Бал у Берии

      Подпольщик Трупогорский… А ведь знакомая, очень знакомая фамилия! Борис вспомнил, как подростком носился с такими же пацанами по Хитровке и где нередко встречал высокого угрюмого мужчину с злыми тёмными глазами. Ребята всякий раз дёргали его за рукав и шептали восторженно: «Смотри, смотри, это сам подпольщик товарищ Толя Трупогорский!» Чего такого в этом самом подпольщике, Борис тогда совсем не понимал — то ли дело было бы товарища Ленина на Хитровке повидать! Он даже внешность Трупогорского не запомнил — врезалось в память разве что то, что он был высок, жилист, носил длинные волосы, не брил лица и имел на пальцах татуировки, похожие на воровские перстни, а также часто появлялся на Хитровке с вульгарной и вечно намарафеченной рыжей красоткой и часами сидел с нею в шалмане, пока она играла в карты. Теперь же прояснялось, почему внешность комиссара Ховрина казалась настолько знакомой, кого он так напоминал. Точнее, не просто напоминал — это ведь и был он. Заодно и ясно становилось, кто была та рыжая кокаинетка, что играла на деньги в трактире. Было, впрочем, у Бориса и ещё одно неприятное воспоминание, связанное уже лично с Ховриным-Трупогорским, которое буквально только что всплыло в памяти. Это было вроде бы в шестнадцатом году, ещё до революции. Однажды Борис бесцельно шнырял по Хитровке в одиночестве, со скуки глазел на пьяниц и кулачные бои и наконец присел отдохнуть у того самого трактира. День клонился к вечеру, на Хитровке, как обычно, царило злое оживление, и было здесь, право, за чем понаблюдать! Засмотревшись на безобразный пьяный разгул, Борис даже особо не заметил, как сзади него легко хлопнула дверь. Из шалмана вышли двое — высокий мужчина и молодая пламенно-рыжая барышня с огромным шрамом на шее, одетая в ярко-красное бархатное платье. Повеяло табачным дымом и спиртным, и Борис услышал за спиною хриплый мужской голос: — Эй, пацан! Обернувшись на голос, он увидел перед собою эту весьма колоритную пару. Мужчина стоял перед ним с совершенно каменным лицом и курил папиросу, спутница же, вцепившись в рукав его франтовского кожаного пиджака, мелко дрожала, шмыгала носом и нервно кусала губы, и видно было, как ей плохо. — Слушай, малой, — обратился к нему мужчина. — Ты местный? — Да, — Борис не стал отпираться. — А чего вам, дядя? — Знаешь, где тут марафет продают? — спросил мужчина, чуть понижая голос. — Ну, вроде знаю, — ответил Борис, не понимая, чего от него хочет этот подозрительно знакомый мужчина. — Вот что… Я тебе денег дам, а ты иди купи кокаина, — распорядился незнакомец, — и принеси сюда. Видишь, даме плохо. — А отчего это я побегу? — спросил любознательный, как и все мальчишки, и не желающий бегать на побегушках Борис. — А вдруг меня полиция из-за вас схватит? — Не схватит, — хмыкнул мужчина. — Беги. Принесёшь кокаин — дам в полтора раза больше, принесёшь в течении пяти минут — в два раза. И только подумай сбежать — найду и кузнечика из тебя сделаю, понял? Знаешь, как это? Борис был искренне возмущён этим вопиющим хамством, но виду не подал и полюбопытствовал: — И что же я сказать продавцу должен? — Скажи, что Анатолий Николаевич послал. Для И… Кхм… Для Ирен, жены своей. И тут Борису пришло в голову, что это ведь его мальчишки называли при случайных встречах знаменитым подпольщиком! И верно — совпадает! «Товарищ Толя Трупогорский», так они говорили? — Постойте, господин, — сказал Борис, глядя прямо на мужчину. — Так это вы революционер и подпольщик? Вы товарищ Трупогорский? — и, замечая, как мужчина стремительно бледнеет, добавил: — А возьмите меня к себе! Я тоже революцию хочу! — Ах ты поганец! — зашипел мужчина. — Ума хватает такие вещи говорить! Никаких революционеров и подпольщиков я не знаю и не видел! Никаких Трупогорских! Пошёл отсюда! Да поскорее, пока я уши тебе не оторвал! Сам куплю паршивый кокаин! Борис искривил губы в ухмылке и кинулся вон, чуть от него подальше. Из-за дощатой перегородки он наблюдал, как Трупогорский сворачивает в переулок и исчезает за поворотом. Подпольщик! Даже если тот пытается скрываться, против правды не попрёшь. Да и что дядюшка с матушкой скажут, если узнают, что он кому-то за кокаином бегал? Это же всё! Конец! И одними мозгами сыт не будешь, прилетит похлеще.       И ведь денёк сам по себе выдался бурный! Борис всё утро носился по Москве в поисках патронов и оружия, набивал себе сумку пулями и гильзами, еле успел удрать от жандарма, который его аж на коне преследовал. Он унёс ноги в сторону Хитровки, ведь туда жандармы не суются совсем. Борис перевёл дух и одёрнул завязанную узлом рубашку. Сумку с гильзами он еле уберёг, аж в руках её тащил. Картуз ему куда-то на глаза съехал, загораживал обзор. — Заморыш! Ты здесь что забыл? — Борис поднял козырёк: какой-то мальчуган примерно его лет, с измятой газетой в руке. И откуда этот тип его знает? — Замарыш я, — он поправил сорванца весьма грубо. — За мной бегут, усекли, как мародёрством занимаюсь. Дядьке запас нужен, вдруг нагрянут на дом. — Твоему нужен, — мальчишка шмыгнул носом. — Дядька твой, известно, бурж... Борис заткнул его ладонью: — Захлопнись! Что за газета? — и вырвал газету у сорванца из рук. — Да нашёл на дороге! Какой-то жандарм бухой задрых, я и отжал! Гля, какая смешнявка! — тот ткнул пальцем в середину разворота. Борис всхрипнул от смеха — вот так карикатурина! Кто-то лихо нарисовал царицу Александру и Распутина в странной позе — она лежит животом, а он сзади. Что за шутки такие? Борис поглядел непонимающе, и мальчуган пояснил: — Ты чо, не в курсе? Она немецкая шпионка! Буржуйская мразь! Гессенская муха! — Осторожно, жандармы услышат! — прикрикнул на него Борис. — Да пусть слышат! — вскричал сорванец во всё горло, взобравшись на груду ящиков. А вечером, продолжая мародёрствовать и не добившись в этом деле особого успеха, Борис и наткнулся на Трупогорского. После происшествия с кокаином он вернулся домой и выгреб дядюшке Петру Денисовичу всё накопанное. Утром следующего дня Борис разузнал, что мальчишку того вчерашнего арестовали за хулу на императрицу. Хорошо, что его самого не схватили! Кто-то из мальчишек потом сказал, что это был Димон Глебов, сын плотника. Плотник служил на фронте, а потом домой вернулся в жутком эшелоне — оттуда, мол, вывалились одни безрукие да безногие, травленные-перетравленные — да попросил сослуживца себя пристрелить, потому что как без руки работать? Да и у самих Давыдовых складывалось так себе — учёба в гимназии прекратилась как раз после инцидента с канцелярскими кнопками, на улицах творился хаос, Борису пришлось снабжать дом едой по карточкам и переодеваться в пролетарское платье. Причём переодеваться пришлось всем, даже сестрице Натали, привыкшей к кисее и шёлку. Борис вынырнул из воспоминаний и снова обнаружил себя в компании супругов Берия, их свиты и ведьмы Марии. — Так это был ты, — услышал вдруг зловещий голос Ховрина. Ах да, тот же мысли читает! Борис криво усмехнулся: — Ещё бы! После этого ведьма Мария снова куда-то исчезла, и остальные решили снова продолжать наблюдать за балом. Всё яснее становилось, что гости уже откровенно уставали, но отрывались из последних сил, на усталость не жаловались, домой не просились. Разве что один выделялся, — смуглый и черноволосый, с носом горбинкой — вовсю выплясывал с несчастной головой Троцкого, попутно попивая текилу. — По расчётам товарища Сталина, — улыбнулся Берия, — именно этот бойкий паренёк должен был убить его, да Толя сработал первее. Ну я и пригласил товарища Меркадера на бал в качестве извинения. Пока Борис, отойдя от жены и свиты Берии, прохаживался мимо фонтанов, Толя вдруг у него осведомился: — Как вам нравится бал, герр Мюльгаут? — Буду с вами честен, Анатолий, — ответил Борис. — Мне несколько дико видеть такое сборище здесь и к тому же в вашем присутствии и с вашим непосредственным участием. Это всё невозможно отдаёт некоторой буржуазной пошлостью. Вы сами подумайте — этикет и оргии на одном балу! Это так же, как было в Российской Империи! Все кричали о духовности, но что было на самом деле? Одобрение властью проституции, в том числе даже мужской и детской, разврат среди высшего общества, Распутин, читающий молитвы фрейлинам в бане! Это можно перечислять бесконечно. Как связаны шлюхи с духовностью? А я вам скажу! Этой духовностью они прикрывались, чтобы творить всё, что им вздумается! Так неужели история повторяется, и теперь вы делаете то же самое, прикрываясь коммунизмом? — И что же с того? — спросил Толя. — Мне и впрямь странно это видеть! Вы, комиссар НКВД СССР, ведёте себя как развратный римский патриций или какой-нибудь изнеженный вседозволенностью князь! — возмутился Борис и тут же прибавил: — Простите мне мою резкость, но я недоумеваю! Вы же должны быть творцом коммунизма, а не пособником разложения и мещанства! — Не забывайте, герр, что на балу я не комиссар НКВД, а один из великих князей Ада, — ответил Толя строго. — Я понимаю, что вам сложно это всё воспринимать, вы человек нового времени, но здесь многие из присутствующих — прожившие не один век вампиры, иные умерли множество лет назад и не поняли бы вашего стремления к новой культуре. Я же, если так можно выразиться, создан примерно в то же время, что и вселенная, как и мессир. Мы можем подстроиться под кого угодно. Из всех нас разве что мой бедный Илюша застрял в начале двадцатого века, в своём декадансе, но я не могу его за это осудить. Впрочем, вы не поймёте моих слов. Ведь каждый человек принадлежит исключительно своему времени и не может мыслить шире, чем оно распространяется. После этого неприятного разговора Борис и Толя вернулись к свите, и госпожа Берия вдруг сказала: — Мне кажется, пора заканчивать бал. Гости уже устали. Борис огляделся: гости и впрямь уже валились с ног. — Ещё чуть-чуть, миледи, — мурлыкнул Барсик. — Последний вальс. Герр Мюльгаут, донна Анна, прошу! — огляделся по сторонам в изумлении и мяукнул тревожно: — А где донна Анна? Все огляделись. Нигде не было видно ни кружка по стрельбе, ни Серго, ни самой Анны. Борис в лёгкой тревоге направился вглубь зала, надеясь быстро её найти. Он украдкой расспрашивал гостей, не видели ли они девушку в белом платье, но те отвечали, что, к превеликому сожалению, никого не видели. Наконец Борис обнаружил Анну в окружении Салемских ведьм и гуляк с Брокенских гор: кое-кто из них насвистывал бодрую мелодию на саксофоне, а остальные в такт хлопали в ладоши и лихо плясали в парах. Анна же кружилась посередине, вскидывая руки и притопывая, и белая её юбка не успевала за движениями юркой фигурки. — Анна! — позвал Борис, пытаясь привлечь её внимание, и прищёлкнул пальцами. — Донна! Анна! — Привет! — Анна обернулась и раскинула руки в стороны. — Как здесь здорово! — вмиг протянула ему обе вытянутые руки, предлагая: — Потанцуйте со мной, герр Мюльгаут! — Не здесь, — Борис кивком указал туда, где стояла свита Берии. — Идём. — Куда? — непонимающе улыбнулась Анна и снова прокрутилась вокруг себя. — Что может быть лучше танцев? — Ну, например, Москва, — ответил Борис просто. — Москва? Я не понимаю, как мы туда попадём? — Анна хитро прищурилась. — Та дорога как раз туда ведёт, — раскрытой ладонью он указал всё туда же. — Но если ты хочешь остаться и потанцевать... — Нет, нет, идёмте сейчас же, идёмте скорее! — горячо воскликнула Анна, хватая его за руку и увлекая за собой, и сама, кружась, побежала в сторону свиты. Уже около супругов Берия она остановилась, отвесила им пару реверансов и дождалась, пока Борис к ней подойдёт. Музыка вновь слышна, встал дьявольский скрипач в оркестре и танец назвал! И на глазах у всех Борис шёл к Анне через зал, в голове у него билось: «Я пригласить хочу на танец вас, и только вас, и не случайно этот танец — вальс!» Он протянул ей руку и осторожно потянул к себе, она вложила в его пальцы свою маленькую ладонь. Борис танцевал с ней как-то медленно, боясь что-нибудь испортить, но этого танец и требовал, концентрируя в себе мрак и ночь, кровь и раздор, ужас и надежду… Больше всего он боялся того, что не справится с собой. Несколько раз он уже порывался сказать Анне, чтобы она сделала последний шаг, подняла глаза и посмотрела на него, а потом произнесла что — нибудь такое… Но для этого нужно было начать говорить, а это был не тот вечер. Вальс плыл под чёрным потолком, величественный и загадочный, между колонн на мозаичных стенах падал кровавый снег, алая косынка в волосах Анны дрожала в такт музыке. — Герр Мюльгаут, вам пора сменить даму! — сказала вдруг Анна задорно. — С чего вдруг? — напрягся Борис. — По законам бального этикета кавалер не должен танцевать с одной дамой весь вечер, — Анна хитро улыбнулась и махнула рукой в сторону свиты. — Моя мать тоже требует вашего внимания. — Как знаешь, тебе виднее, — отмахнулся Борис, и Анна, приплясывая и придерживая юбку, удалилась: — А я, с вашего позволения, отлучусь. Какая скука эти ваши балы! — воскликнула она наигранно. — Скука? — На этом я в первый раз, и поэтому мне не скучно. А на всех других я дрыхла, как сурок. Остальные думали, что я в обмороке! — Анна безумно рассмеялась. — Хорошо, что этот вальс последний, — выдохнул Борис. Цепи под фраком ощущались совсем нестерпимыми. Это был последний танец. Последний. А потом Анна молча убежала. Ошеломлённый Борис стоял посреди зала, с ужасом глядя на прочих танцующих. Борис заметил, как к Ангелине подошёл сам Лев Николаевич Толстой и улыбнулся сквозь бороду: — Не красота вызывает любовь, а любовь заставляет нас видеть красоту. — Я предпочитаю исключительно тонкий, высокоинтеллектуальный юмор, — говорил с Ангелиной Берия. Борис услышал, как Толя и Барсик бесятся где-то у колонн, бросаясь откровенно плоскими шутками: — Если был мамонт, значит, был и папонт! — Если есть дождевые черви, значит, есть и дождевые пики! — Если есть Лев Толстой, то почему нет Права Худого? И тут к ним подошёл Лев Николаевич собственной персоной: — Вот уж сам не знаю... Но то, что я не был толстым львом, отрицать не смею. Борис обернулся снова и заметил, как из выходящей на выход из зала арки к нему шла Нина Берия, ласково улыбаясь, шла под тот же вальс, медленно перетёкший в громовой латинский хор под аккомпанемент иерихонских труб и свирелей, летела по залу, шурша тончайшей чёрной материей длинного вечернего платья. И по мере того, как она шла к нему, рушились колонны большого зала Лубянки, распадались в прах и тление кости, черепа и головы, сгущалась над головой беспросветная темнота. Берия же тоже переменился — исчезли фрак, шляпа и плащ, на миг сменились чёрными доспехами и шпагой на бедре. «Довольно! Пора остановиться», — прошептал Борис и, заглянув в большие чёрные глаза Нины, остановился, но слова так и остались на кромке губ. Поздно. Ему показалось, что кричат оглушительные петухи, что где-то играют марш. Толпы гостей стали терять свой облик. И фрачники и женщины распались в прах. Тление на глазах Бориса охватило зал, над ним потёк запах склепа. Колонны распались, угасли огни, все съёжилось, и не стало никаких фонтанов, тюльпанов и камелий. А просто было, что было — зал Лубянки, строгий и выглаженный, и из приоткрытой в него двери выпадала полоска света. И в эту приоткрытую дверь и вошёл Борис.       Он очутился снова в том кабинете с глобусом, где за столом уже сидели супруги Берия со свитой и внезапной ведьмой Марией, а около зеркального столика Нины расположились Ангелина и Анна. Илья при этом бесстыдно лип к Толе, забираясь ему на колени, и всё пытался пристроиться повыгоднее, а едва заметил Бориса, как соскользнул куда-то на табурет. — Я одного не понимаю, — тяжело вздохнул Борис, окинув взглядом назойливую рыжую бестию. — Зачем ты пытаешься соблазнить исключительно мужчин? Неужели тебе не хватает женщин? — О, боюсь, вы не поймёте меня, милорд, — чуть усмехнулся Илья и томно отвёл глаза. — Видите ли, дело в том, что с женщинами мне скучно. Да-да, попросту скучно! Я настолько красив, что могу поманить пальцем любую, и она немедленно придёт ко мне и отдастся. Это слишком просто, мой господин, чтобы не наскучить! Не приходится даже применять этого искусства тонкого обольщения, в котором и заключается вся прелесть. А вот соблазнить мужчину, будучи мужчиной, уже гораздо интереснее, не так ли, милорд? Ведь почти каждому мужчине интересны именно женщины… Борис зацепил взглядом, как он словно невзначай обхватывает подол юбки тонкими длинными пальцами, тянет чуть вверх, чуть больше оголяя обтянутое чулком бедро, и покривился. Да, пожалуй, больше всего и пугал именно он, рыжая несносная хтонь с поведением дамы полусвета и преострыми клыками, соблазнительный и манерный, но при этом неадекватно жестокий. Даже Толе не сравниться было с этим созданием — вот уж кто поистине исчадие ада! — Вот именно, мужчинам интересны женщины, — Борис хмыкнул с сомнением, — ведь они от них отличаются, тем самым будят желание и интерес. А если мужчина с мужчиной... Даже говорить об этом противно. — Не знал, что вы такой приверженец «Домостроя», мой господин, — иронически мурлыкнул Илья, ещё сильнее обнажая худую ногу. — Чего же в этом противного? Нет, вы, конечно, можете начать рассказывать мне о том, что это якобы противоестественно, но это совершенно напрасно, ибо так называемая противоестественность мужеложества есть не более, чем выдумка церковников. Даже в популяциях животных есть гомосексуальные особи, поэтому… — Бесспорно, — перебил его Борис, мысленно тотчас же обругав себя за то, что ввязался в спор с этим сумасшедшим. — Но они, во-первых, существуют для сокращения популяции, а во-вторых, люди всё-таки от животных отличаются тем, что у них есть некоторые правила и законы. Сам, конечно, Борис не был ярым блюстителем правил, но очень уж хотелось хотя бы один раз приструнить настырного рыжего юнца. Однако, как выяснилось, не такой уж и простой задачей это было. — Которые они сами же и придумали для манипуляций, — подхватил Илья и бархатно рассмеялся. — Это во-первых. А во-вторых, да будет вам известно, милорд… Уж ежели вы думаете, что животные сношаются ради потомства, спешу вас разочаровать. Животные думать не умеют, а следовательно, не могут выстроить даже примитивную логическую цепочку. Они стремятся получить удовольствие и только удовольствие от сношений, последствия же для них совершенный сюрприз. Этим и объясняется гомосексуальность. Да и с точки зрения физиологии это в некоторой мере приятнее связей с женщинами. — Для меня лично это неприемлемо, — тут же занял оборонительную позицию Борис. — Ты разве что подумай, какая на самом деле пакость! Хуже этого разве что то самое, что в переводе с французского означает «котёнок»! — но тут же понял и добавил: — Хотя для тебя-то, наверное, и это нормально… Тьфу! — Мой господин, я сразу говорил, что вы не сможете меня понять, — с нотками холода в голосе хмыкнул Илья, но тотчас же сменил тон снова на чересчур мягкий. — Вы ведь обыкновенный человек, верно? Хотя, признаться, вашей стойкости позавидовал бы любой демон, — тут он повёл юбку ещё выше, и в длинном продольном разрезе на боку её сверкнула на миг голая белая кожа, и от этого похабного жеста Борис сморщился. — Кроме вас, разве что мессир сумел устоять перед моими чарами. Да вот ещё один демон чревоугодия, Бегемот, что воплощён в кота и ныне зовётся всеми Барсиком… Впрочем, он не в счёт, герр. Его не интересуют и женщины — только еда. Борис был теперь очень зол и хотел свою злобу сместить хотя бы на казавшегося самым безобидным из всей свиты кота, бросил на него горящий взгляд и процедил сквозь зубы: — Ясно, лишь бы пожрать! Илья тихонько захихикал, манерно прикрывая рот обтянутыми полупрозрачной перчаткой пальцами, Барсик же жутко в ответ оскорбился: — А вы мне в рот не заглядывайте! Но Борис тоже уже разошёлся и строго сказал коту: — А ты мне не указывай, понял? Берия, в прежнем наряде с бала, без всяких доспехов, которые, судя по всему, привиделись Борису на мгновение, поднялся и сказал: — Что ж... Нам пора. Мария Николаевна попросила проводить её до дома.       Все вместе они спустились вниз, вышли из дверей Лубянки, где их уже ждал автомобиль, который оказался куда больше внутри, чем снаружи. Барсик, что внезапно, сел за руль «воронка» и повернул ключ зажигания. Все сели на задние сиденья, кроме Берии — тот устроился справа от Барсика на пассажирском. Борис увидел в зеркале заднего вида его поблёскивающие в свете фар глаза — колдовская зелень и глубокий мрак. Нина и Серго же остались на Лубянке. Воронок выехал с Большой Лубянки и свернул на узкую боковую дорогу. Глядя на пролетающие мимо многие, теперь словно безлюдные здания, Борис испытывал странное чувство — ему казалось, он едет по тайному подземному городу, куда он никогда раньше не приезжал. Сидя у двери, он только прижимал к себе Ангелину, боясь, как бы она не замёрзла, и вспоминал сейчас, до чего были они на самом деле близкими людьми. И какими они, наверное, останутся навсегда. Воронок тем временем проехал станцию Площадь Революции и свернул направо, к музею. Слева же виднелся небольшой лесок, а на Кремлёвском проезде воронок свернул налево и углубился в лесной мрак, освещая себе путь белыми лучами мощных фар. Наконец машина остановилась в тёмной лесной глуши, и лишь редкие проблески полной луны пробивались сквозь деревья, отбрасывая странные тени. С обеих сторон высокие стволы уходили вверх, образуя нечто вроде арки, за которой царил мрак и тишина. Борис с семьёй, ведьмой Марией и свитой Берии выбрался, из машины и огляделся. Вокруг, насколько хватало глаз, чернел лес и никакого жилья видно не было. Однако Борис понял, в чём дело — ведьма Мария живёт где-то здесь, её жилище скрыто от людских глаз. Наконец он нашарил взглядом чуть трепещущие огни с трёх этажей и понял, что свет горит в странном здании, напоминающем заброшенный особняк. Борис не помнил, чтобы здесь был особняк, а уж тем более не знал, кому это жильё принадлежало, но всё же смирился с тем, что многого не знает в этой жизни. Вся компания пошла к особняку, оставив машину на улице с включёнными фарами. Под ногами зашуршала листва, потом засвистел ветер и стали долетать странные звуки — будто где-то далеко играла свирель, да так жалобно, словно пытаясь кому-то помочь, кто уже давно был на том свете. Воздух стал спёртым и холодным. Так они подошли к высокому и очень красивому дому, стоявшему в глубине леса. Чем ближе они подходили, тем страшнее становилось. Особняк был в готическом стиле — украшенный множеством фресок и барельефов, сейчас забранных решётками. Но когда они вошли внутрь, иллюзия готики пропала, потому что внутри оказалась уютная прихожая в тёплых оттенках, а пол в ней был выстлан мягкими коврами. Мария между тем скинула свою накидку и быстрее всех исчезла из прихожей, после чего вернулась вновь, только опознать её удалось с трудом. Вне бала она оказалась миниатюрной женщиной с нежной внешностью, которая умело скрадывала таящуюся в ней могущественную магию. У неё оказались короткие русые волосы, добрая улыбка и огонёк в голубых глазах. Она носила струящееся платье с цветочным принтом и красный шарф на шее, повязанный узлом. Сначала она повела Бориса и свиту Берии в небольшую уютную гостиную с диваном и креслами, уставленную вазами с живыми цветами. Потом она открыла большую и широкую дубовую дверь, украшенную резьбой, которую сразу закрыла за собой. Борис успел отдохнуть совсем немного, как ведьма Мария снова появилась в гостиной, да не одна — в сопровождении нескольких жутких детей трёх-четырёх лет. Те были обряжены в простые детские расшитые рубашки, руки и ноги их отливали мертвенно-серым, а личики были страшными то ли из-за цвета их кожи, розовой и чуть тронувшейся трупной желтизной, то ли из-за глубоких чёрных глаз. Выглядело всё это настолько кошмарно, если учесть, во что они были наряжены, настолько жутко, подумал Борис, глядя на их одинаковые детские рожицы и внимательно следящие за всеми движениями глазёнки, которые казались в полутьме очень большими. Жуткие ребятишки очень бурно среагировали на Ангелину и Анну, принялись их обнимать и залезать к ним на колени, и Борис даже не успел этому возмутиться, хотя поначалу сильно смутился. Детишки звали Анну забавным сокращением Неточка, как у Достоевского, а к Ангелине обращались как «тётя Лина», но играли с ними недолго — Мария собрала их и увела. Борис по шагам с лестницы догадался, что увела она их на верхние этажи. Особняк, что неудивительно, тоже оказался внутри больше, чем снаружи. Этот вопрос Борис выразил вслух, и ответила ему Ангелина: — Тем, кто хорошо знаком с пятым измерением, ничего не стоит раздвинуть помещение до желательных пределов. Скажу тебе больше, милый, до чёрт знает каких пределов! Мне рассказывали о людях, у которых не было ни малейшего представления о пятом измерении, но эти люди проделывали чудеса в расширении своей жилплощади. Так, например, один горожанин получив трёхкомнатную квартиру на Земляном валу, без всякого пятого измерения мгновенно превратил её в четырёхкомнатную, разделив одну из комнат пополам перегородкой. Потом её он обменял на две отдельных квартиры в разных районах Москвы — одну в три и другую в две комнаты. Их стало пять! Трёхкомнатную он обменял на две отдельных по две комнаты и стал обладателем аж шести комнат, правда, рассеянных в полном беспорядке по всей Москве! — Ангелина звонко рассмеялась. — Он уже собирался произвести последний и самый блистательный вольт, поместив в газете объявление, что меняет шесть комнат в разных районах Москвы на одну пятикомнатную квартиру на Земляном валу, как его накрыли! Вот каков, а ты про пятое измерение говоришь! Борис, хоть про пятое измерение ничего не говорил, но ответил: — Дай угадаю: его уплотнили? — Ещё как, милый! — всплеснула она руками. Едва только они закончили этот разговор, как появившаяся в гостиной ведьма Мария позвала их всех наверх. Теперь уже совсем стемнело, горели свечи, освещавшие сводчатый потолок и стены в мелкий цветок. На втором этаже располагались, судя по всему, жилые комнаты.       Наверху располагалось много комнат, где жили игоши разных возрастов. Мария объяснила, что ручки и ножки она им приделывает после того, как они начинают переворачиваться на животик, а потом старики и старухи, женщины и девушки забирают детишек к себе как родных и учат их ползать. Вылепливать из глины ручки и ножки Марии якобы посоветовала ведьма с калужских болот, вдобавок дала для этого запас мистической живой воды. Тех же малышей, кто этого пока ещё не достиг и не умел переворачиваться, Мария держала в отдельной комнате, напоминающей большую палату роддома со стройными рядами строгих колыбелек, в которых ворочались крохотные белые «кабачки». Борис, стоя вместе со свитой Берии у порога, пригляделся — у всех младенцев, как на подбор, были чёрные глаза, а сами они были завёрнуты в свои одеялки так плотно, что посторонний бы и не подумал, что у них нет конечностей вовсе. Кое-как справившись с замешательством, Борис поглядел на Берию. — Ваш труд заслуживает высшей похвалы, Мария! Я, право, рад, что вы взялись за это достойное дело! — ответил тот негромко, словно не хотел разбудить уже уснувших детей. — Действительно, мессир… Даже среди людей я не видел столь преданных своему делу и милосердных… — прибавил Борис, будучи в лёгком шоке. — Да, с лучшими всегда обходятся жестоко! — ответил Берия, глядя на шарф Марии. Борис содрогнулся: её же повесили! — Право, не стоит так восторгаться… Это меньшее, что я могла сделать. Впереди у нас ещё большие свершения, и я в это верю! И хочу вам выразить благодарность. Вам, мессир, за бесценную помощь и поддержку… А вам, товарищ Мюльгаут, за чудесную жену и дочь! Будьте же счастливы и позвольте мне пожать вашу руку! — Мария вмиг это сделала, крепко сжав ему кисть. — Знали бы вы, как я благодарен вам за заботу о них! Я никогда этого не забуду! — Борис совершенно расчувствовался и пожал ей руку в ответ. В это время у них за спиной, в комнате с колыбельками произошло нечто вроде комедии. Свита Берии осторожно туда прокралась и устроилась меж колыбелек. Толя медленно покачивал одну из кроваток кончиком сапога, а Барсик, устроившись на меж двух кроваток на резной тумбе, мурчал деткам какую-то милую колыбельную. Малыши вертели головами и дёргали крошечными ручками и ножками, затем замирали, высовывая из одеялок серые носики и ротики, после чего открывали глазки и начинали что-то неразборчиво лепетать, но под мурлыкание огромного пушистого кота быстро засыпали. — Толечка, Толечка! Ты просто посмотри, какие чудесные! Ах, как это всё прелестно! — бормотал Илья в умилении, дёргая Толю за рукав. — Милый, у твоих чудесных зубки поострее твоих будут… Успокойся, я прошу тебя! — сердито воскликнул Толя, всё ещё злой на него после выходок на балу. Илья не унимался и всё ещё умилялся: — Нет, Толечка, ну ты посмотри, а… Они замечательно хорошенькие! — а одного из малышей он даже поглаживал по головке. Как вдруг этот самый малютка немного раскачался в своей кроватке и со всей силы укусил Илью за палец. Илья со слезами в голосе выдавил: — Толечка… — Ну вот видишь, хреновый из тебя отец, — угрюмо ответил Толя и приобнял Илью. — Всё, всё, не реви, детей своими слезами напугаешь… Свита покинула комнату с малышами практически бесшумно, насколько это было возможно с каблуками Ильи и стучащими коваными сапогами Толи, а Барсик вообще устроился у Толи на широких, но при этом костлявых плечах и шума не производил по определению.       Давыдовы и свита Берии распрощались с Марией, пожелали ей крепкого здоровья, счастья и благополучия, сели в машину и той же дорогой вернулись на Лубянку. Борис откровенно перестал понимать, который сейчас час и существует ли время вообще. Перед тем, как зайти в кабинет с глобусом, он ещё раз умылся кровью в ванной с чёрными стенами, чуть взбодрился и снова зашёл в приоткрытую дверь.