Бал у Берии

      Были ли силуэты или они только померещились поражённым страхом жильцам злосчастного дома на Садовой, конечно, с точностью сказать нельзя. Если они были, куда они непосредственно отправились, также не знает никто. Где они разделились, мы также не можем сказать, но мы знаем, что примерно через четверть часа после начала пожара на Садовой у зеркальных дверей одного продуктового магазина появился высокий темноволосый гражданин в белой рубашке, чёрном пальто и галифе образца Наркомиссариата внутренних дел и с ним чёрный крупный кот. Гражданин был очень угрюм и очевидно пьян, но внешне это особенно не показывалось, разве что от него за километр разило водкой. — Ну что, отведём душу, Барсик! — сказал он себе под нос. — Как ты и предлагал! Ловко скользя среди прохожих, гражданин открыл наружную дверь магазина. Но тут маленький, костлявый и крайне недоброжелательный швейцар преградил ему путь и раздражённо сказал: — С котами нельзя! — Я извиняюсь, — с претензией на оскорблённый тон сказал гражданин, — с котами, вы говорите? А где же вы видите кота? Швейцар выпучил глаза, и было отчего: никакого кота у ног гражданина уже не оказалось, а из-за плеча его вместо этого уже высовывался и порывался в магазин круглый низенький человечек, действительно немного смахивающий рожей на кота. В руках у толстяка имелся примус. Эта парочка посетителей почему-то не понравилась швейцару-мизантропу. — У нас только за валюту, — прохрипел он, раздражённо глядя из-под плешивых, словно молью изъеденных бровей. — Помилуйте, гражданин! — возмутился высокий в пальто. — Отчего вы позволяете себе думать, что у нас якобы не имеется валюты? Вы это бросьте! У вас совершенно оскорбительные для советского человека буржуйские замашки! — У меня, может быть, полный примус валюты, — запальчиво встрял в разговор и котообразный толстяк, так и прущий в магазин. — Плевал я на ваш примус! — абсолютно невежливо отозвался швейцар. — Ах так! — рассердился тогда высокий в пальто и извлёк из кармана своих галифе картонную красную книжицу. — А мы не просто пришли, мы с проверкой! Вы, гражданин, с этой секунды уволены! Швейцар побелел и попятился, а Толя и Барсик — да-да, это были именно они! — преспокойно очутились в магазине. Первым долгом парочка неразлучных приятелей проследовала вальяжной походочкой в торговый зал, где находились по большей части кондитерские изделия, огромные торты с кремовыми розочками, румяные пирожки, витые рогалики с сахарной посыпкой и прочие прелести. Около прилавка зачем-то помещалась ещё огромная бочка, в которой плавали в рассоле крупные тёмно-зелёные огурцы. Отчего они находились в кондитерском отделе, было совершенно непонятно. — Здравствуйте, — медовым голоском запел Толя, поравнявшись с прилавком, — а мы к вам с проверочкой… — Извините, с какой такой проверочкой? — недоуменно спросила кассирша. — Можно ваши документики? — Отчего нет! — просиял Толя и показал документик, правда, не своё удостоверение НКВД, а отчего-то удостоверение управления кондитерской промышленности Наркомпищепрома, к которому он вообще никакого отношения не имел. Кассирша тотчас же испуганно отшатнулась, и Толя царственно двинулся по торговому залу, пристально оглядывая прилавки, набитые различной кондитерской снедью, и приговаривая при этом: — Что это тут у нас? Ага, бублики! Граждане, послушайте, да что это за такие бублики, которыми можно человека прямо-таки насмерть убить? Отчего это продаются такие бублики? Нет, уважаемые, это никуда не годится! — А плюшки?! — подпевал ему Барсик, обходящий торговые ряды уже с другой стороны. — Разве же возможно такое, чтобы плюшки так скудно посыпали сахаром? Я считаю, допускать такое совершенно непозволительно! Где это видано — советские граждане для советских же граждан сахар зажилили! Это, знаете, совсем ни в какие ворота не лезет! По пятам за ними семенила кассирша и оправдывалась, не успевая даже переключаться с одних претензий на другие: — Послушайте, товарищи, так ведь у нас свежайшая выпечка! Только вот пару часов назад эти бублики испекли! А сахар… Разве мало сахару? Мы же по ГОСТу выпекаем! — В вашем заведении, гражданочка, — ловко парировал Барсик, — весь ГОСТ, простите, коту под хвост! — Нельзя так свински относиться к советским гражданам, — напел с другой стороны Толя, — никак нельзя! И они двинулись дальше, по ходу дела язвительно комментируя каждое блюдо. Кассирша тогда совсем растерялась, залилась краской и что-то совсем тихо мямлила, пытаясь отбиться от столь едких нападок. Однако такая магазинная идиллия продлилась ничтожно мало, потому что Толе на глаза попался огромный торт. Был он просто огромен, украшался нежными кремовыми бутонами и вообще-то напоминал свадебный, однако кого это вообще волновало? — А что это у вас тут такое? Тортики? — умильно запел Толя, залез вдруг рукой в самую середину торта, сокрушая тем самым кремовое великолепие, и принялся этот самый торт с пристрастием поедать на глазах у ошеломлённой публики. — Что вы де… — начала кассирша, но быстро поняла, что это напрасно. Кот тоже прицелился было отломить себе кусочек и отведать кремовую вкуснятину, но Толя заметил это, тотчас предупредил его: — Барсик, не ешь, он несвежий! — и сказал ещё кассирше презрительно: — Следили бы вы за качеством получше, проходимцы! После этого он высунул руку из торта, отряхнулся и раздражённо сказал Барсику: — Не годится так, товарищ Барсик. Пойдём-ка мы отсюда. — Ну уж нет! — воспротивился кот. — Раз уж мы пришли, так нужно ведь уйти достойно! Тут он ухватил с прилавка пирожное и резким движением размазал его по ошалевшей физиономии кассирши. После этого начался отчего-то натуральный балаган, кассирша завизжала, тоже схватила какой-то небольшой торт и со всей силы впечатала его Барсику в лоб. Барсик также завизжал, разозлился и принялся кидаться в кассиршу эклерами, но одним из них попал в лицо какому-то бритому гражданину в шляпе. Гражданин этого хамства не потерпел и тоже кинул чем-то съестным в кота. Таким образом, буквально за пару минут магазин сделался натуральным полем битвы не на жизнь, а на смерть. Именно в это время Толя как раз завидел в сторонке от прилавка огромную кадку, где совершенно очевидно находилось лучшее во все времена лекарство от похмелья — солёные огурцы. И вся отравленная водкою, деятельная и преисполненная энтузиазмом натура Ховрина устремилась именно туда. Он одним прыжком подобрался к бочке, принюхался к запаху рассола, поморщился и принял решение, что именно это ему сейчас и необходимо. Тогда Толя закатал рукава пальто и рубашки, засунул руку в кадку с огурцами по самый локоть и принялся вылавливать эти самые огурцы и мгновенно их поедать, практически не пережёвывая. — Гражданин, что вы делаете? — завидев это безобразие, возмутилась продавщица, уворачиваясь от летящего в неё безе. — Зачем же вы руками трогаете? Это не полагается! — Хорошие у вас огурцы, — ответил Толя с набитым ртом и обратился к коту: — Барсик, налетай! — Не видишь, я занят! — прокричал в ответ Барсик, отломил комок торта и швырнул в Толю: — Лови! Тот поймал ртом, как птенец, поморщился, сказал: — Ну и гадость эти ваши покупные торты! — и закусил огурцом, приговаривая: — Да, граждане, торт у вас какой-то склизкий! Однако поесть бедному Толе спокойно не дали. Тот самый бритый гражданин в шляпе, которому Барсик залепил в лицо эклером, хотел бросить в кота большой шоколадный торт, однако меткость его, очевидно, подвела. С философским видом грызя огурец, Толя печально наблюдал, как прямо в него летит произведение кондитерского искусства и влепляется в его белоснежную рубашку, пачкая её шоколадом. — Сука! — со всей полнотой эмоций заявил Толя гражданину. — Ёбаная ты сука! В мгновение ока оказался он рядом с незадачливым и неосторожным гражданином, цепко схватил его за шкирку и потащил. — Товарищ начальник! — заверещал гражданин. — Товарищ начальник! Товарищ… Не знал, конечно, этот несчастный гражданин, что имеет дело с самим комиссаром Ховриным! Тот его в итоге, конечно, не послушал и обмакнул лицом в тот самый огромный торт, который не так давно сам же погубил. Гражданин брыкался, плевался и дёргался, а Толя доверительно и чуть ласково ему рассказывал: — Вот видишь, так и надо с такими, как ты. Хорош же ты гусь, что в сотрудника народного комиссариата тортом кидаешься! Так и надо тебе, гад! За ушко тебя — да на солнышко! — и ещё добавил уже совсем непонятное и непечатное: — Шестихуй ты пятикрылый, мать я твою ебал! Барсик в это время вообще изобрёл нечто невероятное. Он подобрался к кадке с огурцами, наловил их оттуда в должном количестве, а потом начал заталкивать эти огурцы в торт, как будто это была начинка. Изготовив такой снаряд, кот решил его испытать на своём спутнике и приятеле, но — вот незадача! — попал не в Толю, а в какую-то зазевавшуюся дамочку, которая пыталась оттереть платье от пятна варенья. Дамочка очень разозлилась, торт подняла, вытряхнула при этом из-за шиворота огурец и швырнула его отчего-то не в Барсика, а в любопытного повара, что прибежал на шум, желая узнать, что за чертовщина творится. Повар крайне удивился, однако быстро спохватился и побежал на кухню вызывать подмогу в виде поварят. Покуда повар возвращался обратно уже с подкреплением, Толе надоело макать в торт бритого гражданина, и он небрежно оттолкнул его в сторону. Гражданин пролетел через весь зал, попятился, поскользнулся и совершенно невероятным образом упал вниз головой в кадку с огурцами. Там он и застрял, при этом дрыгая ногами в воздухе. После этого начался какой-то тёмный ужас. По воздуху летали торты, пирожные, плюшки, рогалики, пирожки, эклеры, бублики, миндальные корзиночки, печенья, батоны и, в качестве своего рода вишенки на торте, огурцы. Барсик то и дело ловил ртом снаряды и заглатывал, не жуя, Толя же особого участия в перестрелке не принимал, однако иногда и ему приходилось начинать контратаку. Волосы, пальто и рубашка его были перемазаны кремом, а рукава пропитались ещё и огуречным рассолом. Мысленно он сокрушался погибшим в бессмысленной битве вещам, и настроение у него сделалось ещё более скверным. «Хотел отвести душу, — думал он, — а ведь ещё хуже вышло! Вот паскудство-то!» Хуже него, пожалуй, было разве что ничего дурного не подозревавшему гражданину, что появился внезапно в кондитерском отделе. В это время один из поварят как раз схватил конфету со вкусом «вишня в коньяке» и метнул её в непонятном направлении. Гражданин эту конфету поймал, съел и с приторным выражением лица сказал: — О, коньячок! Побольше коньяка! Больше коньяка! Как весело, прекрасный коньяк! — тут он совершенно глупо хихикнул. — Я тоже хочу поиграть! Однако тут же ему прямо в лицо прилетел торт, лишая на некоторое время возможности разговаривать и отбивая напрочь всякое желание в такие игры играть. Толе первому это безобразие надоело, поэтому он подобрался сзади к Барсику и тихо, но угрожающе сказал: — Пошли отсюда, а то я тебе усы вырву, паскуда. На Барсика это, как ни странно, подействовало, и оба приятеля, попутно отряхиваясь от крошек и крема, вышли из магазина, где даже без них продолжилось самое невероятное в истории Советского Союза побоище.       Все вымазанные злосчастным тортом и к тому же насквозь провонявшие огуречным рассолом, Толя и Барсик шли по улице в неизвестном даже им самим направлении. Отведя душу в продуктовом магазине, оба совершенно ясно поняли, что им необходимо отвести душу уже после этого события. — Барсик, ты хоть сам в это веришь? — с трагическим видом рассуждал Толя. — Похоже, мы сейчас ограбили магазин, а? — Позволь уточнить, — прервал это рассуждение на корню кот, — не мы, а ты! Я разве виноват, что ты напился пьяным из-за своего упыря? Или, быть может, я тебя заставил слопать целую бочку солёных огурцов, да ещё и окунуть потом в рассол неизвестного гражданина? — Да что ты прицепился ко мне с огурцами? — рассердился Толя. — Дались тебе эти огурцы!.. Его препоганое настроение сделалось ещё более препоганым, а это был дурной знак. В плохом настроении Толя становился необычайно деятельным, и вся его эта деятельность заканчивалась всегда одинаково — полным погромом. И вот Толя в который раз уже задумался над новым предметом своей деятельности и теперь внимательнейшим образом смотрел по сторонам и выискивал что- нибудь такое, с чем можно было что-нибудь сотворить. Вот они проходили мимо обыкновенного комиссионного магазина, каких в Москве как собак нерезаных, и взгляд деятельного Толи зацепился за один занятный предмет в витрине этого самого магазина. Это были обыкновенные капроновые чулки чёрного цвета с кружевом и подвязками, вроде тех, которые Илья, предмет сегодняшнего комиссарского расстройства, напяливал, например, под одеяние монашки, чтобы поиздеваться над гражданином Васнецовым. — Вот ужас-то! — сказал Толя и сплюнул на асфальт. — Вроде бы обычные, — с видом знатока оспорил Барсик. — Они мне не нравятся, — решительно заявил Толя. — И кто выдумал такую похабщину! Кот только плечами пожал — мол, не хочу я с тобой спорить, больно ты мне сдался! — Зайдём, — распорядился Толя. — Мне совсем не нравится это заведение. — Давай угадаю, — заговорщическим тоном высказался Барсик, — ты, конечно же, хочешь его сжечь? — Вероятно, — загадочно ответил Толя, открыл дверь, сначала пропустил Барсика и уже потом вошёл сам. В комиссионке практически никого не было, кроме пухлой сонной продавщицы, так как время было ещё такое, когда порядочным гражданам полагается трудиться в поте лица, а не прохлаждаться по разного рода магазинам. В воздухе кружилась крупная пыль и к этому стояло ещё ужаснейшее нафталиновое амбре, учуяв которое, Барсик даже чихнул. Толя же поморщился, отмахнулся от облака пыли и принялся рассматривать вещи в комиссионке. Вещи эти были разные и при том даже разного и порою совершенно несовместимого между собою рода. Так, на вешалках висели всякие шубы, пальто, костюмы и платья, в витринах помещались непотребные для советского человека чулки, статуэтки, бижутерия и даже духи, было ещё в сторонке дамское бельё, при чём тоже временами очень антисоветского характера, а на прилавке стоял ни с того ни с сего подсвечник. Оглядев вещи, Толя ещё раз посмотрел на фарфоровых кошечек в витрине и потом зачем-то на потолок, заметил на потолке люстру с вычурным красным абажуром и постановил наконец, что находится на некоем островке буржуазного мещанства и безвкусицы, причём в самой высокой концентрации этих понятий. Тогда же ему и пришла в голову эта чудесная мысль, что Барсик ведь был, в сущности, прав, и это мещанское гнездовье всё-таки полагается ликвидировать путём сожжения. В размышлении своём он решил ещё, что, пожалуй, мещан нужно выкуривать из Союза, как пчёл из дупла, подмигнул коту болотным своим глазом и принялся присматриваться, как бы ему незаметно этот поджог осуществить. И тут цепкий и внимательный взгляд его зацепил весьма интересную деталь. В углу комиссионки помещалась примерочная, что представляла собою отгороженный жёлтой, очень противной и длинной, аж до самого пола, шторой уголок пространства. И именно в этой примерочной с неизвестной целью помещалась за шторою корзина для бумаг, таковыми переполненная. План у Толи в голове сформировался весьма чётко, и он сначала для конспирации схватил с вешалки первый попавшийся костюм, а потом уже, косясь на продавщицу, что клевала носом, заскользил боком к этой примерочной. Кот же в это время делал такой вид, будто бы он примерный покупатель и выбирает, видите ли, лучший наряд для своей жены. Таким образом он превосходно отвлекал внимание крайне рассеянной и без его помощи продавщицы, покуда Толя уже в примерочную прокрался и задёрнул за собою штору. Там он бесшумно придвинул ногою мусорную корзину к шторке поближе, немного подумал, затем ухватился пальцами за край ткани, обшитый непонятными кисточками, и осторожно его в корзину для бумаг опустил. Потом он ещё чуть подумал, изъял из кармана спичечный коробок, зажёг аж сразу три и тоже опустил в корзину. Огонь мигом охватил бумаги, полез и на штору всё выше и выше, и тогда довольный Толя незаметно выскользнул из примерочной и заметил, что Барсик времени зря тоже не тратил и очень скрупулёзно и осторожно разлил керосин по полу от самой ширмы и практически до выхода. — Гражданка! — почти в ухо уснувшей продавщице прокричал Барсик. — Просыпайтесь! Пожар! У вас помойка загорелась! Гражданка вмиг проснулась и перестала даже быть сонной, всполошилась, заохала и побежала на улицу к ближайшему автомату, чтобы немедленно вызвать пожарных. Толя же с Барсиком снова обменялись ужасно таинственными взглядами, друг другу подмигнули и зашагали по улице дальше, рассматривая попутно всё, что их окружало, и подумывая, что им ещё неладного можно бы сотворить.       Они как раз проходили мимо Нижинского, мимо той самой ресторации, где когда-то устраивал дебош счастливчик Мишка, познающий ныне радости колдовской жизни. Через большое прозрачное стекло Толя увидел в окне небольшую сцену, и на ней барышни танцевали канкан, высоко вскидывая ноги и демонстрируя радостной публике кружевные панталоны. Толя остановился, поглядел на барышень через стекло и спросил кота: — Чуешь? — Что? — не понял Барсик. — Антисоветчиной пахнет, — постановил Толя и поморщился, словно антисоветчина и впрямь воняла чем-то таким противным. — Это конечно, — согласился кот, тоже посмотрев в стекло на канканщиц. — Вот скажи мне, Барсик, это разве ресторация? — задумчиво промолвил Толя. — Разве это ресторация, где вместо того, чтобы спокойно принимать пищу, разглядывают дамское бельё? Разве в таком месте могут находиться приличные советские граждане? Разве же это надлежащее поведение, я тебя спрашиваю? Нет! — воскликнул он, отвечая на свой собственный вопрос, с тоном поруганной добродетели. — Это уж точно не ресторация! Тогда что же это такое, Барсик? Что? — Что? — не понял Барсик. — Сомнительное учреждение для кобелирующих личностей! — торжественно объявил Толя. — Так уж и кобелирующих, — с сомнением выразился кот. — Может, они сюда перекусить пришли. — О нет, Барсик! — воскликнул Толя и воздел руки к небу. — Ты режешь меня без ножа своим непониманием! Понимаешь ли ты, глупый кот, что здесь наверняка не только торгуют видом на панталоны этих барышень, но и как минимум похабными открытками, а то и ещё какими непотребствами похуже! К тому же, здесь наверняка найдётся работа как минимум для ОБХСС! Это рассадник антисоветчины и буржуазной пошлости, гнездовье разврата, притон недогнившей контры! Нет, друг мой, увы, ты не понимаешь меня, а эти пиявки на теле Советского Союза в то время пьют кровь наших граждан! А мы с тобою прохлаждаемся, хотя наша святая обязанность борцов революции именно в том и заключается, чтобы бороться! — Ладно, — сказал Барсик и тяжело вздохнул. — Чего ты хочешь? — Нужно непременно что-то сделать с этим гадюшником, — прошептал Толя, склонившись к шерстяному кошачьему уху. Тут глаза у Барсика аж загорелись, и он предложил: — Сожжём? — Сожжём! — радостно воскликнул Толя и пожал коту лапу. Подмигнув друг другу, они направились в ресторацию. У самого входа в Нижинского, на небольшой верандочке, где также располагались под тентом обеденные столики, закадычные приятели были остановлены некой гражданкой в берете. Она располагалась за большим деревянным столом, и перед нею лежала конторского типа книга, в которую она по неизвестным доподлинно причинам записывала приходящих в ресторацию. — Ваши удостоверения? — она удивлённо глядела на Толю и Барсика, провонявших погаными огурцами и по уши перемазанных кремом. — Приношу вам тысячу извинений, какие удостоверения? — спросил Толя, удивляясь ещё более, чем сама эта гражданка. — Вы — хореографы? — в свою очередь спросила гражданка. — Отчего хореографы? — чуть обиделся Толя. — Никакие мы не хореографы! — Так, может, историки? — Обижаете! Разве же мы похожи на историков… — Тогда, выходит, писатели? — Безусловно, — с достоинством ответил Толя. — Натурально, — подхватил Барсик, — так и есть! — Ваши удостоверения? — повторила гражданка. — Миледи… — приторно замурчал Толя. — Я вам не миледи! — перебила гражданка. — Ах, как жаль! — разочарованно сказал Толя и продолжил: — Что ж, если вам не угодно быть миледи, так можете и вовсе не быть ею… Скажите, любезная, чтобы удостовериться, что товарищ Лермонтов — великий поэт и писатель, разве ж нужно спрашивать у него удостоверение? Достаточно всего лишь дотронуться до его творчества, если выразиться фигурально… Я ведь полагаю, у него никакого удостоверения даже не было! Верно? — обратился он к Барсику. — Абсолютно, — подтвердил Барсик и поставил примус под самым носом у гражданки. — Но ведь вы не Лермонтов, — сказала без особой уверенности гражданка и посмотрела на Толю критически. — Откуда вам знать! — страшно оскорбился Толя. — Лермонтов умер, — сказала гражданка ещё менее уверенно. — КАК?! — воскликнул Толя, оскорбился ещё больше и даже схватился за сердце. — Не может такого быть! За кого вы меня держите? — Протестую! — вскричал Барсик. — Товарищ Лермонтов бессмертен! — А я всё же требую ваших удостоверений! — стояла на своём гражданка. — Ах так… — протянул Толя, недобро сверкнул глазами, фыркнул и немедленно предъявил гражданке удостоверение. Правда, это было удостоверение комиссара НКВД, но на гражданку и оно произвело совершенно неизгладимое впечатление, так что она побледнела, отшатнулась и жестом указала, что Толя и Барсик могут проходить туда, куда их душеньке угодно. В небольшом предбанничке сидел за стойкой и клевал носом швейцар. Толя подобрался к стойке и бесцеремонно дал ему затрещину. Швейцар тотчас встрепенулся и заверещал: — Безобразие! Гражданин, вы что себе позволяете? — Я вас разбудил? — натурально удивился Толя. — Прошу меня извинить, товарищ! Не подскажете, где у вас свободный столик? — Хулиганство! — не унялся швейцар. — Проваливайте отсюда, а не то вызову милицию! — Уймитесь, — посоветовал Толя и премило улыбнулся. — Лучше скажите… — Я с хамами не разговариваю! — наотрез заявил швейцар и даже отвернулся. — Но я хам из НКВД, — жалостливо сказал Толя. — Поэтому поговорить со мною вам всё-таки придётся! И он достал из кармана галифе маленькую картонную книжечку красного цвета и протянул швейцару. Швейцар вмиг побледнел, и можно было подумать, что у него сделался инфаркт. (Барсик тем временем преспокойно вошёл в зал, сел за столик у окна, припрятал свой примус за портьерой и принялся внимательно изучать меню и поглядывать на канканщиц.) — Товарищ начальник, — заблеял швейцар, — так вы бы сразу сказали, я бы вам… Вы по какому делу? — Да так, — отмахнулся Толя — мол, сущая ерундистика, — с проверочкой. Но сначала водки мне! Водки! И самой лучшей, что есть в вашей шарашкиной конторе! — Сию секунду, товарищ начальник! — подобострастно пикнул швейцар и помчался к бару за водкой. Толя осмотрелся, увидел в стойке ящички и преспокойно принялся в них рыться. Что именно он там обнаружил — доподлинно неизвестно, но можно разве что предположить, что это была самая ужасная и премерзкая антисоветчина и полный разврат. Это можно было понять по изменившемуся выражению на лице комиссара, но, когда вернулся швейцар и принёс водки, Толя выдержал вполне доброжелательный вид и с радостью принял угощение. Это была превосходная водка, холодная московская двойной очистки. Ну разве не могла такая чудесная водка не сподвигнуть и без того крайне деятельного Толю на великие свершения во имя морального облика советских граждан?! Толя выпил три стопки, довольно оскалился и изъявил желание произвести в ресторации тщательный обыск, при том начать непременно со стойки. — Что же вы! — перепугался швейцар. — Это зачем, товарищ начальник? Какой ещё обыск? Я вам не позволю, у вас ордера нет! — Какой ещё ордер! — развязно сказал Толя и ещё больше оскалился. — У меня есть все полномочия, так что пройдите в сторонку и дайте мне доступ к вашим ящичкам! — Так вы же говорили — проверочка! — воспротестовал на это швейцар. — Мы же насчёт обыска не договаривались! — Ах, не договаривались?! — зашипел Толя и грозно навис над швейцаром. — Вот я на ваше учреждение ОБХСС натравлю, вот посмотрим тогда, гражданин швейцар, вот посмотрим! — Зачем же ОБХСС? — неуверенно залепетал несчастный. — Не нужно никаких ОБХСС! У нас всё в порядке! Нарушений нет, вот хотите, я вам книгу жалоб дам — так она вся пустая… — Ну и на какой-такой хрен мне далась твоя пустая книга! — в сердцах сказал Толя. — Когда была бы полная — хоть почитать можно бы было, а то — пустая… И, спрашивается, зачем? Скука! Тут вдруг к выходу толпой повалили люди, и все они вопили что-то про пожар или поджог. А Толя, пока трепался со швейцаром о пустых книгах и ОБХСС, между прочим, совершенно ясно видел, как из примуса за портьерой прямо в неё ударил столп огня. Портьера загорелась, огонь пополз вверх, вниз, вбок, вообще во все возможные стороны. Тут-то народ и принялся удирать. Барсик тоже исчез — он вылетел в горящее окно и куда-то пропал. — Ну ладно, гражданин, — очень строго сказал швейцару Толя, — на этот раз всё обошлось. Но я непременно приду ещё, а вот тогда уже вы от меня не отвертитесь, — и кивнул на горящий зал, — с помощью вот этаких штучек! И моментально исчез, чем окончательно испугал несчастного швейцара.