин, считают их исчадием ада и развратницами — но видели ли они его?.. Унизительно, попросту унизительно… Здесь его даже за мужчину не считают, похоже, — просто шлюха без определённой половой идентичности… Гадость, ужасная гадость, такая, что желчь скребёт горло! Подумать только, видел его несколько раз, но не мог представить, что он хуже всех тех мерзких слухов о нём, гораздо хуже… — Потому что он был вдов пятнадцать лет, — а Толя не отступался, оправдания его игнорировал. — Теперь оставь его в покое... — ещё сильнее надавил на хрупкую спину, заставляя совсем лечь на стол, выгнуться ещё сильнее. — И побереги-ка свою задницу... Давай, Азазель, ты этого хочешь? О Леда! Неужели они собираются устроить свои брачные игрища прямо здесь, при всех? Нет, хватило уже, за глаза хватило того инцидента со шпагой… На второе подобное зрелище уже не хватит… Признаться, эти игры со струйкой крови на животе несли бы в себе даже некоторую прелесть, если бы не происходили так показательно и прилюдно, но вот это уже не вписывалось ни в какие рамки, могло вызывать одно лишь отвращение… Кто вообще придумал, что между мужчинами может происходить такое? Оторвать бы причиндал этому извращенцу, да вот незадача, проблематично даже узнать, кто он таков… Верх тошнотворной пошлости, пик её, и вот он достигнут… Это немыслимо, и особенно со стороны Толи — вот так вот при всех, буквально при целом зале публики, бессовестно вжимать своего любовника в стол, намекать ему на что-то… И слышать в ответ на эти намёки с загорающихся похотью губ: — Да… Тебя хочу… Тёмный ужас! Хочется скрыться подальше от этого, да хоть бы закопаться заживо, лишь бы этого всего не видеть… Нет, атмосфера эта уже, конечно, несколько приелась, но вот к такому уж точно морально был не готов… Ладно, когда те же проклятые содомиты предаются своим низменным утехам в закрытой комнате, никому не являя своих пристрастий, но это… Это вообще из рук вон, такая показуха, оскверняющая одним своим существованием утончённую красоту возможных взаимных чувств между мужчиной и женщиной — в содомии и так нет никакой прелести… Да даже на этих двоих посмотреть — никакой любви, трепета и нежности, животная страсть, похоть, как в тех самых буржуазных и премерзких кинолентах, а то и ещё хуже… В руке у Толи оказался вдруг небольшой столовый нож. Чего это, интересно, удумал? Нож-то наверняка серебряный, вот как блестит в ярком свете ламп… А для вампиров, говорят, серебро вредно… Что ж, даже в некоторой мере интересно узнать, правдив ли этот факт или же является мистификацией… Да, а ведь быстро же он сумел привыкнуть к тому, что вампиры, ходячие мертвецы и демоны существуют на самом деле, и существует Сатана, хотя раньше считал это вымыслом! Наблюдал за скольжением серебряного ножа по чужой бледной спине, лёгким, без давления, чуть царапающим… О Леда!.. На белой, как густой кладбищенский туман или саван, коже под лезвием выступили тёмно-красные полосы, подобные ожогам. Так значит, и впрямь серебро вредно для вампира, но совершенно не смертельно… А рыжая нечисть, Илья этот, абсолютно сумасшедший — гнётся весь, подставляет под серебро тонкие плечи и спину, томно закатывает глаза к потолку, скулит… Неужели возможно такое, чтобы приятно было, когда тот, кому ты, по идее, доверяешься, причиняет боль?.. Выглядит отвратительно, просто кошмарно, тошнотворно… Ещё эти жуткие ожоги от серебра, рассекающие тонкую нежную кожу и наверняка при ближайшем рассмотрении обнажающие красноватое скользкое мясо… Аж передёрнуло от одной мысли об этом, но Борис никак не мог отвести взгляда от располосованного ножом худощавого тела. Новые и новые тёмно-розовые полосы выделялись на фарфоровой белизне, наливались краской и быстро теряли цвет, угасали и растворялись, но лишь чтобы дать место новым, ещё более ужасным и зловещим, томно подрагивали длинные и чёрные кукольные ресницы Ильи в такт порезам, проступали на них небольшие кровавые слёзы. А ведь внешне он напоминает совсем юного мальчишку, почти подростка, и не скажешь по нему, что лет ему уже немало… Да, подумалось, у Толи явно были, помимо очевидной содомии и некого садизма, ещё и иные наклонности, гораздо более даже мерзкие и неправильные, хоть в своё время прославляемые в античном искусстве, но от этого не менее поганые и гнусные… И со стороны ведь смотрится оттого ещё хуже — совершенно взрослый мужчина с юным мальчиком, и пускай он сотни раз развращённый, и пускай тысячелетний вампир, но как же от этого тошно!.. Не спасает, совершенно не спасает от кома в горле даже знание, кто они оба такие на самом деле… Но ещё отвратительнее сделалось уже после, когда Толя нож отложил, рывком за талию поднял Илью, что зашёлся в приторной и томной дрожи, со стола, развернул теперь уже к себе и, что самое было противное, подхватил властно чуть ниже спины, чтобы усадить на край стола. Верх банальной и отдающей мелкобуржуазным мещанством похабщины, самое поганое исчадие того самого пресловутого заокеанского кинематографа — хватать за это самое место, что непревзойдённый писатель Чехов называл шутя Жозефиной Павловной! Хуже разве что в это самое место сношаться — хотя, в сущности, именно ради этого всё тут и затевалось… И даже ему, Борису, совершенно постороннему в этом действе, видно было, что последующий поцелуй наполнен высоким чувством совершенно не был, и господствовала в нём жадность, похоть, даже некоторая собственническая страсть. Нет, конечно, содомские соития можно было бы даже оправдать, но разве, пожалуй, в том случае, если бы в них имелась бы чувственная составляющая, хотя бы признаки уважения, не говоря уж о любви, но в данной ситуации отвратительно было даже смотреть… А Илья тем временем тянулся уже наощупь к галифе комиссара, другой рукой цеплялся за погоны на парадной форме, словно обвился весь, как небольшая белоснежная змея, вокруг сильного чужого тела, по-кошачьи ластился. Ишь, липнет так, как будто норовит вытянуть чужое тепло!.. Борис вспомнил касания его мертвенно холодных рук, и от этого аж передёрнуло. Как вообще можно подпускать так близко того, кто холоднее вод ледяного озера Коцит, где мучаются на девятом кругу ада вмороженные во льды Иуда из Кириафа, Брут и Кассий?.. Как можно касаться синеватых мёртвых губ с такой невиданной страстью, зная при том, что кровь застыла в венах от мучительного холода?.. А рука Ильи скользнула тем временем уже под ремень чужих брюк, и Борис такого зрелища уже совершенно не мог вытерпеть, отвернул голову в другую сторону, хотя происходящее не могло не привлечь некоей кошмарной дикостью и нелепостью. Ужасно, пошло, в некоторой мере грязно… Нет, уж точно никогда не понять ему таких поганых манер, что царят здесь! Краем глаза всё же уловил, как Толя ухватил своего вампира под колени, практически уложил тем самым на стол, устроился по-хозяйски меж стройных бледных ног. Похабщина, как есть похабщина… И как Берия не следит за этим непотребством?! Борис огляделся, выискивая глазами мессира — тот сидел, спокойно наблюдая, словно бы его совершенно не волновало столь неприличное для советского человека деяние. Эти двое из его свиты творили невесть что, являя льдисто-жаркое сплетение тел всей на балу присутствовавшей публике, а он словно бы даже не замечал, смотрел будто бы сквозь пальцы и в упор не желал видеть. Тьфу… Борис отвёл от него взгляд — ему стало ещё противнее. Толя между тем — даже со стороны заметно! — был до крайности груб, совершенно очевидно Илью не щадил, и даже странно было, что буквально вот каких-то минут сорок назад он сцеловывал с его тела струйки крови, держал у себя на коленях, ласкал. Невиданная, почти животная похоть… Нет, подумалось, все они, нечистые, точно сумасшедшие! И Илье-то, что главное, похоже, такое обращение к себе несказанно нравилось. Он весь аж изгибался, подавался навстречу, цеплялся Толе за плечи тоненькими пальцами, срывался то и дело на тихие стоны, и взгляд у него был на этот раз совершенно отсутствующий, сияющий и безумный. Млел наверняка, этакий распутник, от того, что на него такого смотрят, порочного и падшего, растрёпанного, полностью подчинённого, бьющегося в экстазе в чужих сильных руках и при этом совершенно красивого, млел от того, что Толя явно чувствовал власть над ним, сходил с ума и от него, и от самого себя… Впрочем, с другой стороны, к чему его судить — и Борису ли винить за распутство?.. Ведь у них, приспешников Сатаны, свои правила… Сатана ведь олицетворяет потворство, а не воздержание. Вот и сам Берия сидит теперь в стороне, спокойно ведёт беседу и словно бы вовсе ничего не замечает. Да, с точки зрения людей вообще всё здесь происходящее греховно — но людей ли? Жалких церковных мышей… Нет, в выдуманных ими грехах определённо есть прелесть — лишь они ведут к удовлетворению, при чём к любому — физическому ли, умственному или моральному. Каждый это удовольствие ищет и каждый имеет право получить его так, как пожелает… И чёрт с ними со всеми! Пускай делают между собою, что хотят, а у Бориса свои пути. Главное, он ухватился за возможность вернуть своих милых девочек… Да, точно… Покосившись на происходящее на столе, Борис подумал, как же, право, хорошо, что Анна успела подружиться с Барсиком и устроила с ним в стороне стрельбу из арбалета. Нет, она, конечно, уже не такой уж и ребёнок, но такое видеть ей вовсе не обязательно… Борис снова бросил случайный взгляд в сторону проклятого стола и аж остолбенел от несколько занимательного, но жуткого зрелища, что пришлось ему увидеть. Илья — на первый взгляд довольно обычно — впился, как сначала показалось, губами в шею своего распрекрасного любовника. И не было бы в этом ничего странного, если бы из той самой шеи, прямо из-под его бледных губ, не потекла бы тоненькими струйками тёмная, почти чёрная густая венозная кровь. Да, в порыве страсти упырь этот вгрызся Толе в шею своими клыками, прогрыз начисто кожу и скользкое тёплое мясо и вцепился теперь в синюю пульсирующую вену, жадно, ненасытно лакал горячую кровь, и между тем отдавался с ещё большей страстью. Кровь из-под его клыков текла глубоко багровая, слишком для человека тёмная… Чёрт возьми, да что же такое, наконец, этот Толя?.. А Илья всё пил и пил эту кровь, всё сильнее цеплялся Толе за спину, весь дрожал и явно находился теперь на пике безумного своего экстаза. Так ему было, видать, хорошо, что даже кожа его приобрела более живой оттенок, а совершенно сумасшедшие зелёные глаза пылали, как факелы. Толе, кажется, это ужасное явление тоже вполне нравилось, так уж очевидно крепко стискивал он Илью за узкие бёдра, держал к себе вплотную, сливался с ним буквально в единое целое. И боли, видать, совсем не чувствовал… Впрочем, поди их ещё пойми, эту нечисть и этих содомитов! Напившись, похоже, кровью вдоволь, Илья свои жуткие клыки вытащил, принялся напористо вылизывать Толе шею, убирая с неё кровавые пятна и прикосновениями своего будто бы кошачьего язычка залечивать раны. Говорят, у вампиров языки раздвоены, словно у змей, а у него совершенно обычный… Впрочем, какая до того разница? Таким образом хотя бы выглядит не так жутко, хоть даже и Борису, что всегда был далеко не робкого десятка, одних этих длинных острых клыков за глаза хватало, чтобы стараться быть от Ильи подальше… И как ещё Толя с ним рядом совсем с ума не сошёл, с этим мало того, что бешеным на все нескромные места, но ещё и жаждущим постоянно крови? Хотя, впрочем, они друг с другом в своём личном помешательстве гармонируют… Связь их становилась тем временем всё более и более страстной, сумасшедшей, и вот Толя с силой вцепился в пламенно-рыжие пряди, оттянул, оголяя бесстыдно белоснежную шею Ильи, прильнул в поцелуе — и вампир аж глаза свои томные закатил, подставляясь под грубую ласку, а потом уже Толя резко отстранился и отпустил Илью, пропустив меж пальцев пламенные локоны. Илья же не сразу даже и понял, что происходит, цеплялся всё Толе за плечи, никак не мог ему позволить от себя отдалиться. — Доволен? — сухо спросил Ховрин. — Теперь доволен? Этого тебе достаточно? — Доволен, да… Но мне мало, мало! Я ещё хочу… И крови, и… Толя на вид небрежно — но с каким же моральным усилием во всём существе! — отстранил от себя его руки, невозмутимо застегнул галифе и вальяжной походкой пошёл прочь, оставив Илью одного, и лицо его при том было совершенно каменное. Илья весь аж трясся, похоже, отойти никак не мог, с трудом уселся с ногами на край стола и судорожно ловил окровавленными губами воздух. Взгляд у него был вроде бы безумный, но и вместе с тем такой, словно он готов сейчас расплакаться. Да, в целом была сейчас в нём некоторая прелесть — и выглядел он ещё нежнее, ещё более обманчиво уязвимо, чем обыкновенно, обнажённый, растрёпанный, дрожащий всем телом, с расцветающим на шее кровоподтёком, что сливался с жутким его шрамом, и перепачканным кровью миловидным лицом… Вскоре ясно стало, что эта фальшивая хрупкость привлекла внимание не одного лишь Бориса. К столику подошла леди Батори, та самая, что не так давно закусывала собственным платьем, окинула дрожащего юношу критическим взглядом и подметила вслух: — А твой мужчина заботлив, если позволяет тебе пить свою кровь… — Я это и без вас прекрасно знаю, мадам, — огрызнулся Илья и свесил на пол мелко держащие ноги. — Что вам угодно? — Какой резкий мальчик... — хмыкнула графиня. — А не слишком ли ты развратен? Посмотри на себя! Никакой скромности! Неудивительно, что твой мужчина от тебя уходит всякий раз! Нет, конечно, вампир у Бориса особой симпатии не вызывал, но вот это его поразило до глубины души. Даже жаль его стало в какой-то мере… Сама ведь совершенно похабно выглядит! Вспомнился недавний разговор о религии — если тебя соблазняет кто-либо, так не обвиняй его, выколи себе глаза… Впрочем, понаблюдать за ситуацией было совершенно интересно, это являло собой нечто необычное и новое, и Борис весь превратился в слух. Илья, в общем-то, не терялся: — Себя бы видели, мадам... Одни туфли и перья... — Фи, как грубо… — поморщилась Батори. — Но ведь на тебе самом нет даже туфель и перьев! Да и я веду себя скромно, не нарываюсь. Никого не трогаю, попиваю свежайшую кровь... А ты... Я видела, как ты вешался на короля нашего бала! А ведь он женат! — Помилуйте, я вешался? — возмущённо взвизгнул Илья. — Не говорите ерунды! Вы, как изволили выразиться, попиваете свежайшую кровь… Которая около года находилась в холодильной установке! Вы просто стервятница и трупоедка! Я же ищу живой человеческой крови, потому что не вижу прелести в питие непонятно чего! Вы — жалкий шакал, а я гордый хищник… Удовольствие лишь в том, чтобы пить кровь у живых… Право, вам, что питается мертвечиной, не понять простого удовольствия впиться в чужую плоть и выпить капля за каплей жизнь человека! А впрочем, вы ведь и сама мертвечина, чему я удивляюсь… Так и знал ведь, что вампир привязался не просто так, отнюдь не ради шрамов и сильных рук! А ведь хитрый мальчишка, умеет околдовать… Никогда бы и не подумал, что всё это ради крови им делалось! — Шакал, значит... — чуть удивлённо повторила Батори и начала уже злиться. — А ты хищник... Это ты ещё не видел меня в мои живые годы, маленький развратник, когда вид крови приводил меня в неистовство! Я не растеряла своих сил, поверь! — резко схватила его за волосы и опустила на колени. — Ужасно! — сказала сбоку Ангелина и поморщилась. — Каким бы он ни был, но такое обращение… Да, я знаю этого мальчика, и характер у него бывает прескверный, но это всё же не даёт этой леди неограниченных прав! Илья между тем шипел, сверкая злобно глазами, и ясно было, что не будь Батори мертва, так немедленно испепелил бы её: — Как вы смеете, поганая женщина, вообще прикасаться ко мне! Да будет вам известно, что я любовник лорда Белиала, одного из князей Ада! Ежели я попрошу, вас немедленно обратят в кучку пепла! — Милорд, вы посмотрите на него! Он мне угрожает! — крикнула Батори Борису и снова обратилась к вампиру: — То, что ты под ним лежишь, как последняя падаль, тебя всемогущим не делает... Как-то достаточно кстати вспомнился взорванный шкаф. Да, уж пожалуй, всемогущим его делает не кто-то посторонний, и страшно подумать, какой страшный ответ придумает на такую обиду этот по внешним признакам милый и молоденький мальчик! Да, тут точно не ограничится маленьким и безвредным взрывом… Илья уже буйствовал, сверкал глазами ещё ярче, и голос его всё больше напоминал свистящее шипение гробовой змеи: — Клянусь, я перегрызу тебе глотку, грязная сука, если ещё раз услышу нечто оскорбительное! Ты так любишь кровь — и ты искупаешься в ней второй раз, это я тебе гарантирую… В самый неожиданный момент вгрызусь в твоё горло и выпью всю твою кровь без остатка! А останки твои сожгу! Да-да, сожгу! — Это плохо для неё кончится, — шепнула Борису Ангелина. — Его нельзя злить, это может обернуться великой опасностью… Неизвестно, чего он выкинет! — Я уже заметил, насколько он гордый и взбалмошный, — тихо ответил Борис. — Главное, чтобы всё кончилось хорошо для нас… И чтобы Илья вдруг не вздумал взорвать всю Лубянку! — Ах ты наглец... — не унималась никак в это время Батори. — Ты, кажется, забыл своё место! Ты создан, чтобы ублажать... Так давай же! Или тебя женщины не привлекают? Ах да, та самая поговорка... Илья был уже вне себя от злости, трясся, готов был уже к решающему броску: — Нет, это ты ошибаешься! Я создан, чтобы ублажали меня в угоду Дьяволу! И да, женщины и впрямь мне просто отвратительны! Вы скучные, неинтересные и совершенно однотипные твари! Не думал, что такое скажу, но церковники ненавидят вас за дело, гнусные создания! Будь моя на то воля, я бы с радостью сжёг каждую из вас! Батори расхохоталась на весь зал: — Он ненавидит женщин, моя ты прелесть! Без нас, женщин, человечество вымерло бы! А... Церковники именно этого и добиваются! Человечество вымрет, и не будет больше грехов! Как же я сразу не догадалась! — В целом она права, — сказал Борис жене. — А ведь мальчишка с пару часов назад говорил действительно умные вещи! — Права, — задумчиво согласилась Ангелина. — Но… Знаешь, я ведь могу понять и Илью. Странно, что после публичного дома я не стала так ненавидеть всех мужчин… А ведь многие мои знакомые после такого опыта как раз этой ненавистью прониклись! — Я ненавижу всех, да будет тебе это известно, грязная сука! — явно готовый уже как раз взрывать Лубянку, Илья явно прицеливался, как бы поудобнее вцепиться клыками графине в горло. — Люди вообще мерзкие, никчёмные и ничтожные существа, подлежащие уничтожению! Корм для таких, как я! И если бы при уничтожении женщин вымерло человечество, я был бы крайне рад! — тут его даже судорога прошибла, и он перешёл уже на истерику: — А теперь проваливай от меня подобру-поздорову! Мне срочно нужен кокаин! Батори явно не могла такого обращения к своей персоне выдержать, вцепилась в пламенно-рыжие кудри и силой уткнула многострадального вампира куда-то себе в живот. Илья, однако, не растерялся, незамедлительно выпустил клыки, но тут же закашлялся и отшатнулся, отплёвываясь на пол кровавыми сгустками. — Сука! — приговаривал он с невиданной яростью. — Как ты смеешь! Сколько лет назад сдохла, а всё ещё тянет на молоденьких мальчиков? Ищи себе другую цель! Меня совсем не привлекают старые мёртвые тётки! — Господа, — крикнула Батори гостям, — дайте мне пояс от брюк или ещё что! Свяжу его, чтоб не убежал! А его рот я заткну сама! — Мерзость, — процедила Ангелина. — И куда исчез Лаврентий Павлович? Где князь? Это безобразие следовало бы предотвратить! Илья мгновенно понял, что дело пахнет керосином, и быстро переменил мнение: — Уж уволь меня от своего пояса! Я могу позволить связать меня разве что одному созданию во всём мире, и это точно не ты! Вот что… За самый лучший кокаин я сам сделаю всё, что тебе угодно! И пообещай не поить меня своей мёртвой кровью, меня от неё буквально тошнит! — Так бы и сразу, — расплылась в гадливой улыбочке Батори. — Сейчас я принесу кокаин, но ты только попробуй сбежать! Илья и впрямь никуда не ушёл, буквально забился под стол и сидел там, трясясь и обнимая собственные колени. Видно было, насколько ему хочется исчезнуть отсюда, однако желание заполучить кокаин было, видимо, гораздо сильнее. Леди Батори и впрямь скоро вернулась с небольшой баночкой, напоминающей солонку, приоткрыла крышечку, демонстративно повертела ею перед лицом Ильи. Чувствительные его ноздри задрожали от знакомого запаха, он потянулся забрать баночку, но Батори ему этого сделать не позволила. — Нет уж, это ты получишь потом… Илья от злости побелел ещё сильнее, выпустил клыки, однако Батори уже понимала, что он не сможет её кровь пить, спокойно разлеглась на столе и вальяжно изъявила: — Приступай, дружок… Зелёные глаза Ильи вспыхнули ненавистью, ещё с пару минут он, очевидно, прикидывал, как бы ему солонку с кокаином изъять и раствориться в воздухе, как он это обыкновенно делал, однако быстро убедился в том, что заполучить наркотик ему удастся разве что честным трудом, явно с большим усилием напустил во взгляд фальшивой покорности и спокойствия. — Кошмар какой, — сказала Ангелина и даже чуть покривилась. — Вроде бы симпатичный мальчишка, обаятельный такой, но от последних связанных с ним событий лично меня берёт тошнота… — Я ж говорил — отрава, — отозвался Борис, не оценив, правда, что его-то жена признала упыря симпатичным. — И даже хуже цианида. Илья между тем поудобнее пристроился между дамских ног, заправил за уши рыжие локоны и с выражением искренней брезгливости на лице первый раз коснулся языком. Вид у него при этом был неизменно гордый, и он будто всем давал знать, что он не сломлен. Хотя ведь среди многих мужчин считается унизительным ублажать женщину при помощи языка… У Бориса промелькнула мысль — а ведь если бы он не хотел, если бы он ничего не задумал, он наверняка взорвал бы всю Лубянку, да и дело тут явно кроется не в кокаине… Что-то такое нехорошее явно было у упыря на уме! Что-то крайне срамное и пакостное, вне всяких сомнений! Снова оглянулся на Илью — тот по-кошачьи вылизывал леди Батори, и в сияющих глазах его читалось невиданное отвращение. Судя по реакции графини, что от блаженства цеплялась в его рыжие кудри, захлёбывалась стонами и закатывала глаза, навыки у него в этом деле имелись весьма отточенные. Сразу вспомнились умелые ласки его проворных холодных рук, и от этого аж замутило — всё же не выходил из головы проклятый упырь! Так и картина того, как Илья, сопровождая действо совершенно убийственным взглядом, скользит шустрым языком по мёртвой женской плоти, не хотела никак стираться из поля зрения. Это было отвратительно и ужасно, да и вид Ильи ничего хорошего не предвещал — глаза его блестели кипящим безумием ненависти. Как будто горящие котлы со смолой… Такой ведь размажет кого угодно, как муху, но почему-то подчинился этой женщине! Почему? Чтобы отомстить ещё страшнее?.. Видно ведь, что в каждое движение вкладывает грубость, брезгливость, а Батори совершенно расслабилась, получает удовольствие от ласк развратного мальчишки… Наверное, для многих женщин столь умелый любовник — мечта, но вот все ли из них остались живы и целы после связи с этим миловидным и страстным юношей? Стоило ли того минутное удовольствие от изучающего, проталкивающегося и облизывающего скользкого язычка и власти лживо хрупких рук? И ведь не каждый мужчина может сделать так, чтобы довести даму до пика наслаждения, даже если любит её, он же сумел даже с учётом своей ненависти и злобы… Или это именно она дала ему сил? Или же это часть какого-то чудовищного замысла, что поселился в мыслях? Впрочем, это было совершенно для Бориса неважно, и он лишь проследил, как Илья выпрямляется и сипло выговаривает, сплёвывая: — Ну что, где он... — Кто? — Батори вмиг состроила дурочку. — Кокс... — Ой, забыла! — всплеснула руками Батори. Ну вот, сейчас он натурально взорвёт Лубянку!.. Ишь, сверкает глазами, как дикая кошка… Однако то, что Илья отчудил дальше, поразило Бориса более всего. — Забыла… — обречённо прошипел Илья, а потом постепенно перешёл уже на крики и дикую истерику. — Забыла! ЗАБЫЛА!!! ДА ЧТОБ ТЕБЯ, СУКА! ЗАБЫЛА!!! Его трясло, он по-прежнему стоял на коленях рядом со столом, тупо смотрел на него и внезапно принялся натурально биться об него головой в сумасшедшем припадке, завывая при этом: — ЗАБЫЛА! ОНА ЗАБЫЛА! ЛОЖЬ, ПИЗДЁЖ И ПРОВОКАЦИЯ! СРОЧНО ПРИНЕСИТЕ МНЕ КОКАИН… ИЛИ ЯДУ! ЯДУ! ЛУЧШЕ ЯДУ! Вот это да! Он ещё и припадочный! Хотя в глубине души Илью всё-таки было даже немного жалко. Он бился в судорогах, в истерике, прикладывался об стол бедовой головой, готов был разрыдаться, но слёзы явно не шли к нему. Подошёл кто-то из гостей, кажется, один из Брокенских гуляк, фамильярно потрепал его по волосам и сказал не слишком успокаивающе: — Ну что ты, мальчик, успокойся… Я утешу тебя лучше всякого кокаина… На дальнейшие события Борису смотреть было крайне тошно и противно — насмотрелся уже и на насилие со стороны Батори, и на добровольное, но прилюдное соитие с Толей. Комиссар, лёгок на помине, вернулся в зал, сел рядом с Борисом и лишь тогда заметил, что любовник его всё на том же столе отдаётся уже другому мертвецу, другу того самого, что подошёл первым. Ховрин на это фыркнул, поморщился, отвернул голову и закурил свои серные папиросы, даже более в сторону Ильи не глядя. Они с Борисом сидели молча, говорить обоим явно не хотелось, однако Ховрина в скором времени отчего-то прорвало. — Помните, милорд, — внезапно начал Толя, — вы спросили тогда у меня, кто я на самом деле? Если бы я сразу вам сказал, вы бы просто мне не поверили… Вы спрашивали моё имя. А что имя? Личина советского комиссара третьего ранга НКВД Анатолия Николаевича Ховрина — не первая, не сотая и даже не тысячная. У меня до бесконечности много имён… Знаете, кто я на самом деле? — Даже не догадываюсь, — признался Борис. — Говорите напрямую. — Моё настоящее имя Белиал, — ровно сказал Толя. — Лорд Белиал… В народе меня называют демоном-осквернителем или ещё как похуже… Впрочем, вам это вряд ли о чём-то говорит. Простите, милорд… — Мне действительно это ни о чём не говорит, — честно ответил Борис. — Но я бы поинтересовался у вас ещё парой вопросов на этот счёт… Его уже ничего не удивляло. Назовись даже Толя сейчас чёртовой бабушкой, и то казалось бы весьма логичным. — Спрашивайте, милорд, — разрешил Толя и склонил голову набок, глядя таким образом в упор на Бориса и лишая себя возможности видеть происходящее за столом. — Отчего же вы носите русское имя и работаете в НКВД? — издалека начал Борис. — Почему оказались на земле? Церковники утверждают, что подобные вам должны обитать в аду… — О, милорд, — Толя даже чуть улыбнулся, — проще простого! Начну с последнего… Видите ли, наши обязанности напрямую связаны с людьми. Я, например, в числе прочего распределяю людские чины и решаю, кому жить, а кому умереть. Вы, к примеру, наверняка догадываетесь, отчего погиб Хомяков. Нет, я его не убивал — просто указал ему путь под трамвай, и он пошёл туда сам, заметьте, сам… Это было необходимо для соблюдения некоторого… Хм… Скажем, равновесия, но это не так важно… Так вот, эти обязанности нам порой легче выполнять, находясь среди людей. Отсюда исходит и ответ на первый ваш вопрос, милорд. Разве плохое прикрытие — комиссар НКВД? Ведь вы же знаете, что это отличный источник информации о людях, да ещё и мало чем ограниченные полномочия… Возможность, наконец, получше влиться в советское общество, не навлекая подозрений. Пока я присматривался и бездействовал, вы ведь даже не подумали обо мне дурного, верно, Мюльгаут? Вам бы и в голову не пришло, что перед вами не комиссар Ховрин, а лорд Белиал… — До встречи с вами я бы даже не поверил в его существование, — откровенно сказал Борис. — Но у меня ещё один вопрос… — Я слушаю вас, милорд. — Кто такой этот Илья? — напрямую спросил Борис. В его представлении так, как Илья, выглядели по идее вампиры, но он уловил, что Толя в начале бешеной оргии назвал его демоном. — Упырь или… Как там их… Чёрт, забыл! Из трудов европейских инквизиторов… — Суккубы или инкубы, — учтиво подсказал Толя. — Что ж, весьма занятная параллель… Но нет, это не так. Он не суккуб и не инкуб. И даже не, как вы изволили выразиться, упырь. Просто сейчас избрал личину вампира — обычного человека ему, видите ли, изображать скучно!.. Видите, как он свежо и молодо выглядит? Всё потому, что он питается кровью… Между тем, представьте только себе, милорд, по советским документам ему целых двадцать шесть лет! Бориса не совсем удовлетворил весьма уклончивый ответ. — Да что он такое? — настойчиво спросил он, дико взирая в ту сторону, где находился Илья, что с видом истинного блаженства на лице предавался разврату. — Он... Пошёл по кругу... Бред какой... М-да... С точки зрения немногих познаний в области анатомии и физиологии некоторые особенности мужского организма, скорее всего, совершенно не позволили бы вот так вот подряд отдаваться представителям своего пола и при этом испытывать не боль и неприязнь, а удовольствие... Да это же, скорее всего, просто элементарно больно! — Да, внешняя оболочка бывает обманчива, милорд, — задумчиво сказал Толя. — Он такой нежный и хрупкий на вид, но такой порочный по своей сути… Вы спрашиваете, что он такое? Демон разврата, Азазель, со слов людей научил мир сношениям и войнам. Так что если услышите от кого-то «Занимайтесь любовью, а не войной», упеките его в дурдом. Эти два термина тесно связаны между собой, и объединяет их вот это очаровательное создание. С виду роза чайная, а внутри... Неугасимый коктейль из похоти, сорванной башни и кучи пристрастий. — Да, касательно свёрнутой башни, — подхватил Борис. — Чего ему нужно было от меня? — То, чего нужно и от всех, — лаконично изрёк Толя. — Он попросту не может иначе… Такова его натура, увы, хотя я хотел бы… Впрочем, это совсем неважно, милорд. — Нет уж, помилуйте! — настойчиво сказал Борис. — Уж чего вы хотели бы, мне совсем неважно, но вот первые ваши слова потрудитесь уж объяснить! — Дв тут, право, и объяснять нечего, герр Мюльгаут, — отозвался Толя. — Простите мне мою резкость, конечно… Всё просто. Либо он желает соблазнить, либо укусить, либо и того, и другого. Хотя и то, и другое для вас в силу вашей человеческой природы крайне нежелательно… О, крайне неудачно для его распутной сути обличие вампира! — Вы снова говорите загадками, — заметил Борис. — Прошу меня простить, милорд, — почтительно ответил Толя и опустил взгляд. — Видите ли, во-первых, как вы уже поняли, он настолько ненасытен и похотлив, что для него подойдёт кто угодно — человек то или нет… И вряд ли кто сможет ему противиться. Но вот незадача, для простого смертного даже связь с ним заканчивается печальным последствием — несчастный лишается порядочного количества энергии, а после его тоже начинает мучить тяга к крови! Во-вторых, как раз об этой тяге… Эта тяга у него постоянна, и он так же ненасытен в этом вопросе. От присутствия людей и запаха их крови он просто дуреет… Видели ли вы хоть раз, как он облизывает клыки? — Ну, видел… — Обыкновенно вампиры не показывают своих клыков, — разъяснил Толя. — Разве что когда желают укусить. Так же и с ним… Да, натура его во многом сейчас подконтрольна сути избранного им вида. Однажды мессир велел ему посетить одного премерзкого человечишку и немножечко припугнуть — так, для порядку… Так он — вы только представьте! — выпил из него кровь до последней капли! До капли, милорд! Вот это картина маслом, нечего сказать! Ох уж этот рыжик! Хорош гусь, да и только! А выбор-то какой распрекрасный — либо соблазнит и сделает упырём, либо укусит... Сомнительное ведь удовольствие! Либо и вовсе кровь до капельки высосет — и был таков! Вспомнились даже ещё раз его острые клыки. Да уж, чего доброго, этот и впрямь всю кровь выпьет и даже не заметит… И его близость, обволакивающая льдом и слегка дурманящая, тоже вспомнилась. Вот уж если бы на него повёлся, какие бы радостные перспективы открылись! Нет уж, увольте, лучше от него, от Ильи этого, подальше… Так, на всякий случай, чтобы ему никакие штучки вампирские на ум не приходили. После Ховрин рассказывал ещё про свою сущность. Оказался он и впрямь коронованным принцем Ада, управлял стихией земли, владел мраком и ужасом, сводил людей с ума, убивал или воскрешал, следил за равновесием в мире, создавал лекарства и яды от нечего делать. Впрочем, похоже было, что в новинку это разве что для Бориса — по лицу Ангелины ясно было, что она знает как минимум половину рассказываемого. Вернувшийся вместе с Толей Берия и подавно всё это знал, поддерживал беседу остроумными вставками. Однако разговор этот вскоре был самым наглым образом прерван. Через весь зал к своему повелителю шёл Илья, и видок у него был уже далеко не такой манерный, жеманный и гордый, даже несколько жалкий и чуть потрёпанный. Увидев это зрелище, Толя за спиной у Бориса аж зубами скрипнул, да так, что это было отчётливо слышно, и в скрипе этом явственно читалось намерение сиюминутно прикончить либо Илью, либо вообще всех. — Мессир, позвольте… — начал Илья, приблизившись к Берии на необходимое для беседы расстояние. Голос у него почти совсем сел, колени тряслись так, что вампир, похоже, еле на ногах держался. Даже стало жалко его чуть-чуть… Хотя, впрочем, чего жалеть, если он получил, что хотел?.. Ну, помимо Батори, графини или как бишь её там… — В каком ты виде? — сурово спросил у него Берия. Вид и впрямь был ужасный — хорошенькое кукольное личико перемазано кровью, причёска в стиле «я не один на сеновале кувыркался», свежие синяки по всему телу, потерянный и совершенно неадекватный взгляд. Ну ни дать ни взять жертва изнасилования! — О, мессир, простите меня, — вкрадчиво заговорил вампир, поглядывая на Берию хитрым глазом, — но я хотел бы попросить у вас возможность принять хотя бы немного кокаина… Бал ведь долгий, а я, как видите, несколько устал… — Приведи себя сначала в порядок, — мрачно сказал Берия. — Вечно с тобой проблемы! Разве можно так себя вести на балу? Чтобы через десять, нет, через пять минут ты уже был здесь в нормальном виде! Слышишь меня? В нормальном! А потом хоть до инфаркта обнюхивайся своим кокаином! Видеть тебя сейчас не желаю, пошёл вон, поганец! — За что вы так с ним? — мрачно спросил Толя. — Разве он виноват? Он всё-таки явно сегодня хотел убить либо Илью, либо себя, либо всех сразу. — Заслужил, — лаконично сказал Берия. — Глаза б мои не видели. Ишь ты, учинил на светском приёме натуральный, извините меня, дом терпимости! Блудник вавилонский… Илья хмыкнул, обдал всех презрительным взглядом и растворился в воздухе. Через некоторое же время откуда-то из коридора донёсся какой-то шум, пальба, звон и треск.